«Страсти по Борхесу» и другие истории. Современная проза

– Любви нет, – вмешалась Эдита. – Её придумали себялюбивые ничтожества, чтобы можно было пострадать и пожалеть себя напоказ.

– Ага, – неожиданно подтвердила Ася, снимая наушники (ох и хитрая бестия, а делает вид, что, кроме попсы, её ничего не волнует), и добавила лукаво: – Потом этих подонков стали называть поэтами и писателями.

– А я бы влюбилась, только не знаю как. И, если честно, то не в кого. Разве что в Романа Анатольича, – расхохоталась Алсу, и веснушки её засветились, разбежались тонкими лучиками. – Давайте попробуем!

– Романа не трогать! – встрепенулась я, и Алсу понимающе возвела руки к небу, вернее – к потолку.

Я посмотрела на неё и помотала головой. «Нет, – сказала я не вслух, а только глазами. – Твои подозрения ошибочны, ничего нет». «Не будем спорить, правда все равно откроется», – её губы также остались неподвижны, но в красноречивом взгляде отразились коварные мысли.

– Что ж, тогда давайте поиграем в любовь, – предложила Адель (она выдумщица и заводила не хуже меня). – Пусть у нас каждый день будет Днём святого Валентина.

Мы с радостью согласились, не предполагая, к каким последствиям может привести неразумный порыв, и с этого момента начали бурно осыпать знакомых валентинками. Наша игра оказалась заразной, быстро вышла за пределы отряда, и вскоре обмен валентинками превратился в повальную эпидемию. Только и разговоров было, кто кому когда и где что подарил. Зараза распространилась и на персонал. Как мало, оказывается, нужно людям для счастья. Подумать только, старший вожатый Жора с восторгом рассказывал, как за один день получил пятнадцать валентинок, раскладывал их на столе и хвастался перед друзьями-товарищами незамысловатыми сокровищами. Людмилу мы не любили, но и она каждый день получала причудливые валентинки. Эти валентинки были потрясающе красивы, у меня не хватило бы ни ума, ни фантазии их так разукрасить. Конечно, подозрение в первую очередь пало на подхалимку Тыковку, но трём «А» – Адель, Алсу и Асе – удалось подсмотреть тыквенное производство, и стало понятно, что уровень её художественных возможностей не позволял изготовлять шедевры, которые получала вожатая.

Тем не менее, всё было прекрасно, пока не случилось нечто, повергшее меня в смятение. Однажды ночью я проснулась от плача. Оказалось, что Адель, чья кровать находилась рядом, тихо рыдала в подушку. Испуганная, я дотронулась до её плеча и спросила:

– Кто тебя обидел?

Она приподняла голову, заревела ещё громче, а потом сквозь всхлипы пожаловалась:

– Прикинь, кажется, я доигралась. Я люблю его!

– Кого? – удивилась я, искренне недоумевая, поскольку всегда была рядом с Адель и никаких признаков влюблённости не наблюдала.

– Помнишь, вчера прикалывались над парнем из четвёртого отряда в синей футболке?

«Факин шит!» – выругалась я про себя и спросила:

– Тот придурковатый лох с выпученными глазами?

– Угу. Видно, моя судьба – влюбляться в одних лохов, – и она снова уткнулась в подушку.

М-да, действительно, любовь – это игра, которая никогда не надоест. Sweeter than honey and bitter as gall, Cupid he rules us all.

* * *

Всю ночь я ломала голову, как помочь моей несчастной подруге, но заснула, так и не придумав ничего путного.

Утром после зарядки, как всегда, построение – перед тем как попарно отправиться в столовую. Строем, разумеется.

– Нале-во! – командует Людмила уверенным, хорошо поставленным голосом.

