Гоголь – загадочный алмаз России

«Принесть добро человечеству». Об этом мечтал молодой Гоголь в те хмурые дни, когда он напрасно искал счастье по канцеляриям, и принужден был всю зиму, оказываясь иногда в положении Акакия Акакиевича, дрожать в летней шинели на холодных ветрах Невского проспекта. Там, в холодном, зимнем городе он стал мечтать об иной, счастливой жизни, и там в его воображении возникают яркие картины жизни своего родного украинского народа.

Помните, с каких слов начинается его первая «малороссийская» повесть, его очаровательные «Вечера на хуторе близ Диканьки»? С эпиграфа на украинском языке: «Мені нудно в хаті жить…» А далее сразу, с ходу – «Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии!» И это знаменитое, неповторимое описание его родной украинской природы:

«Вверху только, в небесной глубине, дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю, да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдается в степи… Серые стога сена и золотые снопы хлеба станом располагаются в поле и кочуют по его неизмеримости. Нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблонь, груш; небо, его чистое зеркало – река в зеленых, гордо поднятых рамах… как полно сладострастия и неги малороссийское лето!»

Так описывать красоту своей возлюбленной родины мог, по признанию того же Белинского, только «сын, ласкающийся к обожаемой матери». Гоголь не уставал любоваться сам и поражать, увлекать этой любовью к своей Украине и всех своих читателей.

По слову Пушкина, Гоголь выразил здесь «настоящую веселость, искреннюю, непринужденную». Однако главной темой была тема вторжения демонических сил в жизнь человека. Молодой Гоголь еще не может показать пути ко спасению.

Некоторые эпизоды книги, в которой настоящая жизнь переплеталась с легендами, были навеяны детскими видениями Гоголя. Так, в повести «Майская ночь, или Утопленница» эпизод, когда мачеха, превратившаяся в черную кошку, пытается задушить дочку сотника, но в результате лишается лапы с железными когтями, напоминает реальную историю из жизни писателя.

«Казалось, что я утопил человека»

Как – то родители оставили сына дома, а прочие домочадцы легли спать. Вдруг Никоша – так называли Гоголя в детстве – услышал мяуканье, а через мгновение увидел крадущуюся кошку. Ребенок был напуган до полусмерти, но у него хватило мужества схватить кошку и выбросить в пруд. «Мне казалось, что я утопил человека», – писал позже Гоголь.

Главной темой сборника «Миргород» является уже тема спасения человеческой души, а наиболее сильное воплощение она получила в повести «Тарас Бульба» (здесь читается увлеченность историей Украины). Потому то он и передал экземпляр «Миргорода» министру народного просвещения Уварову для поднесения императору Николаю – как напоминание, что история Украины есть органическая часть истории российской государственности.

В сборник вошло одно из самых мистических произведений Гоголя – повесть «Вий».

Вий» – «народное предание», придуманное Гоголем.

В примечании к книге Гоголь написал, что повесть «есть народное предание», которое он передал именно так как слышал, ничего не изменив. Между тем, исследователями до сих пор не найдено ни одного произведения фольклора, которое точно напоминало бы «Вий».

Имя фантастического подземного духа – Вия – было придумано писателем в результате соединения имени властителя преисподней «железного Ния» (из украинской мифологии) и украинского слова «вия» – веко. Отсюда – длинные веки гоголевского персонажа.

«Ревизор» и бегство

Встреча в 1831 году с Пушкиным имела для Гоголя судьбоносное значение. Александр Сергеевич не только поддерживал начинающего писателя в литературной среде Петербурга, но и подарил ему сюжеты «Ревизора» и «Мертвых душ».

Пьеса «Ревизор», впервые поставленная на сцене в мае 1836 года, была благосклонно принята самим государем – императором, который в обмен на экземпляр книги подарил Гоголю бриллиантовый перстень.

Но перед этим постановка встречала разнообразные препятствия, в том числе цензурные, и наконец могла осуществиться только по воле императора Николая

«Ревизор» имел необычайное действие: ничего подобного не видела русская сцена; действительность русской жизни была передана с такою силой и правдой, что хотя, как говорил сам Гоголь, дело шло только о шести провинциальных чиновниках, оказавшихся плутами, на него восстало всё то общество, которое почувствовало, что дело идёт о целом принципе, о целом порядке жизни, в котором и само оно пребывает.

«Ревизор» – целое откровение, новый, возникающий период русского художества и русской общественности, для ищущих и свободомыслящих граждан той, николаевской эпохи, это стало определённым нравственным манифестом

Это было мое первое произведение, замышленное с целью произвести доброе влияние на общество», – писал Гоголь. В своей комедии он вынес обвинительный приговор не столько испорченной части чиновничества, сколько всем общечеловеческим «ценностям» – порокам.

В «Ревизоре» несколько планов, в нем можно констатировать тему чисто театральную, комедийную: завязку и развязку комической ситуации; эта тема осложнена психологической задачей – представить переживания действующих лиц в данной ситуации; психологическая задача, в свою очередь, граничит с сатирической – с тем разоблачением чиновничьей России, которое дало повод императору Николаю Павловичу сказать, что от Гоголя в «Ревизоре» «досталось всем, а особенно мне»; эти четыре темы развернуты на фоне пятой: Гоголь хотел одновременно дать изображение провинциального быта тридцатых годов; наконец, все пять тем восходят к шестой, к заданию морального и философического смысла, поскольку сам Гоголь признал, что его целью было в пошлости маленького города представить пошлость всего человечества».

Смех призван Гоголем врачевать личные и общественные недостатки. В своем произведении Гоголь смеялся над Россией из любви к ней, желая спасения ей.

Ища в ее спасении и спасение свое собственное. Он пишет в «Развязке Ревизора»: «Всмотритесь – ка пристально в этот город… Ну, а что, если это наш же душевный город, и сидит он у всякого из нас? …Ревизор этот – наша проснувшаяся совесть…». И дальше в «Развязке Ревизора» – слова, обращенные к грешащим бездумно людям: «Страшен Тот Ревизор, Который ждет нас у дверей гроба».

Последняя, немая сцена в комедии «Ревизор» была очень важна для самого Гоголя.

Он уделял ей очень много внимания и считал ее ключевой в понимании общего смысла комедии. Герои остаются на сцене в застывшем состоянии очень долго – «почти полторы минуты», что позволяет зрителю хорошенько рассмотреть всех по отдельности, а также получить общее впечатление от ситуации.

Автор этой сценой хочет раскрыть перед зрителем каждого героя, ведь именно в момент бездействия можно увидеть сущность каждого из них.

Состояние, подобное тому, какое испытали жители Помпеи при виде извергающегося Везувия на знаменитом полотне К. Брюллова: и те, и другие окаменевают от ужаса (нет спасения перед карающей десницей!)

Сквозь череду различных событий, суеты сует, происходящих в пьесе не всегда можно уловить индивидуальные черты, присущие героям. А немая сцена как раз и оставляет зрителя наедине с каждым героем. Обнажает до сути, до откровения сердца В финале комедии на сцене оказываются все герои, действовавшие ранее, за исключением Хлестакова.

Все собираются, чтобы произнести поздравления в адрес семьи городничего, после чего удары судьбы начинают сыпаться на них один за другим. Сначала на сцене появляется почтмейстер, который приносит весть, поразившую всех. После прочтения письма наступает период всеобщего возмущения и негодования, который неожиданно обрывается сообщением о приезде настоящего ревизора.

«Произнесенные слова поражают всех как громом, …вся группа, вдруг переменивши положение, остается в окаменении».

Эта ремарка, относящаяся к немой сцене, позволяет многое понять из авторского замысла. Во – первых, выражение «как громом», на мой взгляд, создает впечатление высшего, божественного наказания.

То, что Гоголь хотел создать у зрителя комедии впечатление окаменения, также представляет интерес. Это не только позволяет читателю и зрителю наблюдать первую реакцию героев, но и заставляет задуматься об «окаменении» душ людей, о фальшивости их чувств.

У немой сцены две главные фигуры – страх и восхищение. Окаменение от страха перед Ревизором (грозным своей окончательностью гостем, перед лицом которого не может быть ничего утаенного). Окаменение от восхищения перед светлым гостем (рядом с которым невозможно оставаться прежним).

Кроме того, немая сцена дает возможность вариативного толкования финала комедии. Приехал настоящий ревизор, и город настигнет заслуженное возмездие? А может быть, приехал некто, ассоциирующийся у жителей с небесной карой, которой все страшатся? А может, приехал не ревизор, а важный чиновник, путешествующий в сопровождении жандарма? И даже если приехал настоящий ревизор, может, ревизия пройдет гладко и все, как всегда, закончится благополучно?

Прямого ответа сам автор не дает, потому что финал, по сути, не так уж и важен. Важна сама мысль о неизбежном наказании, о суде, про который все знают и которого все боятся. А может, стоит жить так, чтобы не страшиться ответа перед Богом

Однако критики оказались не столь щедрыми на похвалы. Пережитое разочарование стало началом затяжной депрессии писателя, который в этом же году уехал за границу «размыкать тоску».

Он исколесил чуть ли не всю Западную Европу, дольше всего пробыв в Италии. За время жизни в Италии, Риме пристрастился к капучино, спагетти и аперитиву. Эта страна была для него как родная. Он обожал итальянскую еду, особенно макароны с сыром. Сам готовил вдохновенно и с удовольствием потчевал всех своих знакомых и гостей в России этими макаронами, а никто из русских это не воспринимал и не понимал, но делали вид, что все замечательно

В 1839 году писатель возвращался на родину, но через год вновь объявил друзьям об отъезде и пообещал привезти в следующий раз первый том «Мертвых душ».

В один из майских дней 1840 года Гоголя провожали его друзья Аксаков, Погодин и Щепкин. Когда экипаж скрылся из виду, они заметили, что черные тучи заволокли половину неба. Внезапно сделалось темно, и друзьями овладели мрачные предчувствия о судьбе Гоголя. Как оказалось, неслучайно…

Болезнь

В 1839 году в Риме Гоголь схватил сильнейшую болотную лихорадку (малярию). Ему чудом удалось избежать смерти, но тяжелая болезнь привела к прогрессирующему душевному и физическому расстройству здоровья. Как пишут некоторые исследователи жизни Гоголя, болезнь поразила мозг писателя. У него начали случаться припадки и обмороки, что характерно для малярийного энцефалита. Но самым страшным для Гоголя были видения, посещавшие его во время болезни.

Многое свершилось во мне в немногое время», – пишет он М. П. Погодину.

В письме С. Т. Аксакову: «Я слышу и знаю дивные минуты. Создание чудное творится и совершается в душе моей, и благодарными слезами не раз теперь полны глаза мои». Молитва живет в душе его, душа живет богомыслием. Гоголь пишет: «Я же теперь больше гожусь для монастыря, чем для жизни светской».

В начале 1842 года: «Я не рожден для треволнений и чувствую с каждым днем и часом, что нет выше удела на свете, как звание монаха».

Как писала сестра Гоголя Анна Васильевна, за границей писатель надеялся получить от кого – нибудь «благословение», и когда проповедник Иннокентий подарил ему образ Спасителя, то писатель воспринял его как знак свыше ехать в Иерусалим, к Гробу Господню.

Однако пребывание в Иерусалиме не принесло ожидаемого результата. «Ещё никогда не был я так мало доволен состоянием сердца своего, как в Иерусалиме и после Иерусалима, – говорил Гоголь. – У Гроба Господня я был как будто затем, чтобы там на месте почувствовать, как много во мне холода сердечного, как много себялюбия и самолюбия».

В 1842 году в Москве вышел первый том поэмы Гоголя «Мертвые души», в котором – художественное отражение душевных пороков людей. Гоголь говорит о нравственности, он приглашает каждого человека вглядеться честно в душу свою: нет ли в нем недостатков, подобных тем, над которыми он только что смеялся.

Охарактеризовав Чичикова, он вопрошает: «А кто из вас, полный христианского смирения… в минуту уединенных бесед с самим собою, углубит во внутрь собственной души сей тяжелый вопрос: «А нет ли и во мне какой – нибудь части Чичикова?»

Главное у Гоголя в том, что служение Истине есть религиозный подвиг и дело нравственное. И чтобы использовать достойно свои таланты, писатель должен очистить душу свою покаянием. То есть, чтобы закончить «Мертвые души», писатель должен стать праведником. И этому благому стремлению Гоголь отдал все свои силы, всю свою земную жизнь.

Написанием первого тома «Мертвых душ» Гоголь сделал попытку разбудить мертвые души читателей, дабы отвратились они от греха и пороков, ведущих к прижизненной смерти.

«Жил внутренно, как в монастыре, – писал он Языкову, – и в прибавку к тому, не пропустил почти ни одной обедни в нашей церкви».

Лишь ненадолго болезнь отступила. Осенью 1850 года, оказавшись в Одессе, Гоголь почувствовал себя лучше, он вновь стал бодрым и веселым, как и прежде.

В Москве он прочитал отдельные главы второго тома «Мертвых душ» своим друзьям, и, видя всеобщее одобрение и восторг, начал работать с удвоенной энергией.

Однако, как только второй том «Мертвых душ» был дописан, Гоголь ощутил опустошенность. Все больше им стал овладевать «страх смерти», которым когда – то мучился его отец.

Тяжелое состояние усугубляли беседы с фанатичным священником – Матвеем Константиновским, который укорял Гоголя в его мнимой греховности, демонстрировал ужасы Страшного суда, мысли о которых мучили писателя с раннего детства.

Духовник Гоголя потребовал отречься от Пушкина, перед талантом которого Николай Васильевич преклонялся.

Жил внутренне, как в монастыре

Смерть

В ночь на 12 февраля 1852 года произошло событие, обстоятельства которого до сих пор остаются загадкой для биографов.

Николай Гоголь молился до трех часов, после чего взял портфель, извлек из него несколько бумаг, а остальное велел бросить в огонь. Перекрестившись, он вернулся в постель и неудержимо заплакал.

Считается, что в ту ночь он сжег именно второй том «Мертвых душ». Однако позже рукопись второго тома нашли среди его книг. А то, что было сожжено в камине, так и осталось загадкой «гражданина Гиены» – Гоголя.

После этой ночи Гоголь еще больше углубился в собственные страхи.

Он страдал тафефобией – боязнью быть заживо похороненным, поскольку с 1839 года, после перенесенного малярийного энцефалита, был подвержен обморокам с последующим продолжительным сном. И патологически боялся, что во время подобного состояния его могут принять за умершего.

Более 10 лет он не ложился в постель. Ночами дремал, сидя или полулежа в кресле или на диване. Не случайно в «Выбранных местах из переписки с друзьями» он написал: «Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения».

***

Есть предание, что незадолго до смерти он говорил своему близкому другу:

– Ах, как я много потерял, как ужасно много потерял…

– Чего? Отчего потеряли Вы?

– Оттого, что не поступил в монахи. Ах, отчего батюшка Макарий не взял меня к себе в скит?

Желание Гоголя стать монахом подтверждает и сестра его Анна Васильевна, свидетельствовавшая, что он тогда «мечтал поселиться в Оптиной пустыни»».

***

В январе 1852 года Гоголь тяжело пережил смерть супруги А. С. Хомякова – тридцатипятилетней Екатерины Михайловны. Ушел из этой жизни еще один дорогой ему человек.

И вместе с этим Гоголь начинает чувствовать, что приблизилось и его время. «Все для меня кончилось», – сказал он Хомякову. Он почти ежедневно молится в церкви, думает о смерти: «Страшна минута смерти».

В те дни, по воспоминаниям В. С. Аксаковой, «мысли его были все обращены к тому миру».

С 5 – го февраля прекратил писать, есть, ночи проводит в молитвах, со слезами. 7 – го исповедуется и причащается. В ночь, после продолжительной молитвы на коленях перед образом, Гоголь уснул и во сне слышал голоса, говорившие ему о скорой смерти.

14 февраля Гоголь сказал Хомякову: «Надобно меня оставить, я знаю, что должен умереть».

Гоголь делает распоряжение насчет своего крепостного слуги Семена и рассылает деньги «бедным на свечки». Перед тем просил раздать неимущим средства, вырученные от последнего издания его сочинений.

16 февраля доктор А. Т. Тарасенков, побывав у Гоголя, сказал: «Он смотрел как человек, для которого все задачи разрешены, всякое чувство замолкло, всякие слова напрасны…»

В свои последние дни земной жизни Гоголь не выпускал из рук четок, внутренне непрестанно творя молитву.

За несколько дней до смерти слабеющий плотью Гоголь написал: «…Помилуй меня грешного, прости, Господи! Свяжи вновь сатану таинственною силою неисповедимого Креста…».

Одними из последних его слов, сказанных в полном сознании перед смертью были: «Как сладко умирать!». Великая тайна Художника, и великий подвиг Гражданина были скрыты за этими словами, – именно страх смерти был основой его феноменального творчества, бьющего огненным фонтаном; основой его прижизненного покаяния: внутреннего, нравственного, и внешнего – художественного.

По свидетельству доктора Тарасенкова, за несколько часов до смерти Гоголь «повторял несколько раз:

– Давай, давай! Ну что же?

Часу в одиннадцатом он закричал громко:

– Лестницу, поскорей давай лестницу, казалось, ему хотелось встать».

Покров таинства сказанных слов сбрасывается, если сделать пояснение, что игумен горы Синайской Иоанн и святитель Тихон Задонский, которых почитал писатель за идеалов религиозно – нравственной чистоты, в последние минуты своей жизни просили лествицу, возводящую к Богу.

***

И величайший русский гений А. С. Пушкин за несколько минут до смерти впал в полузабытье и схватил за руку стоявшего рядом В. И. Даля: «Ну, подымай меня, идем… да выше, выше… идем…» Затем он вдруг открыл глаза. Лицо его прояснилось: «Кончена жизнь», – сказал он тихо.

Гоголь умер 21 февраля 1852 года около восьми часов утра.

«Да будет воля твоя» —

о причинах смерти Гоголя.

Современники говорят, что последние год – полтора жизни Гоголя мучил страх смерти. Этот страх умножился, когда 26 января 1852 года умерла Екатерина Хомякова, сестра поэта Н. М. Языкова, с которой Гоголь дружил. (Умерла она от брюшного тифа, будучи при этом беременной.) Доктор А. Т. Тарасенков говорит, что «смерть ее не столько поразила мужа и родных, как поразила Гоголя… Он, может быть, впервые здесь видел смерть лицом к лицу…» О том же пишет и А. П. Анненков: «…лицезрение смерти ему было невыносимо». На панихиде, вглядываясь в лицо умершей, Гоголь, по словам А. С. Хомякова, сказал: «Все для меня кончено…»

И впрямь – очень скоро приступ непонятной для окружающих болезни настолько овладел писателем, что он оказался у последней черты жизни.

Последний месяц жизни

Великий писатель скончался в восемь утра 21 февраля 1852 года, не дожив месяца до 43 лет. Врачи запутались с диагнозом, одни называли менингит, другие – воспаление лёгких, третьи – тиф, четвёртые – нервную горячку, пятые – душевную болезнь. До сих пор истинная причина смерти Николая Васильевича неясна.

Итак, 5 —го февраля он прекращает работу над рукописями, почти ничего не ест, усердно молится по ночам.

С 11 на 12 февраля, как известно, сжигает второй том «Мёртвых душ». С 18 февраля Гоголь уже не встаёт с постели, отвергает всякое лечение. Николай Васильевич соборовался, исповедался и причастился

Чуть раньше его вновь навестили три профессора – «магнетизера», под видом молодых литераторов, которые настаивали на проведении гипнотического сеанса. Гоголь распознал обман и раздраженно отвадил профессоров.

А все началось с душевного удара…

Проживая в доме графа Александра Толстого, Гоголь в начале января 1852 года тихо – мирно готовил к печати собрание своих сочинений. И вот первый душевный удар: 26 января умирает жена близкого друга писателя, Алексея Хомякова, Екатерина, с которой Гоголя связывали многолетние добрые отношения. От горя он даже не пошёл на похороны.

Последними его словами, сказанными в полном сознании, были: «Как сладко умирать!»

Через два часа прибыл Тарасенков, потом он запишет: «Нельзя вообразить, чтобы кто – нибудь мог терпеливее него сносить все врачебные пособия, насильно ему навязываемые, лицо умершего выражало не страдание, а спокойствие, ясную мысль, унесённую с собою за гроб».

В бумагах умершего было обнаружено обращение к друзьям, где он умолял их быть не мёртвыми, а живыми душами (с намёком на роман «Мёртвые души». ), и следовать по пути, указанному Господом. Нашли наброски духовного завещания и молитвы, предсмертные записи… В завещании Николай Васильевич советовал сёстрам открыть в своей деревне приют для бедных девиц, а по возможности превратить его в монастырь.

Был приглашён скульптор Николай Рамазанов, который снял с лица Гоголя посмертную маску. Он – то одним из первых опроверг миф о том, что Гоголь был похоронен заживо, в состоянии глубокого летаргического сна.

Рамазанов писал: «…Когда я ощупывал ладонью корку алебастра – достаточно ли он разогрелся и окреп, то невольно вспомнил завещание (в письмах к друзьям), где Гоголь говорит, чтобы не предавали тело его земле, пока не появятся в теле все признаки разложения. После снятия маски можно было вполне убедиться, что опасения Гоголя были напрасны; он не оживёт, это не летаргия, но вечный непробудный сон». Да, гипсовая маска, плотно прилегающая к лицу, не оставляет надежды даже на еле заметное, пусть и замедленное дыхание в состоянии летаргического сна.

Что же касается необычного расположения тела умершего в гробу, то такое случается в результате смещений прогнивших крышки и стенок гроба, других подвижек земляных пластов в могиле. Ко всему в захоронение проникли неведомые охотники за черепом, которые могли невольно повернуть останки умершего.

Существуют два портрета смерти Гоголя – медицинский и психологический. Первый составлен из записок очевидцев (в том числе врачей). Доктор Тарасенков вспоминает о последнем дне Гоголя:

«…Когда я возвратился через три часа после ухода, в шестом часу вечера, уже ванна была сделана, у ноздрей висели шесть крупных пиявок; к голове приложена примочка. Рассказывают, что когда его раздевали и сажали в ванну, он сильно стонал, кричал, говорил, что это делают напрасно; после того как его опять положили в постель без белья, он проговорил: «Покройте плечо, закройте спину!», а когда ставили пиявки, он повторял: «Не надо!»; когда они были поставлены, он твердил: «Снимите пиявки, поднимите (ото рта) пиявки!» – и стремился их достать рукою. При мне они висели еще долго, его руку держали с силою, чтобы он до них не касался.

Приехали в седьмом часу Овер и Клименков; они велели подолее поддерживать кровотечение, ставить горчичники на конечности, потом мушку на затылок, лед на голову и внутрь отвар алтейного корня с лавровишневою водой. Обращение их было неумолимое; они распоряжались, как с сумасшедшим, кричали перед ним, как перед трупом.

Клименков приставал к нему, мял, ворчал, поливал на голову какой – то едкий спирт, и, когда больной от этого стонал, доктор спрашивал: «Что болит, Николай Васильевич? А? Говорите же!» Но тот стонал и не отвечал. – Они уехали, я остался во весь вечер до двенадцати часов и внимательно наблюдал за происходящим. Пульс скоро и явственно упал, делался еще чаще и слабее, дыхание, уже затрудненное утром, становилось еще тяжелее; уже больной сам поворачиваться не мог, лежал смирно на одном боку и был спокоен, когда ничего не делали с ним…

Уже поздно вечером он стал забываться, терять память. «Давай бочонок!» – произнес он однажды, показывая, что желает пить. Ему подали прежнюю рюмку с бульоном, но он уже не мог сам приподнять голову и держать рюмку… Еще позже он по временам бормотал что – то невнятно, как бы во сне, или повторял несколько раз: «Давай, давай! Ну, что же!» Часу в одиннадцатом он закричал громко: «Лестницу, поскорее, давай лестницу!..» Казалось, ему хотелось встать. Его подняли с постели, посадили на кресло. В это время он уже так ослабел, что голова его не могла держаться на шее и падала машинально, как у новорожденного ребенка. Тут привязали ему мушку на шею, надели рубашку (он лежал после ванны голый); он только стонал.