«Страсти по Борхесу» и другие истории. Современная проза

И в очередной раз в школьном дневнике появилась запись о моём безобразном поведении. Вот этого я совсем не понимаю: кто дал право учителям превращать дневники учеников в книги жалоб и предложений? Если вам невтерпёж, напишите мыло, там, или эсэмэску, что ли. Зачем портить личные вещи? Открываешь потом дневник, а в нём гадкие слова встречают тебя неожиданной пощёчиной, и настроение, конечно, портится. Когда появилась первая кляуза, я хотела забросить дневник куда подальше, но потом в отместку стала коллекционировать записи – уже через год читать их совсем не обидно, а даже смешно: «Уколола Осипову в зад» – это я пыталась применить знания по медицине, училась делать уколы; «Разбила цветочный горшок» – да столкнула случайно с подоконника во время генеральной уборки; «Ездила верхом на Андрееве» – он, дурак, поспорил, что довезёт меня до учительской; «Стёрла в журнале двойку по химии» – не свою же, выручала Петрову, ревела очень; «Избила Хрулёву» – Тыковку, что ли? – просто оттаскала за волосы, а она подняла такой рёв, будто её террорист насиловал.

Тыковку ненавижу! Никого более гадкого я ещё не встречала. Подлиза и подхалимка, всегда торопится выпендриться перед учителями, без мыла в душу влезет. «Лия Васильевна, какая вы сегодня нарядная, как вам идёт это платье!» – и улыбается, преданно заглядывая в глаза. А улыбка у неё знаете какая? Вы тыкву на Хэллоуине видели? Вот такая у неё улыбка. Но взрослые почему-то ведутся на элементарное враньё, на дешёвую фальшивку… А ещё просят правду, правду…

* * *

Летом я впервые в жизни напросилась отдыхать в лагере, Лизка уговорила поехать с ней, она каждый год ездит в «Берёзку». И загорелось во мне желание, подумала: «Почему бы и нет?» – заведу себе новых друзей, поработаю над собой и за лето, конечно же, изменюсь в лучшую сторону, приду первого сентября в школу, и учителя удивятся, увидев, что я не капризная маленькая девочка, как говорит полушутя папа, а вполне серьёзная взрослая девушка, и будут ставить всем в пример, и писать в дневнике благодарности. А что? Пусть родители гордятся мной, имеют право.

Мама напряглась и достала путёвку. Я обрадовалась так, будто главный афроамериканец мне предложение сделал, и расцеловала маму – я вообще-то сдержанный ребёнок и обычно не позволяю эмоциям бурлить и выплёскиваться. «Roll up, roll up for the Magical Mystery Tour!» – пело моё сердце, и мама сияла так, точно она едет вместе со мной к счастью и солнцу!

Только с самого начала всё пошло наперекосяк. Лизины родители неожиданно купили горящие путёвки в Египет, и моя любимая преданная подруга уехала отдыхать с ними. Но это ещё, как говорится, полбеды. В день отъезда, когда я уже восторженно махала в окно автобуса помирившимся на время – специально для меня – «предкам», вдруг краем глаза заметила, что этот овощ, Тыковка, едет со мной. Настроение было испорчено напрочь. Разве мало других лагерей? Концентрационный, например, ей бы очень подошёл. Ну почему всегда находятся люди, которым так необходимо изгадить твои наилучшие намерения и растоптать благородные чувства? «Полный бред, – думала я. – На пятнадцатой минуте счастья произошла замена: место выбывшей по уважительным причинам лучшей подруги детства занимает тупорылая Хрулёва, больше известная как Тыква».

Рядом со мной сидела невысокая пухлая девчонка, чем-то напоминающая Винни-Пуха из мультика. Со злости я решила ей сразу же нахамить, типа сострить. Повернулась к ней и сказала (тест на вшивость):

– Привет, Винни!

Она не растерялась:

– Привет, Пятачок!

Тут мы посмотрели в глаза друг другу и расхохотались. Так бывает, что родственные души притягиваются, вот и мы потом все время были вместе.

– Вообще-то я Адель, живу в Сипайлово.

– А я Джулия из Зомби-сити.

– Понятно. Меня зовут так же, как певицу Адель Эдкинс, и имя, как в английском, не склоняется, я всегда ругаюсь из-за этого с училкой по русскому. Надеюсь, ты меня понимаешь?

Май гяд! Понимаю ли я? Да у меня у самой подобные проблемы. Я кивнула: не буду склонять.

– Наша вожатая Людмила Петровна – строгая такая, серьёзная. Тяжело будет с ней, – зашептала Адель мне прямо в ухо.

«Лишь бы ей с нами было легко», – подумала я и снова многозначительно кивнула. Людмила – вожатых между собой мы называли только по именам – была в светло-зелёной блузке с короткими рукавами и мятых брюках красновато-бежевого цвета. Большие тёмные очки совсем ей не шли и словно делили лицо пополам. Высоко зачёсанные волосы открывали лоб в мелких морщинах. Что ещё добавить? Разве что аккуратный, чуть вздёрнутый носик (не люблю курносых) и острый треугольный подбородок – ничего примечательного, за что мог бы зацепиться взгляд. М-да, не лицо, а взятая напрокат маска.

– Волосы такие шикарные, густые, а зализала назад, как старуха, – плохой признак. Зато Роман Анатольевич – славный такой и все время улыбается. Мальчишки точно ему на шею сядут, – Адель продолжала делиться впечатлениями.

Я посмотрела на вожатого, сидевшего впереди лицом к нам: стриженый коротко, с нелепо торчащими в стороны ушками, к которым то и дело тянется улыбка – смайлик интернетовский, расставляемый из элементарной вежливости. Молодой какой-то, почти нашего возраста. и какой он Роман Анатольевич, скорее Рома, ну хотя бы Роман.

А девки, которые сидят впереди, – о май гяд! – и Тыква там же – вовсю к нему клеятся.

– А сколько вам лет? – слышу её слащавый голос.

– Двадцать один, – улыбается Роман.

– Спорим, ему лет семнадцать, – поворачиваюсь к Адельке.

– Думаешь, врёт?

– Очевидно же. Авторитет нарабатывает.

– Хотите конфеты? – девочка с узким лицом и длинными смолянистыми волосами тянется к нам из-за спинок сидений. Смуглая, она похожа на мексиканку из сериалов. Помню, на площади нас удивил высокий красавец, похоже, культурист, вылитый Шварценеггер, – как потом выяснилось, старший вожатый Жора, который время от времени посылал кого-то подальше. «Иди ты!» – то и дело слышалось в мегафон. Оказалось, что это он по списку выкрикивал Эдиту – ту, которая теперь сидит за нами. Эдита – красивая девчонка, и нам с Аделью (простите – с Адель) приятно её общество. Мы познакомились и всю дорогу болтали душевно – мои новые подруги легки в общении и ненавязчивы.

2

Мы – Джулия, Адель и Эдита – вышли из автобуса, как выходят кинозвёзды на красную дорожку какого-нибудь Каннского кинофестиваля – яркое солнце ослепило нас, как вспышки фотокамер гнусных папарацци, а в качестве толпы фанатов нас встречали потные и вонючие «хоббиты» из младших отрядов, которые подъехали почему-то раньше и до сих пор не смогли рассосаться. «Silly Love Songs» – слащаво-ностальгическая песня сэра Маккартни неслась из скрипучего динамика, по всей видимости, его ровесника. Да-да, я узнала её, песню юности моего папы и одновременно музыку моего детства. Папа рассказывал, что, когда я ещё была у мамы в животике, он включал мне свои любимые роковые вещи, именно поэтому теперь наши музыкальные пристрастия сходятся; что ж, со своими детьми я проделаю тот же фокус. О этот пронзительный голос, разрывающий сердце очаровательными глупостями:

Love doesn’t come in a minute,

Sometimes it doesn’t come at all.

I only know that when I’m in it —

It isn’t silly, no, it isn’t silly,

Love isn’t silly at all! Yeah, yeah!

«I love you», – подпеваю я Полу, новые подруги весело подхватывают мой порыв, и мы дружно признаёмся в любви прекрасному трепетному миру, готовому приютить нас ровно на двадцать один день, согласно оплаченным путёвкам. Тёмные стильные очки сдвигаются на кончик носа, и поверх них я осторожно и быстро пытаюсь оценить ситуацию – понять, нет ли рядом красивых мажористых мальчиков. Мои подруги синхронно повторяют мои движения. К счастью, в толпе нет ни одного, кто бы отдалённо напоминал негра моей мечты, способного пробудить во мне хоть какой-то комплекс неполноценности. Отмечаю: мальчишки озабоченно и неуверенно рассматривают нас, совсем не понимая, что привлечь наше внимание могло бы только холодное циничное безразличие, близкое к презрению. Отмечаю также: с самого приезда лагерь оправдывает мои ожидания.