Который день уже мы игнорируем приказы: пол-отряда неохотно поворачивается – кто направо, кто налево, – другая половина будто не слышит: одни шнурки на кроссовках завязывают, другие о чём-то оживлённо беседуют. Вожатая краснеет; кажется, вот-вот взорвётся; она понимает, что это саботаж, но не хочет признавать очевидного и выглядит весьма обескураженно. Старший пионервожатый, глядя на всё это безобразие, прикалывается над Людмилой – похоже, красавец и весельчак Жора – наш союзник. Но тут из корпуса появляется Рома, идёт мимо нас быстрыми шагами, глаза под ноги, и, тихо так чертыхаясь, недовольно бубнит: «Ну чё встали? Повернулись и пошли!» – и дальше себе чешет не оборачиваясь. Уговор помогать Роме срабатывает мгновенно, делаем вид, что жутко боимся его начальственного гнева, и дружной колонной маршируем следом:

Все в «Берёзке» знают нас,

Лучше всех отряд «Техас»!

Не вижу, но чувствую, как Рома смущается и краснеет. Ничего, пусть привыкает к популярности. То ли её будет!

Наш отряд идёт вслед за четвёртым, и я наконец замечаю объект поклонения Адельки.

– Как зовут этого красавца? – спрашиваю.

– Кажется, Артур, – отвечает Адель.

«Кажется, – повторяю удивлённо и ворчу про себя: – Действительно любовь, даже имя не уточнила».

– Пирожков, что ли?

– Не думаю.

– Неужели король Артур? – пытается сыронизировать Эдита.

– Ладно, для начала давай попробуем привлечь его внимание, – предлагаю я и, как идиотка, иначе не скажешь, начинаю во весь голос орать камедиклабовскую песню: – Артур Пирожко-ов наставит мужу рожко-ов!

Все оглядываются на сбрендившую девчонку – все, кроме самого Артура. Мне уже неудобно как-то, но, раз ввязалась, надо продолжать, успех должен быть где-то рядом.

– Артур Пирожко-ов! – воплю я, безбожно разрывая связки.

– Больная, что ли? – спрашивает, не выдержав, Гусь и крутит пальцем у виска, намекая на моё слабоумие.

– Нет, уже лечусь, – успеваю ответить и снова: – Артур Пирожко-ов…

Однако мои героические потуги остаются безуспешными, но зато как весело мы доходим до столовой!

После завтрака Людмила объявляет, что сегодня в лагере День сказок. Участвуют, разумеется, все, но четырёх девочек, самых достойных, нужно направить для костюмированного представления. Этими счастливчиками будут… Надо ли говорить, что Тыковка оказалась среди счастливчиков?

Целый день «белая раса» наряжалась в замысловатые сказочные наряды, ходила важной, расфуфыренной и что-то там репетировала. Но, если честно, нам было не до них, мы в это время готовили важное мероприятие: Аделька должна была создать лучшую в мире валентинку, которая будет в разы красивее тех, что дарит неизвестный поклонник нашей мегере. В обед Адель преподнесёт её своему Артуру, и пусть только попробует не растаять лёд в его сердце. Ах как старалась «палата №6», в мозговом штурме рождая массу ценных советов! Ах как старалась Адель! Перепробовала уйму вариантов, извела массу бумаги и в который раз, прикусив нижнюю губу, вырисовывала невиданные доселе узоры. Чего только не делает любовь с человеком!

В столовую мы отправились чуть пораньше, поскольку дежурили – накрывали на столы. Здесь и должно было случиться тщательно запланированное чудо. Предполагалось улучить удобный момент, когда Артур появится в дверях, отвлечь внимание его друзей, и тогда Адель с присущей ей девичьей стыдливостью вручит ему знаменательную валентинку. Ах как затрепещет его встревоженное сердце! Ему откроется движение чувств и восторженное дыхание очаровательной поклонницы. Аделька же, прирождённая скромность, поспешит удалиться, но парень остановит её, придержав за руку. «Кто вы, милая девушка? – спросит он. – и чем я обязан такому чуду?..» Примерно таким был сценарий будущего действа. А пока валентинку нужно было спрятать. Разумеется, как оно и бывает в романтических историях, Адель схоронила её на груди, у сердца, в своём бюстике. Нет для валентинки места более надёжного и правильного.

