Лунатики

– Мы уже опоздали на отпевание Галины Коробейниковой. Может быть, успеем ещё на погребение…

Дмитрий смотрел на белые облака, за зелёное кружево сада. Непонятно, почему шеф послал бабку сказать об этом. Мог бы и сам выйти на балкон, позвонить.

– Вера Фёдоровна, хозяин точно решил не ехать? А то потом, боюсь, передумает, и мы поссоримся.

– Он не передумает, Дмитрий. И никогда уже не выйдет…

Гусева увидела, как лицо водителя залила мертвенная бледность. Он догадался, что случилась трагедия. Но подробностей никогда, кроме Веры Фёдоровны, ещё не знал.

– Никогда?… – Водитель сжал кулаки. – Что с ним?!

– Он умер, Димочка. – Вера Фёдоровна скрестила руки на груди.

Она всё для себя решила, и теперь была спокойна. Дмитрий же, наоборот, чуть не выразился по-матерному. Его словно молнией сразило – солнечным утром, при ясном небе. Да, водитель знал о неприятностях Гусева. Но никак не мог предположить, что всё случится на охраняемом участке, в надёжном доме, ночью. Естественную кончину Сергея водитель в расчёт не брал. Но почему бабка смеётся, в самом деле? Действительно, спятила, что ли?…

– Его убили?

Дмитрий почувствовал, что ладони его стали мокрыми от пота, а ремень больно врезался в тело. Остальная обслуга, в том числе и охранники, тоже вышла на лужайку перед домом. Собаки лаяли в вольере, потом принялись рычать. У соседей начала «выть» машина – «Ниссан-Патроль». Но всем собравшимся казалось, что над посёлком висит вязкая, кладбищенская тишина. И каждый думал: «Кого винить? Не меня ли?»

– Его убили? – повторил Дмитрий и увидел, что Гусева кивнула. – Каким образом? Застрелили?

– Нет, его убили ножом. – Вера Фёдоровна закрыла лицо руками.

– Кто? – Дмитрий почувствовался, что у него перехватило горло. – Можно взглянуть?

– Не можно, а нужно! – вступил в разговор стриженый верзила по имени Павел. Серёжа представлял его бабушке как начальника охраны.

– Я его убила.

Гусева отвела ладони от лица и увидела застывшие лица людей, стоявших под окном. Она усмехнулась и внезапно стала прежней Верой Фёдоровной – деловой, собранной, властной.

– Я убила Сергея в бессознательном состоянии. Я больна, должно быть, но не вам в этом разбираться, Павел. Немедленно вызывайте милицию…

Никто не шевельнулся. Казалось, что люди превратились в каменные статуи. То, что он услышали, никак не могло быть правдой.

– Нет, подождите минут десять, – отменила своё распоряжение Гусева. – Вдруг они очень быстро приедут, а я должна привести себя в порядок. И ещё, Дима, – обратилась старушка к водителю, который ей нравился больше других, – позвоните родителям Серёжи, моему сыну и бывшей невестке. Постарайтесь утешить их. Но только после того, как Серёжу увезут в морг, а меня – в тюрьму. Чем бы ни закончилось дело, мне будет трудно говорить с ними…

Какая-то птичка свиристела над самой головой и сбивала с мысли. Вера Фёдоровна досадливо поморщилась.

– В особенности с сыном… Но, надеюсь, Господь избавит меня хотя бы от этой пытки. В память моего внука позвоните, Димочка!

* * *

Квинту сильно напекло голову перед посадкой в самолёт. Теперь его тошнило и мотало из стороны в сторону. Хотелось стащить с себя не только полотняную куртку, но и яркую рубашку с геометрическим рисунком. К сожалению, правила поведения на борту авиалайнера не позволяли так вести себя приличному человеку – следователю, юристу первого класса, да и просто мужчине, разменявшему пятый десяток.

Евгений Михайлович аккуратно зачесал поредевшие, глянцево-чёрные волосы на плешь, пристегнулся ремнём. Первые полчаса после взлёта из ростовского аэропорта он отдыхал, с интересом малыша разглядывая в иллюминатор остающуюся внизу землю. Потом следить за набором высоты наскучило, и Квинт откинулся на спинку кресла.

Про себя он отметил, что чехол на подголовнике не очень-то чистый. Но, возможно, он просто придирался к мелочам, потому что был зол. Да и кому бы понравилось прерывать долгожданный отпуск ровно посередине? Ведь четыре года пахал, как проклятый, и довольствовался одними обещаниями начальства. Наконец, в этом году, улетел в Ростов – тридцатого апреля. Но через две недели пришлось снова ехать в аэропорт – по вязкой, серой, отвратительной жаре.