В шумной толпе через распахнутую решётку главных ворот поволокли «саквояжи» к месту построения, а там Роман безуспешно пытается командовать, но его, конечно, никто не слушает. И тут густой голос барабанной дробью ударяет в ушные перепонки: «Отррря-ад!» Все на мгновенье замолкают, удивлённо уставившись на Людмилу Петровну. «В две шеренги становись!» – приказывает она и выкидывает в сторону правую руку, показывая, где нужно строиться; мы нехотя вытянулись справа от неё, чтобы выслушать короткий бессмысленный инструктаж. Даже и не помню, о чём он был. Так бывает, когда учителя на уроке начинают сыпать давно заученными фразами, вдруг задумываешься о чём-то своём и отключаешься, а главное, нет в этом моей вины: мозг сам по себе отказывается воспринимать лишнюю информацию. По этой же причине я никогда не запоминаю рекламу. Как бы ни старались мне её впихнуть телевизионные редакторы, их попытки обречены на неудачу – тупо не слышу. И случается так, что когда все ржут над кавээновскими шутками, в основе которых рекламные ролики, я глупо хлопаю глазами, не понимая, где смеяться.

– Предлагаю назвать наш отряд «Сагарматха», – говорит Людмила, и скрежет необычного экзотического слова возвращает меня в реальность. – Это непальское название самой высокой горной вершины, в переводе – «властелин мира». Вот и мы с вами, как альпинисты, должны покорять всё новые и новые вершины…

Слова «должны» и «обязаны» всегда вызывали у меня скуку и даже апатию, поэтому я не испытала особого восторга, а, оглянувшись на ребят, заметила, что их тоже заклинило: перспектива в первый же день обозваться сагарматхами была весьма сомнительной и не вызывала энтузиазма.

Выручил Роман, до сих пор стоявший скромно в сторонке:

– А давайте назовёмся просто – «Техас».

– Нет никакого смысла в «Техасе»! – вспыхнула Людмила.

– Ну почему же? На языке индейцев слово «техас» означает «друг, союзник».

И тут я неожиданно поддержала вожатого.

– Техас для нас, – сказала я, как мне показалось, негромко, но все услышали и подхватили: – Да, Техас! Техас – для нас!

Решение было принято, но я вдруг почувствовала свой промах, поймав короткий тяжёлый взгляд Людмилы Петровны, с которой надеялась сдружиться. И что я встряла? Язык мой – враг мой, ведь и так было понятно, что затея с «Сагарматхой» совершенно безнадёжна.

– Что ж, Техас так Техас, – вздохнула разочарованно Людмила Петровна и показала рукой на корпус. – Занимайте места в палатах, правое крыло ваше.

Новоявленные техасцы с воплями бросились на штурм здания; я чуть тормознула с тяжёлой сумкой, и долговязый парень, проносясь мимо, толкнул меня. От полученного ускорения – надо же было такому случиться! – я пролетела пару шагов вперёд и в падении – какой позор! – боднула Людмилу в её круглый зад. Она вскрикнула и, развернувшись, вцепилась в меня взглядом – брови удивлённо поползли вверх, а руки скрестились на груди в бессознательной защите.

– Простите, миссис, – пробормотала я, поднимаясь с земли, сконфуженно улыбаясь и потирая ушибленную руку.

«Факин шит! – отчаянно вертелось в голове. – Откуда ты взяла эту „миссис“? Глупая попытка свести всё к шутке?»

А в это время Тыковка тут как тут – и запищала, и закудахтала, как говорильная машина, не дав мне опомниться:

– Какая бестактность, ведь миссис – это замужняя женщина. Правда, Людмила Петровна? А вы ведь ещё девушка. Юля и в школе такая задавака, от неё все учителя стонут. Она и извиниться толком не умеет.

– Простите, – прошептала я ещё раз, моментально вспотев от смущения.

– …миссис, – съязвила вожатая (как же знаком этот холодок в глазах, точно как у Лии Васильевны) и едва заметно покачала головой. – Идите в палату, Юлия.

Я не тупая и поняла, что это война и пощады не будет.

– Меня зовут Джулия, – сказала гордо и дерзко и отправилась разыскивать Адельку.

Адель, забежавшая в корпус одной из первых, заняла лучшие места у окна и, как грозная собачка, огрызалась при попытках посягнуть на них. Эдита растерялась почему-то и устроилась поначалу у входа.

– Давай позовём Эдиту, – предложила Адель. И, не дожидаясь ответа, крикнула раздельно: – Иди Ты!