* * *

Пока мы «пахали» в жаркой душной столовой – подметали, накрывали на столы, расставляя посуду, – в несказанно красочных костюмах, на каблуках, прохаживалась с задранными носами наша элита. Красавицы, что и говорить. Тыковка вырядилась Василисой Прекрасной, а может быть – Премудрой, поскольку на Прекрасную не очень тянула. Задача новоявленных артистов была несложной: встать перед дверьми столовой и загадывать хитрые загадки пришедшим на обед отрядам, пропуская к столам только тех, кто даст верные ответы. Какой умник придумал такое сногсшибательное развлечение, можно только догадываться, но представьте: перед столовой выстраивается толпа голодных людей, на столах стынет обед, а никого не пускают. И вот стоит наша красавица Тыквочка перед честным народом и загадки загадывает:

– Сидит девица в тёмной темнице, а коса на улице. Отгадайте, что это?

– Это Людмилу Петровну в вожатской заперли, – зло ёрничает голодный люд, толкаясь в дверях.

Тыковка пытается контролировать ситуацию и загадывает что попроще:

– Сто одёжек и все без застёжек. А это что?

– Гардероб стриптизёрши, что ли? – Атмосфера накаляется, и в выражениях никто не стесняется.

Тыковка растеряна, не знает, что делать, а вожатой рядом нет, чтобы помочь.

– Ребята, отгадайте, кто я? – заискивающим голосом Тыковка просит поддержать её игру.

– Баба Яга! – дружно, в один голос вопят ребята, отталкивают её в сторону и звонкими ручейками просачиваются в столовую. И мы, все, которым не суждено было покрасоваться в сказочных нарядах, чувствуем себя отомщенными.

Но некогда радоваться мелочам жизни, в ворвавшейся толпе мы ищем предмет наших страданий и активно вращаем головами во все стороны. А вот и он – Oh, you could find better things to do than to break my heart again! А что? В общем-то, неплох кавалер. Жаль, что он сам об этом не догадывается. Сейчас тебе всё откроется, счастливчик!

– Как ты думаешь, Эдита, может, пора? – спрашиваю.

– Вот сейчас в самый раз, – отвечает та, откидывая со лба слипшиеся от жары чёрные волосы, – пока он не подсел к друзьям, надо перехватывать.

Эдита делает условный знак Асе, Ася – впервые без наушников и даже матери не звонит, дело-то ответственное, – передаёт эстафету Алсу, Алсушка словно ненароком подталкивает Адель в спину. Ещё и ещё раз – сильнее. с укором смотрим на Адельку, у той, похоже, творческий шок.

– Девчонки, я боюсь, – выдавливает она, – вдруг не возьмёт и надо мной посмеётся.

– Не ссы! – шипим на неё угрожающе. – Складывай губки сердечком и вперёд к своему счастью!

Адель вздыхает и вялыми руками начинает доставать подарок. Но что это? Вероятно, валентинка намокла в жару от пота, и на наших глазах, как в замедленной съёмке, она разрывается пополам. Мы замираем в ужасе, и живописная картинка наша называется «Последний день Помпеи». Мы боимся пошевелиться и округлившимися глазами смотрим на Адельку. Её длинные, густо намазанные тушью ресницы хлопают, как у куклы, хлопают и хлопают, появляющиеся из-под них зрачки неподвижны, и нам становится страшно. «Сейчас она заплачет», – думаю я. Нет, она не заплакала – заревела в рёв, о май гя-ад, на глазах у принца своей мечты. Наверное, так выли сирены над блокадным Ленинградом. Тушь вмиг чёрными молниями пропахала-обезобразила бледное лицо Адель, и напомнила мне она чёрно-белого Элиса Купера, стоящего на сцене в мелькающих лучах юпитеров. Пока мы тормозили, сбежались девчонки из нашего отряда, и увели Адельку в палату, и принялись успокаивать кто как может.

