Лунатики

– Чего уставился?

– Не понял. – Валентин кашлянул. Так грубо Евгений с ним ни когда не разговаривал.

– А я не понимаю, что ты не понимаешь! – разозлился Квинт. – Мать натерпелась в жизни от сынули. Пыталась усовестить его, вернуть на путь истинный. А тот шлялся по тюрьмам и колониям, в промежутках «гудел» с братвой. Естественно, мама сильно переживала. И в тот день, вполне вероятно, они вновь поцапались. Или вспомнились старушке старые обиды. Она огрела сына топором по черепу, а после ужаснулась. Что в таком случае делает наш человек? Лезет в петлю, как правило. Неужели в твоей практике такого не случалось?

Квинт смотрел на Шаврова блестящими глазами. На лбу московского следователя выступили капли пота. Несмотря на попытки оставаться спокойным, он очень волновался.

– У меня так – сплошь и рядом! Хрестоматийное событие. Сценарий заезжен, как лифт. У терпеливой женщины летят тормоза, и она становится неуправляемой. Припоминает извергу сразу все обиды. Сынок ведь так и не изъявил желания встать на путь исправления. Проще говорят, наотрез отказался «завязать». Верно?

– Да, скорее всего. Но, ты понимаешь, не такая она…

– В том-то и дело, что тихие богомолки – самые жуткие преступницы. Ведь годами подавляемая злость никуда не уходит. Она копится и, наконец, взрывает человека изнутри, заставляя его изощряться в жестокостях. Будь у них частые скандалы, пар спускался бы. А так бабушка припасла все претензии, чтобы решить их зараз. И не рассчитала силы. Разумеется, увидев разрубленную голову родного сына, бабушка крепко раскаялась. Она тут же вынесла себе приговор, и привела его в исполнение. И такие случаи – не редкость. Два месяца назад знакомый следователь выезжал на схожие происшествия по три раза в неделю. Везде – забитые мамочки, алкаши, отмотавшие не один срок. Орудия убийства: у кого – тяпка для капусты, у кого – бутылка, у кого – нож. По двенадцать ран на теле – норма. А до этого очередная старушка выбрала для дела чугунный утюг. От головы сына вообще ничего не осталось. И все случаи – в новостройках почему-то. Наверное, там культурный уровень ниже.

Квинт потушил сигарету и подумал, что пора идти купаться. Он любил плавать, когда в воде отражались звёзды, а тишина комаром звенела в ушах.

– Конечно, я могу ошибаться. Если следователь хочет знать моё мнение, то оно именно такое. У него могут быть другие соображения. Вот и всё, что тут можно сказать. Валентин, отдыхай, пока есть такая возможность. Хватит жевать эту жвачку…

– Верно, сейчас родственники запросто друг друга мочат. Нервные все стали, – согласился Шавров. – На каждый чих не наздравствуешься. Родные папаши девчонок трахают, не говоря уже об отчимах. Каждое застолье может кончиться «красивым дубарём», то есть расчленёнкой. От родных, близких, любимых ждут ножа в сердце. Устанешь тут…

– Валюш, иди в дом, – тихо сказал Евгений. – Там картошка сварена, рыбка пожарена. Надо будет – разогреешь. А я побарахтаюсь немного. Кстати, похоронили их, мать с сыном?

– Нет пока, да и хоронить некому. У бабки сестра есть, так она за границей, на Украине, осталась. Приехать не может – денег нет, ноги отказали. Сама – вдова бездетная. И больше – никого. Или за казённый счёт придётся, или Юркины дружки помогут. Он в «общак» платил исправно. Скорее всего, так оно и будет.

– Они все – шулера?

Квинт опасливо тронул ногой холодную воду. Май есть май, даже здесь, на юге.

– В основном, да. Много среди них и гуляк – «гусаров». Сам Кисельчук по бабам свистел, когда был моложе. Из катрана* домой без белки* не возвращался. Но не женился, как у настоящих блатных положено. Мать давно уже перестала для него что-либо значить. Правда, передачи ему носила в изолятор, ездила в лагеря, пока сил хватало и денег…

Шавров зевнул в кулак, с хрустом потянулся. Он тоже прикидывал, не искупаться ли перед сном.

– Кроме шулеров, были карманники. Два звездохвата* числились в его приятелях. Так что, думаю, снимут с нас похоронные заботы… Всё-таки странно, что старуха на такое решилась. Вряд ли Кисельчук именно сейчас мог её чем-то удивить. Но с кем не бывает? Женчик, погружаешься?

Квинт к этому времени успел зайти в воду по колено.

– Погружаюсь. А ты иди, ешь. Зря я, что ли, старался? Там, на кухне, под полотенцем. Две кастрюльки.

– Ладно, иду. Смотри, не утони. – И Валентин проворно собрал одежду с лежака.

– Твоими молитвами, – махнул рукой Евгений и быстро поплыл по зеркальной, тихой воде.

Спустя неделю Евгений Квинт горько пожалел о том, что подробнее не узнал у Валентина, как и что произошло в семействе Кисельчуков. Каким человеком была мать-убийца? Как они жили с сыном в последнее время? И что там, у Шаврова, за свидетель, который может многое рассказать, а потому усиленно охраняется? Как удалось зафиксировать сам момент убийства? Почему тогда он не остановил старуху, дал ей покончить с собой? Наверное, был заинтересован в её молчании.

В тот вечер, нежась в прохладной солёной воде, Квинт продолжал думать над этим делом. Если всё было так, как сказал Шавров, наиболее правдоподобная версия высказана. Если же тот свидетель – лицо заинтересованное, и помог бабушке умереть, тогда картина другая. Может быть, и вешалась-то, испытывая давление с его стороны? А потом он бросился в милицию, сообщил, что в Янтарном на вилле – два трупа.

Тогда, получается. Квинт направил следствие по ложному пути. У него нет всей информации, а без неё работать очень трудно. Да это и не Валькина забота. Пусть они там, в Ростове, сами репу чешут. А нам бы со своими дубарями разобраться. Чего доброго, опять отзовут из отпуска. И точно – как в воду глядел…

Перевернувшись на спину, Квинт покачивался на волнах. Он видел ночное небо, невообразимо далёкие звёзды. Смотрел вверх жадно, облизывая губы, словно хотел запомнить в подробностях этот нетронутый покой, сонную тишину, вытянувшиеся вверх тополя за Валькиной дачей. Ту самую осыпающуюся тропку, что вела к дому от залива. Не верил он в долгое счастье, в уютный покой.

Представлял, как Валька включил свет на кухне, вымыл руки, достал из ящика стола нож и вилку. Потом открыл кастрюльки, вывернул их содержимое на тарелку и сел ужинать. Евгению есть не хотелось. Он жалел, что не может провести здесь всю ночь. Придётся возвращаться в духоту спальни, распахивать окно настежь и укладываться поверх одеяла. Опять придётся до утра ворочаться, вспоминая все эти трупы, мысленно листая папки с делами. И что людям не живётся, когда мир так прекрасен?…

Квинт не ошибся в своих предположениях. Через день из Москвы в Таганрог привёл факс – на имя подполковника Шаврова, для следователя Квинта. В первом послании суть дела Гусевых была изложена очень скупо. Но Евгений Михайлович вспылил не на шутку. Что они в Москве, белены объелись?! Ладно, в Таганроге народ неискушённый, а уж там-то…

То убийство уголовника-сына старухой матерью преподносят, как невиданное и неслыханное преступление. Теперь вот бабка прикончила внука-предпринимателя. Здесь сюжет интереснее. Во-первых, ей это попросту невыгодно. Во-вторых, она заявляет, что процесс убийства видела во сне. А утром оказалось, что внук действительно зарезан.

Приснилось ли что-то подобное перед убийством гражданке Кисельчук, никто никогда не узнает. Разве что медиума можно привлечь, но показания старушки с того света суд не учтёт. Жуя ранний помидор, выращенный женой Шаврова в собственной теплице, Квинт вспоминал вечер у моря. Надо было, конечно, прислушаться к Валькиным словам. Но кабы знать, где упасть… Всех слушать – череп треснет.

А вот теперь, когда нужно сравнить две эти истории, имевшие место под Москвой и под Ростовом, Вальки рядом нет. Он убыл на две недели в Краснодар. А вернуться может и позже – так считает жена Анна. Чёрт побери, Краснодар не так уж далеко, но всё равно съездить туда не получится. Лучше позвонить другу уже из Москвы и попросить поднять дело Кисельчуков. А потом прислать материалы с оказией или с курьером. Никакой открытый текст здесь не пойдёт.

Может быть, Валентин и сам вырвется в Москву. Он у Квинтов жил подолгу – когда надоедала общага. И потом, когда Валька вернулся к себе в Таганрог, никогда не отговаривались дороговизной билетов, нехваткой времени. Всегда встречались, если случалось прибавление в семействе. Бывало, что и отпуска проводили вместе. Тогда у Валентина ещё не было этой самой дачи – она только строилась.

Конечно, кредит Вальке придётся отдавать с процентами. А Евгений помочь ему ничем не может – денег и так в обрез. Одни Маринкины репетиторы в копеечку вылетают. Да ещё и взятку нужно давать, иначе срежут на вступительных экзаменах за милую душу, и ничего потом не докажешь. Валька, правда, и не набивался. Уверял, что выкрутится сам, и Анькины родители помогут. Они торгуют на базаре – черешней, абрикосами и персиками.

Кроме того, Валентин собирался загонять свою «восьмёрку», мотоцикл тестя и ещё кучу всякого добра. Семья мечтала о коттедже много лет, и ради достижения цели была готова на любые жертвы. Все разговоры Шавровы вели преимущественно на одну тему: о доме, саде, семенах и удобрениях.

В аэропорту Евгений провожали Анна и Валентин Шавров-младший. Глава семьи накануне позвонил из Краснодара. Он сокрушался, извинялся, но никак не мог отложить мероприятия по задержанию сбытчиков фальшивых долларов. Спасаясь от преследования, они совершили в Таганроге убийство, а вот теперь их заметили в Краснодаре.

Естественно, Евгений не стал напоминать другу про Кисельчуков. Рядом стояли Анна со старшим сыном, да и Краснодаре Валька мог быть не один. Анна обещала передать мужу, чтобы тот, по прибытии, немедленно позвонил Евгению домой. А до тех пор надо вспомнить всё, что говорил Валентин на пляже и сопоставить данные с делом Гусевых.

Итак, московская трагедия произошла в ночь на тринадцатое мая, ростовская – вечером четырнадцатого. В одном случае убийца осталась в живых, в другом – совершила суицид. По своей инициативе или нет, неизвестно. Допустим, что по своей. Если шулера Кисельчука, который всю жизнь трепал матери нервы, было за что убить, то молодого человека Гусева, напротив, нужно было беречь, как зеницу ока. Конечно, его мог прикончить киллер, как это заведено у подобной публики. Но чтобы любящая бабушка?…

Она сразу созналась в содеянном. Уверяет, что не принимала ни алкоголь, ни наркотики. А вот лекарства пила – в тех дозах, что назначил врач. Она постоянно просит объяснить, возможно ли такое в принципе. То и дело просит консультации у психиатра. Каждому новому человеку докладывает всё, в деталях. А потом требовательно смотрит в глаза, умоляя раскрыть эту тайну.

Честно говорит, что жить без внука не будет. Выберет себе самую страшную смерть, как только представится возможность. Тюремного заключения она боится лишь потому, что в неволе труднее будет осуществить задуманное. А уж в психушке и вовсе руки не наложишь. Там ведь нет дверей, и за больными всё время следят. На окнах решётки, смирительные рубашки, мучения после уколов. Но Вера Фёдоровна готова и на это. Жить для неё сейчас куда труднее, чем умереть. Она готова принять любое наказание, но сначала хочет узнать свой диагноз, находясь в здравом уме и твёрдой памяти. То же самое желал узнать и Евгений Квинт.

В аэропорту следователя должна ждать машина. По желанию, его могли отвезти или домой, или в Управление. Квинт чаще выбирал второе. Вот и сейчас он не мог дождаться, когда самолёт сядет, и можно будет получить багаж. Прямо с дорожной сумкой он отправится на службу и попросит привести Веру Фёдоровну Гусеву. Евгению не терпелось познакомиться с этой странной женщиной.

Выйдет ли у них полноценный разговор? Или всё сведётся к коротким вопросам-ответам? Совместимость следователя и подследственного невероятно важна. Квинт всегда ставил её на первое место. Если всё будет хорошо, женщина расскажет намного больше, чем могла бы. Нужно к ней внимательнее присмотреться, потому что дело-то может обстоять совсем иначе.

Гусева ведь и наврать способна с три короба. Внука убила сознательно, но не по своей воле. Запугали её, например, или как-то иначе заинтересовали. И велели всё валить на старческий маразм. Правда, на семьдесят первом году жизни рановато впадать в слабоумие. Всякое, конечно, бывает. Может случиться и так, что парня убил кто-то другой, а бабка взяла вину на себя. До встречи с ней судить трудно. Конечно, за деньги она этого делать не будет. А вот если захочет кого-то спасти…

У Веры Гусевой есть сын Александр – отец покойного Сергея. Во втором браке имеет двух дочерей. Может быть, оттуда ноги растут? Раз парень не женат, его имущество наследуют родители. И бабушка решила порадеть своему сыночку… Тьфу, зарапортовался совсем! Да и болтовня соседок над ухом мешает. Надо прекратить думать о Гусевой вплоть до встречи.

А пока заняться другими делами. Обязательно позвонить жене Татьяне – мол, долетел благополучно, но сразу еду на службу. Анне телеграмму послать, чтобы не беспокоилась. Родители на даче. Они не знают, что Евгений сейчас в воздухе. Вот и славно, а то бы за них сердце болело.

Уже видно, что и в Москве жарко, как на юге. Столица сейчас похожа на курортный город – белые дома, пыльные тополя, холмистые, прогретые солнцем пустыри – желтые от одуванчиков. Квинт помассировал пальцами веки, взглянул на табличку «Не курить». Потом на другую – «Пристегните ремни». Глаза щипало от пота, и Евгений пожалел, что уже не может вымыть лицо в туалете. Лайнер шёл на посадку. Через полминуты шасси коснулось бетонки. Следователь Квинт вернулся в Москву. Он понимал, что главные трудности ожидают его именно здесь.

* * *

Убийца сидит перед ним. Блёкло-голубые глаза, морщины на бледном лице, как пенки на молоке. Бескровные губы, прилизанные седые волосы. В ушах – маленькие сапфировые серёжки, но камни оправлены качественным золотом. На Гусевой глухое чёрное платье. Несмотря на жару, ей холодно. Сухие худые ноги – в эластичных чулках. Обута задержанная в старомодные туфли без шнурков – их всё равно отобрали бы.

Веру Фёдоровну шатало, как былинку под ветром. Она с утра ничего не ела, или почти ничего. Но не потому, что объявила голодовку – просто не могла проглотить ни крошки. Сейчас она с изумлением разглядывала полного брюнета в легкомысленной бобочке. Окна кабинета были забраны шторами салатового цвета. Мелкий, покрытый лаком, паркет, бутылочного цвета палас, солидный двухтумбовый стол – всё это внушало Гусевой невольное уважение.

Кроме того, слева от Квинта, на специальном столике, стоял компьютер. Чуть подальше бесшумно работал маленький холодильник. На подоконнике Вера Фёдоровна заметила кофеварку. Тут же были шкафы со скоросшивателями, в углу – сейф «Айко». Дела Гусевой Квинт ещё не читал – решил ознакомиться вечером. Пока мчался из аэропорта на серебристом «Вольво-850», успел вздремнуть.

Сказались бессонная ночь, перелёт, мысли б уголовных делах, об усталой, почти помешанной дочери Маринке. Она подошла к телефону, еле ворочая языком, и обещала передать матери, что отец вернулся в Москву. Ладно, что родители за городом. Им даже этот, майский зной не в радость. Оба гипертоники, и Евгению то же самое грозит. Особенно если он будет так же много работать, курить по две пачки в день и злоупотреблять крепким кофе.

Да, всё это понимал Квинт. Но в то же время знал, что кофе для него – как бензин для автомобиля. Лиши его возможности эксплуатировать кофеварку – и ни одного важного дела не будет раскрыто. А для непростого разговора с Верой Фёдоровной нужно много, очень много энергии. Надо бы и задержанной чего-нибудь предложить – например, чаю.

Пусть почувствует, что не врагом, не преступницей её здесь считают, а просто невинной жертвой таинственных обстоятельств. Да, она ведь недавно пострадала в ДТП, повредила голову Тем более, имеет право на ошибки. Наверное, попал внук в паскудную историю, и бабушку потащил за собой. Молодой совсем мальчишка. Какой из него коммерческий директор? Вот и нахимичил…

– Вера Фёдоровну, вам кофе или чай? – предложил Евгений.

Гусева вздрогнула, испуганно глядя на него. Значит, в таком тоне здесь со старушкой не разговаривали. Но на то и держат в штате такого специалиста, как Квинт. Базовое образование у него медицинское. Он несколько лет работал психиатром, причём на Канатчиковой даче. Наверное, потому и вызвали его из отпуска. Поверили Гусевой, что она была не в себе в момент в убийства. И решили показать доктору Квинту – под видом допроса.

– У меня есть «Нестле»? Как, будете?

– Что вы! – Гусева слабо отмахнулась. – Меня тошнит. Меня всё время тошнит. Я и воду с трудом глотаю. В чём меня только уже не винили…

– Я не стану вас ни в чём винить, – пообещал Квинт.

За водой он успел сходить раньше, чем доставили задержанную, и кофе уже заварил. Сейчас нужно сделать первый глоток, чтобы прояснилось в голове.

– Я вам пакетик ягодного чая «Липтон» заварю. С чем хотите – с малиной или со смородиной?

– Я не буду. Мне никак…

Гусева закрыла лицо руками и заплакала, отворачиваясь от следователя. Но тот не стал её утешать, а дал облегчить душу. Там он ждал, попивая кофе, когда приступ тоски пройдёт. Вере сделал смородинового чаю. Оказывается, малиновых пакетиков не осталось. Пока он был в отпуске, в шкаф лазали коллеги. Но Евгений не сердился, потому что мог в любой момент перехватить у ребят и кофе, и заварку, и сигарету.

Он расстелил на сервировочном столике скатерть в клетку. Поставил перед Гусевой чашку в бледно-розовых бутонах вместе с таким же блюдцем. Получилось очень красиво, потому что и сахарница принадлежала к тому же сервизу. Для себя он завёл французскую кружку из термостойкого стекла после того, как несколько чашек лопнули от жара.

Вторая такая же кружка была у Антона Ронина. Квинту нравились их вечерние встречи именно в этом кабинете. Бывало, что он приходил к Антону. Они любили беседовать, расслабленно посасывая сигареты т потягивая огненный кофе из кружек. После того, как у одного или другого удачно разрешалась очередная проблема, можно было поделиться с другом.

Не мешало бы и сейчас к Антону забежать, да всё некогда. По приезде, правда, позвонил полковнику Ронину. Незнакомый мужской голос ответил, что тот на операции, и сегодня вряд ли будет. Что ж, того и следовало ожидать. Тошка есть Тошка – ни минуты без дела не посидит. Боится форму потерять и стать паркетным офицером. Вполне мог бы вместо себя зама отправить, так нет – сам командует, на месте.

– Раз не поеду, другой, а там и навыки пропадут, – объяснял Ронин Квинту. – При моей врождённой склонности к комфорту тем более нельзя давать себе поблажек…

Ронин и не давал. В любую погоду, включая морозные зимние утра, позже шести не вставал. Зарядка его продолжалась два часа. Нужно было тренировать все группы мышц. Далее следовала пробежка. Шапку Антон вообще никогда не надевал, а спортивный костюм использовал вместе шубы. А так – всё время бегал с голым торсом. Дошло до того, что он вознамерился превратить Квинта во вспомогательное средство для тренировок.

Полковник панически боялся отрастить живот, и потому подвергал свой брюшной пресс колоссальным нагрузкам. Ему ведь почти сорок семь. Как ни крути, а организм стареет. Но Ронин ещё не навоевался с бандитами, а потому часто просил Квинта послужить грузом для мышц живота. Если не прыгать, то хотя бы топтаться на нём. Веса дочери Генриетты уже не хватает для полноценных занятий. А жена Маргарита категорически отказывается калечить любимого человека.

Евгений, правда, сомневался, что невысокая, хоть и пухленькая женщина сможет искалечить Тошку. Но в нём-то – сто двадцать кило, и это – не шутки. Лучше не рисковать.

Ладно, сегодня не смогли встретиться. Потом выберем часок-другой, обсудим наши дела. Пусть формально Квинт не имел права ставить полковника в известность, но, тем не менее, частенько делал это. Он прекрасно знал, что дальше Ронина информация не пойдёт.

Ага, бабушка перестала рыдать. Теперь с ней будет легче общаться. Квинт достал из чашки размокший пакетик, втянул ноздрями пряный аромат, поставил чашку на блюдце и подал Вере Фёдоровне.

– Итак, ещё раз предлагаю чайку. От него тошнота пройдёт.

– Спасибо. – На этот раз Гусева от угощения не отказалась.

Евгений пожалел, что у него нет конфет или печенья. Сам он сладости не любил, но держал на всякий случай – для таких вот допросов. Это помогало залезть человеку в душу, вытянуть из него сокровенное.

– Благодарю вас, – громче произнесла Вера Фёдоровна.

Теперь Евгений заметил, что её волосы были когда-то оттенены шампунем «Ирида» и уложены на бигуди.

– Не за что. – Квинт сел за свой стол, отпил кофе.

Когда он взглянул на Веру, то увидел, что она жадно пьёт из чашки ещё горячий чай, даже не дует на него. Значит, мучилась от жажды – на такой-то жаре. Нет, не похоже на театр, на истерию. Все эти десять дней старушка хотела пить, но не могла. Такой симптом бывает при нервном потрясении. Но раз сейчас она смогла разом выпить всю чашку, дело сдвинулось с мёртвой точки. Психотерапия Квинта начла действовать.

– Вера Фёдоровна, может быть, ещё? Добавочки?

Квинт поспешно допил кофе и всецело занялся задержанной. Гусева кинула, облизывая губы. Евгений Михайлович быстро вскипятил ещё один чайник «Тефаль», отыскал второй, и последний пакетик с чаем – на сей раз лимонным. Гусева снова набросилась на чашку с такой жадностью, словно все дни, начиная с тринадцатого мая, блуждала по пустыне.

– Вера Фёдоровна, я знаю, что случилось в вашем доме, – начал Квинт, наклонившись к Гусевой.

Та встрепенулась, сжала ручку чашки костлявыми пальцами. Воспалённые, уже сухие глаза с надеждой смотрели на Квинта. Глаза следователя напоминали виноград «Изабелла», мокрый после дождя.

– Я хочу вам верить. И вы мне верьте, ладно? Итак, вы утверждаете, что всё произошло во сне?

Квинт заметил, что Гусеву опять затрясло, но не стал акцентировать на этом внимания. Так можно, за уговорами и чаепитиями, весь день потерять. До вечера нужно закончить с Верой Фёдоровной, а за завтра пригласить её сына – отца погибшего Сергея. Или до, или после, как уж получится по времени, следует выслушать Елену Панову – мать покойного. А потом дать разрешение на захоронение трупа – без права кремации.

Впрочем, всем экспертам и так ясно – единственный, роковой удар ножом нанесла именно Вера Фёдоровна. Вчера, как узнал Квинт, прошёл следственный эксперимент. Он получился скомканным, ненужным, безрезультатным. Гусева помнила всё только по сну, и не уставала подчёркивать это.

Ссылаться на сон следствие не могло. Квинт понимал, что, если сейчас пойти по десятому кругу и начать рассказывать сказку про белого бычка, след преступников остынет. В том, что бабушка была лишь орудием в чьих-то руках, Евгений уже не сомневался.

– Мне интересно, каким был в жизни Серёжа, – тихо сказал Квинт.

Гусева не поверила своим ушам – столько неподдельного сожаления было в голосе беседующего с ней следователя. Он назвал внука не гражданином Гусевым, даже не Сергеем, а Серёжей! Больше ей ничего не было нужно – только вот такое тёплое, живое участие.

– Вы ведь вырастили его, я знаю.

Вера Фёдоровна мгновенно забыла о том, где находится, что произошло с ней и с внуком. Теперь она не боялась будущего, а вся ушла в прошлое. Говорила, говорила без остановки, и рябь морщин оживляла ещё совсем недавно маскообразное лицо. Блестели ровные вставные зубы, а глаза вдруг стали голубыми. Бабушка с внуком были очень похожи – Квинт это заметил. До того времени, как поседела, Вера Фёдоровна, вероятно, была пепельной блондинкой.

Квинт постоянно кивал, слушая. У него даже заболела шея. Пот тёк по лицу, но он не решался достал платок и промокнуть лоб. Гусева могла сбиться, замкнуться, оборвать нить беседы.

Едкие струйки ползли по щекам Квинта. Он включил кондиционер. Вера Фёдоровна уже не дрожала от холода. Маленькие, изящные пуговки, пришитые попарно, блестели на её платье – под неглубоким каре. Бабушка говорила о внуке взахлёб, очень подробно, и прекрасные её глаза то и дело наливались слезами.

Квинт понимал, чувствовал кожей, что Гусева так до конца и не верит в то, что случилось на мансарде. Повествуя о Сергее, она не забывала ни единой мелочи. Внук носил дорогие часы, ручку «Паркер», сотовый телефон, обувь марки «Монарх». Обожал Бориса Гребенщикова и Джима Моррисона. Часто слушал из записи – особенно перед гибелью. Кроме того, недавно убили его подругу – Галину Васильевну Коробейникову.

В общих чертах, Вера Фёдоровна обрисовала проблемы внука. Квинт слушал очень внимательно, но пока ничего записывал. Можно свериться с предыдущими протоколами – главное сейчас не это. Хорошо, что пока никто не знает о возвращении Квинта из отпуска. Но радоваться рано – через час всё станет известно. Весть разнесётся по этажам. Немедленно загудят оба телефона, а в двери кабинета примутся стучать – кто тихо, кто громко.