Эдита приняла шутку и, счастливая, переместилась к нам.

* * *

I’m so tired, I haven’t slept a wink. Столько впечатлений от первого дня, что никак не заснуть. После отбоя долго лежим с открытыми глазами и разговариваем. Замечания дежурных вожатых бессмысленны и ни к чему не приводят. У мальчишек в палате шум, слышится спокойный голос Романа – в ответ хохот, успокоиться никто не может, да и не хочет. По себе чувствую, что это невозможно. Снова Роман, он повышает голос, пытаясь казаться строгим, мальчишки затихают на время, но, как только он уходит в вожатскую, шум возобновляется с новой силой. Мне жалко нашего вожатого.

– Надо брать Рому под своё крыло, – говорю Адельке.

Вскакиваю с постели и решительно иду к мальчишкам. Не знаю, что буду делать, но что-то предпринять необходимо. И срочно. Включаю у мальчишек свет, они затихают на мгновенье и удивлённо таращатся на меня: мол, чё припёрлась? Жердину, привставшего с кровати, того самого, что толкнул меня сегодня, зовут Гусев, не нужно даже гадать, какая у него кличка. «Лежать, Гусь!» – тычу в него двумя пальцами вытянутой руки, и он, загипнотизированный, подчиняется. А потом выбираю того, кто мне кажется заводилой, – парня с приплюснутым лицом бульдога, и говорю, обращаясь только к нему, – говорю громко и с расстановкой:

– Слушай, ты, йоршик (ха, при чём тут ёршик-то, каким таким местом он на него похож?), если ещё раз Рома расстроится из-за тебя, то ты расстроишься до поноса в трусах.

Публика в постелях офигевает, а я разворачиваюсь, подобно мачо в голливудских фильмах, и вдруг вижу перед собой Людмилу, залетевшую в палату, как моль на яркий свет.

– Что вы делаете ночью у мальчиков? Вам не стыдно? – тон жёсткий, ехидный.

Я строю невинные глазки и пытаюсь проскользнуть мимо неё в свою палату, но она железным голосом командует:

– На веранду марш! Вы наказаны и будете стоять там, пока не осознаете проступок!

Вот те на! и здесь то же, что и в школе, не успела приехать, как сразу записали в разряд отстоя. Факин шит!

– Людмила Петровна, извините, я не знала, что вы не замужем, – выдавливаю из себя.

И это надо было видеть: она побледнела, сжала губы плотно, как я обычно делаю, когда пытаюсь удержаться от очередного плохого поступка, а потом резко указала на дверь:

– На веранду!

Плетусь на веранду и чувствую себя полной идиоткой. Обидно. По сути, я выполняла вожатские обязанности. Надо было ввязываться? Сами бы справились. Первый день – и два прокола. И всё с Людмилой. Теперь она на меня взъелась, точно как Лия Васильевна. Словно выбирала себе врага и вот нашла. Судьба у меня, видно, такая – всё время косячить. Умеют же люди быть обходительными и держаться серьёзно как-то, по-взрослому. Эх!

Смотрю в окно на ночное небо и думаю, какой я противоречивый человек: только что совсем не хотела лежать в постели, тем более спать. А когда запретили делать это, вроде бы неплохо и полежать сейчас; наверное, Адель с Эдитой шепчутся, рассказывают о себе, о школах, в которых учатся, обмениваются впечатлениями…

– Добрый вечер, Юлия! Дышишь ночной свежестью?

Я вздрагиваю: мужской голос раздаётся так неожиданно. «Кто это проникает в темноте в мои мечты заветные?» – всплывает в памяти. Смотрю – вожатый. Вошёл неслышно и встал у окна рядом со мной. «Как он сюда пробрался, для чего?»

– Нет, Роман Анатольевич, я наказана. Только я не Юлия, я – Джулия.

– Прости, но так написано в бумагах.

– Это по документам. Когда б попалось имя мне в письме, я разорвала бы бумагу эту в клочья!

– А-а-а, – вожатый напрягается, а потом, к моей безумной радости, выдаёт: – Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет.

Ух ты! Да он с полуслова разгадывает загадки! Такое происходит со мной впервые. Я теряюсь: тысячи мыслей и чувств яростной хакерской атакой пронзают сердце и лишают меня защиты.

– Роман Анатольевич, а я не курю, – говорю сбивчиво и совсем невпопад.

Он не удивляется:

– и я не курю, глупо за свои же деньги гробить здоровье. Правда?

– Правда. Это я к тому, что у нас в школе девчонки курят, а если не куришь, значит, ты человек второго сорта.

– Глупости, люди не делятся по сортам. Они бывают разные: добрые или злые, успешные или неуспешные…

– А вы успешный? – тороплюсь перебить я.

– Пока невезучий, – он усмехается. – Должен был этим летом уехать на работу в американский лагерь в Техасе, но мне отказали.

– Из-за возраста?

И зачем я это спросила? Вот дура! Но он не обиделся:

– Они не объясняют причины, просто не дали визу и всё.

– и тогда вы решили назвать наш отряд «Техасом»?

– Да, Техас – это моя мечта!

– А моя – Голливуд, это где-то рядом.

Я улыбаюсь. Звёзды перемигиваются мильонами глаз и манят меня через Вселенную. Светящиеся звёзды, вы знаете, что я чувствую!

– Не повезло американцам! Зато повезло нам! – хитро глянула на Романа.

– Спасибо за комплимент. Не верю, но приятно, – улыбается в ответ вожатый.

Некоторое время мы стоим молча. Иногда не обязательно много говорить, молчание может сказать намного больше – например, о том, что в этот самый момент между двумя людьми зарождается доверие.

Моя американская мечта нарисовалась на небе звёздами штатовского флага, и я вспомнила, как после Нового года Лизка подбила меня написать статью, которая называлась задиристо и смело – «Пять причин, по которым я хочу покинуть Россию». Я была уверена, что откровенные смелые тезисы вызовут дискуссию и непременно прославят меня как автора. Статью я забросила в редакцию республиканской газеты, а она вернулась бумерангом обратно и долбанула меня по мозгам, поскольку я по дурости и неопытности подписалась настоящим именем, да ещё и школу указала. Произошёл скандал, не международный, конечно, а локальный, внутришкольный. Дискуссии не случилось. Директор сделал внушение нашей классной, классная объявила на родительском собрании, что мой необдуманный поступок лёг пятном на репутацию школы. Отношение ко мне сразу же изменилось: Хрулёва и другие овощи при виде меня демонстративно отворачивались и шептали вслед какие-то гадости. Удивительно, но основная мысль статьи, которую я тупо выразила в заголовке, так никого и не взволновала, все почему-то решили, что я по злобе охаяла школу и учительский коллектив. Никто не пожелал выслушать мои объяснения; приговор был вынесен, а «преступнице» отказали в последнем слове. Есть подозрение, что никто так и не прочёл толком мою заметку. Один лишь папа почему-то остался доволен. «Юлька, ты вся в меня. Учись держать удары, в тебе задатки настоящего журналиста», – сказал он и добавил, что гордится мной. Это меня тогда здорово поддержало и укрепило в мысли стать главным редактором журнала. А приговор привести в исполнение так и не удалось. Когда на классном часе Лия Васильевна предложила осудить проступок «одной из наших учениц», с задней парты раздался уверенный басок Севы, отчаянного баламута и двоечника, слаломиста-горнолыжника и моего верного друга: «А мне насрать, Джулия – мой друг!» Классная оторопела от Севиной наглости, наступила минутная пауза, хоть рекламу включай, и тут произошло такое, отчего я потом долго смеялась: Лизка, которая всегда ловко увиливала от наказаний за наши совместные шалости, в наступившей тишине робко произнесла: «И мне…». «Что «и тебе»?» – удивилась классная. Лиза встала из-за парты и, глядя в пол, дрожащими губами закончила: «Насрать». Лия Васильевна собрала вещи и вышла из класса. Тыковка было дёрнулась за ней, да Вова, сидевший сзади, придержал её за косы: «Тпру, лошадка!» Через неделю об инциденте предпочли забыть и всё пошло по-прежнему.

Я рассказала эту историю Роману, и мне было приятно, что в первую ночь моей новой жизни со мной рядом старший товарищ, который умеет слушать.

– А что это за пять причин? – спросил он, когда рассказ был закончен.

– Да так, глупости, вам не понравится, не хочется вспоминать сегодня. Может, в другой раз?

– Ну вот, заинтриговала… Это как ребёнку показать конфетку и не дать, – разулыбался Роман. – Скажи, Джулия, а если б сейчас упала звезда с неба, какое бы чудо ты загадала для себя?

– Я бы не хотела чуда, – ответила я, – чудес мне на сегодня и так хватило. Я бы хотела, чтобы хоть кто-то из взрослых наконец-то научился понимать правильно мои чувства, дела и поступки. Можно, я буду называть вас Рома?

