Кочумай, Кочебей. Старая история из жизни детективного агентства

Мама, конечно, не стала голливудской звездой, улыбнулся про себя Пит. Хотя здесь и в театре и в кино подавала большие надежды. До тридцати пяти лет все «надежды подавала». Там она стала кинопродюсером – ни больше, ни меньше! Отчим сумел выйти только на уровень агента, он занимался сценариями и актерами. Впрочем, они работали с матерью в одной связке и получали довольно приличные доходы. Мать, по традиции всех советских женщин, не делила их на доходы свои и своего мужа. Единственное, что она сделала отдельно от него – открыла счет на имя Пита, куда иногда подбрасывала деньжонок.

Со счета капало. По меркам здешней жизни, Пит был достаточно состоятельным человеком. Но он никогда не трогал основной «капитал» – только небольшие годовые проценты, которые мать либо привозила сама, либо пересылала со знакомыми. На эти процентики и был куплен Особняк, компьютеры и все остальное. Киру, кроме своего интеллекта, внести в «уставный капитал» фирмы было нечего, и Пит знал, что в глубине души этот факт уязвляет великого аналитика. В Штатах и в любой другой цивилизованной стране мира Кир был бы очень богатым человеком, и платили бы ему именно за способность мыслить. А здесь, в родном Отечестве… Впрочем, Пит считал, что шеф трижды отработал те средства, которые Пит вложил в их совместное предприятие единолично. Без него Пит в лучшем случае издал бы на эти деньги пару своих книг, если бы сумел их написать.

До того, как они с Киром зарегистрировали и открыли одно из первых в городе частных детективных агентств (Пит скривился при этих воспоминаниях, как от зубной боли), он очень любил читать детективы. Он и раньше их почитывал, отдавая предпочтение меланхоличному Богомилу Райнову, но когда детективы хлынули лавиной, он просто вошел в этот неожиданный и довольно вонючий поток массовой литературы. На первых порах безграмотно переведенные книжки спасали от отчаяния. Потом из потока вычленились несколько имен, занявших почетное место на книжных полках Особняка. Эрл Гарднер, Дик Френсис, Рекс Стаут…

С Ниро Вульфом его познакомил Кир, продемонстрировав младшему коллеге игровую несерьезность этого образа и образа жизни всех персонажей Стаута.

– Мы ценим русскую классическую литературу за ее философичность, глубину и так далее, – сформулировал Кир. – Но ее чудовищная серьезность просто удручает! Такое впечатление, что на Руси у всех начисто поотшибало чувство юмора. Стаут очень убедительно доказал, что к убийству, а тем паче к расследованию, то есть попросту к самой жизни всерьез относиться негоже. Негоже, Олег Сергеевич, из работы, а тем более из убийства, из любого преступления делать культ…

Когда обосновывались в Особняке, Кир все сокрушался, что при всех неоспоримых достоинствах этого старого здания ему далеко до дома Вульфа на Тридцать Пятой Западной улице с оранжереей на крыше, где выращиваются диковинные орхидеи. Эту мысль Кир обдумывал несколько дней.

– Разумеется, найдутся горячие головы, которые отождествят нас с тобой с Вульфом и Гудвиным, – рассуждал он, – поэтому чем более осознанно мы сами постараемся это сходство увеличить, тем будет абсурднее, а значит – лучше. Но беда в том, что я не отличу орхидею от анютиных глазок. Я знаю только, как выглядят розы и пионы…

Это были любимые цветы Ирины, и разговор как-то незаметно стух. Больше об орхидеях не вспоминали. К слову сказать, Пит никогда не понимал благоговения, которое люди испытывали перед этими цветами. Можно было ценить только дикие орхидеи – за недоступность. А выращенные в тепличных условиях восковые, почти что неживые веточки, да еще помещенные в прозрачные пластиковые цилиндры, удручали и Пита и Кира своей холодностью. Так что занятия по флористике им не грозили.

Правда, два года назад Кир умудрился вырастить тридцать семь кочанов капусты… Но это только увело их с Питом в сторону от литературных первоисточников, несмотря на очевидный парафраз с теплицами Ниро Вульфа. Возникли проблемы доставки и зашпаривания бочек, шинковки кочанов, покупки специального сорта клюквы… Вся эпопея происходила на холодной веранде, и картина, которую Питу приходилось наблюдать, напоминала ему почему—то столярную мастерскую с ворохом желтых стружек. Он с содроганием вспомнил, что Кир собирается начать эту эпопею прямо на днях. Хоть бы Милку дождаться! Тогда Пит мог бы улизнуть из Особняка, не выдумывая специальных предлогов.

Когда началась активная деятельность детективного агентства «Кириллов & Петров», Пит вообще перестал читать детективы. Почему-то интерес к этому виду книжной макулатуры разом иссяк. Впрочем, Олег был этому только рад. Он вернулся к нормальной литературе, которая потрясла его в детстве и не отпускала всю юность.

Кир и раньше и теперь предпочитал хорошую фантастику, был некоторое время знаком со Стругацкими, хорошо ориентировался в сложном пространстве выдуманного ими мира и часто ссылался на Странников, Рэдрика Шухарта или Максима Кемеррера. Но и нынешнюю фантастику, тоже обрушившуюся на книжные прилавки в неограниченном количестве, Кир жаловал. Особенно жанр «фентези», где все было легко и не так мрачно, как в старом социальном «фэкшене». Пит даже запомнил одно имя из последних открытий Кира: Урсула Ле Гуин. Про что она писала, ему было неизвестно, но имя звучало красиво.

Сейчас Пит читал Ирвина Шоу. Пару недель назад он купил целое «собрание сочинений», состоящее из десяти книжек в мягких обложках, и теперь читал по очереди каждый том, медленно смакую поразительный язык и сложные психологические ходы. Больше всего его радовала изящная простота, с которой…

Телефон зазвонил так неожиданно, что Пита взяла оторопь. Хотя они с Киром договорились, что когда тот отшагает свои семь сотен шагов, он позвонит сюда или приедет в пять часов. Не выпуская книгу из левой руки, Пит дотянулся до телефона и снял трубку.

– «КП» слушает, – бросил он привычную фразу.

– Это частное детективное агентство? – кокетливо поинтересовался женский голос.

– Что-то вроде этого, – скучно отозвался Пит.

На том конце провода помолчали, а потом вполне нормальный голос задал прямой вопрос:

– Это Кириллов или Петров?

– Что вам угодно? – попытался увильнуть Пит.

– Мне бы хотелось знать, с кем я разговариваю.

– Мне бы это тоже было интересно, – улыбнулся Пит.

– А давайте тогда встретимся! – вдруг предложила она. – Это касается Кочубея… Я жду вас через пятнадцать минут на ступенях Михайловского замка. Успеете?

– Я постараюсь. А как я вас узнаю?

– Узнаете, никуда не денетесь! – быстро хихикнула она и бросила трубку.

«Как в кино!» – недовольно подумал Пит. Но ведь и не пойти было нельзя. Он с грустью оглядел помещение, которое жаль было покидать, положил закладку в книгу, написал Киру записку, вышел и захлопнул дверь. Обогнув собственную машину, он пошел к Летнему саду пешком. При всех раскладах это получалось быстрее.

Глава 6

На ступенях Михайловского замка стояла единственная девушка с тяжелыми светлыми волосами.

– Как в кино, – сказал Пит, подходя к ней.

– Меня зовут Лена, – сказала она сразу. – Значит, вы Петров, а не Кириллов.

– Пит, с вашего разрешения.

Он вспомнил слова Тани Кочиной: «Славка если в кого влюбится, можно клеймо ставить: золотая…» Вот и характеристика, и гадать на кофейной гуще не надо, кто перед тобой. Пит всегда испытывал слабость к ясным серо-голубым глазам, обведенным темными ресницами. Такие глаза были у его мамы, и уж тут поделать было ничего нельзя – видимо, очень долго он смотрел в эти глаза, когда был ребенком.

– Пит, – скривилась Лена. – Почему это, интересно, надо называть себя на западный лад? Вы еще скажите, что Кириллов – это Кир.

– Да, Кир, – подтвердил Пит. – Так сложилось исторически. Он много лет был Киром по причине не столько фамилии, сколько пристрастия к алкоголю. А я, став его учеником, по аналогии получил прозвище Пит, которым сильно горжусь. Так что извините великодушно, но он – Кир, а я – Пит, сокращенно «КП».

– Ладно, не оправдываетесь.

– Я никогда не оправдываюсь, я пытаюсь объяснить то, что может быть непонятным для людей непосвященных, но мне симпатичных.

– Итак, вы вернулись к убийству Кочубея…

Лена внимательно посмотрела в глаза Питу. Он, естественно, спокойно выдержал ее взгляд.

– Откуда вы это взяли? – сурово спроси Пит.

– Да уж взяла! У меня к вам, собственно, один вопрос: кто предложил вам это дело?

Пит усмехнулся.

– Танька?.. – стала рассуждать Лена. – Нет, она не может вам заплатить. Хотя, возможно, с нее вы бы не взяли денег… Про вас говорят, что вы можете работать бесплатно, это правда? Ну, кто, скажите?!

Пит пожал плечами.

– А почему вас так волнует именно этот вопрос?

– Да потому что вашим клиентом… или как это называется?.. должна была быть я! Только я могла додуматься до того, что надо провести новое расследование, но я не додумалась. Вот я и спрашиваю, кто же оказался сообразительнее меня? Значит, кому-то это нужно больше, чем мне? А этого быть не может! Неужели… Господи, какая я дура! Светка! Ну, конечно же. Светка. У нее ведь теперь и деньги есть… Не за этим ли она и замуж в Америку уехала? – Лена словно вообще забыла о существовании Пита, даже отвернулась от него, напряженно вглядываясь куда-то вдаль.

Пит сел на ступеньки и закурил. Версия о том, что жена Булатова вышла замуж, чтобы «заработать» деньги на оправдание мужа, его поразила. Может быть, она даже поссорилась ради этого со своим «гением»… Но додумать эти мысли ему не дали. Лена быстро повернулась к нему.

– А для меня у вас найдется сигарета?

– Найдется.

Лена тоже села и закурила.

– Значит, вы не верите, что Кочина убил Булатов? – спросил Пит.

– Это абсурд! Меня спрашивали об этом на следствии и на суде двадцать пять раз, и двадцать пять раз я сказала, что это абсурд. А они его в тюрьму посадили!

– Факты против вас. И против нас тоже. Булатов был осужден за убийство и отсидел свой срок. Правда, очень небольшой…

– Его освободили по первой горбачевской амнистии. Вы знаете, что он в лагере ни с кем не ссорился, ни с кем не дрался? Его там никто не мучил, ни в какие «табели о рангах» зоны он не вписался… Сам по себе! Даже там это поняли и оценили. Впрочем, где это и может быть оценено, как не там…

– Мне он этого не говорил.

– Ага! Значит, вы его видели. И что скажете: мог Булатов убить или нет?

– Тут возможны различные точки зрения…

– Нет, нет! Лично ваша точка зрения.

– Я ее вчера высказал Киру, – неохотно признался Пит. – Я считаю, что Булатов убить не мог. В его характере вообще отсутствует ненависть…

– Правильно! Ой, вы мне нравитесь, – Лена схватила Пита за руку и чмокнула в щеку.

– Спасибо, – почему-то не обрадовался Пит, – но Кир считает, что это не доказательство.

– А зачем ему доказательства? Фактические, вот как в этом… в уголовном деле бывают?

Пит кивнул.

– Но зачем?

– Кир считает необходимым предъявить доказательства невиновности самому Игорю Владиславовичу Булатову…

Лена отшатнулась, перевела взгляд на Летний сад и посидела молча минут пять, пока не кончилась сигарета.

– Интересный человек Кириллов… Я много о нем слышала… Вообще… это было бы здорово, если, конечно, удастся… Мне-то казалось, что достаточно объективного, незаинтересованного взгляда со стороны, именно по прошествии долгих уже лет, чтобы все встало на свои места…

– Откуда вы знаете, как он жил в лагере? – спросил Пит.

– Ездили мы к нему со Светкой…

– Ну вы даете!

Лена посмотрела на него непонимающе.

– То вы Таню Кочину опекаете, то Свету Булатову… Вы мазохистка?

– Ничего вы не понимаете, – Лена улыбнулась чему-то своему, покачала головой.

Она начала рассказывать, а Питу показалось, что снова поползла старая пленка фильма, который два дня назад начал для него показывать Кир.

Где-то далеко-далеко, на краю света тянулась кирпичная стена, возле нее шевелились две почти неприметные человеческие фигурки. Но вот в стене открылась какая-то щель – и фигурки проскользнули внутрь.

Лена и Света сидели в комнате свиданий и ждали Булатова. Молча, не глядя друг на друга. На столе лежали гостинцы, в том числе и сигареты, но они боялись закурить.

Открылась дверь – и конвойный пропустил в комнату Булатова в арестантской одежде. Женщины встали, он шагнул к ним и обнял обеих.

– Молодцы, что приехали, – сказал он спокойно.

Отстранился от них и сел. И тогда стало видно, что у него совершенно спокойное, даже довольное лицо. Он улыбался.

– Вот, – заторопилась Света. – Честно говоря, не знали, что везти. Вот сигареты… три блока…

– А я курить бросил, – доброжелательно сообщил Булатов.

– Хорошо, другим пригодятся, обменяешь на что-нибудь, витамины… конфеты… карамель, да?.. апельсины… – она понизила голос. – А водку можно? Мы четыре бутылки привезли.

Булатов негромко, но весело рассмеялся.

– Светка подожди! – остановила ее Лена. – Ну что ты с этой жратвой, в самом деле! Видишь, харю тут отъел, поперек себя шире…

Булатов снова засмеялся.

Света села, закурила. И чуть не заплакала.

– Хорош! – приказала Лена. – Ну, рассказывай, Булат. Не для того мы за тысячу верст перлись, чтобы на твои ухмылочки смотреть.

– Ну что рассказывать? Тружусь… по мере сил…

– Нам уже сообщили, что ты отличник боевой и политической подготовки, – перебила Лена.

– У меня есть время думать, читать… я даже кое-что пишу…

– То есть… – попыталась сказать Света.

– То есть голову пеплом ты себе не посыпаешь? – сформулировала Лена.

Булатов развел руками.

– Ну не может он так врать! – повернулась Света к Лене.

– Булат, ты почему на себя это взял? – взвилась Лена.

– Ну, ты же сказала… И потом, я не взял… Когда меня спросили, признаю ли я себе виновным в непредумышленном убийстве, я ответил, что мне нечего сказать по данному вопросу.

– А это, по-твоему, не признание вины? – поразилась Света.

– Нет, – твердо сказал Булатов. – Я действительно, даже сейчас ничего не могу сказать об убийстве. Мы не знаем, что происходит в нашем подсознании, тем более если перестаем его контролировать…

– Ах, для тебя оправдываться – ниже собственного достоинства, – возмутилась Света, – раз уж и Ленка, и сам Кочубей думали, что ты виноват…

– Я ничего такого не думала… – тихо сказала Лена. – Я просто вообще – не думала! Как можно было там думать?

– Давайте мы не будем об этом говорить. Славы нет. Я… за это наказан… Почему бы нет?..

Кадры кончились. Пит сидел на каменных разбитых ступенях старого замка и чувствовал, что ему очень хорошо. Он уже любил эту Лену, потому что не было на свете такого мужчины, который бы просто прошел мимо, не заметив, не восхитившись, не сделав чего—нибудь стоящего для этого неземного и в то же время такого житейски мудрого существа. Теперь Пит начинал понимать, как из—за нее могли драться на лестнице пьяные Булатов и Кочин. Не за право обладать, конечно нет!. Может быть, Кочубей с его добрым и счастливым взглядом заметил Булатовский – недобрый, пытающийся вскрыть тайну мышления обожаемой Ленки. Было ли этого достаточно, чтобы убить? Более чем! «Убить» в том смысле, в котором искренние люди запросто бросают: «Повесить тебя за это мало!» Или, наоборот, Булатов решил, что Кочин недостаточно почтителен с возлюбленной… У обоих – жены, непостижимые русские женщины с безграничными размерами души, о которых не случайно грезят мужики всех континентов планеты… Но Ленка – принцесса, королева, из туфельки которой они готовы были пить даже советский портвейн. Какие там были сложности, переплетения судеб, влечений и полетов души – об этом даже гадать не стоит…

А Елена продолжала говорить.

– Его эта дикая жизнь не задавила, понимаете? – она строго посмотрела Питу в глаза. – И ничего он не искупал! Он просто на порядок выше нас всех по интеллекту, как Слава был выше по своим душевным, человеческим качествам. Фу, какую гадость я сказала! «Человеческие качества…» Таких людей больше нет и не будет! Кочубей! Этим все сказано! А Булатов… он просто жил и живет в предлагаемых обстоятельствах, сам по себе…

– Вы актриса? – догадался Пит.

– Да, – она улыбнулась. – Это видно?

– Видно, – тоже улыбнулся Пит.

– Все правильно, я ведь нашла своего Пигмалиона… Вы, наверное, опять не понимаете, почему это я сейчас, когда Игорь один, Света уехала… Почему я не с ним, в общем, да? Вы знаете, а я просто жутко счастлива. Они меня любили, и я их любила – обоих… Глупо, все глупо, это не рассказать… Они хотели, чтобы я просто была – сидела, молчала, читала стихи… А он – он меня творит, как музыку. Разве можно от этого отказаться? Булат, что Булат?.. Он Булат и есть, я поняла это там, в лагерной комнате свиданий… Он не сломается. Нет, я за него не боюсь… Мне, понимаете, безумно, безумно жалко Кочубея. Восемь лет прошло, а я не могу смириться, что он умер, что его, его!.. убили… Думаете, он Таньку с Денисом не любил? Еще как! Больше всех! Если бы ему нужно было выбирать, он бы, конечно, выбрал их, никто и не сомневался. И я это знала. Просто это не та любовь, которую вы все себе представляете. Лучше всех это понимала Танька. Хотя, с другой стороны, чего тут хорошего… «Был уголок в ее руке от похоронки…» – вдруг точно так же, как Таня Кочина, сильно и красиво пропела Лена.

Она не знала, что тут правда, что ложь – просто жила, как умела.

Пит в этот момент понял, что сделает Кир, когда услышит о возлюбленной Кочубея: «А ну-ка поставь мне эту Долину», – скажет Кир и будет прав.

– Знаете, потом, на поминках, – стала рассказывать Лена, откинув волосы со лба, – Сашка… Вы знаете, что все это было у Сашки в мастерской?

– Я не знаю, кто такой Сашка и где эта мастерская.

– О, это теперь большой человек. Разъезжает по Западной Европе, дает интервью… В общем, стрижет купоны с того, нашего времени… За последние пять лет не написал ни одной картины. А вообще он писал славные картины, такие круглые… Мне всегда казалось, что из картины на меня смотрит круглый детский глаз. Где-то он там прятал ребенка… И вот когда мы хоронили Кочубея, все напились… Страшно… И Сашка кричал: «Кочумай, Кочубей!»

Пит вздрогнул. Лена прокричала эти два странных слова протяжным хриплым голосом.

– Мол, спи спокойно дорогой товарищ… – Лена хихикнула. – Он выкрикнул это раз двести, и по-моему, все сошли с ума только от его крика. Это был какой-то припев к песне, которая звучала внутри него… Кочума-аа-й, Кочубе-ей… – снова повторила она, только уже тихо. – Восемь лет, что бы я ни делала, как бы ни затыкала уши, этот крик звучит у меня в голове. Может быть, это кончится, если вы сумеете докопаться до правды… если у вас получится… Как я хочу, чтобы у вас получилось! Чем я могу вам помочь? – она внезапно схватила Пита за руку.

– Вы бы мне действительно помогли, если бы составили список всех людей, которые были на той вечеринке у Сашки… как его фамилия?

– Варфаломеев. Там было… человек двадцать… – она с сомнением покачала головой.

– С адресами и телефонами, если возможно.

– Вы хотите поговорить с каждым из нас? Это займет два года! А, поняла! Вы соберете нас всех в том подвале, поставите напротив отсидевшего свое Булатова и будете провоцировать убийцу на признание, чтоб у него нервы сдали, да? – Лена засмеялась. – Неплохая идейка, как вам кажется?

– Кочумай, Кочубей, – остановил ее Пит. Лена заткнулась, как будто ей забили в рот кляп. – Извините, я случайно… От этих двух слов, и правда, оторопь берет, так и подмывает сказать их по какому-нибудь поводу… Или просто так.

– Или просто так, – повторила Лена. – Я попробую… составить вам список, хотя…

Пит попытался ее отвлечь:

– А почему вы меня пригласили сюда, к Михайловскому замку? Живете неподалеку?

– Нет, – Лена постепенно обретала дар речи. – У нас здесь студия. Эти ступени – самые лучшие подмостки города… А я бы хотела, чтобы вы почувствовали искусственность, ненатуральность этого дикого убийства. Я люблю театральные эффекты… Но вы, как я вижу, тоже…

– А что за подвал, что за мастерская, где вы тогда пьянствовали? – Пит обругал себя, споткнулся, но слово уже вылетело. – Извините…

– Пьянствовали, пьянствовали! – согласилась Лена. – Мы только и делали, что пили. И вот вам результат… А Сашкина мастерская, бывшая, конечно, здесь, недалеко, переулок между Фурштадтской и Кирочной, двухэтажный флигель во дворе. Раньше была дворницкая, а потом – котельная, плюс мастерские художников андеграунда. История Петербургской культуры. Когда-нибудь этот флигель будут охранять, как дом Раскольникова.

Пит нахмурился. С Достоевским получался явный перебор. Но, будучи подругой Булатова, не могла же Лена не читать его пьесы…

– А вы читали пьесу Булатова?

– А как же! Даже когда—то собирались с ребятами ее ставить. Только там роли для меня нет! А вот ощущать город по—другому, иначе, научил меня Игорь… Мы столько с ним ходили! Дождь, снег, ветер – идем и идем… Здорово! Вы не представляете, какое это счастье: жить в Петербурге, по которому гулял Онегин, бродил Родион Романович, шла и идет Незнакомка Блока… «Умышленный» город. Значит его может выдумывать каждый человек заново, для самого себя! Это единственное, что питает душу и сердце. Все остальное – мертво и глупо.

– Где вы играете, Лена?

– О, мой муж теперь ужасно знаменит! Он поставил «Бестолковщину» со мной в главной роли и получил пятнадцать премий.

– А-а-а, – вспомнил Пит, – ваш муж – Кирилл Финич, а вы – его бесподобная единственная актриса…

– Я же вам говорила, что нашла своего Пигмалиона… – Лена посмотрела на него открыто, радостно, совершенно не скрывая своего счастья, не кокетничая, не придумывая роли. Она была готова в этой жизни к чему угодно, но сейчас была счастлива и не хотела отказываться даже от одной—единственной минуты этого состояния.

Пит смотрел, как она уходит по Фонтанке, сидел, курил – и тоже был почти счастлив. Эта замечательная Лена умела одаривать таким состоянием, причем даже без примеси зависти. Редкое, волшебное качество.

Глава 7

В тусклых сумерках Пит подошел к дверям своей конторы. За окном горел свет. Значит, Кир уже возвратился из своего исторического вояжа.

– Привет, – сказал он подозрительно веселому шефу. – Я смертельно голоден. Если ты не возражаешь, я расскажу тебе обо всем после ужина.

Кир приоткрыл один глаз. В ожидании товарища он уютно устроился в кресле и сам себе приказал ни о чем не думать. Это было лучшее, что он умел в состоянии легкого похмелья: плыть по волнам собственного сознания, всматриваясь в те картинки, которое оно услужливо разворачивало внутри головы. Да, внутри головы была жизнь! Она стоила того, чтобы за ней хотя бы наблюдать. Так, исподтишка, как бы не беря ее в расчет. Участвовать в ней Кир не собирался. Достаточно того, что эта жизнь избрала местом действия его собственную голову. Какие—то люди произносили непонятные слова, какие—то шерстяные кофты болтались на веревках, проглядывал то бампер машины, то обломок кирпичной стены… Совершенно ничего заманчивого, даже привлекательного. Но жутко интересно – как факт реальной действительности.

Пит оставил невразумительную записку: ушел на встречу, жди. Сколько, чего – неизвестно. Вот Кир и расслабился. Мгновенно выйти из этого состояния было не просто. Поэтому он изобразил гораздо более пьяного, чем был на самом деле.

– Есть о чем рассказывать? – спросил он заплетающимся языком.

– Да так, кое-какая информация. Я встречался с Еленой… сейчас ее фамилия Финич, если она тебе о чем-нибудь говорит.

– «Бестолковщина», – тут же отреагировал Кир. Дальше делать вид, что он сильно пьян, было невозможно. – Я видел этот блестящий спектакль. В отличие от тебя. Ты у нас не театрал.

– Я у нас не театрал. И я хочу есть. Это та Лена, которую не поделили между собой Булат и Кочубей.

– Интересные у тебя свидания, – присвистнул Кир. – Поехали, я заказал столик у Володи.

– Жаль, я этого не знал, пригласил бы Елену в нашу компанию, – настроение Пита резко повысилось.

Он любил либо что—то перехватить на бегу, либо уж оттянуться в свое полное удовольствие за хорошим столом. Больше удовольствия, чем поесть у Володи, в принципе существовать не могло. Они быстро повыключали все приборы, свет, захлопнули дверь (никаких кодовых замков они никогда не ставили – зачем? если кому—то понадобится, войдут сквозь кирпичную стену, такой опыт у них уже был) и сели в машину.

Припарковался Пит в тихом переулке, где светилась вывеска «В Коломне».

К Володе они ходили в том случае, если оба вечером оказывались в городе. Володя был старым однокашником Кира, они вместе учились в начальной школе, а потом журналист Кириллов – в незапамятные уже времена – первым написал о первом в городе кооперативном ресторане своего друга. Тогда газеты еще не помышляли о рекламном бизнесе, это был просто интересный рассказ о замечательном человеке. Володя после этого считал, что обязан Киру по гроб жизни, но обязан-то ему был именно Кир, потому что Володя – Дай Бог ему здоровья, – по сути дела, прятал своего друга целый год, пока Пит жил у мамы в Америке и учился в школе детективов. Перед ними тогда стояла единственная задача: выжить…