Полная версия
Тремориада (сборник)
А потом я бы ездил по квартире на инвалидной коляске, держа поднос с разновсяческой закуской для собравшихся на коленях. Смотрел бы на всех снизу вверх, лавируя между ними, и старался бы не сбить никого с ног.
Вот такая пурга в моей голове. Тупые шуточки в виде идиотского сарказма над самим собой не иначе являются защитной реакцией моего подсознания. Молодец! Какой я умный. Конечно, пережить такое похмелье, да ещё лишиться ног. Это, знаете ли – стресс! А пальцы! Ну, ладно хоть на левой руке, а то как здороваться-то с приличными людьми…
Когда меня навестил Па-ма и дорассказал мне то, что не успел рассказать тогда, в воскресенье вечером по телефону – я был в шоке. Он же действительно говорил про моего соседа, живущего прямо подо мной – партизана отважного Колю. Я это помню! И я верю, что Па-ме действительно приснился, а скорее – привиделся этот долбаный снаряд на плите. Неужели мой сосед-зомби действительно нашёл его в мусоропроводе? Сука…
Я чуть-чуть не успел войти на кухню, поэтому и жив – говорят. Да, курение навредило моему здоровью.
Также Па-ма рассказал мне про Иннокентия. До сих пор не могу в это поверить. Знаю и – не верю.
С невесёлой усмешкой, как бы не всерьёз Па-ма напомнил мне про золотую рыбку, да только я видел по его глазам, что его сознание до сих пор не вышло из нокаута. С той самой минуты, когда эта несерьёзная мысль действительно впервые пришла ему в голову.
А ведь и в самом деле – всё сходится в довольно зловещую картину: Па-ма приносит и ставит на стол трёхлитровую банку с так называемой золотой рыбкой. Лиза сказала Па-ме, чтоб он загадывал желание. Он же развёл руками, сказав, что ему ничего не надо – вот и выставили у него хату. Всё сходится. Дальше. Иннокентий захотел в усмерть напиться, и вышло – в усмерть. Предполагают, что по «белочке» в окно выскочил… И – да! Точно! Па-ма требовал, чтобы мы скидывались из-за того, что у него в зажигалке газ кончился. Я наотрез отказался, сказав, что скидываться ниоткуда не собираюсь, а вот Иннокентий, кажется, промолчал.
Что же касается меня… Я говорил что-то про то, что наш город не показывают по телевизору. Результат – мой дом в программе «Время». И меня даже хотели снять на камеру (ай да рыбка!), но мне такой славы не надо, спасибо врачам – отстояли меня от журналюг, пока я был без сознания: результат черепно-мозговой, знаете ли… Выходит, действительно: желания того вечера выполнены. После такого вывода радует одно: рыбка у Па-мы издохла и была выкинута в форточку.
Мы наивно считали, что у нас троих – одна табуретка и, конечно же, были не правы, ведь мудрое изречение гласит: у каждого – своя. У меня вот она теперь изменилась: вместо мертвецки бледного пластика – траурная, чёрная кожа. А вместо тонких и ненадёжных на вид металлических ножек – надёжные колёса с ручным приводом.
Иннокентию – так тому табуретка вообще больше не нужна. А вот как дела обстоят у Па-мы – точно судить не берусь, мне отсюда не видать. Не вынесли ли ему тётеньки вместе с барахлом и чердак? Я же говорил уже про его глаза…
И вот, что ещё бы мне любопытно было бы знать: как обстоят дела у Лизы? Я спрашивал про неё вскользь у Па-мы, а тот словно и не понял про кого речь. Пожал плечами рассеянно и сказал:
– Да кто её знает…
Вроде как, в тот памятный вечер она возжелала шустрого старичка. Если учесть те перегибы и заносы, с которыми исполнились наши желания – пропала девка.
ТРИ ИЗ ТЫСЯЧ
I
1Двадцатидевятилетний Сергей Трескачёв проснулся в своей освещённой, как операционная, квартире. Прям спи – не хочу! Повезло с жильём. Солнечная сторона! Полярным летом, аккурат ночью, яркие лучи бьют в глаза. Тут шторы бетонные нужны. Жизнь – дерьмо, сомневаться не приходилось.
Но настроение Сергея испортилось ещё до того как он проснулся. Ему приснился какой-то гадкий сон. О чём, он не помнил. Воспоминания о сне были выжжены ослепительным солнцем. Суть стёрлась. Какое-то очень короткое время в памяти оставались непонятные тени, но и они быстро растаяли в ярком свете. Тени-то растаяли, а вот раздражение, ими вызванное – нет. И от того, что раздражение сделалось необъяснимым, становилось ещё более пакостно. А тут ещё это солнце!
Сергею захотелось что-нибудь разбить. Будильник на тумбочке, со словно насмехающимися стрелками, указывающими в какую рань он, идиот, проснулся. Или саму тумбочку – за то, что на ней стоит этот будильник. Или ещё чего-нибудь. Но за всё это что-нибудь, находящееся поблизости, Сергей когда-то платил деньги. И выходило совсем уж как-то глупо теперь это крушить. Да ещё после идти вновь покупать это что-нибудь. А то ж придут гости и спросят:
– А что это у тебя вся мебель переломана?
А Сергей им:
– Да так, понимаете ли, солнце в окно светило, что я и вспылил.
И всё. И без того редкие гости и вовсе престанут к нему заходить. Если Трескачёв такое сотворил с вещами, за которые платил деньги, то что же он может сделать с бесплатными гостями!
Поэтому Сергей, стиснув кулаки под одеялом, ограничился тем, что выплеснул свои негативные эмоции совершенно безвредным, но чрезвычайно злобным рычанием. После такого точно не уснёшь! Осознав это, Трескачёв ещё раз прорычал, точнее – взвыл с досады. Откинув одеяло, он быстро поднялся с постели на ноги. Холодно. Лето, не топят. Топят зимой. Точнее, подтапливают, чтоб жильцы не вымерзли. И за это деньги дерут. Коммунальщики хуже керосину. Сергей знал парня, у которого в ванне бельё замёрзло. А другого разводили на бабки за пользование лифтом. Копейки, но какой цинизм. Жил-то он в пятиэтажке! А с ним самим что за номер коммунальщики устроили несколько лет назад…
Уехал как-то Сергей в город соседний недалёкий, да и загостился там на пару-тройку дней. Вернувшись, домой не поспешил. Зашёл с начала к другу – поделиться впечатлениями, от которых голова буквально раскалывалась. Тогда к другу ещё один тип заглянул. Точнее, он сказал, что заглянул так, раскуриться на пару минут. Но скребущий горло дым изменил ход времени, и пара минут растянулась до позднего вечера. С раскуриванием у Сергея произошёл явный перебор. Друг наматывал на нос длинные волосы и оживлённо обсуждал что-то с тем типом, давясь смехом. Они перебивали друг друга, отчаянно жестикулируя. Тарахтели как заведённые: «траля-ля-ля». У Сергея от этой чехарды возгласов и движений закружилась голова. Он стал бледен, как покойник, – заметили приятели и чуть со смеху не лопнули, а Трескачёву захотелось спрятаться под диваном. Накрыть там поплывшую голову подушкой, попробовав спастись от карусели, в которую превратилась прокуренная комната. Не в силах это долее выдерживать Сергей поспешил покинуть квартиру, пока карусель не превратилась в центрифугу.
Наспех одевшись и невнятно попрощавшись, выскочил на лестничную площадку. Спускаясь со второго этажа, он тщательно застёгивал на куртке молнию и три пуговицы. Мысленно, как опытный штурман, продумывая в это время в деталях, чуть ли не по шагам, весь свой путь до дома. Когда Трескачёв вышел на морозную улицу, расчёты были завершены. И вывод однозначен – где-то на полпути необходима передышка. А не то возможен перегрев и сбой в системе навигации. Будут потом патологоанатомы ковыряться в чёрном ящике…
Остановка была намечена у давнего знакомого. Когда Сергей увидел его светящееся окно на последнем, пятом этаже, оно показалось ему маяком, сообщающим, что спасительный берег близко. Подъём по лестнице был утомительным. Трескачёв шёл, словно против движения эскалатора. И, когда он поднимался на один этаж, у него складывалось впечатление, что там, наверху, вырастал другой. И что он так и не достигнет всё время отдаляющейся вершины. Но Сергей добрался. И был просто счастлив видеть дверь, обшитую красным дерматином. Он протянул руку к кнопке звонка и обратил внимание на тёмный глазок. А может, он с улицы окна перепутал? Кто их разберёт, после такого-то вечера…
«Дзи-и-инь!» – Трескачёв нажал кнопку.
«Ну же, ну…» – прислушивался Сергей и – о, святые угодники и не святые не угодники тоже – о! За дверью послышались шаги, и через секунду глазок загорелся тёплой жёлтой точкой.
Они о чём-то поговорили, сидя на кухне. И Трескачёв, то ли от общения с вменяемым человеком, то ли от чая почувствовал себя гораздо лучше. Но всё же он догадывался – это обманчивое ощущение. Сергей был словно пловец в неспокойном океане: сейчас он поднялся на гребень волны, а в следующее мгновение его вновь швырнёт вниз. И, стараясь держаться на этом пике как можно дольше, Трескачёв, попрощавшись, поспешил домой.
Пока Сергей делал передышку, погода несколько ухудшилась – поднялся ветер. Он дребезжал уличными фонарями, к свету которых так привыкает население севера в полярную ночь, когда продолжительность дня равна фотовспышке. Люди перестают обращать на этот свет какое бы то ни было внимание. Фонари, как нечто естественное, природное, само собой разумеющееся без всякого пафоса светят людям, копошащимся внизу, под ними, словно кроты – без дневного света. Трескачёв едва увернулся от летящей ему в лицо скомканной газеты. Та, отчаянно шурша, пролетела мимо (подумать только – здесь даже лист скомканной бумаги в отчаянье… Пропащий город!).
Вот и мусорные баки, похожие на изуродованные трупы неких фантомов, выпотрошенных маньяком-ветром, с раскиданными вокруг внутренностями. Убитые контейнеры терзали собаки-падальщики, необязательно бездомные, роющиеся тут в любое время суток вместе с такими же, не всегда бездомными, но более запуганными, облезлыми людьми. Сергей наконец подошёл к дому, где снимал квартиру. Ах, дом, милый дом! Как гласят поговорки, он – крепость; в нём лучше, чем в гостях; и, в конце концов, он был действительно с краю. Дальше – только заснеженные сопки, по которым в то время могли бродить разве что голодные зайцы да озябшие росомахи.
Сергей открыл скрипучую дверь подъезда, и этот скрип слышался ему триумфальным маршем победителю, вернувшемуся из тяжёлого и дальнего похода. Только вместо фанфар были несмазанные петли и ржавая пружина. Но за этой помпезностью последовал предупредительный выстрел захлопнувшейся за спиной двери. Тут же подъезд объяла тьма – лампочек не было. Трескачёв почувствовал – ему больше не удержаться на гребне волны, и он, отыскав ногой, где начинаются ступеньки, поспешил к своей съёмной квартире, благо, находящейся на первом этаже, на ходу доставая ключи. Привычным поворотом открыл замок.
Быстрей, быстрей, пока его действительно не швырнуло вниз, подмяв под себя невидимой волной. Сергей распахнул дверь и шмыгнул в погружённую во мрак квартиру. Он скорее перескочил, чем переступил порог, и…
…И провалился! Его накрыло ощущение нереальности. Сергей ничего не видел, и сама темнота закружилась у него перед глазами. А в нос ударил зловонный тухлый запах. Он оглянулся в сторону лестничной площадки и различил в призрачном свете улицы, проникающем через окно пролётом выше, контуры ступенек и перила. Трескачёв смотрел на них с неестественно низкой точки, словно темнота вновь сделала его малышом. Сергей снова посмотрел во мрак квартиры, и ему стало по-настоящему страшно. Должно быть, невидимая волна накрыла его так сильно, что он начал сходить с ума. Сергей бессознательно попытался попятиться прочь, но тут же упёрся во что-то задом. И только сейчас понял, что и руки его тоже упираются во что-то! Трескачёв провёл ими перед собой и неожиданно определил, что это – доски пола. Он каким-то образом провалился в подвал! Чёрт, неужели в этих пятиэтажках такие неглубокие подвалы?.. Сразу под досками пола! И что это за вонь?
Воспалённая фантазия тут же явила скрюченные пальцы зомби, рвущиеся из подвальной могилы к его ногам. В животе у Трескачёва всё опустилось, а волосы на затылке буквально встали дыбом. Он выскочил из провала и истерично хлопнул ладонью по выключателю на стене. Прихожая наполнилась светом. Пол у самой входной двери был разобран.
После Сергей узнал, что, пока его несколько дней не было, под коридором прорвало трубу с горячей водой. Да так, что пар в подъезде стоял душной завесой. Коммунальщики разыскали хозяйку, сдававшую квартиру Трескачёву, и заменили трубу, тянущуюся от прихожей до туалета, где вокруг уходящих вверх трубопроводов заодно раздолбили бетонный пол – прямо возле унитаза.
Увидев оставленное ему безобразие, Сергей, впрочем, облегчённо вздохнул: в туалете зомби не оказалось. Но откуда так прёт мертвечиной? Не разуваясь, он прошёл на кухню, клацнув по выключателю и тут. Вонь, вроде как, усилилась. Трескачёв открыл холодильник и его чуть не вырвало. Тут же захлопнув дверцу, он выбежал отдышаться на лестничную площадку.
Чёрт! Это мясо. Перед отъездом, опасаясь прокутить все деньги, Сергей купил великолепной свинины и говядины. Чтоб после гулянки на бульонных кубиках до получки не сидеть. Затарил морозилку и подключил к сети обретший смысл холодильник. После сразу и уехал. В автобусе, правда, кольнула тревога: на кухне две вместе расположенные розетки, и из одной иногда вилка выскакивает. Но Трескачёв отогнал опасение прочь. Ведь он слышал, как холодильник заработал. Сразу не выскочила, так почему выскочит позже? И потом – может, он воткнул вилку в правильную розетку?..
Оказалось – в неправильную.
Вместо того чтобы упасть на тахту и уставиться в телик, отходя от дел грешных, Сергею пришлось сгребать тухлятину в пакет и тащить её на помойку. А затем, проветривая квартиру, отмывать холодильник.
– Почему я не деньги отмываю? – вздыхал Трескачёв, выжимая тряпку.
Управившись с неприятной вознёй, Сергей-таки, погасив свет, завалился на тахту перед бубнящим телевизором. И тогда пришли крысы.
Из подвала. Через туалет, совмещённый с ванной, крысы пробирались… нет, свободно проходили через дыру в стене вокруг труб. На кухню. А двери в ту кухню не было. Так что проход оказался открыт. С недельку. Потому как коммунальщики не спешили заделывать дыры. Оно ж не горит! Точнее – не парит.
Трескачёв был вежлив, потом зол, а, когда рабочие не пришли и в пятницу, и пришлось ждать ещё два выходных дня – взбешён! Ведь как было: начальница шарашкиной конторы, глядя на Трескачёва добрейшими глазами, заверяла, что сегодня же, во второй половине дня придут рабочие и заделают дыры. Наступает вечер, но кроме соседа, стрелявшего сигаретку, в дверь никто не звонит.
А ночью Сергей просыпается от ощущения чужого присутствия. И не сразу различает в темноте притаившуюся на стуле у самой постели крысу. Она сгорбилась возле тикающего будильника. Ночной кошмар, когда забываешь о том, что ты взрослый. Когда осознание материального мира ещё вытеснено колдовством сна, где возможно ВСЁ. Древние страхи далёких предков. Костёр угас, и в пещеру прокрался голодный хищник. Выбрался, и наверняка не один, из подземного логова. Через дыру возле унитаза.
«Уроды!» – вспомнил о работягах Сергей.
И, всё ещё холодеющий от страха, но уже в ярости выхватил из-под головы подушку и швырнул её в серогорбого пришельца. Мерзко пискнув, крыса успела соскочить на пол. Подушка сшибла будильник, опрокинув заодно и стул. Трескачёв вскочил на ноги, хлопнув по выключателю на стене. Больше этой ночью он не спал.
А утром пошёл на работу и весь день зевал так, что один коллега, заглянув ему в рот, позавидовал:
– Такой хлеборезкой булку бы нарезать.
На следующий день Сергей опять отпросился с работы. И все повторилось. И добрейшие глаза начальницы, и даже сосед – единственный, позвонивший в дверь. И крысы, начинающие шуршать по квартире, чуть наступает тишина.
Дыру в коридоре Трескачёв просто заложил половыми досками обратно, а вот с пробоиной в туалете ничего поделать не мог. Плотно заложить её в тесном пространстве меж унитазом и стеной, с учетом уходящих вверх двух труб, неожиданно оказалось задачей невыполнимой. Крысам было достаточно даже малейшей щелочки. Такая же беда вышла и с дырой в стене на кухню. Так что просто изолировать пришельцев в туалете не удалось.
Не пришли коммунальщики и в пятницу… Сергею пришлось жить с крысами все выходные. Благо квартира была двухкомнатной, и Трескачёв, вроде как заключив сепаратный мир, закрывался на ночь в маленькой комнатке, оставляя большую территорию во власти агрессора. Засыпая, он слышал, как крысы бегали у самой двери и даже начинали грызть её. Тогда Сергей напоминал им, что он не какой-то беззащитный хомячок. Он, мать их так, венец природы из семейства людей! И кричал матерно, стуча кулаком в стену. Трескачёв толком так не спал. А когда ему всё ж удавалось забыться…
Вот он вламывается в коммунальную шарашку с молотком и разносит там всё вдребезги. Конторская шушера, спасаясь, выскакивает в окна. У двери чёрного хода в панике возникает визжащая, давящая друг друга пробка из человеческих тел.
– А-А-А-А!!! – яростно кричит Сергей и ударом молотка прошибает дыру в стене.
– Ви-и-и-и-и!!! – жалко визжат коммунальщики, безнадёжно трамбуясь в пробке.
Трескачёв – практически Терминатор, крушащий полицейское управление. Возникшие в руках шестиствольные пулемёты изрыгают огонь и разносят в клочья визжащую пробку, делая из дверного проёма дыру под габариты грузовика. Сергей убирает пальцы с курков, и в оглушительной тишине звенят о пол последние гильзы. Пороховой дым плывёт над изрешечёнными трупами. На окровавленные тела, кружась, планируют сбитые пулями со столов бумаги. Это оставленные без внимания заявления. Они ложатся на трупы и пропитываются кровью офисного планктона. Один из них ранен. Некогда белоснежная рубашка вся в красных пятнах. Он, хрипя, ползёт через труппы к обрушенной стене.
– Я вернусь, – с терминаторским акцентом говорит Сергей, и ударом ноги срывает с петель дверь в уцелевший кабинет. Вроде как, он пуст, но Трескачёва не проведёшь. Он нутром чует! Сергей тактично стучит в дверцу шкафа ножом бензопилы, вкрадчиво спрашивая:
– Кто-кто в теремочке живёт?
Тишина. Тогда Трескачёв заводит пилу, и та с пронзительным рёвом как по маслу расчленяет дверцы на обрубки. А когда мотор затихает, Сергей слышит, как стучат со страху зубы у пожелтевшего от опилок, спрятавшегося в шкафу работяги. Трескачёв видит его впервые, но точно знает: этот тип не хочет заделывать дыру в его полу. И именно он её проломал.
– ПОВИНЕН. Виновен. Приговорен к смерти, – заключает Сергей.
– Нет! – взвизгнул работяга.
– Да, – Трескачёв стоял на своём.
– Нет!
– Ах, так ты пререкаться!
– Возьми всё, что у меня есть, – пролепетал работяга и достал из-под фуфайки чекушку.
– Этого слишком мало, – сказал Сергей, забирая пузырёк.
– Я ещё сбегаю!
– На чём? – усмехнулся Трескачёв и завёл бензопилу.
Выйдя на улицу, он пошёл по дорожке, скрипящей снегом. Остановившись у расстрелянной им стены, прикурил сигарету и кинул обгоревшую спичку на крошево кирпича. Из пролома, хрипя, выполз раненый планктон.
– Извини, земеля, погорячился, – сказал, присаживаясь на корточки Сергей. И, достав из кармана куртки чекушку, сорвал пробку и протянул её раненому.
Тот, сделав пару глотков, крякнул от удовольствия, утёр рот, и сказал:
– С кем не бывает.
Затем, сев на битый кирпич, попросил сигарету.
В понедельник утром Сергей вновь пошёл к коммунальщикам и закатил скандал. Женщина с добродушным взглядом в очередной раз заговорила о второй половине дня, и Трескачёва буквально бес попутал. Он вышел из шарашкиной конторы на мороз, хлопнув дверью. На свежем воздухе Сергей начал успокаиваться, а, придя домой, с удивлением и даже волнением обнаружил, что не помнит: чего конкретно там орал. Помнил, как смахнул со стола женщины с добродушным взглядом какие-то бумаги, а те, разлетевшись, веером попадали на пол. Помнил лысого мужичонку, которого чуть не сшиб с ног, выйдя из кабинета. Вроде, Сергей прокричал ему: «Изничтожу!» Или только кажется, что прокричал, а на самом деле сдержался?.. В общем, воспоминания были, как о плохом и плохо запомнившемся сне.
А во второй половине дня раздался звонок. Естественно, это был сосед. Облик трагичен, и отказать в сигарете – всё равно, что добить раненного товарища.
– Пошёл в жопу, – скорбно вздохнул Сергей.
И тут за спиной соседа появились два мужика. Работяги! Постарше – тот, что в шкафу от бензопилы прятался. А подмастерье – раненый офисный планктон. Трескачёв был рад видеть их живыми и здоровыми. Сосед получил несколько сигарет, а коммунальщики принялись заделывать дыры в полу.
Почему он их сам не заделал? Ведь можно было найти несколько гвоздей для пола в коридоре и купить цемента, чем терпеть крыс. Может быть… Но в те времена практически везде задерживали зарплату. Занять было не у кого. А у Сергея просто-напросто не было денег… И вообще – какого чёрта!! Если все это коммунальщики должны сделать сами, просто обязаны!
2Сергей надел рубаху и, натягивая спортивные штаны, подумал: «Есть ли у коммунальщиков профессиональный праздник? В такой день и мне не грех выпить».
Трескачёв пошёл на кухню и включил электрический чайник. Хорошо всё ж иметь свой дом. Эту квартиру он снимал, но вот согласился, неделю назад, купить ее у хозяйки за две зарплаты. Городок закрытый, с работой неважно, до Мурманска далековато, вот люди и уезжают. Кто продаёт квартиры, кто муниципалитету сдаёт. Тут появилось достаточно пустующих, законсервированных домов. Так что и цена на квартиры была смехотворна.
Сергей, прикурив сигарету, посмотрел в окно с высоты своего восьмого этажа на залитую солнцем, но всё ещё спящую улицу. Хотя, какая там спящая! Пусть уже и не ночные часы, а самые ранние, когда праведникам вставать ещё рано, а не праведников, по идее, как раз должно укачать от дел грешных, но ведь солнце-лето! И пусть сегодня не выходные. Если сейчас пройтись по улице, она не покажется такой уж сонной. Из какого-нибудь раскрытого окна послышится музыка; а из-за дома, где трава, кусты, деревья и камни, донесётся пение нетрезвого хора. И на лавочке, о чём-то споря или наоборот – смеясь в полном согласии, будут сидеть молодые люди с пивными бутылками. Уберегут от заблуждения о всеобщем празднике матерные крики из-за угла и тип, спасающийся бегством; возможно – от собутыльников.
Так что спящей улица только казалась. Вон, вдалеке штурмом берёт горку, в которую круто пошла дорога, одинокий путник. Хоть и сказано: дорогу осилит идущий, в данном случае это не факт. Да и не совсем он идущий, скорее – мотыляющийся-спотыкающийся. Вот, когда уж полгоры осилено, человек обо что-то запинается: может, о камень, а может, о собственную ногу, и падает на асфальт. Хорошо руки не в карманах были – Сергей видел, как мужик ими взмахнул, а то ведь так и вдребезги можно расшибиться. Упав, путник затих. Дух переводит иль уснул?
В этот момент, как предвестник беды, перед самым окном Сергея пролетел баклан со свисающим из клюва, мотыляющимся в потоках воздуха – почти как только что мужик – коротким шнурком.
«Не к добру», – решил Сергей. Но увидел, как мужик поднялся на четвереньки и, когда Трескачёв уже подумал, что тот таким образом и двинется дальше, путник вернул себя хоть и в безусловно шаткое, но всё ж более достойное, вертикальное положение.
Какова цель этого нелёгкого и даже опасного перехода? Завтра путник и сам о ней не вспомнит. Останутся лишь логические догадки: шёл домой; за деньгами; продолжить. Это могут быть три разные цели, а могут оказаться и составляющими одной. Пьяный – он как Бог, его пути неисповедимы.
Сергей потушил сигарету о дно пепельницы, и в это время щёлкнул кнопкой вскипевший чайник. Трескачёв собрался в ванну умыться и вдруг, глянув в окно, неожиданно увидел там, на пике горки, осиленной идущим, милицейский «уазик». Из него выскочил милиционер и произвёл задержание уж готового перевалить на ту сторону горки путника.
Через минуту «уазик» увозил так упорно стремившегося – домой; за деньгами; продолжить – бога в противоположную сторону от его неисповедимой цели. Всё ж баклан действительно оказался предвестником беды. Сергей вспомнил свисающий из клюва шнурок и вдруг понял, что это был крысиный хвост.
«Может, это не ветер его мотылял, а сама крыса была ещё жива? Ф у, гадость, какая!» Видел он подобное в Мурманске, на остановке у «Семёновского». Собака изрыгнула что-то живое под ноги влюблённой парочке на скамейке. «Вспомнил пол раздолбанный – вот и чудится. Впрочем, что пол, с милицией тоже весёлый случай имелся…»
Дело было года за три до провала в подвал. Опять-таки, когда Трескачёв снял квартиру. В тот раз в Мурманске. Решил тогда Сергей отметить это дело с друзьями, коих набралось не мало. Не тьма конечно, тьмущая, но дым коромыслом; но общение скучкованно по два-три человека; но кто-то перебрался на кухню, и ванна занята.