Седьмой Совершенный

– Как его зовут?

– Имени я не знаю, он называл себя рафиком[23], умер два дня назад.

– А кто ты?

– Меня зовут Имран.

– За что тебя посадили?

– Я убил мутаккабиля. Я родом из деревни Гадрут.

Человек переглянулся с дервишем. Тот кивнул.

– Проходи, – сказал Алим.

Следуя за хозяином, Имран прошел через сад. У дверей дома провожатый остановился и сказал:

– Ты опоздал. Входи и не мешай никому. Сядь, где найдешь место.

Имран согласно кивнул и открыл дверь.

У стены, завешенной белой тканью, стоял оратор, замолчавший при появлении нового человека. На Имрана зашикали, потянули за полы джубы.

– Садись, садись, – послышались голоса. Комната была полна людей. Имран опустился на пол и сел, скрестив ноги.

– Продолжай, просим тебя, – крикнул кто-то.

Человек, стоящий у стены, согласно кивнул, протянул руки к лампадам, стоящим слева и справа от него, сделал руками жесты, словно гладил их (его огромная тень за спиной повторила эти движения) и продолжил:

– …Рассказывают также, что посланник Аллаха – да благословит его Аллах и да приветствует – сказал: «Пользуйтесь индийским алоэ, в нем – семь лекарств». Он также сказал: «Лучшее благовоние – мускус». Он умащал себя алоэ, в которое добавлял камфару. Уважаемые горожане, обращаю ваше внимание на то, что идеальным соотношением частей в благовонии он назвал число семь.

Запомните это число. А вот что сказал Ибн Хишама со слов Вахб Кайсана, которому рассказал Убейд: «Посланник Аллаха проводил в уединении целый месяц каждый год и кормил приходивших к нему бедняков. А когда заканчивалось это месячное уединение, первое, что он делал, выйдя из своего уединения, – приходил к Каабе[24] и совершал обход ее семь раз, прежде чем войти в свой дом».

А теперь хочу напомнить вам, что на небе имеется семь планет: Мы знаем семь различных металлов, а именно: золото, серебро, железо, медь, олово, свинец и ртуть… Наконец, в неделе всего семь дней, не шесть, не восемь, а семь… Все это говорит об исключительном значении числа семь. Вот имена пророков от сотворения мира – Адам, Нух, Ибрахим, Муса, Иса ибн Масих, Мухаммад и Исмаил[25] сын Джафара. Сколько их? Назовите число.

– Семь, семь, – вразнобой сказали несколько голосов.

– Теперь ответьте мне, ради Бога, сколько должно быть имамов?

– Семь, – дружно сказали из зала.

– Шестым имамом, как вы все знаете, был Джафар ас-Садик, да будет доволен им Аллах, значит после его смерти седьмым имамом стал его сын Исмаил. Так ли братья?

Гул одобрения был ему ответом. Но вдруг, чей-то одинокий, но звучный и уверенный голос спросил:

– Скажи, ради Аллаха, каким образом Исмаил, умерший в 145[26] году от неумеренного потребления вина, мог стать седьмым имамом, в то время как его отец Джафар ас-Садик умер в 148[27] году, то есть на три года позже своего сына. К тому же Джафар лишил Исмаила права наследования на имамат за непотребное поведение.

– Кажется, среди нас шпион, – угрожающе воскликнул оратор, – пусть встанет тот, кто это сказал!

В задних рядах поднялся человек в зеленой чалме и спокойно произнес в ответ:

– Я не шпион братья. Меня зовут ходжа Кахмас, я богослов и так же, как вы желаю познать истину. Пусть докладчик отвечает на наши вопросы не оскорблениями, а убедительными доводами.

– Верно! Правильно говорит, – послышались голоса, – пусть отвечает.

– Ну что же, я отвечу, – сказал оратор, – некоторые люди говорили, что Исмаил действительно умер. Другие говорили, что в действительности он не умер, но было объявлено о его смерти из боязни за него, дабы не замышляли убийство. Для этого утверждения имелись доказательства, в том числе следующие – его брат по матери Мухаммад, будучи еще маленьким, подошел к кровати, на которой лежал Исмаил, поднял покрывало, посмотрел на него и увидел, что тот открыл глаза. Он вернулся к своему отцу испуганный и сказал: «Мой брат жив, мой брат жив!». Отец его сказал: «Таково положение потомков посланника – мир ему – в будущей жизни». Другие люди донесли, что они видели в Басре Исмаила после его смерти, как он, проходя мимо паралитика, благословил его и тот исцелился по воле Аллаха всевышнего.

Вновь раздался голос ходжи Кахмаса:

– Говорили люди, что имам Джафар ас-Садик вел жизнь пассивную и праздную. У него был дом, имение. Он получал отчисления от доходов верующих и пенсию из фонда Хумс[28]. Он жил, окруженный многими одалисками из числа рабынь. Кроме того, однажды к имаму Джафару прибыл посланник от Абу-Муслима, возглавившего тех, кто поднялся на защиту истинной веры, с предложением встать во главе восстания. В письме было написано: «Я уже бросил клич и призвал народ к отвержению правительства Омейядов и к признанию покровительства семьи пророка. Если ты хотел этого, то больше тебе и желать нельзя». Но имам спокойно прочитал это письмо, сжег его на светильнике и попросил беднягу рассказать об этом Абу-Муслиму.

– Все не так, братья! – воскликнул оратор. – Имам вел аскетический образ жизни. Его презрение к деньгам достигало таких размеров, что он никогда не прикасался к ним руками. Путешествуя, он никогда не принимал угощение от хозяев. В отношении Абу-Муслима он сказал: «Ты не из моих людей, и сейчас не мое время».

Человек в зеленой чалме спросил:

– Как случилось, что имам Джафар предал Абу Хаттаба и тот погиб?

– Это ложь, – сказал оратор.

– Расскажи об этом, – послышались голоса.

– Среди приближенных Джафара ас-Садика в самом деле был некий Абу Хаттаб. Имам говорил о нем: «Я боюсь его всегда – стою ли я, сижу ли или лежу в постели». В то время выступить открыто против Аббасидов означало обречь себя на погибель. Но фанатика Абу Хаттаба не интересовали тонкости политики. В одном из споров он даже схватил имама за бороду, и окружающие с трудом смогли оттащить безумца. Абу Хаттаб объявил Джафара «Богом на земле».

Когда Джафар ас-Садик узнал о его ложном преувеличении в отношении его, он отрекся от него и проклял. И своим приверженцам приказал отречься от него. Он проявил в этом настойчивость и употребил все усилия в отречении от Абу Хаттаба и в проклятии его. Когда же он отмежевался от него, тот объявил свои притязания на имамат. Когда Иса ибн Муса, военачальник халифа Мансура узнал о его гнусном притязании, он убил его в солончаках Куфы.

– Друзья, – сказал ходжа Кахмас, обращаясь к собранию. – Пусть этот человек объяснит нам, почему он считает, что власть Аббасидов неправедна и вместо них должен править кто-то другой?

Оратор поднял руку и сказал:

– После смерти пророка Мухаммада имамом должен был быть признан Али, который приводился ему двоюродным братом, муж его дочери Фатимы. Но его не допустили к власти. Сменяющие друг друга имамы Омар, Осман и Абу-бекр были узурпаторами. После них род омейядов обеспечил себе власть убийством сына Али Хусейна и его, близких под Кербелой в 60 году. затем аббасиды сменили их у кормила власти. Но фактическое обладание властью не может уничтожить права имама Али и его жены Фатимы.

– Почему именно Али? – воскликнул ходжа Кахмас. – После смерти пророка избрали халифами наиболее достойных людей. А уж если говорить о праве наследования по родству, то Аббас, родной дядя пророка, ближе по крови, чем двоюродный брат Али.

Оратор поднял руку и сказал:

– Коран открыт для всех, но сокровенный смысл его Мухаммад утаил от недостойных сподвижников. Пророк оставил его своей семье, в которой он передается по наследству. Таким образом, законными наследниками являются Али и его потомки. Последним видимым имамом был Исмаил, затем были скрытые имамы, они передвигались по стране тайно, наступило время ас-сатра[29]. Пророк сказал: «Семья дома моего для вас подобна Ноеву ковчегу, кто плывет в нем – спасется, а кто не плывет в нем – утонет». Имам времени – один, все остальные имамы – ложные. Потому что наместник пророка должен назначаться по воле Аллаха, а не по воле общины.

Оратор замолчал, скрестив на груди руки.

– Как же мы узнаем волю Аллаха, – воскликнул ходжа Кахмас, – от кого?

Тут поднялся человек в белом берберском плаще, сидевший у стены. Это был уже известный нам Бахтияр.

– Во всяком случае, – сказал он, отвечая ходже Кахмасу, – волю Бога мы узнаем не от этого мошенника.

Говоря, он подошел к оратору и схватил его за ворот. Тот попытался вывернуться, но двое, сидевших в первом ряду, бросились к нему и схватили за руки. В зале поднялся шум, многие повскакивали с мест, но Бахтияр поднял руку и произнес:

– Всем оставаться на местах, дом окружен полицией. Я мухтасиб. Сохраняйте спокойствие, и никому не будет причинено вреда. Выходите в сад по одному. Этот смутьян и его сообщники арестованы. А вас всех сейчас отведут в полицию, разберутся и невиновных отпустят.

Люди в смятении стали выходить в сад, где им связывали руки и по двое вели в полицию. Имрана отправили вместе с оратором. Их вели двое конвойных, один – впереди, другой – сзади. Когда дорога завела их в тупик, идущий впереди выругался и сказал:

– Фарух, кажется, мы заблудились, пошли обратно. Подожди, – он наклонился и стал поправлять сандалии.

Проповедник толкнул Имрана в бок и еле слышно сказал:

– Возьми его на себя.

А сам повернулся и бросился на стоящего сзади стражника, который от неожиданности, пытаясь взмахнуть пикой, выронил ее. Выхватить топорик проповедник ему не дал, несколькими ударами он свалил конвоира на землю и бросился на помощь Имрану, который барахтался в пыли со вторым стражником. Еще один сильный удар, и полицейский остался на земле. Даи помог Имрану подняться, и побежал, увлекая попутчика за собой.

* * *

Они долго шли по узеньким переулкам. В ночном небе, подгоняемые ветром, неслись облака, в прорехах которых то и дело показывалась луна. Даи, видимо, хорошо знал город, так как шел уверенно и скоро. Имран едва поспевал за ним. Наконец, ведущий остановился у неприметной двери в стене и постучал условным стуком.

– Кто там? – спросили за дверью.

– Попутчики семерых просят пристанища, – отозвался проповедник. Дверь отворилась. Хозяин дома, держа в руках светильник, проводил их в комнату с двумя лежанками.

– Дай нам поесть, – попросил даи, – и вина дай.

Хозяин молча кивнул, вышел и через некоторое время вернулся с подносом в руках. Его сопровождала женщина. Она взмахнула белой скатертью, расстилая ее на полу. Хлеб, белый овечий сыр, вареное мясо и овощи, кувшин с вином, две чаши перекочевали с подноса на скатерть.

– Хорошо, – сказал даи.

Хозяева поклонились и направились к двери.

Даи остановил их вопросом:

– Как мы будем, есть в темноте?

Хозяин извинился и поставил на скатерть светильник – плошку, где в расплавленном масле плавал горящий фитилек. После этого они удалились.

– Как тебя зовут? – спросил проповедник.

– Имран.

– А меня Ибрахим. Ешь.

Он разлил вино по чашкам, разломил хлебную лепешку и произнес здравицу:

– За целость наших голов.

После этого выпил вино и принялся за еду.

– Ну что же ты? – спросил Ибрахим, заметив, что Имран не притрагивается к вину. – Пей.

– Пророк запретил вино, – нерешительно сказал Имран.

– Да, это верно, – легко согласился Ибрахим, – но он запретил его не всем.

– Как прикажешь тебя понимать? – возмутился Имран. – Час назад ты толковал об истинной вере. Что же получается, на людях ты говоришь одно, а сам делаешь другое?

– Во-первых, на проповеди я ни слова не сказал о вине. Но раз уж ты спросил, я отвечу. Тому, кто познал внутреннее, не обязательно соблюдать внешнее, я имею в виду законы шариата.

– Но что же получится, если все вообразят, что они познали внутреннее и перестанут соблюдать шариат.

– Не все это могут позволить, а только адепты, достигшие определенного положения. Я могу себе это позволить. Я – даи, я познал внутреннее.

– Я же не вхожу в число упомянутых тобой лиц, – заметил Имран.

– О тебе конечно же речь не идет, – снисходительно сказал Ибрахим, – но согласись, воспитанный человек не может позволить себе то, чего не может позволить сидящему рядом. Так что сделай мне одолжение, выпей вино. Иначе мы не поймем друг друга. Мозги собеседников должны находиться в одинаковой степени безумия или ума.

– Значит, все-таки вино вселяет безумие?

– Все зависит от его количества, у нас его совсем немного – всего один кувшин. Он подарит легкость нашим мыслям.

Имран поднял чашку и выпил вино.

– Вот так, – удовлетворенно сказал Ибрахим, – ты кажешься мне смышленым человеком. И раз уж судьба свела нас, расскажи свою историю.

– Я из селения Гадрут, – начал Имран, – я арендовал участок земли и выращивал на нем пшеницу. Мытарь все время увеличивал харадж. Я говорил ему, что не в состоянии платить такой налог, но он только посмеивался. В этом году он назвал мне сумму, которую можно было бы выручить, лишь продав весь мой урожай на корню. Я сказал, что если выплачу ему эту сумму, то мне нечем будет кормить жену с детьми. На это он мне ответил, что я могу прислать жену ему, он найдет, чем ее прокормить.

Имран замолчал, взял наполненную Ибрахимом чашку и выпил.

– Что же был дальше?

– Я проломил ему голову мотыгой.

– Вот как? Отчаянный ты малый, а с виду и не скажешь.

– Потм меня арестовали, я сидел в тюрьме и ждал приговора.

– Как же ты оказался на нашем собрании?

– Я сбежал сегодня из тюрьмы, когда узнал, что меня ждет смертная казнь. Со мной в камере сидел один из ваших даи. Он объяснил мне, как найти вас.

Он умер вчера.

– Как его звали?

– Не знаю. Он называл себя рафиком.

– Ты правильно сделал, что пришел к нам. Скажи мне чего ты хочешь от жизни?

– Немногого, всего навсего жить со своей женой и детьми, трудиться на своем поле, и платить справедливые налоги.

– Даи Абдаллах отменит некоранические налоги. Он восстановит порядок.

– Это он махди? – спросил Имран.

– Нет.

– А кто?

– Придет время, узнаешь. Ты мне нравишься, хочешь перейти в нашу веру? Я сделаю тебя мустаджибом[30].

– Не знаю, я привык пахать землю, собирать урожай. Я не такой умный, как ты.

– Это ничего, я тебя всему научу, и вместе со мной ты будешь обращать людей в нашу веру. Имей в виду, я оказываю тебе большое доверие. Согласен?

– Ну ладно, согласен.

– Тогда слушай, – каждая из степеней истинной веры обладает частицей духовной субстанции пророчества. По отношению к мировому разуму, к господину того мира, каждая ступень ахл-и-да’ват занимает определенное положение. Пророк получил весь свет знания, а члены исмаилитской иерархии – частицы его. Поэтому члены да’ват последовали за потомками пророка, и не последовали за чужими. Запомнил?

Имран покачал головой.

– Не запомнил, ну ничего, сегодня был тяжелый день. Давай спать.

Ибрахим допил вино и лег на одну из лежанок.

– Ложись и гаси свет, – сказал он.

Имран послушно задул светильник и лег на вторую лежанку. Через некоторое время Ибрахим спросил из темноты:

– Как тебе удалось бежать?

Имран притворился спящим, и Ибрахим вскоре сам заснул.

* * *

Беглецы покинули дом в полдень, в самую жару. По мнению, высказанному Ибрахимом, в это время бдительность полиции притуплялась, и можно было спокойно передвигаться по городу. Узкая улочка со сводами привела их в центральную часть города, где Ибрахиму нужно было встретиться с другим проповедником и получить инструкции. Когда Ибрахим остановился перед дворцом правителя города и уверенно постучал в ворота, Имран изумленно спросил:

– Ваш человек находится во дворце правителя?

– Наши люди находятся везде, – ответил Ибрахим, и, обратился к вышедшему охраннику: – О достопочтенный страж ворот, у правителя гостит врач, это мой хозяин. Он посылал меня за редкими снадобьями и мазями для правителя, позволь мне увидеться с ним и передать ему их.

– Я сейчас узнаю, – сказал стражник и исчез за воротами.

– Ты подожди меня здесь, – шепнул Ибрахим, – а если меня долго не будет, уходи, перед заходом солнца встретимся у северных ворот.

Появился стражник и впустил Ибрахима. Имран, оставшись один, огляделся. Он стоял на самом солнцепеке. На майдане перед дворцом, кроме него никого не было. Имран отошел немного в сторону и сел в тени, под дворцовой стеной.

«В горах сейчас прохладно, – думал он. Можно было раздеться и прыгнуть в ледяной ручей, который протекал рядом с горным селением, где жили его родственники. Именно туда он отправил семью, опасаясь кровной мести. Имран в который раз отогнал от себя мысль о бегстве, как недостойную мужчины. Он дал слово начальнику полиции. До него и раньше доходили слухи о новом учении. Говорили, что оно обещает справедливость на земле. Имран мало обращал на это внимание. Все говорят правильные слова, а когда доходит до дела, обещания превращаются в пустой звук. Всегда так было. Размышляя так, Имран пытался оправдать свое предстоящее предательство. Собственно, иного выбора у него не было. На одной чаше весов лежала его жизнь и, соответственно, благополучие семьи, на другой – бредовые рассуждения о каком-то махди, который якобы несет справедливость. В настоящий момент справедливость была в том, чтобы он остался жив и вернулся к детям. Ради своих детей Имран готов был сдать десять таких махди. Это была несокрушимая логика родителя и крестьянина. Дойдя до этих мыслей, Имран немного успокоил свою совесть. После того, как он разделил с исмаилитским даи кров и еду, ему было не по себе. Имран прислонился спиной к каменной стене (совсем, как в тюрьме) и, прикрыв веки, стал глядеть сквозь прозрачный знойный воздух, плавящийся над площадью, на всадника, сонно, словно в забытьи пересекающего пространство, открытое палящему солнцу. Где-то в стороне иногда слышался звон бубенцов, наверное, привязанный верблюд встряхивал головой, отгоняя слепней.

* * *

Ибрахим в сопровождении стражника прошел в ворота и очутился во внутреннем дворе, где его препоручили заботам хаджиба[31]. Они долго шли сквозь анфиладу внутренних помещений, затем в одном из залов поднялись по лестнице на второй этаж.

– Постой здесь, я доложу о тебе, – сказал хаджиб.

Оставшись один, Ибрахим огляделся. Он находился в зале, стены которого были украшены резными панно из cтука с изображениями пальм, виноградной лозы, лошадей, львов и газелей. У дверей с обеих сторон стояли два массивных изваяния львов. Подойдя поближе, Ибрахим потрогал их каменные морды.

Появился хаджиб и объявил, что в данный момент лекарь пользует правителя, и велел подождать его в отведенных ему покоях. Ибрахим кивнул и направился за хаджибом.

* * *

Выждав час Имран поднялся и отправился на рынок. Улицы города были пусты. Зной разогнал мусульман по домам, где они будут отдыхать до вечера, ибо в такую жару все равно ничего путного не сделаешь, а затем вновь займутся своими делами. Имран с завистью подумал, что сельский житель не может себе этого позволить, он трудится от зари до заката.

В лавке красильщика было прохладно. Ученики все также растирали краски, а сам мастер обслуживал покупателя.

– Еще дайте мне, – говорил покупатель, – по полмудда[32] ярь-медянки, ляпис-лазури, мышьяка[33] и свинцовых белил.

Когда покупатель, увешанный склянками, вышел из лавки, Бургин с уважением сказал, глядя ему вслед:

– Художник, всегда много покупает.

Затем он провел Имрана в комнату, завешанную пологом.

– Говори, – потребовал красильщик.

– У меня все получилось. Он ничего не заподозрил.

– Почему ты ушел?

– Я не ушел. Он во дворце правителя. Велел мне подождать.

– Во дворце правителя? – недоверчиво переспросил Бургин.

– Да, у него с кем-то встреча, а потом мы должны уйти из города. Поэтому я пришел, чтобы знали, что я не сбежал.

– Хорошо, я все передам. Отправляйся обратно.

Имран кивнул и покинул лавку.

* * *

Правитель лежал на софе, накрытый белой простыней, а сидящий рядом с ним человек средних лет в белой гилала[34] втирал мазь в закрытые веки правителя. У дверей стояли два нубийца с пиками в руках. Стоящие за спиной лекаря четверо телохранителей внимательно следили за этой процедурой. Катиб сидел, скрестив ноги, за низеньким столом, на котором стояла чернильница, лежали калам, бумажный свиток, матйана[35], стопка асахи[36] и отчаянно боролся со сном.

– Из чего делается эта мазь? – спросил правитель.

– Для получения этой мази нужно мелко растереть сушеную муху, смешать ее с сурьмой и добавить немного животного масла.

– Муха? – удивился правитель. – В ней должно быть много вреда?

– Сурьма забирает ее вред, – улыбнулся врач.

– Наверное ты прав, – согласился правитель, – после этих процедур, мне кажется, что я вижу лучше.

– Это так, потому что данная мазь уменьшает боли в глазах и увеличивает ясность зрения.

– Хорошо, – довольно сказал правитель.

Лекарь закончил процедуру и стал вытирать полотенцем руки.

– Теперь лежите так, не открывая глаз, пусть мазь впитается, – сказал он.

– На чем мы прервали нашу беседу? – задумчиво спросил правитель.

– Вы говорили о том, что хариджитское государство существует сто сорок шесть лет.

– Именно так, – согласился правитель, – исчисление ведется с 140[37] года.

– Странно, что Аббасиды терпят инакомыслие у себя под боком. – заметил лекарь.

– Они вынуждены это делать и должны помнить, что тяжесть восстания против Омейядов вынесли хариджиты, много нашей крови тогда пролилось. Они должны быть благодарны нам, именно мы заложили большую часть фундамента их власти. Впрочем, наше инакомыслие не выходит за пределы вопросов веры, хотя они считают наши взгляды ересью, а себя правоверными мусульманами. От шиитов нам приходится слышать упреки в том, что от наших рук погиб Али – племянник пророка. А как было ему не погибнуть, если он свернул с правильного пути, и предал своей нерешительностью людей, выступивших на его стороне в битве при Сиффине против Муавии[38], когда часть его соратников вынудила его прибегнуть к третейскому суду, хотя победа должна была достаться ему! Он назначил судьей Абу Мусу, с тем, чтобы он рассудил согласно Книге Аллаха всевышнего, на что хариджиты заявили, что судейство может, принадлежать, только Богу, не признали суда, и ушли от Али. В дальнейшем Али выступил против них и погиб в бою.

– Вы можете встать, – сказал лекарь.

Правитель открыл глаза, откинул простыню и сел на кушетку. Тут хаджиб сделал знак, по которому двое слуг подбежали и помогли правителю надеть черный кафтан с массивным воротом.

– Принесите розовой воды, – приказал правитель. Слуга бросился выполнять приказание и вскоре появился, держа в руках поднос, накрытый дабикийским[39] платком. Под платком оказался хрустальный кувшин, в котором была вода, с плавающими в ней кусочками льда. Правитель налил себе, сделал глоток и продолжал:

– Ты знаешь, Каддах, нас обвиняют во многих ересях. Вот одна из них – мол, мы проповедуем полное равенство мусульман. Но что в этом плохого?

– Еще бы, – отозвался Каддах, – ведь это касается имамата. Косвенным образом вы утверждаете, что имам может быть не из курайшитов[40].

– А мы не скрываем этого, мы считаем, что любой верующий, будь он хоть черным рабом может быть избран халифом и имамом, если он чист моралью и верой. Но его должно сместить, как только он сойдет с правильного пути, как Али, например, после битвы при Сиффине. Так же мы считаем, что вера недействительна без дел, мы не признаем степеней в вере. Кто совершил смертный грех, теряет право считаться верующим и должен быть уничтожен вместе с семьей.

– Но этого нет ни у иудеев, ни у христиан, – возразил Каддах, – а ведь у них достаточно сект.

– Ну, так что же? Я не постигаю логики твоих слов.

– Логика в том, что пророк Мухаммад, да будет доволен им Аллах, называл иудеев и христиан людьми писания и считал, что все три книги как то – Коран, Тора и Библия произошли от одной небесной книги, которую сотворил Господин всего сущего.

– Ты очень образованный человек, Каддах, – заметил правитель, – с тобой интересно вести беседу.

Лекарь приложил руки к груди и поклонился.

– А какие еще есть средства для лечения глаз? – спросил правитель.

– Самые разные, о повелитель; например если взять бирюзу, мелко растереть и посыпать ею глаза, то это уменьшит боль в них и увеличит ясность зрения. Также увеличивает ясность глаз и их блеск, пепел летучей мыши. Кроме того, при употреблении мяса ласточки, увеличивается зоркость глаз. А еще помогает при глазных болезнях и укрепляет зрение мелко истолченный лал или яхонт.

Правитель важно кивнул головой.

– А скажи, Каддах, какие ты еще болезни можешь врачевать?

– Повелитель, скажите, что вас беспокоит, и я отвечу, знаю ли я средство.

– Меня многое беспокоит, – ответил правитель, – ведь говорят, если после сорока лет ты проснулся и у тебя ничего не болит, значит, ты умер.