Исход (Заговор ушедших)

Чувство времени возвратилось, будто и не исчезало, пока он продолжая двигаться из душа в комнату, где нагревался утюг, и обратно в ванную – чтобы закончить с умыванием…

Наклонив голову над раковиной и слыша звуки фыркающего чайника, купленного еще в последнем году 20-го века, и с тех пора сопровождавшего его с самого первого дня приезда в Штуттгарт, он уже перебирал в памяти события последних двух недель, которые, как ему чудилось, были лишь предвестниками каких-то неведомых и основательных изменений в его жизни…

Причиной беспокойства стал, как он был убежден, разговор с коллегой на второй день отпуска, которому он позвонил рано утром, чтобы отойти после многочасового ночного скандала с женой. Еще за неделю до его отпуска шеф разослал всему отделу приглашение на день рождения к себе домой – так и стояло: «Семья Асбрандт приглашает сердечно в свой семейный дом на торжество» (шеф отличался крайней серьезностью по отношению к себе, хотя и не чуждался ироничности в разговорах с подчиненными).

В итоге он никуда не пошел, прислав сообщение, в котором не особо даже утрудившись найти извиняюшийся тон, просто информировал о своем отсутствии. Определенных планов на отпуск не было, хотя и оживала время от времени мечта посмотреть на Рим.

Вместо «Вечного города» к ним с женой вдруг приехала старшая дочь жены, жившая отдельно от них вот уже несколько лет в Дрездене. Неожиданной стала просьба привезти с собой друга, то ли занимавшегося с ней когда фитнессом, то ли просто очередного «бойфренда».

Ему не хотелось присутствия совсем уже постороннего человека, к тому же немца. Периодические визиты дочерей жены не оставляли ничего, кроме ощущения совершенно потерянного времени и сил души, отданных равнодушным, пустым людям.

Но в этот раз жена чуть ли не ежеминутно ныла об одиночестве брошенной девочки, возможности наконец-то побыть с людьми и как-то отвлечься от бессмысленного прозябания в Дрездене. Он пытался не слышать причитаний, перебивал разговорами на другие темы, но упорство жены не истощалось, и он, чтобы закончилось беспрерывное нытье, махнул на все рукой…

Оставалось всего десять минут до поезда, Ему толком не удалось позавтракать – лишь выпить кофе, но в нем распространилось давно задвинутое вглубь, и все-равно неодолимое чувство бесконечной дороги, уходящей к горизонту синеватых гор, какое всегда его охватывало перед тем, как шагнуть в неизвестность и уже не оглядываться…

Будто повинуясь этому разлившемуся в нем ощущению сменившегося мира вокруг, ноги несли его легко к станции и он не чувствовал к себе никакого волнения…

В поезде он сел по привычке на левой стороне, чтобы смотреть на отсвеченные розовым склоны Таунуса и закрывавшееся постепенно с удалением поезда от Франкфурта лесистые склоны бастиона Альткенига.

В Вайльдорфе к своему большому облегчению он не повстречал ни одного из коллег, что не вынуждало в который раз поддерживать ни к чему не обязывавшую его беседу, но крайне важную для коллеги, о политике и очередном «неправильном» поведении России.

Он пошел в этот раз самой дальней, не хоженой им еще, дороге в обход туннеля, к кромке платформы к узкому проходу под насыпью и, пройдя его, очутился на дорожке, с обеих сторон обсаженной высокими, еще не осыпавшимися сакурами…

В это утро очень хотелось удлинить дорогу и оттянуть неизбежное…

Интуиция его не подвела – на совещании стали обсуждать планы до конца года, в том числе дежурство в Рождество, при этом его не упомянули среди тех, кто не был перегружен семейными и родственными обязанностями в эти бестолковые две недели между Рождеством и Drei Koenige.

По окончании совещания, увидев подходившего к нему шефа, он уже знал, что тот сообщит. Шеф дружелюбно пожал руку и спросил: «Haben Sie fünf Minuten Zeit?» Его ответ был готов будто давно: «Für Sie immer!» Шеф даже улыбнулся и в улыбке было больше искренности, чем обычно.

Никто внешне не обратил внимания на них двоих, лишь King Louis, грек из Англии, душа всех компаний, как всегда в галстуке и костюме – schick angezogen – коротко взглянул на него и чуть быстрее, чем было свойственно его плавным движениям, и чуть громче продолжил разговор по телефону…

Объявление о последних двух месяцах так называемого Kündigungsfrist продлилось не более двух минут. Шеф, сказав это, сидел, будто ожидая возражений. Но ничего не произошло – он, в нарушение устоявшейся традиции благодарить за предоставленную возможность оказать свои услуги, встал и вышел.

Шеф, чуть помешкав, вышел вслед и повернул в другую сторону, очевидно постаравшись справиться с удивлением… Луи, все еще заполнявший громкостью разговора помещение, совершенно повернулся лицом к окну, в то время как все другие на мгновение вскинули взгляды и, осмотрев его, продолжили занятия.

Собственно, уверенность и убежденность в новом поприще пришли к нему, как начали отстукивать эти два месяца. Точнее, решение он принял давно, когда решил высказать в одной из бесчисленных дискуссий в интернете свое мнение, для него лично явившееся итогом опыта в давней прошлой жизни…

Такую ненависть к себе со стороны людей, его совершенно не знавших и, в чем он не сомневался, не бывших в состоянии даже оценить его усилия по переходу из одной жизни в другую, он счел оскорблением его лично и всего того мира, который выдвинул его в свое время на передний край опасности…

Этот мир давно изменился, как он смутно ощущал, и жил по другим законам, выстраивая новые рубежи. Ему на этих новых рубежах, требовавших уже мягкого согласия и снисходительности к слабости, с его опытом непримиримости, места не оставалось.

Он занялся несвойственной ему по натуре кабинетной профессией, основывавшейся на усидчивости и внимательности к построенным искусственным реальностям. Но его постоянно обвевал холодок пустоты, подобно испарине от исчезнувшей опоры под судорожно болтавшимися ногами, когда только дикая боль в разрывавшихся пальцах и судороги в мышцах живота говорили, что он жив…

Опыт жизни в Сети, однако, доставлял и оптимизма – не все сдались новому и непонятному и остались еще верными прошлому с его немногими и ясными принципами и носителям этого старого.

Постепенно находились единомышленники – друг друга они угадывали по не забываемым даже с вершины многих лет сокращениям, мимолетным упоминаниям о давно исчезнувшем и, главное, по скупому, но распознаваемому оттенку уважения и некоторой сентиментальности, свойственной только потерявшим многих и многое и готовым к неизбежности потерь…

Приоткрывались особенности, которые ускользнули от него тогда, молодого и равнодушного к чужому, но которые только сейчас вдруг придали необычайную выпуклость той части исчезнувшего мира, что заполнял его и не был вытеснен, как оказалось по прошествии лет и эпох, никуда…

Оставшиеся недели до вступления в новую жизнь, в которой он, как все больше росла его уверенность, что станет наконец самим собой, посвятил подготовке – педантичной и основательной.

Во-первых, надо было обзавестись оружием – лучше всего привычным, во-вторых, тщательно разработать тактику, в-третьих, – он полагал, что с этим не надо спешить – найти сподвижников…

Но главное – найти первый объект (он усмехнулся от того, что привычно приобретал вроде бы утраченные навыки и привычки), но с этим тоже не виделось никаких серьезных проблем – он наметил одного, особенно «наглого» неисправимого собеседника в дискуссии на сайте germany.ru.

Сайт этот отличался наплывом самых разнообразных личностей, обосновавшихся в эмигрантском состоянии чуть ли не во всей Европе. Ежедневно открывались дискуссии по всем на свете проблемам, но касавшихся, в итоге, вековой и непреодолимой отсталости России от «всего цивилизованного мира». Практически каждое обсуждение сводилось к констатации все того же безнадежного отставания от цивилизации некоторых участников, выбранных для «загона».

Сначала он раздражался от непонимания, его сообщения, написанные с чувством, высмеивались и разбирались на составные части, как на уроках по разбору предложений. Он успел узнать о себе все – и свою «совковость» – это слово «совок» его всегда забавляло и никогда он не воспринимал его новое значение, отделенное от первоначального людьми, для которых русский язык был чужим внутренне.

Позже ему растолковали про его убогое владение немецким – поначалу он даже растерялся, пытался объяснить, но как-то раз, написав в ответном комментарии цитату из знакомых наизусть «Приключений Вернера Хольта». Получив в ответ презрительную оценку своего «ужасного немецкого», он развеселился и с тех пор участвовал в дискуссиях все реже и реже и лишь только из охоты позлить завсегдатаев сайта. И все это время тщательно присматривался и готовился…

На работе его не перегружали, он по-прежнему искал ошибки в программах на Коболе, написанных давным-давно, но оказавшихся ко всеобщему удивлению более работоспособными, чем выполненные на новейших и более изысканных языках программирования.

Задачи состояли в исправлении и некоторой адаптации, что не особенно утруждало голову, которая, как бы в фоновом режиме, напряженно трудилась над поставленными вне стен офиса целями.

Отношения с коллегами оставались такими же ровными и необязательными, только теперь он перестал ходить с ними на обед и обсуждать результаты игр с участием FSV Frankfurt. Сам он предпочитал «Боруссию Дортмунд», симпатии к которой у него неожиданно перешли от расположения к ее бывшему тренеру Матиасу Заммеру, рыжему, темпераментному и необузданному.

Он прекратил всякое обсуждение политики, на которое его даже и сейчас провоцировали коллеги. Как-то речь зашла про «агрессивное поведение» России по отношению к «демократической» Грузии, он не удержался от раздражительного ответа, что вызвало – происходило все в кафетерии – внезапное молчание за столом, а потом Луи (что его удивило больше всего) встал и покинул компанию. Штефан переключился на футбол, но он почувствовал, что его присутствие всех отягощало, и тоже ушел, сославшись на дипломатическую причину для дальнейшего отсутствия. Ему вяло кивнули и, как он заметил, с большим облегчением взялись обсуждать очередной проигрыш Франкфурта в воскресенье…

Луи каждый раз при встрече старался принять вид человека, занятого неотложным делом, чтобы иметь повод не приветствовать первым, в деловых разговорах оставаясь корректным и веселым. Впрочем, что было взять с грека, нашедшего свое личное счастье в Германии, и мало чем в этом, отличавшегося от любого другого эмигранта.

Загадку для него представляли бывшие русские или, как все чаще входило в моду, «русскоязычные». Большей ненависти к оставленной стране, к ее исчезнувшему миру (а для них, покинувших ее годы назад, прошлая их жизнь там навсегда оставалась в настоящем) не было ни у кого. Даже у бывших врагов ненависть перекипела и стала забытой частью жизни, которая, тем не менее, значимо однажды вмешалась в их нынешнее проживание.

Он продолжал исследовать свой «объект» и постепенно как бы чувствовал себя, жившим его жизнью, рассматривал привычки, пытался восстановить его прошлое существование и убеждался всякий раз в правильном выборе. Он узрел ясно его самоуверенность и понял, что она представляла отличную возможность встретиться с ее носителем лицом к лицу без особых подозрений.

Решение было принято спонтанно: он написал вызывающее по тону сообщение с обещанием встретить со всеми сопутствующими последствиями. Ответ, как он и ожидал, оказался однозначно предсказуемым – пользователь со странным псевдонимом «Аламо», что называется, «завелся» и назначил место встречи чуть ли не в ближайшие выходные, правда, в Берлине, после десяти вечера, около бассейна beim Sportforum Lichtenfeld.

Он сам в Берлине бывал в местах иных, чем в которых обитали русскоязычные эмигранты, Во всесильном Интернете он нашел бассейн и распечатал часть плана, на котором тот значился.

Потом он решил сначала просто приехать к назначенному месту, но не встречаться, разумеется, а издали потом проследить «объект» до его места проживания. В том, что место встречи было выбрано недалеко от дома, он даже не сомневался – он разобрался в сути многих «финансовых консультантов», просто «финансистов», «банкиров» и «бизнесменов» с миллионными счетами, престижными машинами и загородным домами.

Он встречался, еще будучи в Штуттгарте, с некоторыми эмигрантами, прикидываясь новичком на Западе (а про свою долгую жизнь в Штатах и Южной Америке он не распространялся, как и не выдавал владения приличным «американским» английским). И, как «новичок» бывал оглушен множеством «ценных» советов и «крутым» статусом собеседников. Стороной он узнавал – в других компаниях уже – любопытные сведения о статусных знакомых, о размере их пособий и нехитрых уловках по обману «этих немецких идиотов».

Сам он слышал многие такие эмигрантские истории за океаном и лишний раз убеждался в неизменности породы людей, меняющих страны в поисках несбывавшейся нигде мечты.

Сегодня был вторник и у него на подготовку оставалось безо всякой спешки три дня. Решено им было приехать к месту за час до встречи, но для пущей гарантии следовало побудить «объект» к непреклонной решимости прийти во что бы то ни стало. Он стал (внутренне становясь себе самому неприятным – в прошлой жизни считалось неприличным и непрофессиональным оскорблять противника, тем более умного и тоже готового на смертельный риск, но тут был случай именно выманивания «дичи», для чего пришлось прибегнуть к грубому методу) крайне развязным. Он усвоил пошлую и похабную лексику, употреблявшуюся при «выяснении отношений в Сети.

«Объект» его не подвел – назвал его «козлом», «запутинцем» (самым сильным оскорблением у этой публики считалось причастность к симпатиям к действовавшему президенту России) и снова пообещал отучить от «совковых привычек». Он усмехнулся про себя и окончательно составил план на выходные.

До Берлина шел, разумеется, ICE, но в срочных обстоятельствах пользуется этими поездами народу существенно меньше, чем прочим транспортом, и все случаи прямого проезда в Берлин из Франкфурта могли быть легко установлены. Другой вариант представлялся предпочтительнее – воспользоваться Wochenendeticket, но поездка растягивалась на несколько часов, причем возрастала вероятность попадания в камеры наблюдения тем выше, чем больше могло быть пересадок в пути.

Кроме того, главным оставалось исчезнуть как можно скорее из мест с потенциальным присмотром не только на обратном, но и на пути к цели. В принципе неплохая оставалась возможность выехать еще в пятницу вечером, разбив маршрут на несколько участков, покупая только один билет до конечного пункта, но дорога снова могла непредвиденно затянуться, а в любых серьезных случаях полиция сразу обращает внимание на массовые коммуникации, на которых налажен всеохватный контроль. Тогда его раскрытие оставалось лишь вопросом времени и педантичности поиска. В этом случае надо было исключить малейшую вероятность попадания в любые базы данных.

Опасно было ехать на машине, даже арендованной – на автобанах. Он знал это по проекту, на котором ему удалось участвовать, создания для Innenministerium централизованных баз учета автотранспорта – в том числе предусматривалась обработка баз изображений с видеокамер на трассах.

Цели обработки не разглашались, но включенный модуль запросов в суточных таблицах всех проходивших автомобилей по номерам, записываемых в отдельную закрытую таблицу, сказал о назначении всей системы больше, чем знакомство с ведомственными документами.

Несколько удивило его тогда легкомысленное (с точки зрения его опыта в другой жизни) отношение к гражданству разработчиков проекта. Хотя, как он уже неоднократно в этом убеждался, зачастую еле скрываемое отношение к иностранным участникам технического прогресса в ставшей для него уже близкой Германии, как к немного неполноценным, становилось причиной многих, не ставших достоянием публики, скандалов и утечек секретов.

Иными словами, общественный транспорт следовало избегать, если не оказывалось другого выбора. А выбор был – и в этом он оценил силу общества потребления – в использовании Mitfahrt, той изящной возможности доехать куда-угодно, оставаясь никому неизвестным, кроме пары попутчиков, которым либо не хватает либо просто жалко денег на более комфортабельные средства доставки. Достаточно зайти, даже не регистрируясь, на сайт любителей подсадки, договориться о встрече в удобном месте и доехать туда, куда нужно…

Он решил на следующий день, в среду, не заезжая домой, отправиться в город и окончательно разобраться, как, с кем и когда он поедет. Выйдет на сайт он из одного из многочисленных интернет-кафе, которых полным-полно в районе Hauptbahnhof, которые содержат турки, арабы и прочий многоголосый неясного происхождения люд, не сильно желавший встреч с полицией и занимавшийся достаточно мутным бизнесом. Особо надо было выбрать место без подключенной веб-камеры, поскольку, как он знал, эти камеры могли незаметно для пользователя даже самой безобидной порнографии включаться и сохранить то или иное изображение ничего не подозревавшего посетителя.

Чаще всего это делалось для гарантии самого заведения, но никто из держателей подобных кафе не станет возражать просьбам полиции вспомнить того или иного посетителя, особенно если сотрудничество с государством поспособствует продлению вида на жительство. У него имелось на примете крохотное заведеньице на несколько мест с убогой периферией, как раз напротив турецкой парикмахерской. Он там бывал уже несколько раз, и хозяин, афганец, должно быть его уже запомнил, во всяком случае, его очередной приход не станет подозрительным.

Следующим важным делом было оружие, но он предпочел не думать сейчас о нем, хотя, по долгосрочности намерений, он нуждался в нем прежде всего. Затруднительно крайне было планировать предстоящие акции, но по опыту прошлой жизни, который, как он сейчас это видел, в данных обстоятельствах более всего подходил для намеченного, выбор состоял в дополняющих одно другое ноже и пистолете.

Ножом он и прежде пользовался редко, только стальной заточкой-«двадцаткой» сантиметров в тридцать-сорок длины. И, конечно, «Стечкин» с глушителем, но для полной гарантии требовался еще и обычный, и по-хорошему полный цинк патронов. Проблема с пистолетом решалась небыстро, но пока терпела. Всего-то надо было найти людей, причастных к выводу из Германии бывших советских войск, они бы подсказали.

Единственное, что не терпело – это составление списка «объектов», из которых тот, к которому он собрался ехать в выходные, уже через три дня, рассматривался им как всего лишь учебный. На нем следовало отработать в новых, прежде неизвестных условиях, как на тренировке с обязательным последующим подробным разбором, важнейшие элементы всего своего плана…

Само устранение его мало заботило – как он успел уже понять в бытовых стычках с соседями – его навыки никуда не делись, их следовало лишь восстановить. Именно поэтому он, повинуясь скорее рефлексам и позывам застоявшегося тела, начал интенсивно тренироваться, ощущая радость от устававших после упражнений мышц. Сначала было тяжко и, приходя на работу, он чувствовал, как разрывается тело от мало-мальски резких движений.

Он через совсем короткое время удивился, насколько тело его помнит напряженную работу, выполненную им больше двадцати лет назад, и как возвращается сила и резкость в руки и ноги. Тренироваться он предпочитал на улице – то на балконе своей квартиры, то в рощице на берегу Нидды – но, к его неудовольствию, он не мог скрыть от других занимавшихся на открытом воздухе, специфичность своих тренировок и скоро почувствовал, как на него обращают внимание соседи.

Известность не волновала его до сегодняшнего дня, теперь же она становилась серьезной помехой, также требовавшей какого-то решения. Неприятность могла произойти от произошедшего месяца три назад конфликта вокруг помещения, как раз под его квартирой, на первом этаже, двери из которой открывались прямо на лужайку перед домом.

Помещение, как выяснилось вскоре после переезда их, тогда еще с женой, из Кельна, использовалось для празднеств и обширно заполнялось по выходным, в том числе и в святое для немцев – воскресенье-Ruhetag – для музыки и приготовления восточной пищи со специфическими запахами лука.

Начиналось все, как правило, в два часа дня. Кквартира наполнялась скрипящими и раздирающими звуками двигаемой мебели. Когда однажды стало нестерпимым, он отправился вниз под предостережения жены о терпимости и вежливости.

На стук приоткрылась дверь, и молодой, толстоватый турок с наглой уверенностью сообщил, что это их privatgemieteter Raum, за который они заплатили и могут делать все, что угодно.

Он сделал ошибку, поинтересовавшись, имеет ли для них значение, что наверху живут люди. Ответ прозвучал убедительно: «Wenn da oben Deutsche gewohnt hätten, dann hätten wir sie zu uns einladen können». Последовала вторая ошибка – он вспылил: «Ok, soll ich dann die Polizei anrufen, oder?»

Ему все-таки не хватало навыка в ссорах на немецком. Из-за плеча его собеседника уже выглядывало несколько голов и одна произнесла «А…Рюсськи…» Все захохотали и дверь закрылась…

Он в некотором раздумье постоял и отправился наверх к себе. Жена до крайности возбудилась, пошла пятнами: «Ты ничего не сказал им лишнего? Это же турецкое быдло, на них жаловаться бесполезно…»

Внизу веселье пошло громче и скоро пол, казалось, стал двигаться от громкого однообразного ритма. Громче стали и голоса – из-под пола и снаружи, перед домом. Он вышел на балкон – на лужайке собралось несколько групп – парни, мужчины, женщины, все громко – по-турецки, по-немецки – переговаривались, курили…

Увидев его, снизу стали весело кричать. Лужайка заполнялась людьми, другие выглядывали из-под низа балкона, ржали весело. Он не уходил – наконец вышел и тот, кто встретил его в дверях, тоже оглядел его с ухмылкой.

Он снова вошел в комнату, взял фотоаппарат и вышел на балкон – тот все еще стоял, курил и громко разговаривал в группе парней. В нем легко заколотился, начался тот самый лихорадочный внутренний озноб, который всегда его сопровождал при начале операций.

Сейчас для него начиналась очередная «работа», казалось отставленная уже навсегда – он неторопливо навел фотоаппарат на группку людей и щелкнул. Внизу резко подняли головы и раздались угрожающие крики: «Эй. Рюсськи…»

На балкон залетел окурок. Жена выскочила на балкон, стала перекрикиваться. Захлопали открывавшиеся двери внизу, затем раздались уже визгливые женские крики… Визг жены перекрыл все: «ich ruf die Polizei…» Она всегда забывала отделяемую приставку при возбуждении…

Музыка внизу становилась все громче, перебивая разговор в квартире и заглушая телевизор. Жена то кричала ему: «Зачем ты вообще пошел к ним!?», то выскакивала на балкон, что-то там неслышное в гуле пыталась крикнуть, потом снова упрекала его: «Кто тебя просил с этим быдлом разговаривать!?»

Он ничего не отвечая, включил компьютер и скопировал фотографию с камеры – получилось не очень четко, но того самого, что был в дверях, удавалось распознать. Затем он вырезал на экране только интересовавшее его фрагмент с лицом и распечатал его. Удалил фотографии в фотокамере и удалил их с компьютера, как бы для себе самому объясняя, что при необходимости их можно восстановить. Музыка тем временем барабанила по полу и стенам…

Все заканчивается однажды, так закончилась в тот вечер, скорее ночью, и веселье, ставшее для него спусковым крючком возврата к прежнему, которое он стремился забыть. Внизу раздавался скрип, двери под балконом хлопали, перед домом громко и разноголосо шумели мужские и женские голоса. Он вышел снова на балкон, и снова раздался ливень выкриков и угроз, на которые он никак не реагировал.

Он искал лишь того, чью фотографию недавно сделал, и разыскал – турок угрожающе приглашал его к себе, в окружении приятелей, тоже недобро посматривавших наверх. Он не стал ничего отвечать, лишь заметил, в какую сторону направилась компания – к соседнему высотному…

Бабы еще долго не расходились, кудахтали, показывали вверх неприличные жесты, но вскоре разошлись и они… Отзвуки криков медленно растворялись в загустевшей мгле. Над домом распространилась, как после отрокотавшего камнепада, неустойчивая тишина звездной ночи…

Он вспомнил про валявшиеся по дороге в Беркерсхайм бетонные панели с торчавшей арматурой. Не откладывая, взял ножовку, бывшую среди прочих инструментов, спустился, неся рюкзак со спрятанной пилой, и быстро нашел эти плиты. Они были сложены в стороне от дороги, изрядно уже заросли и не были видны прохожему.

Вылезавшие из бетона прутья оказались как раз нужного размеры – двадцатка и подходящей длины. Противный звук пилы, казалось, распугивал все живое, к счастью, никто за этот час не помешал ему, а когда проезжал велосипедист, что было слышно издалека, он замирал за кустами. Наконец нужный кусок был отпилен. Он немного прошелся под темневшим уже быстро августовским небом и сосредоточенным вернулся к себе. К сожалению, дом были слишком проницаемым, звуки скрежетавшего о ребристую поверхность напильника нестерпимо отражались от поверхностей стен и о затачивании прута ночью не могло быть и речи. Теперь встала проблема, совершенно им непредвиденная – где заточить, чтобы не привлечь к себе внимания!? Впрочем, он тут же вспомнил обилие предложений по оказанию услуг, заполнявших добрую половину любого эмигрантского издания, будь то газета, глянцевый журнал или ставший более привычным сайт в интернете. Дома у него лежала целая кипа, складываемых журналов, в которых появлялись статьи, написанные женой, видно у издательств оставалась проблема со сбытом и они щедро высылали ей десяток экземпляров. Он пролистал первый вытащенный наугад из кучи журнал, нашел рубрику «Предлагаю услуги…» Попутно заметил объявления программистов, готовых установить интернет и провести любые настройки сети, подумал, что такие наверняка могут пригодиться… Вот и то, что искал: «Выполню качественно, быстро и недорого любые механические работы…«…Ага – «…звонить в любое время.» – посмотрел привычно на стену, где еще недавно висели часы, затем на мобильник – еще только десять восемнадцать – набрал номер. Ответили практически сразу, со второго гудка. Договорились, что всего за двадцать евро ему обточат болванку прута и даже смогут привезти ее на дом. От этой услуги он отказался, сошлись на том, что через час – а мастерская находилась в Борнхайме, недалеко от Заальбургерштрассе (он хорошо знал эти полюбившиеся ему места, недавно исходил их вдоль и поперек, рассчитывая со временем перебраться поближе к Остендепарку или на Панорамабад, с которого открывался вид на котловину Зеккенхайма) – он привезет заготовку и еще через час-полтора заберет ее. Он не хотел затягивать, тем более, что завтра был намечен визит в привокзальное интернет-кафе и требовалось уже точно определиться с маршрутом.