В Перестройке. 1987—2000. Из дневниковых записок

Тот самый Саша… Еще в «застойные годы» захотел он стать свободным человеком и начал выращивать скот для продажи. Но восстали против него местные колхозные «феодалы», и пришлось Платону защищать его в газете. Не защитил. И бросил тогда Саша это дело, потому что по велению тех же самых «феодалов» на мясокомбинате перестали принимать его коров. Все эти годы он иногда приезжал к нам, привозя или кусок сала, или цыпленка, но с некоторых пор стали мы замечать в нем какую-то странность. А потом Платон и поговаривать стал: не все, мол, у него с головой в порядке. Казалось Саше, что следят за ним гэбисты, по пятам ходят, а как-то сказал, что не будет нам докучать целый год.

– Уезжаете куда? – спросила я.

– Да нет… – странно улыбнулся: – Но сказать не могу.

Но как-то снова объявился и был еще более странен, замкнут, попросил мужа устроить его в газету.

– Но как же, Саша? – удивился Платон. – Вы же не знаете этой профессии… не работали никогда.

– Да, не знаю, – пытливо посмотрел в глаза: – Но если вы меня порекомендуете, то возьмут.

Приходил потом еще раз, еще… Наконец Платон сказал ему, что не может рекомендовать его и пусть ищет себе работу по специальности, слесарем, на что Саша ответил:

– Ну, значит и Вы гэбист… как и все.

И пропал недели на три. А на днях звонит: хочет именно у меня попросить совета. Сидели мы с ним на кухне, слушала я его, и вначале было не по себе, – все говорил и говорил он о том, что уже совсем отравлен его организм, что жена и мать подсыпают ему в пищу отраву, что сидит на одной картошке, которую сам и варит, что гэбисты следят за ним днем и ночью, поэтому приходится ходить спать в поле, в стог сена. И мне стало страшно.

Страшно и сейчас. «Система, – сказал тогда Саша, – хочет убить меня». А я бы сказала: «система» в каждом из нас убила что-то живое, здоровое. И как теперь вернуться к истокам, как найти себя в том суррогате, который образовался в наших душах? Сумеем ли? Может, теперь – только дети?

Владимир Володин (1945)

…Из Новогоднего поздравления нашего друга-писателя Володи Володина:

«…В общем, хочу повторить то, что и говорил: я победил! Коммунисты покушались на мою душу бессмертную, но, – хрен им в сумку! – ничего у них не вышло. Они могут жрать в три горла, но я, даже хлебая баланду в лагере, был бы свободнее любого из них, а, значит, счастливее. Целые поколения кончали свою жизнь при расцвете и торжестве зла так и не узнав, что оно победимо. А зло победимо уже потому, что в созидании бездарно. Зло может только разрушать и, сожрав, обокрав, высосав всё вокруг себя, издыхает. Господи, какая радость, что мне пришлось дожить до этой агонии, во всяком случае, до ее начала! Благословенно это десятилетие – начало конца! Но – вопрос: что принесет новое?»

Ну, что ж, ободряющее Новогоднее поздравление друга!

ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ

В магазинах даже носки исчезли. Ввели талоны на сахар, на стиральные порошки. А меж тем скоро выборы народных депутатов СССР и на заборах, зданиях появились плакаты или что-то вроде листовок: «Возродим полновластие советов!», «Велихов34, Ельцин35 + Сахаров36 = Перестройка», «Нищенская зарплата у нас, все остальное – у бюрократов», «Землю тем, кто на ней живет!», «Мы – за полную гласность, за полную свободу!», «Тарасов37 – против бюрократов!». Стою на остановке, читаю всё это и вдруг стоящий впереди полный пожилой мужчина оборачивается ко мне, кивает на плакат и говорит:

– Вот за кого надо голосовать. Молодец Тарасов!

Ему поддакивает женщина, старик… но когда возвращаюсь с работы, то листовок этих уже нет и остался только портрет Тарасова с глазами, выжженными сигаретой.

…Муж приходит и с порога бросает:

– Поздравь. Уже не работаю в «Рабочем». – И рассказывает: – Стал на летучке настаивать на публикации своего открытого письма в защиту СОИ к этому прохвосту Илларионову а главный редактор Кузнецов и сказал: «Вот теперь ты и показал свое нутро». Ну, я и ответил, что не скрывал его и что никогда не был рабом по сравнению с ними, а он и предложил коллегии проголосовать за мое увольнение. И проголосовали.