Неужели не нашлось другого следователя для дела Гусевых? Как повышать по службе и начислять премии – тут он один из многих. А как заниматься сложным, необычным делом – сразу же оказывается один. Тогда и платить надо соответственно, и по карьерной лестнице двигать впереди остальных. А так и подголовник грязным кажется, и боржоми – слишком тёплым, да ещё без газа.

Квинт вернул стюардессе стаканчик, буркнул что-то непонятное. Потом он спрятал тёмные очки в футляр, и достал другие для чтения. Щёлкнул замками кейса, аккуратно извлёк замшевую папку. Открыл её и достал скользкую бумагу, сложенную вчетверо. Это и был тот факс, из-за которого пришлось покинуть милый берег Азовского моря. Содержание факса заставило материалиста Квинта поверить в то, что чертовщина на свете существует.

Всё, как всегда – фиолетовое небо за иллюминатором. Снизу – сахарные горы облаков. Гул турбин, негромкие разговоры попутчиков сзади и справа. И почему-то сжимается сердце – как в детстве, когда слушал страшные сказки. Квинт ещё раз перечитал текст, вдумываясь в каждое слово. Потом, оставив очки на крупном, блестящим от пота носу, он попытался представить себе действующих лиц трагедии, разыгравшейся в подмосковном посёлке. Прежде всего, нужно было втиснуть происшедшее в рамки строгой логики.

Итак, Гусев Сергей Александрович, 5 ноября 1972 года рождения, москвич. Выходит, ему не исполнилось и двадцати трёх лет. Казалось бы, обычная история, от которой уже скулы сводит. Ёжику понятно, как всё было в натуре. Падёж молодых самонадеянных коммерсантов превысил мыслимые и немыслимые нормы. Впору объявлять общенациональный траур.

И всё – по глупости. Желторотые юнцы, им нужно, самое меньшее, ещё лет пятнадцать ума и опыта набираться. А они замахиваются на серьёзные дела с такой лёгкостью, будто в войнушку играют. Погибший Сергей Гусев явно из той же команды «яппи»-неудачников. Да и чего ждать, если школу он окончил на одни тройки? Но поступил в престижный ВУЗ – явно по протекции родственников. Бабушка очень хотела вывести внука в люди.

Вера Фёдоровна Гусева, судя по всему, была дамой жёсткой и честолюбивой. Она вырастила Сергея сама, забрав от родителей. А несколько дней назад убила его ударом ножа в горло. Уверяет, что сделала это во сне или в забытьи, не отдавая себе отчёта в совершаемых действиях. Сразу же появилась версия о сомнамбулизме. Но через некоторое время выяснилось, что этим недугом Гусева никогда не страдала.

В соответствующих диспансерах Вера Фёдоровна на учёте не состояла. По отзывам приятельниц и бывших коллег всю жизнь слыла на редкой уравновешенной и здравомыслящей особой. Никогда не обижала даже молоденьких девчонок-практиканток. Считалась самым справедливым арбитром в производственных и личных спорах сослуживцев. Одним своим присутствием она заставляла более нервных людей угомониться.

Образ Веры Фёдоровны у Квинта уже сформировался. Надо будет сразу же после прилёта с ней побеседовать. И времени не жалеть, сидеть хоть всю ночь. Каждое её слово – на вес золота. Ведь Гусева была не только убийцей своего внука, но и самым близким ему человеком. Лучше Веры Фёдоровны о Сергее и его проблемах всё равно никто не расскажет.

А вот родители погибшего Квинту, считай, и не нужны вовсе. Какой с них спрос, если мамаша своего первенца ко времени убийства не видела без малого пять лет? Правда, изредка названивала отпрыску, чтобы как-то исполнить родительский долг. А отец, сын Веры Фёдоровны, навещал Сергея в последний раз под Новый девяносто второй год. Всё-таки отец с сыном должны встречаться чаще, раз проживают в одном городе.

Впрочем, Александр Гусев и мать свою совсем забросил. А ведь она приняла на себя все тяготы воспитания его ребёнка! С пятилетнего возраста парень жил у бабушки. Родители навещали его только день рождения и под Новый год. А потом и вообще перестали заезжать, только звонили. Видите ли, очень заняты были – не до первенца им. Предки, однако…

Квинт спрятал папку в кейс, опять прикрыл глаза. Он несколько раз звонил в Москву, чтобы уточнить кое-какие подробности. Но, по мере поступления новых сведений, он всё больше терялся в догадках. Каждый новый шаг не приближал к цели, а отдалял от неё. Казалось, что играешь в конструктор «Лего», где детали просто не могут соединиться, потому что взяты из разных наборов.