– Только между нами, Джулия, – Роман протянул мне руку. – А теперь иди спать, я освобождаю тебя от наказания.

«Прощай, прощай, а разойтись нет мочи!» – я вернулась в палату счастливая. «Я очень ценю доверие и не подведу тебя, Рома! – шептала, засыпая. – Dream sweet dreams for me, dream sweet dreams for you».

3

А утром Людмила устроила нам мелкую пакость. Не сама, конечно, а через подлую Тыковку, которой места по понятной причине в палатах не досталось, и она заселилась в вожатской в качестве «адъютанта её превосходительства»; вела себя так, словно она командир отряда, хотя никто её на эту должность не выдвигал.

– Хрулёва, назначьте на сегодня дежурных, – донёсся из-за дверей недовольный голос, едва прозвучал подъём.

Сомнений не было: первое и самое ответственное дежурство выпадало на нашу троицу. Дежурство заключалось в том, что, пока все идут на зарядку, нам предстоит вымыть полы на своей половине корпуса. После того как зарядка закончится, нужно поспешать на завтрак, а потом спешно домывать веранду. Но нам никак не удавалось успеть: все мешались, ходили взад и вперёд за вещами, и мы решили, что сначала домоем всё, как положено, а потом уже со спокойной душой пойдём завтракать.

Старательно исполнив обязанности, вбежали в столовую. Все в новеньких отглаженных шортиках, пилотках и оранжевых лагерных галстуках. Радостные и довольные, в самых лучших ожиданиях. Не зря же говорят: «Голод – лучший повар», – с каким наслаждением вдыхали мы ароматы простенького лагерного омлета и какао! Однако повариха на раздаче оказалась не в настроении и решила свредничать. «Опоздали, значит, ничего получите, привыкайте к порядку!» – таков был смысл её неожиданной брани. Что и говорить, подобного поворота событий мы никак не ожидали и в недоумении уставились на нашу вожатую, которая была здесь же, но она сделала вид, что ничего не заметила, отвернулась и даже не попыталась заступиться за нас.

Мы вернулись в палату понурые и несчастные. Честно сказать, слёзы на глаза наворачивались, так обидно было. И тут, смотрю, девчонки из палаты, ничего не говоря, стали скидываться: у кого был зелёный лук, у кого – карамель, у кого-то кусочек хлеба завалялся, и всё то богатство было предложено нам. Подумать только, никогда я не ела ничего вкуснее зелёного лука с карамелью! с благодарностью я смотрела на девчонок из нашей палаты. Вот Ася, пигалица с короткой стрижкой типа «я у мамы дурочка», которая раздражала меня тем, что никогда не расставалась с наушниками, слушала отстойную музыку, при этом каждые полтора часа звонила матери и громко, чтобы все слышали, докладывала, что с ней происходит, не забывая повторять, как хорошо ей в лагере. И сразу же по приезде портрет мамы на тумбочку поставила. (Я посмотрела как-то внимательно, не взрослая женщина, а девушка невзрачная на фото, и улыбка неестественная, натянутая – так бывает, когда фотограф просит улыбнуться.) А при всём при том не скажешь, что Ася маменькина дочка. Конечно, она доставляет определённые неудобства, зато сколько в ней скрытых достоинств! Или вот взять Алсушку – совсем неприметная девчонка, переживает, что у неё волосы редкие, и завидует мне. А если разобраться, то совсем и не редкие, просто тонкие очень. Веснушек, конечно, у неё могло бы быть и поменьше, но я читала, что некоторые парни от этих, на первый взгляд уродливых рыжих крапинок прям с ума сходят. Так что, как говорится, всё относительно. Я жевала карамель с зелёным луком и понимала, что теперь мы связаны одной цепью, никогда я не предам новых подруг, а если кто попытается их обидеть, то, как волчица, перегрызу обидчику глотку.

«Для начала Людмилу будем игнорировать – не замечать её и не слышать», – предложила я план мести. А насчёт Ромы договорились так: если он попытается проявить строгость – будем слушаться и притворяться, что безумно боимся его.

Наш план был донесён до мальчишеской палаты и утверждён на высшем уровне самим Йоршиком, которого я вчера так нелепо короновала на царство. Светило в окно утреннее солнышко, и настроение поднималось.

* * *

– Адель, что такое любовь? – задала я Лизкин вопрос подруге. Она ответила не задумываясь и совершенно по-философски: «Любовь – это игра, исход которой либо осчастливит, либо навсегда оставит боль в сердце». И где только набралась такого?