Посоветовала написать об этом в Москву, в «Известия», а он:

– Что толку?

– Тогда подавай в суд.

– А-а, и судьи такие ж, – махнул рукой.

Прав, конечно. Но надо же как-то… что-то делать!

…Небольшой выставочный зальчик. Очередное собрание СОИ. Председательствует Мудровский и говорит о том, как их обращение против строительства нового корпуса фосфоритного завода и атомной станции ходит и ходит по инстанциям. После него врач скорой помощи Шубников рассказывает об экологическом съезде в Москве (для его поездки СОИвцы собирали деньги) и говорит, как делегаты ночами не спали и все спорили, как бурлил съезд, и кто-то предлагал назвать их движение «Партией зеленых». Участвовал он и в составлении обращения съезда, в котором подчеркивалась трагичность экологической обстановки в стране, звучал призыв сделать движение альтернативным Партии, но это обращение даже и зачитывать не разрешили, – альтернативы Партии быть не может! Возмущались съехавшиеся и тем, что народный фронт Латвии имеет свою газету, а русский нет, и президиум советовал подобным движениям «лепиться к местным изданиям». (Советовать-то можно, но как прилепишься к нашему коммунистическому «Рабочему?) А после выступления Шубникова Саша Белашов вдруг предложил: те, кто «за» партию КПСС, после перерыва пусть не заходят в зал. И вошло только треть собравшихся. Тогда Саша пошел дальше:

– Давайте проголосуем, кто за, а кто против КПСС!

Но Мудровский, как председатель, вроде бы и не услышал его. Потом вышел парень с какого-то завода:

– Предоставило нам телевидение трибуну, а Белашов все испортил. – Разгорячился, покраснел! – Зачем выставлял требования о передачи обкомовской больницы городу? Да и вообще был некорректен к Партии!

Но Саша спокойненько обратился к нему:

– Почему же Вы, когда мы вышли из студии, сказали мне, что я – молодец и даже руку пожали, а сейчас говорите совсем другое? Значит, я имею все основания обвинить Вас в лицемерии.

Подхватилась какая-то женщина:

– Да, Белашов не сдержан, резок! Так нельзя. Он и против Горбачева высказывался не раз!

Встала и я:

– Я, режиссер телевидения, была на летучке, где обсуждалось выступление Белашова в «Эстафете», и наша администрация меньше испугалась его слов насчет больницы, чем те, кто сейчас обвиняют его.

Все зашумели, заспорили, а когда я добавила, что наш председатель Комитета жаловался, что ему на другой день всё звонили и звонили телезрители с вопросами: что такая за СОИ и когда, где собирается?.. то все засмеялись, зааплодировали. Выступал и мой брат, говорил, что наши советские издательства не публикуют книг русских философов. «Схватил аплодисмент».

…День весенний, теплый… Еще утром не были уверены, что митинг разрешат, но все же поехали, а в парке народу!.. И на всю катушку гремят два усилителя, – транслируют радио «Маяк», – поэтому Мудровский, напрягая голос, со сцены кричит:

– Директор парка пригрозил радисту: если выключит радио, то его уволят.

Люди возмущаются, какой-то мужчина… как потом оказалось, доверенное лицо Тарасова, вскакивает на сцену и надрывно кричит:

– Местные органы игнорируют народного кандидата Артема Тарасова! Ему ни отвели не только зала для выступления, но даже микрофона не дают!

И предлагает всем пойти к Обкому партии, чтобы заявить протест. Люди поднимаются с лавок… но тут радио вдруг замолкает, – выключили! – а на сцену выходит предприниматель Тарасов, тот самый, плакат которого висел на заборе:

– Ничего, что нет микрофона, я не боюсь сорвать голос.

И начинает говорить: да, экономика страны на грани катастрофы; да, народ замордован и заморен; да, медицина удручающая, экология тоже:

– Так что не новые законы надо писать… их у нас аж семнадцать томов!.. а издать один единственный, перед которым все будут равны, в том числе и те, кто руководит страной. – На Тарасове серая курточка, темные брюки, голубая рубашка и говорит он громко, словно и впрямь не боится сорвать голос: – У нас три слоя в обществе: верхушка – самый тонкий, уже живущий при коммунизме и которому на всех наплевать, средний – бюрократия и нижний – это все мы. Так вот раньше средний слой чувствовал себя уверенно и спокойно, а сейчас его стали беспокоить прострелы из нижнего, вплоть до верхнего, поэтому бюрократия консолидируется и переходит в наступление. – Лет тридцать пять ему, черная прядь волос все вздувается ветром и смотрится восклицательным знаком. – Если не победит демократия во всех сферах, – кричит надрывно, – то от нас все дальше начнут отходить другие страны. – Слушают его, затаив дыхание! – Поэтому необходимо нам всем объединяться и бороться.

Аплодируют. А он уже говорит о том, что в Москве депутаты, избранные неформально, собираются по субботам, чтобы вырабатывать свои позиции; о том, что после его выступления во «Взгляде», передаче было запрещено выходить в прямом эфире. А после него местный юрист Малашенко зачитывает письмо в центральные газеты: собрание, количеством в триста семьдесят человек, поддержало кандидатуру Тарасова в народные депутаты Союза.

– Может, кто против? – спрашивает.

Никого. И тогда зачитывает письмо и к местным властям, чтобы те разрешили собираться СОИвцам в парке два раза в неделю.

…Завтра в театре – собрание общественности по выдвижению местного журналиста Пырхова кандидатом в депутаты от СОИ. Отпечатала я на пишущей машинке аж пятьдесят объявлений, и вечером с сыном разносили их по подъездам, опуская в почтовые ящики. А сегодня я, Платон, жена брата Натали, работающая в газете завода, подходим к театру, – в шесть здесь будет собрание, – и возле него уже «моя милиция меня бережет», как писал когда-то поэт Маяковский38. А у Центрального универмага стоят СОИвцы с плакатами, приглашающими участвовать в выдвижении местного журналиста Пырхова кандидатом в Верховный Совет. Но вот навстречу нам идет женщина, обращается к Наташе:

– Почему меняют место собрания?

Она-то утром объявила по заводскому радио, что собрание будет в Бежичах (как начальство разрешило), но после обеда из Райисполкома ей позвонил из Обкома Патринов и сказал, что собрание, мол, перенесли в драмтеатр. А вот и он идёт в рыжем расстегнутом пальто, размахивает руками, подходит к группке начальников, выхватывает листок из папки, показывает им, потом подходит и к Наташе, сует и ей такой же, а она, не глядя в него, возмущается:

– Чего ж это вы? Утром одно говорите, после обеда другое…

А он, подсовывая листки и нам, тоже возмущается:

– Ведь не разрешали мы собрания здесь, не разрешали!

И, не дожидаясь ответа, снова убегает к группе начальников. А уже без десяти шесть, надо заходить. Зал еще полупустой, но ровно в шесть… удивительная точность!.. на сцену поднимается поджарый старичок, начинает что-то говорить.

– Подождем еще! – выкрикивают из зала.

– Чего ждать? – топчется он у стола.

Но все же уходит, а минут через пять снова появляется, говорит, что собралось всего около ста пятидесяти человек, а, чтобы иметь право выдвигать кандидата, нужно пятьсот, так что собрание не полномочно.

– А кто вы такой? – спрашивает его Платон.

Тот стреляет глазами:

– Я председатель домоуправления.

– Ну, тогда не имеете права запрещать, – горячится Платон и предлагает ему уйти со сцены.

Но тот не уходит, кричит:

– Я по поручению! Я из Горисполкома!

И начинается перепалка между залом и этим старичком. Но Платон уже предлагает избрать председательствующего и секретаря. Зал одобрительно шумит, на сцене уже стоит юрист-соивец Малашенко и избирают их с Платоном. Но тут выскакивает из-за кулис директор театра:

– Кто за аренду зала будет платить?

Люди загудели, а Платон спрашивает его:

– А вы дотацию от государства получаете?

– Пятнадцать тысяч…

– Деньги-то эти народные, вот часть из них и пожертвуйте на собрание общественности.

А люди уже идут к сцене, требуют слова. Платон вызывает секретаря Горкома Сергееву, просит объяснить, почему поменяли место собрания? Та что-то пытается ответить, но ее слова невнятны, путаны, шум нарастает, а с трибуны уже выступает какой-то мужчина в очках, возмущается, что весь день пытался узнать о месте собрания в Обкоме, но ему отвечали, что собрания вообще не будет. Его сменяет женщина и сразу начинает жаловаться, что жить в триста одиннадцатом квартале очень трудно, вода и воздух отравлены заводом, поэтому они не доверяют космонавту Николаеву, а хотят избрать местного кандидата Пырхова. За ней на сцену хромает старик в калошах:

– Нет демократии! – возмущается. – Предложенные Обкомом депутаты продажные и не будут думать о народе!

И говорит долго, как и все старики.

– Конкретнее, дед, по делу! – уже кричат из зала.

Он же из-за выкриков сбивается, уходит, но ему вослед аплодируют. Теперь говорит парень о СОИ, что их, мол, оклеветал в газете Илларионов, а на самом деле они… теперь он видит это!.. интеллигентные, бескорыстные люди. После него выходит экономист с автозавода и кричит:

– Надо составить обращение и собрать подписи всех присутствующих для того, чтобы потом еще раз…

– Вот и пишите, собирайте, – бросает ему Платон.

А на трибуне уже преподаватель института возмущается СОИвцами, но зал освистывает его. Снова поднимается тот экономист и пытается что-то предложить.

– Ну садитесь, садитесь, пишите, – опять Платон – к нему.

И тот усаживается прямо на сцене, начинает что-то писать. А зал шумит, электризуется, уже говорят и с мест, лезут на сцену подписываться под тем обращением, которое пишет экономист, возле него уже очередь. Но тут снова выходит старикан, который пытался закрыть собрание, хочет что-то сказать, но его никто не слушает, и он зло, беспомощно стреляет глазами, а к Платону опять подходит директор театра:

– Уборщицы работали, прибирали… чем я теперь платить им буду?

А люди уже – в зале, на сцене, перед ней… спорят, кричат и никто не хочет уходить… И все же не удалось СОИвцам в этот раз выдвинуть в кандидаты Верховного Совета своего человека, – начальство разделило, запутало людей, – но это собрание стало громкой рекламой для них.

…В очередной четверг в выставочный зал, где собрался СОИ, пожаловали два милиционера с представителем Горсовета и заявили, что собрание проводится незаконно и составили протокол, а директора выставочного зала Тамару Динарскую вызовут на административную комиссию Горсовета. Да пишут, пишут СОИвцы в центральные газеты, жалуются, что их преследуют, звонят и в Москву, но пока все напрасно. А Илларионов снова опубликовал бичующую статью в «Рабочем», и в ней Качанов и Орлов (журналист радио) – «рьяные зачинщики, рвущиеся к власти».

…Мои сны.

Совсем пустынный пляж, и только – мы с сыном. Хорошо!.. Но вдруг вижу: бегут какие-то ребятишки… их много, и вот они уже возле Глеба, окружают его, толкают, виснут на нем. Что делать? И начинаю кричать: «По-мо-ги-те!» Да и сегодня… Что снилось?.. не помню, но кричалось трудно, надрывно. «Синдром страха» – говорят психологи. Да как же ему не быть, если каждый раз в магазине удивляешься: смотрите-ка, еще макароны есть!.. ой, и копченую ставриду выбросили!.. да и яички можно достать, если хорошенько побегать. А из головы не уходит: а вдруг и эта тонкая ниточка оборвется?

…Хотят СОИвцы выдвинуть народным кандидатом и Мудровского, которого на заводе уже три цеха поддержали, но избирательная комиссия регистрировать не хочет. А Пырхов, как собкор «Советской России», уже дал интервью по центральному радио: «Местные партийные органы сопротивляются выдвижению кандидатов снизу». Да, сопротивляются. Вот и наш журналист Сомин ездил в Обком добиваться прямого эфира для Тарасова, но не разрешили, – только вместе с космонавтом Николаевым, которого выдвинули сами. И пришлось подчиниться, но в эфире Сомин задал Николаеву несколько дежурных вопросов, а все остальное время беседовал с Тарасовым.

…Была на базаре, купила у еврея… Кстати, теперь часто вижу их там, – распродают всё, что не увезут в Израиль39: одежду, картины, вазочки, украшения, посуду. Так вот, купила у мужчины две изящные металлические вазочки, расписанные цветной эмалью. А еще дочкина подруга предложила нам чайный сервис, – соседи-евреи, мол, уезжают, так не возьмете ли? – и мы купили. Видела на базаре и нашего оператора Аркадия, – распродавал свои пластинки, – значит, все же решило и его семейство уехать в Израиль.

…Митинг на Кургане бессмертия, организованный СОИвцами и, конечно, выступает мой муж:

– Вот все укоряют СОИ, что мало делает. Да, мало. И поэтому с нашим мнением власти почти не считаются, а если бы нас было столько, сколько в Житомире… Там сошлось на площади около пятидесяти тысяч, тогда бы и начальство подумало.

Выступал и Орлов:

– Мало того, что против нас было массированное выступление Илларионова в «Рабочем», но еще уволили из газеты Качанова, который попытался выступить в нашу защиту.

После митинга Платон все же написал письмо в «Известия» с просьбой защитить СОИ и приложил к этому письму рукопись своей статьи. А еще для коммунистического «Рабочего» написал открытое письмо-ответ на статью преподавателя Пединститута Илларионова, в которой тот снова зло и нагло облил грязью СОИвцев, но редактор Кузнецов сказал, что едва ли напечатает.

…Брат «бунтует» свой завод – взяли его все же в многотиражку Ирмаша – публикациями в защиту Мудровского, кандидата от СОИвцев и сегодня, в конце какого-то заводского собрания, поднялся и задал вопрос начальству:

– Почему препятствуете выдвижению Мудровского?

Люди уже направлялись к выходу, но тут остановились, зашумели, кто-то предложил проголосовать здесь же. И проголосовали. Единогласно. Вот так… лишь бы не за тех, кого предлагает «руководящая и направляющая».

…В прошлый четверг СОИвцы собирались уже не в выставочном зале, а возле него, но к ним вышел художник Златоградский, парторг музея, и сказал, что и здесь собираться запрещают. Тогда пошли они в парк Толстого, стояли там, говорили, а возле них все кружили два милицейских чина. Наконец, Платон подошел к ним и говорит:

– Ну как вам не стыдно! В городе преступность растет, а вы за нами гоняетесь. Гоода через два стыдно вам будет из-за этого.

Так подполковник милицейский аж покраснел:

– Может и будет… Но служба есть служба.

…Платон встречает меня у порога:

– Ты знаешь, опять обратился я к Брону, чтобы взял в свою многотиражку, а ему в отделе кадров и сказали: Качанова брать не надо.

Так что даже в многотиражку, на полставки, и то путь закрыт моему мужу-воителю.

…И снова митинг СОИ в парке. Еще до начала Платон пошел в радиорубку, чтобы установили микрофоны, и вроде бы начали, но потом…

– Почему бросили? – кинулся к директору парка.

– У нас ремонт в радиорубке.

Платон стал возмущаться, а он:

– Идите к секретарю райкома Федорову, разрешит… подключим.

А тот где-то здесь, в парке. Нашел его Платон, сказал, но тот стал крутить, вертеть и микрофоны так и не подключили. Тогда Платон вышел на сцену, рассказал всё собравшимся, а народ и зашумел: ответьте, мол, людям! Платон опять – к Федорову, а тот выкрикнул из-под дерева.

– У меня нет полномочий.

– А полномочия совести у вас есть? – прокричал ему кто-то.

Ну, после этих слов Фёдоров и появился на сцене, начал что-то объяснять, но люди зашумели еще громче, тогда он бросил в сторону:

– Включите микрофоны.

И включили! И снова СОИвцы агитировали за Пырхова, за Мудровского, Тарасова, после чего все и проголосовали за них. А потом начали выдвигать представителей на окружное собрание в Смоленск, и аж восемнадцать человек выбрали, в том числе и Платона.

…Собрала ему вчера «узелок», чтоб там не тратиться, и он уехал. А сегодня по «Маяку» слышу: собрание в Смоленске шло одиннадцать часов, люди выдвинули в Верховный Совет аж тридцать две кандидатуры и от нашей области прошел все же космонавт Николаев, а не Пырхов.

…И вернулся Платон из Смоленска. Сидит на кухне и рассказывает:

– Пырхов выступил со своей предвыборной платформой неудачно, поэтому уже с половины речи зал начал шуметь. – Чтобы как-то взбодрить его упавший дух, ставлю перед ним чашку с крепким чаем и кубышку с мёдом. – А его доверенным лицам и вообще слова не дали, – смотрит на плачущие мокрым снегом окна. – Но я все ж прорвался на трибуну, выкрикнул: «Вот когда вас прижмут к стене, тогда и вспомните, как другим не давали говорить! Это ваше собрание – похороны демократии»!

Встретились СОИвцы в Смоленске еще и с журналистом Политковским из «Взгляда», пообещал тот, что приедет к нам делать материал.