Можно ли успокоить человека, когда у него трагедия? Когда некуда больше жить? Когда отчаяние охватывает, и держит мёртвой хваткой, не давая пошевелиться, и душит… Я теперь точно знаю, что можно. Мальчишки наши, которых мы и за людей-то раньше не считали, сделали это. А было так. Поначалу они, как любопытные твари, заглядывали в нашу палату, но мы их отгоняли. А потом у Адельки пошла кровь из носа. И мы запаниковали. Йоршик первым пробился в палату с мокрым платком, уложил Адель в постель носом кверху и давай оттирать кровь, прям медбрат, трогательно так.

– Кровь – это не страшно, – сказал он. – Не надо бояться.

– Лёра, – позвал он Валеру Васильева, длинноволосого прыщавого парня, – ну-ка, дай мне по носу.

А Лёра с виду – прирождённый дантист, попадёт по зубам – не соберёшь. Он даже не удивился неожиданной просьбе, по-китайски сузил глаза и резким выпадом – привычное дело – нанёс короткий удар. Кровь из разбитого носа потекла на пол. Девчонки отскочили в стороны и молча вытаращились на придурков – не каждый день творческий шок настигает дважды в течение часа. Лёра, довольный произведённым эффектом, попросил:

– Я тоже хочу кровь из носа.

Йоршик аккуратно исполнил просьбу новоявленного героя. Что тут началось!

– Я тоже хочу кровь! – длинноногий Гусь склоняется к щупленькому Гоше и с нескрываемым удовольствием принимает пару тумаков.

И пошла цепная реакция! Вскоре все мальчишки стояли перед Аделькиной кроватью, с гордостью демонстрируя расквашенные носы и размазывая кровь по щекам.

– Это вы для меня? Чтоб поддержать? – Адель уже не ревела, она успокоилась и погладила Йоршика по разбитому носу. – Не надо было, – улыбнулась она.

Её улыбка вывела нас из оцепенения, все радостно загалдели. Ася схватилась за телефон и стала названивать матери, а Гусь, довольный, помчался куда-то мимо меня, и я не удержалась от искушения: совершенно автоматически выставила ножку, надеясь, что он заметит и перескочит, но он не заметил и не перепрыгнул, а зацепился и «взлетел», смешно размахивая руками, как крыльями, а потом рухнул подстреленной птицей. Это был явный перебор с эмоциями – я убежала и спряталась. Так, на всякий случай. Мы подростки, мы сначала делаем, а потом думаем. И ещё у нас бывают прыщи.

* * *

Перед ужином пришёл Роман. Посмотрел на разбитые физиономии, неодобрительно покачал головой. Потом заговорщицки подмигнул и сказал: «Будем делать флешмоб – самый современный способ повеселиться самим и повеселить других». Мы окружили нашего любимца: «Это как?» Оказалось, всё просто: во время ужина он даст секретную команду, и мы, девчонки из пятого отряда, разбежимся с вытаращенными глазами по столовой с криками: «Хомячка не видали?» – будем наблюдать глупую реакцию на нашу выходку и, по всей видимости, веселиться.

Стали представлять, как это сделать лучше, и начали готовиться, чем совсем отвлекли Адель от грустных мыслей. Мне спутали волосы, навтыкали туда разный мусор, после чего я стала похожа на круглую идиотку. К слову, и другие выглядели так, словно они только что из психушки. В таком забавном виде мы и отправились в столовую.