Вера Гусева обожала внука – этот факт подтвердили абсолютно все, кто их знал. Сергей платил бабушке самой искренней привязанностью. Заботился о ней, опекал, тревожился, когда она хворала. Не жалел ни времени, ни денег, возил её по врачам, навещал в больницах.

Личный шофёр Сергея Гусева Дмитрий Груздев, а также начальник его охраны Павел Барабанов и прочая дачная обслуга дали практически одинаковые показания. Старуха сообщила им о смерти внука, весело смеясь. Тут, понятно, истерика. Недолго и с ума сойти. Такое Квинт видел не впервые. И не то главное, что хохотала, даже что убила – кого сейчас этим удивишь?

Интересно другое. Для чего Вере Фёдоровне потребовалось, чтобы внука не стало? Кроме неё, этого не мог сделать никто. Сама призналась, да и экспертиза подтвердила её слова. Теперь бабушка в изоляторе, внук в морге, а следователь Квинт – в самолёте, на пути в Москву. Итак, классический вопрос римского права – корму выгодно? И ещё – почему бабуля прикончила внука ножом? Ведь могла бы отравить, к примеру. Имела такую возможность – сама ему готовила.

Это если убийство было умышленным. И поводом послужила корысть. А если поверить словам Гусевой? Ладно, пусть сама расскажет, как всё было. Тогда и проанализируем степень её искренности. Отличные отзывы приятельниц, лестные характеристики с работы – не в счёт. Помнится, маньяки-убийцы Чикатило и Михасевич слыли прямо-таки душками. У нас скорее припишут зверство просто неприветливому человеку, погружённому в себя. А за коммуникабельного убийцу встанут грудью.

Да как же! Не может быть – это ошибка! Он такой добрый, такой отзывчивый, здоровается всегда. Не единожды приходилось Квинту слушать такие доводы в пользу чьей-либо невиновности. Он выучил эти перлы наизусть: добрый, душевный, советом поможет, последнюю рубашку отдаст, накормит и напоит. Шли в ход воспоминания о совместных походах в баню, за грибами, поездках на рыбалку.

Да разве всё это помешает в один не прекрасный день убить человека и расчленить его труп? Бывает, что и без всякой выгоды, а просто с целью удовлетворения извращённых сексуальных потребностей. А сколько было жутких убийств по пьянке, по злобе, из ревности?

И всё же странно, что Гусева расправилась с внуком демонстративно – как психопатка или алкоголичка. Ведь такие волевые, собственные дамы, если и решаются на преступление, проделывают это после всестороннего анализа, обязательно трезвые. И никогда не станут хохотать, высунувшись в окно. Наоборот, лучше разыграют горе, станут кататься по полу и грызть ножки стульев.

Или бабушка решила соригинальничать? Мол, никто так не поступает, а она поступит. «Включила дурку»*, чтобы меньше получить? И такой вариант исключать нельзя. Надо как следует проверить Гусеву, попробовать в душу к ней заглянуть. До сих пор у Квинта такой приём срабатывал. И сейчас, понадеемся, дело выгорит.

Пока известно одно – никаких конфликтов между бабкой и внуком не было. Материальных претензий родственники двух к другу не имели. По крайней мере, никто об этом не знал – ни близкие, ни сотрудники. Совершенно благополучная семья – ни тебе вызовов милиции, ни судебных тяжб.

Квинт достал огромный носовой платок, снял очки, тщательно вытер лицо. Стюардесса – милая, стройная шатенка – опять разносила напитки. Женщины, сидевшие рядом с Квинтом, взяли себе по порции лимонада. Вспомнив о выдохшемся боржоми, он тоже выбрал лимонад. И не пожалел. Напиток оказался кисло-сладкий, холодный, газированный. Пузырьки так и закололи язык. Теперь Евгений Михайлович широко улыбнулся любезной девушке.

Хоть вентиляция и тянет, от жары мозги киснут. На чём остановился? Ах, да! Первым делом – свидание с задержанной. Та после безудержного веселья впала в депрессию. У неё психологический шок. Как будто, лишившись свободы, бывший главбух Гусева наконец-то поняла, что натворила…

Квинт, рано утром переговоров со своим замом Панкратовым, который до его возвращения вёл дело Гусевой, узнал некоторые детали. Вера Фёдоровна отвечает на вопросы, не замыкается в себе. Особенно охотно общается с врачами и милиционерами, с работниками прокуратуры. Хочет понять, что же с ней произошло той ночью. Отлично – Квинт тоже этого хочет. Вот и поработаем вместе. Одна голова – хорошо. А две, как известно, лучше.

Только одно странно. При амбулаторной экспертизе Гусева признана вменяемой. Никаких отклонений никогда не имела. Конечно, её ждёт стационарная экспертиза в институте Сербского, но это потом. Если вывод врачей подтвердится, с бабушкой придётся разговаривать строже. Не может нормальный человек убить другого, да ещё родного внука, без всяких на то причин. Да ещё незаметно для себя самого!

История, конечно, не новая в практике Квинта. Да и у приятелей-сокурсников такое случалось. Даже на побережье Таганрогского залива, откуда Квинт сейчас и возвращался, закадычный друг не дал ему отдохнуть. Он работал в местном уголовном розыске, а ранее вместе с Евгением кончал юрфак Московского университета. На службе и узнал подробности преступления, совершённого близ Ростова. Оно взбудоражило не только посёлок, где всё произошло; городская общественность тоже гудела, как пчелиный улей.

Неожиданно для себя Квинт, вновь любуясь бескрайней равниной облаков внизу, провёл параллель между этими двумя происшествиями. В Ростове убийцей также оказалась старушка, причём десятью годами старше Гусевой. Ей было восемьдесят. И не внука она зарубила топором, а своего родного сына. Что интересно – все вытаращили глаза семь на восемь. От тихой, безответной, к тому же сильно верующей бабули никто такого зверства не ждал.

Конечно, сынок её сидел четыре раза, но мать всё терпела, прощала, оправдывала. Только вот эту бабушку уже никогда и никому не доведётся допросить. Сразу же после совершения преступления она повесилась.

Квинт повернулся к проходу, скривил липкие от лимонада губы. Он заметил, что трясущегося дедушку снова ведут под руки в туалет. Зачем повезли его самолётом? Перепады давления больному ни к чему. Да ещё, чего доброго, какая-нибудь нестандартная ситуация, «болтанка», воздушная яма, турбулентная зона – и пиши пропало! Впрочем, не его это дело. Обе соседки теперь спали, приоткрыв рты. У той, что сидела в центре, по подбородку размазалась помада. От её синтетической кофты противно воняло потом.

Сегодня Квинт был особенно чувствителен к запахам. Не мешало бы и ему уйти в туалет. Но желанное место оказалось занято ветераном – это во-первых. Во-вторых, не хотелось пробираться между толстыми коленями попутчиц и спинками передних кресел. Он привык работать круглосуточно. Даже когда спал, случалось, находил ответы на интересующие вопросы.

Сейчас ему тоже вдруг захотелось вздремнуть. Евгений Михайлович деликатно прикрыл рот платком, от души зевнул. Действительно, раза два ему приснился преступник – и это оказалось правдой. Тогда он расследовал «глухари», на которые все махнули руками. Теперь же с этим всё ясно – убийца налицо. Но совершенно не понятен мотив. Конечно, и это может привидеться ночью, но всё-таки лучше узнать у самой Веры Фёдоровны.

Сейчас его занимал один вопрос – до конца ли искренна Гусева? Кроме того, насколько точен вывод психиатров о её вменяемости? Может быть, это было кратковременное помешательство? И вменяемость Гусевой ограничена? Такое тоже бывает, и нередко.

… Квинт обосновался под Азовом на даче приятеля. Ухитрился там прожить две недели – без забот и хлопот. Хозяин выстроил на берегу моря неплохой коттедж, а сам там почти не появлялся – работал в Таганроге. Евгений виделся с замотанным приятелем только урывками. А сам кайфовал в прекрасном местечке, на побережье, и чувствовал себя, как в раю.

Приятель жаловался, что получил участок слишком далеко от Таганрога. Но никаких бытовых неудобств изнеженный москвич Квинт там не испытывал. Свет в доме был, кран на участке – тоже. Имелись даже душевая кабина и стиральная машина. Газ, правда, пока привозили в баллонах, но потом обещали провести.

Евгений Михайлович приноровился обслуживать сам себя. Жену он сюда взять не смог. Она осталась в Москве, с дочерью, оканчивающей школу. После, без перерыва, Марина собиралась вновь засесть за учебники и конспекты – для подготовки к экзаменам в университет. Татьяна не могла позволить себе нежиться на пляже, когда дочурка вкалывает в поте лица. Поначалу Евгений скучал без семьи. Но, поразмыслив, понял, что одиночество его обогащает. Кроме того, оно благотворно сказывается на здоровье, позволяет привести в порядок нервы.

Вдоволь наговорившись за те годы, что не был в отпуске, Квинт целыми днями молчал. Он валялся на берегу, купался в обжигающе-холодной воде. В мае редкие смельчаки решались открыть сезон. А вот Квинт рискнул, потому что вряд ли вскоре представится возможность, как следует поплавать в море.

Столица заготовила для следователя воз работы. Квинт знал себя и не сомневался – пока не перелопатит все папки, не поедет никуда. Разве что выберется в Подмосковье – на их старенькую дачу, где почти круглый год жили родители. Отец – из-за высокого давления, мать – по причине астмы. Да и не бросила бы она там мужа одного…

Друг любезный несколько раз приезжал на залив и выводил Евгения из блаженной нирваны, рассказывая о служебных проблемах. В частности, упомянул ту историю, которую неделю спустя Квинт вспоминал в самолёте. Удивительное сходство сюжетов, если можно так выразиться. Но вот действующие лица совсем другие. Поэтому вряд ли можно сравнивать обстоятельства двух преступлений. Да и города находятся далеко один от другого. Видимо, просто совпало…

Валентин Шавров, приятель Квинта, не мог даже на пляже валяться без бутылки пива. В тот вечер они, искупавшись, улеглись на параллельно стоящие топчаны. У них был целый ритуал наблюдения за солнцем, садящимся в море. Следом за этим на землю тотчас же падала чёрная бархатная южная ночь.

Потягивая пиво «Калинкинъ» и предвкушая завтрашнюю поездку на Песчаные острова, Квинт слушал друга и про себя досадовал. До чего же ему надоели эти убийства, задержания, допросы! Какое счастье видеть зеркальную воду залива, чаек на ней, ощущать тишину и покой. В саду белеет дом, и вечером, сквозь листву, уютно светятся его окошки.

Все бандиты исчезли с земли, будто сгинули. И ни один их пакостный поступок не осквернит весну. Квинту хотелось так думать, но Шавров никак не мог угомониться. Перевернувшись на живот, он долго вздыхал, хмыкал, укладывался поудобнее. Наконец, не выдержал.

– Жень, слышь, что было у нас! Вернее, в Ростове. Там есть посёлок Янтарный. Богатенькие буратины живут…

– Да не твоя же епархия! – Квинт хотел встать и уйти.

Он не любил сидеть рядом с сухощавым, мускулистым Шавровым. Самому с фигурой не повезло. С детства был толстый, и потом не похудел. Только весь зарос чёрным волосом, за что и получил прозвище Гризли. Теперь пузо снова стало пухнуть, как на дрожжах. Надо бы пива поменьше пить. Но вот на Вальку оно не действует совершенно. И на московского друга Антона Ронина – тоже. Тот – вообще красавец, как античный герой. Ест всё, что хочет, причём помногу. А фигура – картинка! Рядом с такими мужиками Квинту впору повеситься от собственного безобразия.

Евгений даже позаимствовал у Ронина привычку носить на шее золотую цепь, а на пальцах – кольца и перстни. В таком виде он стал похож на «авторитета» из какой-то южной республики. Шавров даже поддевал: «Гляди, в ментовку загребут! Ты – вылитый пахан в этом золоте!» Ничего удивительного. Мать – армянка, и сын пошёл в неё. Она тоже полная, с выпуклыми чёрными глазами и крупным носом. У матери с сыном даже взгляд похож – задумчивый и вместе с тем цепкий.

– Многостаночник ты, что ли, ещё и об областном центре думать? – ворчливо продолжал Квинт. – В Таганроге всю преступность побороли? Делать тебе нечего?

Квинт гнал мысли о папках, запертых в сейфе. И наблюдал, как небесные звёзды отражаются в море, словно светят из глубины.

– Брось! Давай поживём, как люди! Согласен? Или возражаешь?

– Я не настаиваю, чего там.

Шавров стряхнул пепел с кончика сигарету и разрыл босой пяткой песок. Порезался ракушкой, нецензурно выругался и измазал палец в крови.

– Но, понимаешь, случай невероятный! Самое главное, ни за что не похоже, хотя в Янтарном почти каждую ночь разборки. Посёлок этот в городскую черту входит…

Шавров сходил к воде, зачерпнул её в горсть, брызнул на ранку. От соли Валькина шевелюра склеилась в сосульки, висела над запавшими глазами. Он опять раздул огонёк сигареты.

Квинт понимал, что Шавров хочет поделиться какими-то догадками с профессионалом. Возможно, ему нужен совет. Вероятно, следователь, ведущий это дело, пребывает в сомнениях. Евгений просил приятеля никому о нём не рассказывать. А тот, видно, проболтался. Или просто сам хочет проконсультироваться – из интереса.

– Ладно, говори, ты же не отстанешь. Только самую суть. Потом я ещё раз окунусь – и спать. Устал очень.

– Отдыхаешь целыми днями – и устал. – Шавров сплюнул на палец и погасил сигарету.

Евгений тщетно пытался отучить его от этих, не очень эстетичных привычек ещё в университете. Сейчас тоже хотел сделать замечание, но передумал. Даже открыть рот было трудно. Отпускная лень сделала из хваткого следователя просто мирного стареющего мужика.

Валька Шавров, насквозь пропахший табаком, одеколоном и морем, сел на его лежак.

– Слушай, может, на свежую голову, поймёшь, в чём дело? Сперва мне тоже показалось – всё просто…

Квинт никак не мог понять, какого цвета у приятеля правки – красного или оранжевого. А его собственные, белые с лиловой полосой, совсем скрылись под складками жира.

– Ты понимаешь, убитый, Юрий Иванович Кисельчук, родом из Липецка. Это – профессиональный шулер. Хотя первая судимость у него была за другое. От «кротом» был. Гастролировал в Москве и Ленинграде, «щипал»* в метро. Потом сменил амплуа – больше поманили картинки*…

– Сколько ему лет… было? – перебил Квинт.

Он жалел, что пошёл на поводу у Вальки. В то же время понимал, что друзьям надо помогать.

– «Полтинник» в январе отпраздновал. Сорок пятого года. – Шавров подёргал свой казацкий чуб. – Отец его в штрафной роте воевал. Так что гены порченые. Ничего другого от него никто и не ждал. Но ни отец Кисельчука, ни он сам к «мокрому» даже не подходили. С этим у воров и шулеров строго. Все ждали, что кончит он, как обычно, но пьяному делу…

– А он как кончил? – Квинт отчаянно боролся с дремотой.

– Старушка-мать топором зарубила! – Шавров ударил себя кулаком по колену. – Понимаешь ли, бабку эту многие знали. На базаре она одно время торговала. Ну, не может быть! Не может, Женька. Лопни мои глаза…

– Она где сейчас – под подпиской? В возрасте, наверное, раз сыну пятьдесят.

Ничего интересного в этой истории Квинт для себя не видел. И уже хотел сказать Валентину, чтобы тот шёл есть картошку с жареной рыбой. Специально к его приезду Евгений приготовил ужин, сверяя каждое своё действие с поваренной книгой. Всё, конечно, остыло. Но в такую жару и холодное сойдёт.

– В том-то и дело, что повесилась старуха. Так их и нашли. Юрий – у камина, с раскроенным черепом. А мать в ванной, на трубе…

– Точно известно, что зарубила она?

Тогда Евгений не подозревал, что через сутки на его имя придёт первый факс из Москвы. Там будет обрисована примерно такая же картина. Труп с ножом в горле, пожилая женщина. К счастью, живая, но помешавшаяся с горя.

– Может, кто-нибудь их обоих сделал?

– Да нет, имеется свидетель, что старуха Кисельчук сама сынка приголубила. Верить можно, такое не придумаешь. Да и эксперты подтвердили. Плохо, что допросить её нельзя…

Оба закурили, глядя на море, и минут пять молчали. Квинт думал, что ему и московской мокрухи хватает. Нечего отнимать хлеб у здешнего розыска. Но просто шугануть Вальку тоже нельзя. Кроме того, и натура требует дела. Московские дела в аккуратных папочках далеко, так можно подумать и над местными проблемами. Так всегда бывает, когда работаешь по призванию.

Шавров ждал ответа. Квинт пользовался у него непререкаемым авторитетом. Работа в Москве казалась Валентину сплошным фейерверком удачи. Евгений решил помочь другу, высказав свой взгляд на проблему. Шут знает, может, это чем-то поможет в работе по делу.

Допив последние капли пива из банки, Квинт искоса взглянул на Шаврова: