Куряне и хуторяне, или Уткин удружил. Сборник рассказов

– Представляешь, Степа, почти четверть века вместе! Четверть века! Отомщу. Бля буду, отомщу! – закончила она свою исповедь. И, тяжело вздохнув, добавила: «Ладно, буду я тут со своими бедами… Ты чего пришел-то?»

– Я уж и забыл. Ну и дела! Кошмар! – в свой ответ Уткин вложил максимум сострадания, хотя в душе ему почему-то было весело. – Да просто хотел нанести визит вежливости. Проведать. Праздники кончились, может, вы за новые соцпроекты взялись… Может, есть о чем написать или репортаж по ТВ забабахать…

– Новые проекты? Откуда? Просьбы, жалобы одни, денег мэр ни хера не дает, чтобы дыры заткнуть, а люди ведь денег только и просят: помоги, Вероника Кузьминична… Самой бы кто помог. Мухина всхлипнула, но уже скорее в довесок. – Дед вот до тебя приходил и говорит: «Дайте средства на новую челюсть. Я фронтовик, – говорит, – у меня юбилей скоро, хочу хорошую челюсть, чтобы за столом не стыдно улыбнуться было, а хорошая денег стоит. Я, – говорит, – и в гроб с ней лягу, когда час пробьет». Как его впустили-то сюда ко мне? Ни хера мышей не ловят! А ты, раз журналист, давай сам копай новости. У меня тут есть заначка из бюджета под телевидение. Найдешь остренькую затравку для репортажа или для передачи – приходи. Только чтоб с социальным уклоном!

Вот так и закончился тот визит Уткина в мэрию. Выйдя на улицу и закурив на морозе, он заключил про себя:

– Да-а, где ее взять-то, остренькую затравку? Проблема…

…Прошло полгода, и как-то летним утром Уткин, чеша по своим журналистским делам, случайно проезжал мимо Лопухов – здесь его ничего не интересовало, он бы спокойно проехал этот полуживой населенный пункт – и проткнул колесо. Запаски у него не было. Оставив свой джип на проселочной дороге, Уткин постучался в первый попавшийся обитаемый дом, и дом этот был Матвеичев. Матвеич, мастер на все руки, поддомкратил и снял колесо, заклеил дырку, но, чтобы ехать дальше спокойно, Уткин вынужден был ждать какое-то время, пока клей возьмет резину намертво. Из сарая, где производился ремонт, оба перебрались на террасу дома. Костян Матвеевич был рад непрошеному гостю и угостил его чаем, а почему нет? В деревне скучно, это раз. Потом – гость из облцентра, тем более журналист. Ну, и как журналист Уткин расспросил его о жизни, о делах, а Матвеич обо всем вкратце поведал, да еще и на пробу литр меда Уткину отлил. Денег ни за колесо, ни за мед не взял, только сказал: «Мед хороший, зацени, может, клиентов мне подтянешь». – «Подтяну! – обрадовался Уткин, – тем более ты недорого просишь». – «Недорого, потому что это опт. Я меньше чем по двадцать литров не продаю. Одна фляга – это у меня опт считается». – «А мне что – опт, не опт? Приедут за медом, обещаю! У меня знаешь сколько знакомых?» Уткин действительно знал, кто может заинтересоваться медом, и считал своим долгом отплатить этому умелому и доброму мужику за услугу. «Ну, раз так – подтягивай», – сказал Костян Матвеевич. Новые знакомые ударили по рукам – и тут произошло событие, которое перевернуло в журналисте Уткине устоявшееся мнение о серости жизни в русских селеньях.

В дом осторожно постучали, и в дверь террасы медленно просунулась, словно ожидая удара пыльным мешком, голова Альбинки. Она, конечно, была в фартуке.

– Костян, я пришла. Ты один? Там джип какой-то на дороге встал. И колеса на нем нет.

– А, Альбинка! Вот, гость у меня, видишь? Сейчас не приму, приходи через полчасика.

– А Ольга говорит, у нас время четкое: одиннадцать часов. Обронив эту фразу, простодушная Альбинка никак не могла знать, что Матвеичев гость – журналист, и с профессиональным чутьем у него все в порядке. Уткин насторожился, но вида, конечно, не подал. А Костян Матвеевич от такой Альбинкиной прямоты негодующе привстал с табуретки и выпалил:

– Что, прямо сей секунд я тебя тут разложу?

Уткин насторожился еще больше и отвернул взгляд в сторону.

– Ладно, зайду через полчаса.

Альбинка, задрав нос, закинула в рот леденец из фартука, выплыла лебедем на крыльцо и исчезла.

– Чего ей надо-то? – полюбопытствовал Уткин.

– Да очередь ее сегодня. Чекрыжить буду ее.

– Что значит «чекрыжить»?

– Ну, тово… В половом смысле.

– Не понял… А, понял. А что значит «очередь»?

Ну, Костян Матвеевич все ему тогда и выдал.

«Вот оно, слава тебе, господи! Наконец-то! Вот будет передача! Вот будет рейтинг!» – эта мысль прямо громом поразила Уткина. Еще раз поблагодарив Матвеича, водрузив колесо на джип и уехав, Уткин размышлял за рулем, что ему теперь конкретно делать. «Повидать Веронику Кузьминичну, и чем скорее, тем лучше. Спрошу, остались у нее деньги на телепроект или нет. Если даст – надо команду в Лопухи заряжать. Оператор с камерой, свет, гример… или ладно, гример не нужен. Я ведущий. Я же режиссер. Я же и продюсер. Это не вопрос. Кстати, помирилась она с мужем? Разузнать надо. Что-то она тогда, зимой, говорила про «отомщу»…

В этот же день Уткин сидел в знакомом кабинете.

– Представляете, Вероника Кузьминична? – начал он.

Рабочее время заканчивалось, ветерок из окна романтически колыхал тюлевую занавеску, и неудивительно, что Мухина пребывала в хорошем настроении.

– Здорóво. Что-то давно не заглядывал. Весточку какую принес?

– Вы сейчас грохнетесь, когда расскажу. Сколько у вас времени?

– Говори, время есть. После тебя никого не жду.

Мухина подвинула к себе телефон и нажала кнопку громкой связи.

– Надь, в приемной еще кто-нибудь есть?

– Нет, Вероника Кузьминична, – раздался из динамика голос секретарши.

– Хорошо. Тогда и сама можешь идти.

– Ой, спасибо, Вероника Кузьминична! Спасибо!

– До завтра.

Мухина встала из-за стола, подошла к полке с книгами, отодвинула объемистый географический атлас России и из образовавшейся пазухи извлекла початую бутылку армянского бренди. Она всегда пропускала рюмочку-другую после работы.

– Хочешь, Степа? Или ты за рулем?

– За рулем, но рюмочку выпью.

– Ну и отлично. Давай по одной – и рассказывай, что там у тебя.

Выпили, и Уткин начал.

– Проезжал я сегодня мимо Лопухов, это к югу от города, знаете?

– Знаю, кто ж не знает. Я местная все-таки.

– Так вот, там ситуёвина – не поверите! Живут три мужика возрастом под пятьдесят и четыре бабы – им уже за пятьдесят. Два мужика не в счет: горькая пьянь, да и в деревне живут только зимой, с весны по осень на стройках шабашат. А вот последний, Костя, или Костян – так его там зовут, – он самый молодой и регулярно по графику всех бабок пялит.

– Не может быть! – оторопела Мухина, и в глазах у нее зажегся интерес.

– Может, может! Я только что оттуда. Лично наблюдал. Не сам процесс, конечно. Я видел, как одна в дом к нему как раз за этим приходила. Бойкая такая старушенция, причем на свиданку явилась в фартуке. Так, будто спичек коробок занять между делом. Оторвалась как будто от плиты и зашла. Ну а с другой стороны – откуда там у них этикет? А он ей велел погулять. Я у него на террасе в тот момент сидел: не при мне же! Так я что подумал: вот бы под эгидой вашего комитета передачу снять про них, про всех! А еще лучше цикл! Представьте: один! четверых! И все от неустроенности. Вы же тогда, зимой, говорили, что если я остренькую затравку предложу – найдете деньги под это дело. Пожалуйста, вот вам серьезная социальная проблема. Серьезнейшая! И какой колорит!

– Вспомнил, милый мой! Зимой-то они у меня были, а сейчас сплыли. Все же просят, ё-моё! Подожди, не пойму я. Это ты на такую тему хочешь для широкой аудитории снимать? С чердака упал, что ли?

– Да вы не рубите сплеча, Вероника Кузьминична! Подумайте! Таких тем у нас еще никто не поднимал. И не поднимут в ближайшее время. Главное-то, что налицо? Обездоленность, даже не в материальном смысле, а в человеческом. У нас ведь как привыкли показывать? Вот, пожалуйста, развалилась еще одна деревня. Жить там остались единицы, денег ни у кого нет… Везде одно и то же. А здесь проблема наисерьезнейшая: нехватка спутника жизни и как следствие неадекватное поведение женщин. И вот мы, только мы повернулись лицом к маленьким забытым людям и говорим об их беде во всеуслышание. Знаете, какой интерес это вызовет?

Мухина нахмурилась и долго молчала.

– Да… А ты это благородно, без сальностей, подать сумеешь?

– А как же! Телепередача все-таки. Для широких масс. Но проблему тем не менее поставлю остро. И вместе с тем по-умному. За это меня и ценят. Я не хвалюсь, вы сами знаете. Помните репортажи, которые я для вас делал?

– Хорошо. Сверстаем новый бюджет – я тебе отстегну, а пока подождать надо, – нехотя согласилась она. – Тогда рассказывай подробнее: как там это все у них сложилось?

Необычность темы Мухину заинтересовала. Уткин это понял по ее поведению: она машинально, не спрашивая, налила еще по рюмке.

– Ну, слушайте, – сказал он. – Все тамошние старушки по разным обстоятельствам и в разное время лишились мужей. Чтобы самим работу нормальную найти и место жительства сменить – видать, запала не хватило. Не смогли себя перебороть. Остались в своих Лопухах. Но природу не обманешь! Первой к этому Костяну стала приглядываться некая Ольга Иванна. Я ее, правда, не видел, но увижу обязательно. Почему именно к Костяну – тут двух мнений быть не может. Он мужик положительный, работящий. Почти не пьет. Не люблю, говорит, когда себя перестаешь контролировать. Говорит, что может изредка попраздновать с теми двумя – ну, шабашники которые, – да и то для проформы. Чтобы не думали, что он заносится. Мастер на все руки. Колесо мне починил – что комара прихлопнул. За шесть секунд! Ульи у него, медом торгует. Я, кстати, обещал ему на мед новых клиентов сосватать – вот и будет повод заглянуть еще разок-другой, чтобы лучше понять картину и со всеми познакомиться.

Мухина заерзала на стуле.

– Это я поняла. А секс-то как организован? Я его про самое интересное – а он мне про ульи!

– Да очень просто. Приходят они к нему то ли через день, то ли через два, молча одежду с себя скидывают – и на топчан. Он их по-рабочему оприходует – и, как говорится, до следующих встреч в эфире.

– И что, справляется с четырьмя?

– Да он здоровый мужик. Меня старше, может, лет на пять. Главное, он все это как-то покорно воспринимает. Ну не свезло, говорит, моим землячкам в жизни – кто теперь им поможет? Вот я и помогаю чем могу, пока здоровье есть. Они довольны – и ладно.

– Странный мужик. Это если я, например, к нему напрошусь – он и меня туда-сюда?

– Вполне возможно. Кстати – извиняюсь за личный вопрос, но раз уж вы сами зимой про Таиланд рассказали, – не могу не задать. Вы с благоверным своим помирились или все враждуете?

– Враждуем. Знаешь, Степа, я его принять-то готова, внутри перегорело уже. Но пока то же самое, что и он, не сделаю – в смысле, с другим не пересплю – не прощу. Такой у меня характер. Не хочу, чтобы об меня ноги вытирали, понимаешь?

Вероника Кузьминична на удивление легко перешла на обсуждение этой неловкой темы: то ли от спиртного растормозилась, то ли просто наболело. С подругой ведь не с каждой такое обсудишь: злорадствовать начнут! А Уткин – он свой. Знакомы много лет. Уткин – никому. А то, что журналист, даже в плюс. Знает людей, может, совет полезный даст. Она налила себе третью рюмку и вопросительно вздернула подбородок на собеседника. Уткин закрутил головой и отодвинул свою хрустальную емкость в сторону.

– Ах, да, ты за рулем. Ну вот, так и живем порознь. Я хоть сейчас готова ему той же монетой отплатить, да и назад позвать. И все у нас срослось бы. Но если с кем-то из местных – это огласка, сам понимаешь. Курск – город маленький. Начнут судачить: председатель комитета спит хер знает с кем; муж-то что у нее прокололся – это ладно: все они, кобели, одинаковые, – а тут уважаемая женщина, и нá тебе! Мне-то плевать по большому счету, но… Что-то мешает. Да и за место, сам понимаешь, боюсь.

– А если любовник не из Курска будет? Вы бы пошли, предположим, на такой вариант – с этим вот Костяном? Тогда могила: никто не узнает. Может, вам встречу с ним в Лопухах устроить? А что? Решите все свои противоречия. Или я не так вас понял? – высказал свои предположения Уткин, ерзая на стуле.

– Ой, сама, друг мой, не знаю, куда меня несет. Выпила и буровлю. Я уж думала-думала… Если ты про это… Ну да. Мне не надо никакой романтики, чувств каких-то. Как говорится, свидание – и до свидания. Ладно, сменим пластинку. С передачей решаем так. Появляются деньги – я тебе звоню и вместе едем в Лопухи. Потихоньку можешь готовиться. Распиши мне сценарий, в общих чертах хотя бы. Мне же отчитаться надо, на что деньги пойдут. И смету готовь. Сколько надо на цикл передач?

– Да пару миллионов как минимум.

– Понятно, что не тысяч. А точнее?

– Сейчас ответить не готов. Надо просчитать. Но сумма будет разумной. Я наглеть не собираюсь. Мне главное, чтобы результат хороший получился. Представляете? Это будет бомба, а не передача!

– А как назвать хочешь? Не думал еще?

– Думал. Рабочий вариант – «Куряне и хуторяне».

– Странное название. Причем здесь куряне-то?

– Ну, куряне – это мы. А название звучное и в рифму. Главное, чтобы зрителя зацепило. К тому же – кто рассказывает про деревню? Мы, куряне. Снимаем передачу о жизненном укладе хуторян, анализируем…

– Да какие они хуторяне? Хутор – это дом-два где-нибудь на отшибе, а тут деревня целая!

– Все равно по смыслу близко. Деревня-то заброшенная. Значит, на отшибе. Главное, все в рифму и хорошо запоминается.

– Ладно, называй как хочешь. Я тебе тут не советчик. Автор у нас ты… Мне, в конце концов, важно, чтобы ее смотрели, чтобы отчитаться за средства и чтобы видно было: Мухина работает и ее волнует человеческая неустроенность в любом виде.

– Все организуем, Вероника Кузьминична.

– Да, вот еще. Ты мне стоимость эфиров в смету не включай. Мне любой местный канал бесплатно разместит. Не отмажутся. Это важная общественная проблема. И потом, чтобы в титрах было: «Спонсор передачи – Комитет социальной защиты и опеки города Курска, тра-та-та. Мою фамилию упоминать не обязательно».

– Сделаем, Вероника Кузьминична. Давайте через неделю я пришлю вам предварительную смету. По факсу или как?

– Лучше по факсу, я почту свою читать не успеваю. Тем более факс – официальный документ.

– А все-таки Костян Матвеевич – то что надо вариант! Подумайте! – подмигнул на прощание Уткин.

– Все, пиздуй домой, – Мухина хмельно улыбнулась. – Предлагаешь всяую ересь! Чтобы про разговор этот – никому.

– Обижаете, Вероника Кузьминична.

IV

Хоть в устной форме сделка и состоялась – разговор был в августе, – прошел почти год, прежде чем деньги удалось изыскать. Уткин давным-давно выслал Мухиной смету, договорился с телевизионщиками, а она все тянула. «Степа, нет денег, – говорила она раз за разом по телефону. – Ты не теряй с ними контактов. Заезжай туда, держи руку на пульсе. А то если в Лопухах что-то изменится – прощай твоя передача!»

Уткин и сам это прекрасно понимал. Через пару недель после первого визита – вынужденного, из-за колеса – он привез к Костяну Матвеевичу, как и обещал, покупателя меда из Курска. Бизнесмен тот владел в городе сетью точек розничной торговли и взял сразу пять фляг, чтобы протестировать, как пойдет новый продукт в его магазинах. Костян Матвеевич остался очень доволен такой крупной сделкой. Но, как человек себе на уме и скупой на эмоции, только и сказал, когда клиент уехал и они остались вдвоем: «Ну, Степан! Ну, удружил!» И поставил на стол бутылку дорогой водки. «Это для разгона», – сформулировал он.

Уткин остался ночевать у Матвеича, причем вовсе не из-за того, что они сильно заложили за воротник и он боялся последствий езды в нетрезвом виде, – нет. Уткина и его джип знали все гаишники, и проблем с ними не возникло бы никаких. Просто он понимал, что как можно скорее должен стать Матвеичу если не другом, то хотя бы хорошим знакомым; рассказать ему, а за ним и бабкам о своей передаче, – выражаясь журналистским языком, пролоббировать проект среди самих его участников. А без согласия главного героя передачи, Костяна Матвеевича, идея теряла всякий смысл. В тот вечер, коротая время за беседой под нехитрые деревенские тосты, Уткин понял, что задачу ему решить предстоит нелегкую. Дело превращалось в какую-то бесконечную цепочку. Сначала нужно заразить идеей самого Матвеича. Причем вот так, нахрапом, раскрывать карты нельзя, – ведь видятся они всего второй раз. Надо выждать время. Идея с телепередачей должна всплыть, когда они станут более дружны. Далее, уже через Матвеича, пока совершенно неясно, как – надо переговорить со всеми четырьмя бабками. А бабки… Что бабки? Они в самом зародыше разговора на такую щекотливую тему заявят, что это позор – выступать в роли кур, которых топчет один-единственный петух. Как ни крути, картина именно так и выглядит. Нельзя сбрасывать со счетов и Лысого с Виталиком. Если Мухина даст денег и можно будет ехать в Лопухи при согласии Матвеича и бабок сниматься – никто не гарантирует, что два этих опасных типа в съемочные дни будут где-то на стройке. Представим, что они торчат здесь, в Лопухах. Увидев караван машин с аппаратурой, они стопудово припрутся и начнут выяснять, что да как, да почему их тоже не пригласили. Ведь они полноправные жители деревни! Раз передача про социальные проблемы, про недостаток мужчин в их селении – у них тоже есть что сказать! Например, что их игнорируют, хотя они не прочь составить компанию Матвеичу. А он один, сука, прибрал всех бабок к рукам. А если оба еще и пьяные заявятся – тогда вообще жди скандала… Их надо тогда, что ли, загодя напоить, чтобы вообще на ноги встать не могли, или прямо на съемочной площадке обезвредить… А как их обезвредить? Избить? Кошмар! Голову сломаешь!

Проработку главной темы в тот вечер Уткин все-таки затеял, но издалека. Он попросил Матвеича рассказать про прошлое Лопухов, когда народ еще здесь жил и работал; какие профессии были самыми востребованными, как свободное время коротали и почему все в конце концов уехали. Костян Матвеевич, хоть и был мужиком закрытым, отвечал охотно, ведь тема про родные места всегда греет. Поговорили о многом, и после застолья Уткин – это было уже что-то! – узнал судьбу всех четырех поселенок – Ольги Иванны, Прасковьи, Зинаидки и Альбинки.

– Рассказать бы людям про вашу необычную деревню, – сделал он пробную попытку, прежде чем отправиться спать в комнату, где ему постелил хозяин.

– Да что же в ней необычного? – удивился Костян Матвеевич.

– Сам знаешь, – подмигнул Уткин.

– А, это! – диковато хохотнул его собеседник. – Ну, это слишком! Срам! Вокруг все коситься начнут, будто мы прокаженные.

– Ладно, время позднее, – тяжко вздохнул Уткин, получив ожидаемый ответ.

– Поговорим еще. Если в гости как-нибудь заеду – примешь?

– Спрашиваешь, ёх-тибидох! Рад буду. Скучно мне тут, а с тобой посидеть интересно, кхе-кхе, – издал неловкий смешок Костян Матвеевич.

Наутро Уткин уехал.

Канитель с выделением средств, как показало время, сыграла Уткину только на руку. Выдай Вероника Кузьминична деньги именно тогда, когда Уткин нанес ей последний визит, – никакой передачи бы не получилось. Уламывать Костяна Матвеевича, а самое главное, бабок – Уткин не зря боялся, что они заартачатся, – пришлось очень и очень долго, аж до следующего лета. Но Уткин не был бы хорошим журналистом, если бы действовал на авось. Он частенько появлялся у Матвеича, и ночевать у него оставался – и вот как-то раз механизм сработал. На дворе стояла осень. Уткин проснулся в своей гостевой комнате от женского голоса: к Матвеичу «за этим делом» пришла очередная клиентка. Что это была не Альбинка – точно: ее голос Уткин помнил. Он взглянул на часы: конечно, одиннадцать утра! Проспал! А в городе еще дела! Накануне они хоть и засиделись допоздна, но чтобы вот так разоспаться – это слишком. Но нет худа без добра, подумал Уткин. Раз так вышло – может, сегодня и удастся «раскрутить колесо истории».

Уткин решил не подавать признаков жизни, тем более что Костяну его общество было сейчас совершенно ни к чему. Да и вариант, что Матвеич попросит его выйти на улицу во время «сеанса», тоже исключался. Ему бы и в голову не пришло прогонять гостя, ведь Уткин знал, что Костян Матвеевич относится к бабкам как к рабочему материалу и считает секс с ними подобием производственного процесса. С тем же чувством он мог высморкаться или за ухом почесать. Когда топчан в комнате Матвеича мерно заскрипел, Уткин стал обдумывать, что ему предпринять, когда процесс закончится. Ведь это первая возможность установить контакт с женским населением. Давнишний приход Альбинки, когда Уткин еще ничего не знал про пикантные отношения односельчан, не в счет. Надо уже сегодня завязать разговор и вовлечь в него незнакомку, а главное – расположить ее к себе. Так, глядишь, и удастся перейти к более сложной задаче. «Потихоньку, полегоньку – глядишь, и уломаешь», – пробежало у него в голове. Скрипение длилось минут пять, потом из комнаты Матвеича донесся коровий стон, и буквально через секунды в коридорчике послышались шаги: женская поступь была легкой и проворной, а та, что за ней, мужская, грузнее и тяжелее. «Так быстро с топчана спрыгнули? Наверное, и одежду с себя не снимали», – отметил про себя Уткин. Когда пара удалилась на кухню, прикрыв за собой дверь, он еще не знал, что делать, однако вышел из своего убежища и громко сказал:

– Костян, ты часом не на кухне? Чайком не угостишь?

– А, проснулся? Заходи, заходи! – прозвучало в ответ.

Уткин, застегивая крючок на старых брюках – их он теперь одевал крайне редко, например, на такие поездки как в Лопухи или дома в магазин, но выбрасывать было еще жалко – вошел в кухню и с деланным удивлением взглянул на новую бабку, будто не подозревал, что у Матвеича гости.

– Знакомьтесь, – сказал Костян Матвеевич. – Это мой друг Уткин Степан, журналист из Курска, – а это вот Прасковья.

Подсохшая пожилая женщина, вполне возможно, привлекательная в далеком прошлом, пристыжено кивнула.

– А мы тут чай затеяли по-суседски! Садись, садись, Степа, – пригласил Матвеич и выдвинул из-под стола табуретку. По предельно обыденному поведению хозяина, без неловких пауз, отводимых в сторону глаз и прочих штучек было ясно: его не колышет, знает Уткин про случку или нет.

Уткину в то утро улыбнулась судьба. А как без нее? Без нее и не было бы всей этой истории! Произошло следующее: он бодро подошел к табуретке и размашисто сел. Раздался короткий треск, и Матвеич с Прасковьей обомлели: из-под разодранного шва, что скреплял обе брючины под ширинкой, вылезли на всеобщее обозрение Степины голубые «боксеры» с рисунком.

– Ой! – вскрикнула Прасковья, прикрыв рот ладошкой.

– Вот это да! – охнул Костян Матвеевич. – Для знакомства самое оно!

Уткин посмотрел на брюки и инстинктивно сжал ляжки. Первой опомнилась Прасковья: в таких ситуациях женщины всегда быстрее соображают.

– Что ж делать-то? Вам же в город, наверное, ехать!

И для подтверждения своей догадки взглянула на Уткина.

– Ехать! – подтвердил тот. И, быстро смекнув, соврал: «А у меня еще важная встреча сегодня, прямо от вас туда собирался. Зашить бы! Хоть символически, чтоб только держалось. Сможем?»

Прасковья под одобрительным взглядом Матвеича засуетилась, встала из-за стола и сказала:

– Ой, я сама-то плохо шью, а вот Зина, моя соседка, сможет. Или Ольга. Сходим к ним? Или сюда позвать?

И она опять взглянула на Матвеича, ища ответа.

– Да сама сходи, – сказал Матвеич. – Куда он в таком виде? Дал бы я ему свои штаны, у меня их завались, да они на него не налезут: ляжки-то вон какие. Зови-ка лучше Ольгу Иванну. Или Зинаидку. Или пусть обе приходят. Расскажи толком, в чем дело, чтобы взяли весь инструмент, – а то будете потом ковылять по избам: то забыли, сё забыли…

Пока Прасковья навещала соседок – обе, узнав, что гость Костяна Матвеевича порвал штаны и нуждается в помощи, причем не просто гость, а живой журналист из облцентра, были готовы немедленно явиться, – Уткин стянул с ног пострадавший предмет гардероба и повесил на стул.

– Матвеич, холодновато мне будет в одних трусах сидеть. Осень уже. Да и перед бабками неудобно. Дай хоть треники какие или плед, – попросил он.

– Сейчас найду что-нибудь. Лови, ёх-тибидох, – сказал Костян Матвеевич, вернувшись из своей комнаты. И в Уткина полетели объемистые ватные штаны для сельхозработ.

– Спасибо. Уткин напялил Матвеичевы штаны, которые подошли по ширине, но в длину оказались маловаты.

Бабки явились скоро. Первой в кухню вплыла необъятная грудь Ольги Иванны. Ее фигура съела чуть ли не все пространство, в кухне даже малость потемнело. Деловито и бодро оглядев Уткина, она сказала:

– Здрастье. Ольга. Как же это вас угораздило?

Сделав несколько шагов вперед и освободив пространство позади себя, Ольга Иванна дала войти и Прасковье с Зинаидкой. Последняя, будучи еще не представленной, выглядела растерянно и озабоченно.