Поужинали первыми второпях и стали ждать. Распределили, кто побежит к младшим отрядам, кто к старшим. Наконец настал час «Ч». Мне зачем-то сунули в руки книгу, которая называлась «Страх». Жду. И вот Рома поднимает поднос, неожиданно роняет его на пол и кричит кодовые слова: «Клетка открыта!» и в этот миг мы бросаемся в разные стороны с воплями: «Хомячка не видали?» Это я думаю, что все бросаются в разные стороны, на самом-то деле мои подруги струхнули и дружно побежали к малышне, одна я рванула к старшикам. Как идиотка! Некоторые из них включались сразу и подыгрывали, кто-то реально верил и не врубался в происходяее, а один парень на стул встал – от страха, как он сказал. Врал, наверное. Я от волнения плохо соображала, и чёрт меня дёрнул добежать до вожатского стола и спросить у мирно ужинавших взрослых: «Вы хомячка не видали?» Они дружно повернулись ко мне. Никто не веселился, и – о май гяд! – на меня с насмешкой смотрела Людмила:

– И вы участвуете в этой безвкусице, Юлия? Кто придумал эту дрянь? – глаза вожатой искрятся, как у кошки перед «Китикэтом».

Хлёсткие слова – будто пощёчина, и я краснею.

– Меня зовут Джулия! – отвечаю дерзко и, расстроенная, плетусь к своему столу.

На этом флешмоб, в общем-то, и закончился. Я пришла в себя, когда услышала смех подруг, обсуждавших веселье, восторгам не было конца. Рома беседовал за соседним столом с каким-то крупным мужиком в серых брюках и белой рубашке – начальником лагеря, кажется, – наши взгляды встретились, он улыбнулся и помахал мне рукой. У меня отлегло от сердца, это был хороший знак.

4

Ночью никак не спалось: духота царила в палате даже при открытых окнах. Ждали, пока мальчишки за стеной угомонятся. Наконец у них всё стихло. Похоже, заснули. Выждали ещё минут десять-пятнадцать.

– Что, пойдём? – спросила Адель.

– Пойдём! – откликнулись мы дружно.

Ася, правда, струхнула, и её решили оставить на шухере. Ну ладно, пошли. Потихонечку прокрались к мальчишкам в палату. Для начала обмазали их зубной пастой и думаем: «Это же слишком примитивно. Что бы такого ещё сделать?» Потом перепутали обувь у входа, связывая её вперемешку шнурками. с собой у нас были иголки и нитки, и всё, что из одежды находили в темноте, старательно сшивали вместе. Под конец натянули между кроватями верёвки. И вдруг в самый ответственный момент Гусь, рядом с которым я как раз суетилась, просыпается, приподнимается и садится на кровати. Сердца наши замерли. А он громко так: «Мы балдеем». И тут же плюх – и обратно спать. Обошлось! Но столько страху пережили!

Где-то в четыре утра или даже в пять последовал ответный визит. Видимо, кто-то из мальчишек проснулся, обнаружил диверсию. И хотя мы ожидали коварных действий «противника» и старались не спать, сон нас всё же сморил. И мы проснулись только оттого, что мальчишки топали как слоны. Но у них с фантазией было плоховато, поэтому они в основном намазали девчонок пастой, а кому-то ещё и одеяло испачкали. Мы с Аделькой довольные такие: «А нас не намазали!» А потом вдруг как стало стягивать кожу на лице! – мы поняли, что жестоко ошиблись, и пошли умываться. В пять утра. В это время старший вожатый Жора возвращался откуда-то, на нас посмотрел – хах! – и в восторге вытянул большой палец: «Во!» Гляжу на Адельку, а у неё сердечко на щеке нарисовано – оригинальная, прямо сказать, валентинка.

В результате ночных мероприятий все проспали и опоздали на зарядку, за что наши вожатые получили выговор. Бедный Рома, нам совсем не хотелось подводить его.

* * *

Людмила злилась, и её новая выходка оказалась, мягко сказать, подлой. Мелкие гадости, я думала, – удел стервозины вроде Тыковки, но никак не взрослого человека, а тем более вожатого. Но обо всём по порядку.

В очередной безумно жаркий день нам выпало играть в пионербол с командой соседнего лагеря, находившегося совсем неподалёку. Назывался он незамысловато и совершенно антонимично нашему – «Дубки».

Мы пошли туда пешком. Это километра четыре, наверное; в принципе – недалеко, если б не бурная бессонная ночь. Команда была большая, в неё ещё запасные входили, и группа поддержки, и вожатые, разумеется. Нас с Аделькой, единственных из пятого отряда, включили в сборную, все остальные девочки были старше – из второго. Они сразу же стали относиться к нам надменно-презрительно и попросту делали вид, что не замечают нас. Меня это бесило, но Адельке было наплевать, она играла неплохо и всеми силами старалась попасть в команду. К сожалению, я поздно поняла почему, иначе бы не согласилась на безумную авантюру. А ларчик открывался просто: её Артур, видите ли, репетировал с группой поддержки. Так она, дурочка, решила выпендриться перед ним!

В «Дубках» нас встретили приветливо, показали лагерь, от души напоили-накормили. А чуть позже произошёл этот самый злополучный «дружеский матч», после которого старшики, эти двуногие ничтожества, прозвали нас неудачниками и заклевали совсем. Хотя, если честно, то они и сами не в меньшей степени были виноваты в провале игры. С самой первой партии старшие девочки повели себя так, будто нас и не существует на поле. Понятно, что в такой ситуации Адель было трудно отличиться. И, несмотря на то, что ей удалось заработать несколько очков, это её не устраивало: кумир стоил эффектного зрелища. «Дубы – на гробы!» – старалась наша группа поддержки. «А берёзы – на кресты», – парировали дубковцы-дубкари-дубкачане, и первую партию мы сдали поразительно быстро. Во второй, помню, носилась как сумасшедшая за мячом, словно в собачки играла. И вот вижу, как умопомрачительный кручёный мяч мчится на меня через сетку, и я ловлю его. «Сюда мяч!» – орёт белобрысая Маринка из второго отряда, но я отпрыгиваю в сторону и ловко мимо этой стервы делаю передачу моей подруге – пусть наконец блеснёт. Мяч летит к ней, но Адельке не до игры, её взор где-то там, за площадкой, у зрителей, где любимый Артур. Мяч бьёт её по лицу, и зрители стонут. «Эх ты!» – это голос Артура. Я смотрю на побледневшую Адель, её надо менять, она больше не соображает, упрёк любимого человека сковал её движения, глаза пусты и бессмысленны. «Замените её!» – ору я гневно, и все смеются. Непонимающе смотрю на судей, мне показывают счёт. Всё! Игра сделана. Я – лузер… Мои слёзы капают, как с неба дождь.

Обратно шли через Дёму – речку не очень широкую, но глубокую. В жару оказаться рядом с рекой наслаждение: воздух пропитан свежестью, и дышится легко, о проигрыше стараемся не думать. «Залезть бы сейчас в реку», – думаю, когда достигаем пляжа. И вдруг ребята весело бросаются в воду – смех и брызги, – Людмила совсем не препятствует «безобразию». Оказывается, она всех предупредила о том, что мы пойдём на Дёму купаться, а нам с Аделькой ничего не сказала, и у нас купальников-то нет с собой. «Почему?» – негодую я. А она: «Я всем говорила, надо было слушать». Нам очень обидно. Людмила, наверное, злорадствовала. И мы как оплёванные отправились в лагерь самостоятельно. Хотя что это я вру? Очень быстро нас догнал Рома. Не стал из-за нас купаться, догадалась я. Долго шли молча берегом реки. «Смотрите!» – остановился Роман, и мы увидели маленькое чудо: дикая уточка вывела на прогулку утенят, и они плыли плавно, размеренно и почти бесшумно, и только один непослушный утёнок в конце процессии восторженно бил по воде крылышками. Мы с Аделькой посмотрели друг на друга и рассмеялись, но не оттого, что утёнок был такой смешной, нет, – Рома, с открытым ртом уставившийся на выводок птенцов, был необыкновенно забавен. И правда, Рома, куда деваются утки, когда вода замерзает?

* * *

Вечером, после ужина, позвонила Лизка из Египта. Я ей обрадовалась очень, бросилась рассказывать, что у нас здесь творится, но она не слушала, а щебетала своё: в Египте ей скучно с родителями, Египет – отстой, антицивилизация, цивилизованная страна – Америка, а Россия где-то между Египтом и Америкой, лучше бы она сейчас была со мной в лагере. Да, вместе мы бы проучили Людмилу, нам не впервой. «Но зато сколько здесь чёрных и смуглых, – трещала Лизка, и я разулыбалась: она помнит о моих предпочтениях. – Я записала несколько контактов, мы потом по скайпу с ними свяжемся, тебе понравятся. Особенно этот мулат с Ямайки!» Проговорили долго, пока её мобильник не вырубился.

Ночью опять не спалось. Аська втихаря разговаривала по телефону. А мы стали рассказывать страшилки. Я же будущий журналист и сочиняю их с ходу. Про чёрную руку из тумбочки, человеческие ногти в пирожках столовских и прочую ерунду. Особенно удавались истории про инопланетянина – начальника лагеря, в котором каждую ночь пропадал ребёнок в течение смены, по одному из каждого отряда, а в двадцать первый день…

– Нет, не нужно про инопланетян, – просит Адель, – расскажи лучше про рыжую.

Рыжая, или огненная, Оксана, – любимая тема лагерных посиделок. История примитивная, но почему-то никто не остаётся к ней равнодушным: и в младших, и в старших отрядах нет-нет, да и находятся счастливчики, которые слышали этот рассказ от самих участников событий. В общем, несколько лет назад в отряде из мелких отдыхала рыжая девочка-изгой, Оксаной звали. Все над ней издевались, поэтому она любила уединение и обычно подолгу каталась в одиночестве на качелях. Почему-то так получилось, что соседей по палате стали раздражать её рыжие волосы, и однажды, когда она спала, жестокие соседки по комнате выстригли её огненные пряди, напрочь изуродовав причёску. Оксана прорыдала всё утро, а потом повязала оранжевый галстук на голове как бандану, тихо вышла из комнаты и больше уже не возвращалась. Когда её хватились, стали искать и нашли мёртвой возле сломанных старых качелей: девочка сорвалась с них и свернула себе шею. А в следующую смену вдруг стала являться в отдалённых, глухих уголках лагеря девочка с огненно-рыжей банданой на голове. Те, кто её видел, рассказывали, что шла она им навстречу как слепая, вытянув руки, а чуть в отдалении, за её спиной, вырисовывались очертания сломанных качелей. Вот и вся байка, хотя надо добавить, что у тех, кто встречал огненную Оксану, впоследствии выпадали волосы. От страха, возможно, но вероятнее всего – такова была месть рыжей девочки. Честно говоря, я не запоминаю все эти дурацкие истории. Зачем? Когда просят повторить и напоминают сюжет, я искренне удивляюсь. Неужели это я рассказывала? Никогда такого не слышала! Нарассказывались, в общем, страшилок про руки-ноги эти чёрные, и тут в туалет всем срочно понадобилось. Кто-то шёпотом: «Я боюсь». Ей: «Да ладно, пойдёмте все вместе». Пошли гуськом по дорожке среди деревьев, фонари не горят, подходим к туалету, и в самый ответственный момент кто-то паническим голосом произносит: «Оксана!» или «Рыжая!» – и все с воплями оглушительными назад. И так несколько раз. А в туалет-то хочется. Тогда мы с Аделькой завернули под окна к Людмиле, а у той свет горит, и слышим голос её в раскрытое окно – говорит с кем-то, говорит об Асе: «Бедная девочка, отец всё время на севере, растёт одна с бабушкой». Мы так и замерли. «А мать?» – спрашивает невидимый собеседник. – «Матери нет, бросила её сразу же после рождения». Дыханье перехватило – смотрим с Аделькой друг на друга ошарашенно. А с кем же тогда разговаривает Ася каждые полтора часа? Нам становится страшно. А ведь мы ни разу не слышали, как звонят Асе, зато она трещит в телефон безостановочно. Не иначе как шиз?