– Не знаю! Еще раз повторяю: не знаю! Конечно, строить надо, но я, председатель колхоза, не могу решить эту проблему. У меня задачи другие. Пока вот так: нарисуйте мне здание, которое полностью закрывало бы все ваши потребности, схему, чертеж – что сможете.

– Смогу!

– Я проговорю в сельхозуправлении, а главный ваш Бытов пусть вникнет в суть и идет в райисполком, просит денег. Только не зачихивайте, скромнее.

– Конечно, Алексей Павлович, небольшое двухэтажное здание.

Панков махнул рукой:

– Ох, и вляпаюсь я с вами, Ирина Николаевна!

«А ты уже вляпался, милый Алешенька!», – подумала Ирина и засмеялась.

Дома ее ждало письмо от единственной подруги, которой она сообщила свой новый адрес. «Ирочка, дорогая, ты куда пропала? И почему твой адрес нельзя никому? Как ты могла – вышла замуж, и никому ни слова? Почему адрес деревенский, вы что, там жить собираетесь? Ирка, ты сошла с ума, ты и деревня – это несовместимо. Напиши подробней. Я с ума схожу…»

Быстро написала ответ. Она и без того целую неделю переживала, зачем расслабилась, зачем написала Ларисе? Она подруга хорошая, но вдруг кто-то из девчонок увидит письмо или она проговорится, что нашлась Ирка? Ответ был кратким: «Лариса, я счастлива, Алеша прекрасный человек, через два дня мы едем в город и регистрируемся. Никому ни слова, потому что найдутся желающие испортить мне жизнь, а я не хочу, чтобы он знал что-либо о моем прошлом. Сюда больше не пиши, новый адрес я сообщу сразу, как приедем в его дом. Никаких приветов никому, меня нет. Все. Ирина».

Старики были в восторге от ее новости, что будет строиться новая больница.

– Сегодня сяду проект рисовать, рулон обоев купила, чтобы покрупнее. Алексей Павлович пообещал, что добьется.

– Энтот добьется, одно слово: Алексей – Божий человек, – кивнул Александр Иванович. – Дочка, ты не забудь нарисовать тавалет, как в городе. Я раз бывал – красота, сидишь себе на стульчике и газетку почитывашь. В нашем зимой, небось, и заголовки не посмотришь, штаны на ходу застегивашь.

– Лександро, устыдись! Такие речи! – одернула его супруга.

– Правильные речи, баба Шура, обязательно туалет сделаем, – поддержала деда Ирина. – И еще много чего очень нужного и полезного.

До глубокой ночи сидела она над широкими листами цветастых обоев, сначала выписала все необходимые кабинеты и помещения, потом стала чертить план.

– Арина, дочка, прости за беспокойство, – дед Александр вошел в комнату. – Тебе другой никто не скажет. У нас озеро есть с той стороны деревни, вода в нем никуда не годна, горькая и соленая, если обкупнешься, сразу на ветру коркой соли покроешься. А дно – сплошь грязь, да вонючая, но шибко полезные и вода, и грязь эта. После войны мужики израненные летом купались, а к зиме бочками завозили и в бане пользовали. Бывало, придет на костылях, а в грязях повалялся – смотришь, и свататься побежал. Мне один мужик говорил, что ездил на море, дак там этой грязью мажут и в корыте держат. Вот соорудить бы тебе такую штуку, чтоб от радикулита и прочей хрени спасать народишко.

Ирина аж вспыхнула:

– Дед Саша, какую мысль вы мне подкинули! Это же здорово – свою лечебницу грязевую открыть! Спасибо вам за подсказку, я это обмозгую.

– Обмозгуй, дочка, а я спать пойду, бабка ругатся, что бужу ее, когда к стенке перелажу.

Ирина улыбнулась: счастливые люди, полвека прожили вместе, детей нарожали, теперь кто где, одна дочь Мария в колхозе осталась, дояркой работает, прибегает иногда. Как с Ириной познакомилась, обрадовалась:

– Слава Богу, хоть старики под присмотром будут. А то каждый день не набегаешься, да и семьища у меня, и хозяин механизатор, с апреля по октябрь почти не видим.

Утром, едва вбежав в кабинет, Ирина схватила телефонную трубку:

– Колхоз, председателя. Алексей Павлович, здравствуйте, план больничного корпуса готов.

– Что нам стоит – дом построить, нарисуем – будем жить. Здравствуйте, Ирина Николаевна. Вы не обижайтесь, шутка такая, и как раз к месту.

Ирина, действительно, обиделась. До четырех утра просидела за столом, проводя и стирая карандашные линии, а потом уже в чистовом варианте расписала кабинеты и вспомогательные помещения. Она уже видела этот корпус, уже жила им, связывая ближайшие задачи с наполнением его новым содержанием.

– Алексей Павлович, вы найдете время посмотреть план?

На том конце трубки вздохнули:

– Ирина Николаевна, конечно, найду, прямо сейчас, после планерки, я за вами машину пришлю.

Ирина не могла скрыть своей радости:

– Вот еще! Тут пешком десять минут ходьбы.

Лист обоев расстелили на столе, углы прижали книжками из шкафа, вот план первого этажа, вот второго, а рядом – вид с фасада, высокое крыльцо с колоннами, над ним большой балкон, широкие окна вверху закруглены.

– Вам, Ирина Николаевна, следовало в архитектурный поступать. Конечно, о стоимости такого объекта вы даже приблизительного представления не имеете? А это сотни тысяч. Кирпич – первейший дефицит. Цемент, пиломатериалы… Давайте так: вы с Бытовым пробиваете финансирование, я в сельхозуправлении решаю свои вопросы. Когда начнем? – спросил Панков.

Ирина смело посмотрела ему в глаза:

– Вчера надо было, Алексей Павлович. Сегодня мне ехать – смысла нет, Бытов в облздраве, так что только завтра.

– Вот и славно. И я завтра поеду. Рисунки свои оставьте, мне надо начальству показать.

Ирина дошла до дверей и остановилась:

– Алексей Павлович, пообещайте, что вы пробьете это строительство.

Панков вышел изо стола, хотел взять гостью за руку, но вовремя одумался:

– Обещаю, если даже поддержки не будет, своими силами начнем делать. Да, у меня в двухэтажке квартирка освобождается, посмотрите?

Ирина улыбнулась:

– Спасибо, товарищ председатель, за заботу, но меня нынешняя жизнь вполне устраивает.

Председатель улыбнулся:

– И не скучно вам со стариками?

Ирина ответила серьезно:

– Некогда скучать, у меня много работы. До завтра.

Но Панков позвонил ей уже через час, сказал, что начальник сельхозуправления перевел стрелки на райисполком, вот председатель приглашает обоих для обсуждения предложения, и надо выезжать немедленно.

Панков сам за рулем уазика, Ирина в строгом сером костюме, волосы косынкой схвачены, явно волнуется, крутит в руках свои чертежи.

– Председатель райисполкома мужик толковый, если он поддержит, считайте, что все получится.

– А если нет? Вдруг ему абсурдной покажется идея? Жили же столько лет, и ничего, – озабоченно высказалась Ирина.

Панков возразил:

– Не скажите, Ирина Николаевна, в районе многое меняется. Сейчас на село стали обращать внимание, вот мы еще три года назад почти ничего не строили, а сейчас школу заканчиваем, дом культуры на очереди. А жилье? Обещаю: в будущем году выделим вам квартиру в новом двухквартирном доме, замуж вас выдадим, будете садом-огородом заниматься, и мужа вам подберем, чтобы специалист в колхозе прибавился.

Ирина будто и не слышала разговора про квартиру и мужа, до самого райцентра молчала, а когда подъехали к исполкому, повернулась к Панкову:

– За квартиру спасибо скажу, а вот мужа, Алексей Павлович, я сама как-нибудь выберу, договорились?

Панков смутился:

– Я же в порядке шутки, Ирина Николаевна!

Она ответила:

– А я очень серьезно, Алексей Павлович.

Панков хлопнул дверцей:

– Идем. Сейчас нас Николай Петрович помирит.

Николай Петрович Хевролин вторую пятилетку был в должности, а до того десять лет работал председателем большого колхоза, откуда и происходил родом. Все, как у всего поколения: трудное военное детство и не менее сложная послевоенная юность, был бригадиром, вступил в партию, нашлись добрые люди – предложили поехать в советско-партийную школу. Николай понимал, что не только институт – техникум ему не светит при его вечерней семилетке, но в совпартшколе учили упорно, готовили кадровых работников власти и партии. Направили секретарем парткома, он так понимал, что все, кроме бумажных дел, есть продолжение работы бригадира, только в масштабах всего колхоза. Так же рано утром приходил на дойку, выезжал проверять ночную пастьбу скота, в посевную и уборочную жил на полевом стане и в поле, переезжая из бригады в бригаду, всегда с народом, всегда среди людей. Его запросто звали Петровичем, почти всегда на «ты», он не кичился и «зоб не растил», как случалось с иными: только стал начальником – сразу через губу разговаривать начинает, голос подбирает, цену себе тоже. Он помнил рассказ одного острословного мужичка:

– Пашку Варварина, как в рабочком изобрали, совсем переменился мужик. Раньше, бывало, окликнешь: «Пашка!», он тут же отгаркнется. А теперь – куда там! Кричу: «Пашка!» – идет, как шел. «Варварин!» – хоть бы хны. Тогда уже: «Павел Матвеич!». Остановился: «Чего хотел, Максим Павлович?».

Через годы избрали председателем колхоза, к своему добавили соседний, стало пять бригад, Хевролин не жаловался, на трибуны совещаний не спешил с докладами, спокойно решал вопросы с партнерскими организациями, построил зерноочистительный пункт, механизировал фермы, доярки и скотники вздохнули свободней. Договорился с ближайшим леспромхозом, всю зиму бригада лесорубов жила в тайге, всю зиму автоколонна возила сосновые кругляки, а дома работали пилорама и столярка. Жилье для колхозников начали строить, большак до райцентра выправили, на лес выменяли автогрейдер у казахстанских дорожников. Приехал как-то большой начальник из области, посмотрел хозяйство, видать, толк в делах знал, и через неделю Николай Петрович стал председателем райисполкома. Он и тут работал от души, многое получалось, но в районе так заведено: все, что хорошо – это заслуга первого секретаря райкома партии, а все остальное – недоработки советских и хозяйственных органов. Хевролин с этим молчаливо соглашался, потому уже дважды меняли секретаря райкома, однако ему повышение не предлагали. Сам Николай Петрович был уверен: если бы даже и предложили, отказался бы решительно и бесповоротно. Но не предлагали, и он вез свой воз настойчиво и терпеливо.

– Проходите, беспокойные души. Вы, Ирина Николаевна, в трех словах скажите, как устроились, как вас колхоз поддерживает? Так уж все и хорошо? Ладно. Садитесь, рассказывайте, что вы там замыслили?

Опять развернули чертежи, Хевролин нацепил очки, смотрел внимательно и без колких комментариев, которых так боялась Ирина.

– Дело, конечно, хорошее. Я только что говорил с Семовских, это заведующий облздравом, он оберучь за, даже пообещал некоторые средства нам перебросить по полугодию из районов, где не осваивают. Но тут главная фигура Алексей Павлович, если он берется, можно к нему в пристяжку. Я сейчас же отдам в стройотдел, пусть обсчитают смету расходов. Будем народной стройкой работать, кто что может. Конечно, Алексей, брусовой дом можно было бы сложить к осени, но надо нам от дерева уходить, через два десятка лет все труды пропадут.

Ирина не удержалась:

– А как же на Русском Севере деревянные церкви стоят по триста лет? Я ездила по турпутевке от института…

Хевролин кивнул:

– Стоят и стоять будут, если какой-нибудь сумасшедший не подпалит. Дерево тогда другое было, и технология другая, ту же сосну вымачивали и сушили, годами готовили. Нам же отводят лес после сбора живицы, соки все из сосны выжмут, и в деревню на стройку. А от сосны одно название осталось. Да еще мы всю твердь спилим, и остается в брусе очень слабая фактура, если десять лет проживет, уже хорошо.

– Извините, Николай Петрович, а зачем тогда…

– Затем, Ирина Николаевна, что никто не дает пока деревне кирпич и бетон, города надо поднимать, вот так всю жизнь за счет деревни. Ну, ладно, расфилософствовались тут. Ты, Алексей Павлович, закидывай удочку в Казахстан насчет кирпича. А вы, Ирина Николаевна, тормошите своего главного, а то он спит на ходу, пусть из облздрава не вылазит, деньги – самое главное. Если что – сразу ко мне. Все, до свидания.

В машину Ирина села в прекрасном настроении, ей уже казалось, что вопрос строительства больничного корпуса решен полностью и окончательно. И она была сильно удивлена, что председатель колхоза не разделяет ее оптимизма, выглядит суровым и даже подавленным.

– Алексей Павлович, чем вы недовольны? Разве поддержка Хевролина уже ничего не значит?

Алексей включил скорость и рванул с места.

– Значит. Едем домой, мне еще на сенокосе надо побывать.

Машина шла неровно, он то и дело переключал передачи, и всякий раз рука его касалась коленка Ирины. Она сидела спокойно, словно ничего не замечая, пока рука Алексея окончательно не легла на прикрытое юбкой колено, тогда Ирина чуть повернула голову и тихо сказала:

– Руку убери.

Алексей нажал на тормоза и заглушил мотор.

– Ирина! – Он взял ее за плечо, хотел повернуть в свою сторону, она не сопротивлялась, но восторга в ее глазах мужчина не увидел. – Ирина, ты мне очень нравишься, очень. У меня домик есть на озере, поедем?

– И что в домике? Продолжим обсуждение проекта? Или есть новые темы? Эх, Алексей Павлович, и вы туда же. Конечно, справки навели, одинокая, замужем была, терять нечего, почему бы не попользоваться? А я, Алексей Павлович, не ходила замуж, так уж получилось, извините, что ввела в заблуждение. История с неудачным замужеством нужна была на полчаса, а вы и обрадовались. Не скрою, вы мне сразу понравились, но вы женаты, семья, и я ничем не давала повода вот так свободно распоряжаться моей коленкой. Заводите машину, вас еще на сенокосе ждут. И забудем этот инцидент как неуместную шутку.

Сконфуженный Панков молчал весь остаток пути, подвез Ирину к больнице:

– Останьтесь на минутку. Простите меня, я вел себя как мальчишка. Извините.

Ирина засмеялась:

– Осталось только добавить, что это никогда не повторится. – Открыла дверцу, вышла, подняла глаза на Панкова: – А было бы жаль, Алексей Павлович. – И пошла к покосившейся калитке.

Только вошла в кабинет, короткими резкими звонками позвал телефон. Схватила трубку.

– Ирина Николаевна, Хевролин, здравствуй. Хочу у тебя спросить: ты, может быть, слово какое знаешь? Вопросы по твоей новостройке решаются, будто кто из Москвы курирует. Значит, так. Сегодня к тебе выезжает архитектор, сделает разметку, можно начинать копать траншею под фундамент. Это с Панковым, в районе ни одного экскаватора свободного нет. Вчера облздрав поставил деньги, не богато, но начинать можно. С облфином сейчас говорил, там у меня старый друг сидит на деньгах, сотню тысяч найдет. Панков доложил, что фундаментные блоки и кирпич казахи дадут, им нужен лес. Я бы тебе вот что посоветовал: ты работник низовой, приезжаешь в облисполком и докладываешь заместителю Холявко Якову Лаверовичу (запиши, чтоб не забыть), что так и так, начали строить новую больницу, скажи: деревянную, рубим сруб, а леса доброго не хватает. Проси кубов двести, лишним не будет. Если скажет, что только сто, есть у него такая замашка, соглашайся, но предупреди, что через месяц снова придешь, потому что плахи на пол и потолок нужны будут. Он всем лесом командует, нажимай. Я бы и сам, но пойми, Ирина Николаевна, он меня уже боится, каждую неделю в дверь ломлюсь. Поняла?

Ирина кивнула, но тут же скороговоркой:

– Николай Петрович, я боюсь к такому начальству ходить. Кто я есть?

Хевролин засмеялся:

– Я тебе не зря начал пояснять с инициативы. Власти инициаторов почитают. Потом, Холявко перед красивыми женщинами млеет, ты там пошустрей, побойчей, он полтайги отдаст за твои улыбки. Понятно, что в разумных пределах, я же не намекаю на что-то дурное. А для благого дела почему бы глазки не построить, если они есть?

Ирина кивнула, будто Хевролин мог это видеть:

– Поняла, Николай Петрович, все записала, и про глазки тоже. Когда ехать?

– А вот с архитектором и добирайся до исполкома, я тебе машину дам до станции, а там поезд идет вечером, у каждого куста останавливается, зато в восемь утра ты уже в городе. Если что – звони, я завтра на месте.

Место в плацкартном вагоне, но народ тихий и трезвый, потому на верхней полке думается хорошо. Ирина довольна: такого начала своей новой жизни она и ожидать не могла, но все получилось. А теперь вот стройка, сама не понимает, как засосала ее эта идея, как охотно пошли на нее очень важные люди. От Лариски писем нет, значит, поверила, ждет новый адрес. И правильно сделала, что сходила на почту и попросила заведующую возвращать все адресованные ей письма и открытки с пометкой «Адресат не значится». Ей никто сейчас не нужен, только работа и время. Алексей. Хороший мужчина, только вот семья, две дочки, а скандалы Ирине ой, как не нужны. И что делать? А если он будет настаивать? И если она уступит? А потом что? Уезжать ей некуда, потому Алеша потерпит. И она тоже. Холявко Яков Лаверович. Заведомо личность неприятная, но улыбаться надо, потому что за улыбки он даст лес, который Алексей обменяет на кирпичи. А они нужны… Не могла вспомнить, сегодня архитекторша столько цифр назвала, что в голове не уместились. Много тысяч штук требуется, и все в Казахстане. Алеша сделает, он теперь в лепешку будет расшибаться, чтобы ей угодить. Его и расшифровывать особо не надо, весь на виду, только бы жена первой его интерес не заметила, а то вся стройка пропадет. Да разве только стройка? Ирина улыбнулась: а ведь я поеду в его избушку, точно поеду, еще до холодов.

Под эту сладкую думку заснула, мерный стук колес и частый скрип тормозов, постоянные хождения полусонных пассажиров – ничто не мешало видеть ей огромные штабеля бревен и пирамиды кирпичей рядом с красивым двухэтажным дворцом ее участковой больницы.

Странно, но в приемной заместителя председателя облисполкома уже знали о визите заведующей участковой больницей, ее сразу предупредили, что времени на разговор только десять минут и проводили в кабинет. Когда она вошла, Холявко уже держал трубку и кивал:

– Хорошо, я вас понял, через пятнадцать минут буду.

Положил трубку, глянул на вошедшую:

– Здравствуйте, садитесь и быстро – что вы хотите?

Ирина подала бумажку, в которой кратко была изложена просьба. Холявко пробежал глазами и кивнул:

– Понимаете, вопрос не простой, а меня первый секретарь обкома вызывает. Если завтра?

– Не могу оставаться, надо сегодня, Яков Лаверович, помогайте! – и она широко улыбнулась. Холявко дрогнул:

– Почему вас, молодую красивую женщину, гонят в такую даль из-за какой-то сотни кубометров леса?

– Из-за двух, Яков Лаверович, а гонят, потому что настоящих мужчин не стало. Прошу вас. Двести. А потом я еще приеду. За дверями и окнами. Вы ведь поможете мне, правда, Яков Лаверович? Не перевелись же мужчины на свете!

Холявко улыбнулся:

– Буду рад видеть вас еще раз. Приезжайте, мы все решим. Вы из какого района? А, от Хевролина? Хитрый жук! Привет ему передавайте, и пусть ждет в гости. Наряд я вам вышлю. А пока – извините, бегом в обком.

Ирина встала:

– Яков Лаверович, дайте команду сделать бумагу сейчас, чтобы я спокойно уехала.

Холявко сел:

– Молодец, девушка, просто молодец! – Нажал кнопку на телефоне: – Инночка, сейчас к тебе придет заведующая участковой больницей, сделай ей наряд на сто кубометров красного леса.

– На двести, на двести, Яков Лаверович, вы же пообещали.

– Инночка, сделай на двести. Она сейчас будет у тебя. Да, подпиши, как ты умеешь это делать, и вручи.

Ирина соображала, уместно ли будет чмокнуть податливого заместителя, но решила, что пока не надо, а там видно будет.

Из облисполкома она выходила с нарядом на двести кубометров соснового леса.

Десяток машин возили кирпич, Панков поставил на объект подъемный кран, чтобы снимать поддоны без битых отходов. Первыми привезенные бетонные блоки уже уложены в траншею, и сейчас три каменщика тщательно выводили цоколь. Контуры будущей больницы радовали глаз, Ирина несколько раз в день прибегала посмотреть. Под вечер застала на стройке председателя. После того неприятного разговора Панков смущался, краснел и отводил глаза.

– Завтра дам еще двух мастеров на кладку, прораб будет забегать, а общий порядок за вами.

– А вы, Алексей Павлович? – с легкой усмешкой спросила Ирина.

– У меня нет времени, уборочная начинается.

Ирина ухватилась за промах:

– Все-то вам не до меня и моей больнички, то у вас был сенокос, теперь уборочная. Закрутились, поди, и в лесном домике побывать не удалось?

Панков поднял глаза:

– Домик не лесной, а на озере, в воскресенье ездили с ребятами, сетешки раскинули, уху сварили.

Ирина будто ждала такого ответа:

– Уха на озере, на свежем воздухе! Всю жизнь мечтаю о такой ухе, да под рюмочку. Была рюмочка, признавайтесь!

Панков повеселел:

– Конечно, была, Ирина Николаевна, у нас уху без водки даже собаки не едят.

– А что же вы меня не пригласили? В тот раз вон как настаивали, даже на ты перешли, а теперь в кусты? Не хорошо, Алексей Павлович!

Панков оглянулся – нет никого, осмелел:

– Вы только скажите, я вмиг организую.

Ирина согнала с лица улыбку:

– Не время, Алексей Павлович, личными делами заниматься, у меня стройка, у вас уборка урожая. Нельзя свое ставить выше общественного. Может, после открытия новой больницы?

Панков побледнел:

– Я для вас… Не думал, что заслужил насмешки… Ладно, стерплю, Ирина Николаевна! До свиданья!

Он не видел уже, как метнулась к нему Ирина, как легкомыслие исчезло с ее лица, только сел в машину, она уже рядом:

– Не обижайся на меня, Алексей, тебя мой дедушка Божьим человеком зовет. В субботу поедем на рыбалку, согласен?

– Конечно. Я за вами… Я за тобой заеду, Ирина.

– А вот этого не надо. В семь вечера я выйду за околицу, в рощу. Все, уезжай.

Только с третьей попытки машина тронулась с места – мотор глох. Ирина улыбнулась: «Ох, наловим мы рыбки, на всю деревню разговоров». Только потом она вспомнит, что про жену Алексея как-то не подумала.

В субботу дед Лександро, как упорно звала его супруга, усердно топил баньку, дров не жалел, воды наносил полную кадку, веники приготовил, для себя и для Арины – никак иначе называть квартирантку не желал. Ирину встретил в калитке, заботливо принял сумку с продуктами, пошли в дом. Хозяйка уже ставила на стол мясной суп, Ирина выписала немного мяса в колхозе, хотя дед поучал отрезать прямо на больничной кухне.

– Я как-то лежал с неделю, грыжа, язви ее, замучила, по всему брюху расползлась. Дадут суп, вроде молосным отдает, а мяса нет. Дальше картошку толченую, там ровно три кусочка мясных. Нас лежало семнадцать человек, по три кусочка – полсотни. А каждую неделю завхоз привозит пару скотских ног да свиной окорок. Воруют, сволочи, до больного не доходит.

Ирина помыла руки, повесила полотенце:

– Все, Александр Иванович, отворовали. Повара я заменила, завхоза тоже. Теперь сама хожу на кухню, принимаю завтрак, обед и ужин. Вы сейчас приходите к нам, будем кормить, как в санатории.

Старик засмеялся:

– Нет, душа моя, от добра добро не ищут. Меня бабка кормит, как большого чина, каженный день мясное блюдо. Кто так живет? Раскормишь ты меня, Аринушка, а потом покинешь, взамуж выскочишь либо квартеру получишь, и опять бабка меня на картошку переведет.

– Не переживайте, Александр Иванович, замуж никто не зовет, а квартира мне не особенно нужна. Разве мне одной будет лучше, чем с вами? Или я надоела?

– Господь с тобой, родная ты моя, как можно такое? Живи, сколь хошь, я ведь и про еду-то шутейно говорю. Много нам надо? Пряник да чашку чая. Только, ежели котлетку бабка поджарит, ломаться не стану, хоть и пост. Давай, перекуси, отдохни чуток, и в баньку. Жар нонче добрый, сухой и пахучий, я травки кинул на каменку, душицы. Знатный аромат. Веничек тебе изладил свежий, маленький, меж березовых веток три смородинных спрятал, помашись в удовольствие. Привыкай париться, это и по медицине признано пользительным.

После баньки Ирина в своей комнатке сменила халат на легкое платьице, подумала и с улыбкой положила свежий халатик в сумочку. Туда же втиснула полотенце. С волнением посматривала на часы: половина седьмого. Рано. Тут ходьбы десять минут, не торчать же в роще, еще подойдет кто-нибудь. Вышла без четверти, машина Алексея медленно выехала из-за бугра, он из салона открыл дверь, Ирина запрыгнула и вжалась в сиденье.

– Не бойся, на дороге нет никого, я проверил.

Она облегченно вздохнула, когда свернули с большака на полевую дорогу, а потом и вовсе на едва заметный след. Домик стоит на высоком берегу чистого озера, ставни закрыты, но дверь не на замке.

– А если хулиганы заберутся? – удивилась Ирина.

– Если захотят, и замок не удержит. Никто не пакостит, разве что рыбаки зайдут, если дождь прихватит. Но – порядок соблюдают, после гостей все чисто.

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

2 из 4