…Как-то позвонил Платону незнакомый человек и предложил приехать к нему, – сообщит какие-то ценные сведения. И рассказал: в Москве состоялась демонстрация в поддержку избрания народным кандидатом Бориса Ельцина и вначале разрешили проведение только митинга в каком-то парке, но администрация вдруг ввела за вход платные билеты, да по целому рублю! Но люди все равно собрались, пошли по улице Горького и по дороге образовалась огромная колонна.

…Ура! Шестерых СОИвцев пригласили в Горисполком! Со стороны Обкома было столько же и настаивали они, чтобы СОИ занимался только экологией.

– Нет, – сопротивлялся Платон: – Надо активизировать людей, пробуждать в них гражданскую совесть.

Не понравилось это представителям власти, и тогда Саша Белашов восстал:

– Вы что, газет не читаете? Ведь Михаил Сергеевич Горбачев тоже призывает к политизации масс.

Так что «продуктивного» диалога не получилось, но все же признают, признают понемногу СОИ как альтернативную общественную силу.

…Прихожу с работы вымотанная!.. Платон смотрит «Время», бросает:

– Сейчас расскажу что-то.

И чуть позже рассказывает:

– Сегодня встречаю редактора нашего Литобъединения Якушенкова, а он и говорит: получили, мол, письмо из «Рабочего» с твоей характеристикой, подписанное самим Кузнецовым, редактором газеты. Показать?

И читаю: «Ответственному секретарю отделения Союза писателей СССР тов. Якушкину А. К. и главному редактору отделения Приокского книжного издательства тов. Поскову Н. И. Сообщаем вам, что литератор Качанов П. Б. два года работал в редакции областной газеты „Рабочий“ в качестве общественного корреспондента. Периодически выполнял поручения редакции, готовил к печати материалы на разные темы. При этом, не всегда выполняя свои обязанности честно и добросовестно, порой допускал заведомые ошибки. Часто в этих статьях допускалась односторонность в анализе фактов, а также явная тенденциозность. Присутствуя на редакционных летучках, тов. Качанов часто вел себя неподобающим образом, допускал выпады против сотрудников газеты и демагогические высказывания, а 17 февраля этого года грубо оскорбил коллектив редакции, бросив ей в лицо: „Вы не коммунисты, а партбилетчики“ и тому подобные выражения. За такое бестактное, грубое поведение, а также за многочисленные ошибки и искажения в его статьях, редколлегия единогласно исключила тов. Каченовского из числа своих общественных корреспондентов. И.О. общественного секретаря газеты „Рабочий“ Мельник В. С.»

Да-а, хорошо же редакция закрепила свою победу над журналистом Качановым!

…Первое мая. День прекрасный! Почти жарко, деревья в пестрой зелени, трава густая, яркая, – хоть коси! – и среди нее желтые поляны одуванчиков. Удивительно ранняя весна. И сегодня праздник – «День международной солидарности трудящихся». Вырядились мы с Платоном во «фраки» и пошли к «полтиннику» – так у нас прозвали кинотеатр «50 лет комсомола» – вроде бы там должны собраться СОИвцы, чтобы «зеленой колонной» снова пройти перед трибунами. Но у «полтинника» их не оказалось, только мимо, выкрикивая что-то из машины с мегафоном, промелькнул Саша Белашов. Ну и ну! Демократ и с мегафоном!.. свободно, по улицам?! Такое у нас впервые. Подходим к милиционеру:

– Где здесь формируется колонна «зеленых»?

– А их нет, – отвечает мужчина, стоящий рядом. – Они сами отказались идти.

– Сами? – спрашиваю удивленно.

Он стреляет в меня глазами, но ничего не отвечает. Идем дальше. Возле остановки видим все же одного СОИвца, стоящего с плакатом, в котором объясняется, почему обкомовская больница должна быть передана народу и рядом с ним прямо на траве лежит развернутая тетрадь, в которой желающие оставляют свои подписи «за»… А людей необычно много! Стоят у обочин, приветствуя колонны, идут рядом с ними. Но возле Площади партизан их останавливают, – дальше только в колоннах! – и поэтому мы, обходя площадь Ленина, где «демонстрируются» перед трибунами, пробираемся оврагами, через Судок, через сквер Маркса и выходим, наконец, к банку, где снова вливаемся в колонны, но уже «отработавшие», – люди не спеша бредут по дамбе, несут на плечах свернутые знамена, транспаранты и я вдруг позади слышу негромкий мужской голос: