Сломанная корона. Паганини

Сломанная корона

Паганини

Полина Чех

Художественный редактор Наталия Енжеевская-Онашко

© Полина Чех, 2022

ISBN 978-5-4483-1311-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.

Не создай себе кумира

Пролог

«Петербург. Стандартный набор всех хипстеров: Петербург, Париж и Нью-Йорк. Что особенного в этом городе?!

Он же пустой. Пустынный. Там даже у людей глаза какие-то серые, отражающие цвет вездесущей воды, словно повсеместный ветер выдул любые просветы из них, а моросящий дождь смыл яркие краски с лиц – но не с волос, неформалов тут пруд пруди.

А как же множество чудесных фотографий, альбомов, картин, скажете вы?

Петербург – и правда город открыток. Они здесь везде. В волшебном Эрмитаже (все же его магии не признать я не могу), золотом Петергофе, Царском селе, на Дворцовой площади под аркой – в общем, во всех местах, напичканных туристами. Все эти места – парадный подъезд для гостей Северной столицы. Но есть также и задний двор – едва выходишь за пределы главных улиц, за границы Пушкинского пестрящего великолепия, окунаешься в Петербург Достоевского – желто-серый или коричневый, однотипный, нелепый, в котором можно взрастить идею «тварей дрожащих». Петербург – это лишь фасад, показная картинка.

Этот город уж точно не подходит людям, привыкшим к скоростному образу жизни. На быстро ходящего человека смотрят с неодобрением, словно он нарушил какой-то негласный закон двигаться неспешно, соответствующе волнам на ледяных набережных. А попробуй только побежать по бесконечному эскалатору вверх – люди даже не подумают о том, что нужно освободить левую сторону механической лестницы для прохода!

Можете сколько угодно называть его спокойным, но как по мне, так там только два действительно спокойных места – Финский залив и набережная со львами – и то с натяжкой, ведь они вызывают побочным эффектом меланхолию и депрессию. Все остальные пространства не успокаивают, а беспощадно круглосуточно усыпляют.

Так что единственной причиной посетить этот город, если вы не турист, не хипстер и не гонитесь за меланхолическим настроением, вижу только в том, чтобы поспать, как убитый.

Лучше бы и я сюда не возвращалась.

Смотрю на Неву и не могу отделаться от мысли, что, наверное, я должна хоть как-то проникнуться этим городом, все-таки за что-то его любят. Но он не вызывает у меня ничего. Пустые здания. Пустой город.

Пустая я».

Такие мысли приходят в голову бронзоволосой девушке в фиолетовой шапке с огромным пушистым помпоном, которая неспешно идет по набережной. Под шапкой скрываются два провода синих наушников, схожего оттенка с венами на ее мраморных руках с ободранным темным лаком, которые она сунула в карманы. Губы беззвучно шевелятся, вторя играющей музыке, но не позволяя себе подпевать вслух из-за своей недостойности. На плече болтается кожаная сумка, из которой торчит блокнот – художница никогда не оставляла его больше, чем на день. У него слегка смят низ страниц – девушка из-за своей легкой небрежности постоянно неаккуратно запихивала тетрадку в свои рюкзаки.

Арина присаживается на ступеньки между львами, поближе к воде.

Огромные теплые глаза шарят по морщинкам Невы, возникающим от дуновения ветра. Девушка размышляет о том, что из них старее: ветер или река? Вроде бы движение потоков воздуха существовало испокон веков. Но, с другой стороны, нельзя ли предположить, что каждый порыв и каждая остановка ветра – это его смерть и возрождение, а значит, ветер – это вечный ребенок-феникс?

Тонкие, изящные пальцы плавным движением кидают хлеб в воду, хотя едва ли это нужно: пара птиц нагло подобрались прямо к свесившейся руке и клюет из нее. Одиночество – это когда утки у реки принимают тебя за своего.

Месяц назад они бродили на этом самом месте вдвоем, хотя Арина чувствовала себя чуть менее одинокой, чем сейчас. Чайки тогда заставили улыбнуться ее спутника, когда одна из них словно запуталась в собственных крыльях. Тогда девушка заставила его пройти псевдо-психологический тест про чайку, которая на самом деле символизирует женское начало. Он еще тогда сказал: «Глупые чайки».

Глупые чайки. Глупые женщины.

Шоколадные глаза наполняются влагой и становятся темно-ячменными. Ариша трясущимися руками достает помятую пачку сигарет из сумки. В картонной коробочке ничего не оказывается, и от досады девушке хочется швырнуть ее в воду, но воспитание все же не позволяет. Бледная рука обшаривает всю сумку, мало ли, вдруг что-то затерялось. И – бинго! – выуживает остатки марихуаны в пакетике во внутреннем кармане и бумагу, сложенную вдвое.

Арина помнила этот листок.

Ее пальчики завороженно порхают по синим чернильным буквам. С таким же благоговением ей всегда хотелось потрогать подписи в правых углах ее любимых картин. Буквы вышли слегка кривоватыми, но левая рука их автора не подвела – различить слова было не сильно трудно. «И я выбираю линию жизни…»

Что же, пришло время сжечь хотя бы его слова и развеять пепел марихуаны над Невой. «Как прозаично», – пришло в голову Арише.

Достает зажигалку. Щелчок. Еще один. И еще. Безрезультатно: крошечная искорка словно не желает становиться пламенем.

– ТУПАЯ ЗАЖИГАЛКА! – кричит девушка.

Слезы брызгают из глаз, и Арина в ярости бросает ее на серые ступени. Хотела выместить всю свою злость на этой зажигалке. Хотела, чтобы она разбилась вдребезги… Но нет. Она просто падает на камень, целая и невредимая. Зажигалке камни оказываются нипочем.

– Огоньку? – говорит женский голос выше по ступенькам.

Ариша вздрагивает и оборачивается назад. Этот низкий голос был не знаком, чтобы распознать его обладателя сразу, но едва она встречается с его носительницей глазами, понимает, кто стоит перед ней. Раньше бы у художницы все похолодело от этого взгляда, но сейчас чья-то заботливая рука только поджигала фитилек злости. И даже не за то, что пришедшая не дала попрощаться с тем, кого Арина любила. А за то, что эта двадцатишестилетняя девчонка не исполнила его последнюю волю.

Арина помнила эти волнистые пшеничные волосы с осветленными концами чуть ниже плеч и красивое круглое лицо еще с фотографий, хотя вживую его черты немного осунувшиеся, а кожа менее идеальная. Пухлые губы, покрытые красной помадой и татуировка в виде пяти багровых роз на шее. Сама девушка более низкая и худая, чем кажется на снимках. Но больше всего поражает тонкость рук – костлявые, что-то тарабаня, они бегают по ее бедрам, словно пауки. Глаза небольшие, словно прячущиеся от чего-то, и метущиеся, серые и плоские. Она выглядит так, словно готова пронзительно закричать в любой момент.

Алена протягивает свою зажигалку. Идеально наманикюренные пальчики держат металлический коробок с гравировкой. Он загорается с первым же нажатием. Не то, что пластмаска за двадцать рублей.

Арина подносит косяк к губам и вдыхает.

– Тебя ведь могут запалить, – говорит Алена.

– Плевать, – Арина снова затягивается.

Пришедшая садится на ступень выше. Дуги темных бровей Ариши съезжают вместе: даже тут эта женщина не оставила ее наедине с ним. Пытается забрать ментальное прощание. Да пошла она! Это Аринин момент. И она не позволит какой-то Алене его отнять.

Еще два белых облачка от марихуаны взлетают вверх.

– Знаешь, а чувства все не угасают, – прерывает молчание Алена. – Я думала, что пройдут… Но… нет. И хотя я невыносимо уставала, когда он был рядом в последние дни, даже иногда думала уйти, я не могла отпустить. И теперь такое чувство, будто никогда не смогу. Ты посильнее меня будешь.

Арина все еще молчит, демонстративно игнорируя ее и вдыхает еще пару слов. Полоса огонька двигается чуть ближе к бледным губам. Ей не дает покоя последняя его фраза, сказанная в вагоне метро. «Увидимся».

– А ведь скоро гроза, – Алена кивает на собирающиеся тучи.

– Это Питер. Здесь по определению грозы.

Художница вздыхает, осознавая, что все-таки нормально посидеть его жена не даст. Глаза безвольно поднимаются наверх – действительно, заметно потемнело с тех пор, как она сюда пришла. Вот-вот стеной обрушится. Низкое петербуржское небо словно опускается еще на несколько метров, едва касаясь шапкой зданий на Васильевском острове.

– Почему ты не сделала то, о чем я тебя просила? – тишину второй раз прорезает тихий, с придыханием и хрипотцой голос Арины. Когда-то он был звонче. – Почему поступила по-своему? Почему не кремировала его?!

– Не знаю, – спустя паузу отвечает Алена. – Решила, что так будет лучше.

– Лучше для кого? Уж точно не для него.

– И для него тоже, – словно споря с ее мыслями, отвечает вдова.

Арина фыркает.

– Ты и правда его совсем не знаешь. Он сказал мне об этом желании еще в день нашей первой встречи.

– Ну уж извините, мне он такого не говорил, – саркастично оправдывается неожиданная собеседница.

– Дело даже не в том, говорил он или нет. Он хотел сгореть, – Ариша подчеркнула последнее слово. – Он хотел полыхать ярко, так, чтобы весь мир увидел.

Они вновь замолкают, погруженные каждая в свои мысли, глядя как две чайки извиваются рядом с мостом.

– Он посвятил тебе песню, – сообщает Алена. – Ходил по квартире и напевал какой-то мотив, а когда я спрашивала, что это, отвечал, что новая песня.

Спасибо за очередной удар в спину. Слова молодой женщины словно перекрыли Арине легкие.

– С чего ты взяла, что она была мне, а не тебе? – едва снова научившись дышать, спрашивает художница. – Он сказал?..

– Нет. Просто Леша не давал мне ее услышать. Если бы она была моя, он бы не скрывал ее.

– Он записал ее?.. – тихий голос срывается.

– Нет. Я перерыла всю квартиру, но ни стихов, ни аккордов или нот я не нашла. Может, он оставил их где-нибудь в Москве, но что-то мне подсказывает об обратном… Мне очень жаль. Я хотела бы, чтобы ты ее услышала, – говорит Алена и неожиданно для них обеих берет свою бывшую соперницу за руку.

Это совсем обезоруживает Аришу, которая в серых глазах находит подтверждение искренности. Ведь кто как не они могут друг друга понять.

– Ты не представляешь, как я ревновала к тебе, – горько усмехается Алена. – Кричала, что лучше бы он умер, чем вот так предавал меня. Сейчас я начинаю думать, что если бы я тогда не выгнала, он бы не уехал…

Она замолкает, пытаясь сглотнуть ком в горле.

– Ты не виновата.

Арина разглядывает костлявую руку пришедшей, вернее, ее безымянный палец:

– Красивое кольцо.

Алена тоже переводит на него взгляд, и вид у нее такой, будто замечает его в первый раз. Сверкающий сапфир напомнил художнице о черном обсидиане на перстне Леши. Помнится, однажды он сказал, что по поверьям этот камень приносит незаживающие раны. А еще что он переводится как «ноготь Сатаны». Девушка тогда еще пошутила, что это его печать в контракте с дьяволом, которому он продал душу за такой голос.

– Если захочешь сказать ему что-нибудь… – Алена начинает хрипеть.

Она вытаскивает бумажку из своей сумки и что-то чиркает на ней, передавая девушке в фиолетовой шапке. Адрес могилы.

– Нет, – отрезала Арина, даже не взглянув на листок. – Не нужно. Я уже попрощалась.

– Прости, что охранники не пропустили тебя. Не хотела, чтобы был кто-то… из посторонних.

Рыжая девушка позволяет себе даже немного улыбнуться. Эти мелкие ссоры, ревность и препятствия кажутся такими ничтожными по сравнению с главным.

– Да ладно. Я бы тоже, наверное, не стала пускать любовницу своего мужа, – на слове «любовница» Алена вздрогнула. – Хотя что толку делить мертвеца…

– Ужасное слово, – вдова вновь поежилась. – «Мертвец».

– Какая разница. Это всего лишь слово. Набор звуков.

– Думаю, мы обе достаточно прожили в мире музыки, чтобы относиться к звукам как к чему-то несущественному, – снисходительно улыбается блондинка.

– Этот мир от меня далек. Я не музыкант.

– Мир музыки не может быть далек ни для кого. Она повсюду!

– Ты говоришь, прямо как он, – Арине было нелегко это признать.

– Знаешь, а ты мне даже нравишься, – говорит Алена. – Где-нибудь в параллельной вселенной мы могли бы быть хорошими подругами.

– У меня тоже мелькнула такая мысль. И смешно, и грустно, на самом деле.

– Увы, я разучилась смеяться.

– Я тоже.

Чайки перестают отнимать друг у друга крошечную рыбку, которая, не доставшись никому, падает в реку.

– Если что-то понадобится, ты обращайся, – вдова поднимается со ступеней, – Принцесса.

Несмотря на то, что она произносит это фанатское прозвище без злобы, даже с некоторой теплотой, у Арины все равно такое чувство, будто Алена залепила ей пощечину. Лучше бы эту кличку забыли навсегда.

Бледное лицо девушки каменеет, и она снова на грани, чтобы начать плакать. Вдруг Алена обнимает ее. Два тела трясутся от физической боли одного. Вдова гладит ее по спине и приговаривает пустое «Все будет хорошо, время лечит». Похоже, в этот момент она убеждала и саму себя.

– Знаешь, когда раздался звонок… – голос Арины все еще дрожит, но озвученные слова по обыкновению его успокаивают. – Я почему-то вспомнила один экспонат в Пушкинском музее… «Сожженная скрипка» Фернана Армана. Он собирал совершенно разные предметы, от пробок до автомобилей, и клал их в прозрачные ящики, либо заливал бетоном. Дело не в увековечивании, просто в те времена художники желали по-новому взглянуть на уже привычные, приевшиеся взгляду вещи. И эта скрипка уже не похожа на скрипку – скорее на насекомое, застывшее в янтаре. Это больше не мертвая музыка – это хрустальное изваяние чистого вдохновения. Понимаешь, к чему я?

– К тому, что Леша стал таким же?

Арина кивает. Алена щурится, разглядывая дальние волны, и говорит:

– А я в этот момент подумала о том, что не смогу жить без него.

Две непрошенные знакомые сидят несколько мгновений, ожидая того момента, когда Нева накроет их с головой и поглотит в себя. И все закончится. Да вот только этого не происходит.

– Приятно было познакомиться, – Алена сжимает девушку напоследок и встает.

– Мне тоже.

Когда она удаляется, Ариша выдыхает дым в последний раз и растирает серый пепел, развинчивая его над Невой. В этот момент девушка почти услышала его голос, который вечно доносится из наушников, лежащих в сумке. Она прикладывает измазанные пеплом пальцы к губам, непроизвольно оставив след, и посылает проникновенный, медленный воздушный поцелуй:

– Прощай, мой Принц.

Короли ночной Вороны (Москва)

Мы никогда не претендовали на равенство имуществ, а считаем необходимым равенство прав и счастья.Максимилиан Робеспьер

Такое чувство, что меня задавят.

Нет, серьезно, кому в голову пришла идея сначала поставить всех в очередь перед дверью, а потом перенаправить к палаткам за браслетами? Неужели они не понимали в тот момент, что толпа попросту снесет сама себя?

Еще этот жуткий холод… Какой черт дернул меня пойти в платье?.. После сегодняшнего дня точно не смогу иметь детей.

О, прекрасно, я еще и в лужу наступила.

Девочка низенького роста рядом со мной поправляет что-то в настройках фотоаппарата. Она тут по аккредитации, но ее все равно заставили стоять за браслетом. Мы познакомились в интернете, прямо перед концертом, потому что ни у нее, ни у меня не было компании. Списались где-то в комментариях во встрече. Она выглядела как девятиклассница, сразу и не скажешь, что она со второго курса. Не уверена, но кажется ее зовут Маша. С именами у меня всегда были проблемы.

Девушка скрестила руки на груди и притоптывает, пытаясь согреться.

– Ты давно их слушаешь? – спрашивает Маша.

Я пытаюсь подсчитать в уме.

– Я и не помню даже. Лет пять-шесть. Мне их показали в лагере, на одной из вечерних «свечей». Мы тогда ходили и всем отрядом напевали эти песни, – на моем лице проступает улыбка. Хорошее было время.

Вот уж тогда не думала, что попаду на их концерт.

– А ты?

– О-о-о-о… Уже лет пять. Седьмой раз на их концерт иду. Сначала просто слушала, а потом подруга потащила с собой на них, и все… Понеслась. Первые разы ходила как зритель, а потом пару раз фотографировала. Сейчас написала Леше, что хочу их поснимать, он посмотрел мои прошлые снимки, написал что-то вроде: «Вау! Супер!» и позвал сюда.

– Он такой классный… – протягивает девушка рядом с нами, мечтательно закрывая глаза. – Я бы запрыгнула на него прямо на сцене.

Первое, что бросается в глаза – ее отталкивающие, густо накрашенные черным веки и агрессивные красные волосы. И, что характерно, футболка с логотипом группы. Здесь много таких. Однако она кажется довольно приветливой. Ведь всех нас объединяет одно увлечение.

– Да, он хорош, – смеется ее подруга рядом. – Но вообще-то он женат.

– Меня бы это не остановило, – пихает ее в бок красноволосая.

– Тебя бы остановили охранники, – подмигиваю я. – Эх, глупые мужчины, не понимают, что стоят между истинным и великим чувством… – мне удалось ее рассмешить, за что меня награждают горячим чаем.

– Как же холодно, – протягивает парень, стоящий следом в очереди, переминаясь с ноги на ногу.

Одна из тех двух девушек кладет мне руку на плечо и заставляет всех встать в круг, словно мы играем в американский футбол. Мы прижались друг к дружке, как воробушки, и стало действительно теплее. Чтобы усилить эффект, наш кружок начинает вприпрыжку двигаться по часовой стрелке, что поднимает не только температуру окоченевших пальцев на ногах, но и настроение.

Однако не долго мы грелись – объявили, что браслеты наконец-то начали выдавать, и толпа относит нас ближе к белоснежной палатке. Как селедки в банке, ей богу. Даже в метро в час пик не так тесно.

Девушка, Маша, с которой я пришла, хватает меня за руку, чтобы я не пропала. Обычно я не люблю, когда ко мне прикасаются малознакомые мне люди, но какое уж личное пространство в такой толкучке.

Показываю свой билет и получаю браслет зеленого цвета, и мы с Машей несемся в сторону входа. Она, за счет своего карликовского роста, умело и нахально протискивается сквозь массу людей и тащит меня за собой. По пути кидая извиняющиеся взгляды, я оказываюсь прямо перед охраной. Подняв правую руку с браслетом, зажатую в кулаке, наконец-то получаю доступ внутрь.

Тут уже немало народу собралось.

Боже, как же жарко внутри!

Уже порядком пожалев, что не согласилась с Машей сбегать за водой, встаю с левого края сцены, позади пары разгоряченных фанаток. До чего они несдержанные! Еще до начала концерта обещают, что будут усиленно отбиваться от тех, кто попробует пролезть вперед, и репетируют отклонение назад, если вдруг начнется давка. Что же, в какой-то мере это разумно, но все же, на мой взгляд, чересчур. Неужели нельзя быть чуть более толерантными? Мы же все тут просто пришли послушать волшебную музыку.

Маша встает позади меня и кладет голову на мое плечо. Вот это я понимаю, познакомились пару часов назад!.. Не сказала бы, что мне удобно, но все же решила немного потерпеть – тем более, с ростом этой девушки, иных вариантов, кроме как цепляться за кого-то, чтобы увидеть происходящее на сцене, не найти.

У меня ускоренно бьется сердце от того, что через несколько минут я их наконец-то увижу Форестов вживую. Это было просто невероятно! Все-таки одна из моих любимых русских групп! И почему я раньше не додумалась прийти на их концерт?

Проходит минут тридцать с того момента, как нас запустили внутрь. Группы, что неудивительно, на сцене все нет. В зале недовольство, потому что невероятно душно, и многие потихоньку начинают уставать стоять.

Я поднимаю телефон с фронтальной камерой, чтобы посмотреть, что твориться позади.

Ничего себе.

Там до самой стены люди битком стоят!

И вот наконец-то выключают фоном играющую музыку и гасят свет.

Толпа вокруг меня начинает кричать, и я понимаю, что тоже кричу. Мой голос утопает во всеобщем вожделенном зове.

Бой барабанов, сгенерированный с мерцающим светом софитов. Звуки клавиш, так мягко разбавляющих атмосферу. Затем переливы струн соло-гитары, басы…

И этот голос.

Я с первых же слов узнаю песню. «Самолеты врезаются в здания». Они начали с моей самой любимой!

Маша уже открыла крышку объектива и во всю снимает пятерых ребят, а я словно очарованная смотрю на них и не могу оторваться на настройки камеры. Сине-красная гамма света делает их похожих на неких инопланетян, только что сошедших с корабля и принесших звучание, доселе землянам неизвестное. Я замечаю, что басист (не помню, как его зовут) играет гораздо бодрее, чем во многих других группах, на которые я ходила. Симпатичный клавишник Женя с мелированными золотистыми волосами забавно хмурится и высовывает язык на бок, когда играет высокие ноты.

Но крепче всего мой взгляд приковывается к солисту. У меня всегда была сильная слабость к парням с потрясающими голосами. Но здесь завораживало не только звучание.

То, как он двигается, как плывет с гитарой по сцене, вскидывает руку, которая скорее танцует по струнам, чем бьет по ним… Для Леши словно вокруг ничего и никого не существует – только музыка. Он даже не общается почти с залом – толпу заводил Женя, заставляет ее прыгать, кричать и поднимать руки.

И толпа действительно кричит. Этот хор мог бы посоревноваться с колонками в громкости звучания. Но даже сквозь сотни голосов я могу различить один. Лешин.

Он почти не открывает глаз, только иногда, чтобы взяться за микрофон рукой, оторвавшись от струн гитары, или же подсмотреть какой-нибудь нужный лад – а по большей части он словно не замечает толпы, ничего не видящим взглядом устремившись в дальнюю стену, или вовсе отгораживался от мира, закрывшись стенкой своих век.

Когда Леша тянет гласные, он как-то комично натягивает нижнюю губу наверх, чтобы она скрывала его зубы – странная гримаса, но она будто бы вписывалась в весь образ человека, далекого от нашего мира, в котором важен твой внешний вид.

Вовсе не визуальная составляющая мира его волновала.

А чистый звук.

Именно это меня в нем привлекло: его отдача собственному делу. Эта самозабвенность. Такое чувство, будто я нашла тот самый третий элемент, на который можно смотреть вечно, помимо огня и воды.

После пяти или шести песен Леша улыбаясь громогласно крикнул в микрофон:

– Спасибо, люди, вы лучшие!

Толпа вокруг ревет, взрывается аплодисментами. А я настолько заворожена, что даже не сразу додумалась пошевелиться, и мои хлопки получаются заторможенным эхом всего остального буйства. Однако внутри меня кипит кровь, должно быть, щеки раскраснелись. Что же, драйва на их концертах не занимать!

Еще песне на третьей меня засосало вперед, и теперь я стою у самого края ограждения, в первом ряду. Тут уж эмоции бьют через край!

Леша снимает микрофон со стойки и подходит к краю сцены, что люди встречают с крайним восторгом. Сразу руки тянутся в его сторону, и он со смехом отбивает несколько «пять».

– Ого, да тут даже парни есть! – смеется Леша, обшаривая взглядом толпу. – Эй, вот ты, в зеленой майке, поможешь мне? – он останавливается у правого края, глядя в упор на парня в первом ряду.

У того от изумления брови взлетают вверх.

– Поможешь? – спрашивает еще раз Леша, и парень, как китайский болванчик, начинает кивать. – Давай, залезай на сцену! Давайте поддержим паренька! – кричит Леша, и толпа взрывается.

Вокруг я сразу слышу недовольные крики фанаток, из серии: «Почему он парня вытянул, гей что ли?», «Я хочу быть на месте этого паренька!», «Пусть только попробует слезть, мы его растерзаем!». Бросаю на них злой взгляд, а потом устремляюсь обратно к сцене. Можно подумать, что будь там одна из них, ее бы ненавидели и завидовали ей меньше.

– Сфотографируешь нас? – улыбается Леша, давая в руки парню, вылезшему на сцену, свой телефон.

Он жестами подзывает остальных ребят из группы к себе, и они встают прямо перед толпой, чтобы сделать фотографию в Instagram. Что же, звездности оскаровского селфи им не достичь, но это не мешает девчонкам за спинами парней начать визжать.

Я смеюсь и тоже поднимаю руки наверх по просьбе Жени.

– Как тебя зовут? – спрашивает Леша у парня, который фотографировал.

– Артем, – отвечает тот, когда ему дают микрофон.

– Хочешь почувствовать себя рок-музыкантом, Артем? Тогда пой вместе с нами следующую песню прямо со сцены! Согласен?