Против течения. Том 2

– Плохо, сотник, – говорили сидевшие в лодке татары своему начальнику, сотнику Тарлыкову.

– Как-нибудь переедем, – отвечал Тарлыков, – греби сильнее, – обратился он к гребцам.

Он почти не видал волн, он видел только себя в полковничьем кафтане с пятьюстами рублями в кармане.

Но лодка накренилась, и неустрашимый сотник вместе с провожатыми упали в воду. Через несколько минут татары – проводники и гребцы, плававшие как рыба, выбились из пенных волн и выскочили на берег.

– А где же наш сотник? – спросил один татарин.

– Она там, видно, – отвечал другой, указывая на бушующую реку.

– Надо бы его тащить: его деньга есть, – сказал третий.

– Какой тащить, моя сам шапка и тюбетейка терял, – отвечал его товарищ.

– Куда же теперь? – спрашивал татарин.

– Куда? Назад в Астрахань пойдем, там теперь, чай, казаки, – отвечал ему его товарищ.

V

Было около пяти часов вечера. На площади, перед домом воеводы, стояла рать, готовая к бою. Красулин верхом разъезжал по рядам стрельцов. Стрельцы, конные и пешие, построены были сотнями. Боярские дети, дворяне, дьяки и подьячие, составляющие свиту воеводы, стояли на самом воеводском дворе. Они также были вооружены и стояли кучками, но в их рядах не было такого строгого порядка, как в рядах регулярных стрелецких войск. На крыльце воеводского дома стояли два офицера – Виовский, занявший у воеводы место Ружинского, и пятидесятник Горнов. Неподалеку от крыльца расположился отряд конных стрельцов, человек в сорок, под началом Фрола Дуры.

Сам воевода, князь Прозоровский, одетый в боевые доспехи, сидел в своей большой избе. Рядом с ним помещался брат его, Михаил Семенович, и митрополит Иосиф, а по другую сторону жена, княгиня Прасковья Федоровна. Тут же стояли оба сына воеводы.

Грустным был вид всех присутствующих. Посторонним лицом в комнате был только старый холоп князя, Васька – седой старик. Он стоял молча, прислонившись к косяку двери. Княгиня и дети плакали. Митрополит утешал их.

– Поборемся ноне за государя и, если Бог поможет, отобьем разбойников, – говорил митрополит. – А если побьют нас, то мы заслужим венец мученический. Не плачьте, дети, и ты, княгиня, не за злое дело, а за веру и государя будем биться с ворами.

– Да, грустно подумать, может быть, мы в последний раз сидим здесь, – сказал воевода.

– Не падай духом, боярин: благость Божия велика, не унывай, отчаяние грех великий.

– Посмотри, отец, сколько рати стоит на площади! С такой ратью можно побить воров, – сказал старший сын Борис.

– Нам не страшны воры, – сказал князь Михаил Семенович, – с такой ратью как не справиться с ворами! Нам страшны свои изменники.

– Неужели государь не знает о нашей невзгоде или он забыл о нас? – воскликнул воевода.

– Он не забыл, но весть о нашей беде не дошла до него, – отвечал митрополит.

На дворе раздался топот копыт лошади, и через минуту в комнату вошел Виовский.

– Казаки идут на приступ к Вознесенским воротам, – доложил он.

– За дело! – бодро отвечал воевода. – Вели подать сигнал к бою. – Он совсем преобразился. Это был уже не тот человек, что грустно сидел в кругу своего семейства и жаловался на невзгоды, а воин и борец за царя и отечество. Он вырос в несколько секунд. Глаза его метали искры. Ввиду собственной опасности этот далеко не храбрый человек сделался героем. Он встал, перекрестился на икону и вместе с братом склонил голову под благословение митрополита.

– Благослови, отец святой, на защиту земли Русской, – просил он.

Митрополит троекратно осенил их крестом и напутствовал:

– Дерзайте, братья боляры, на защиту Церкви и земли Русской. Да хранит вас Бог, а я буду молиться за вас.

– Прощай, жена, прощайте дети, – говорил воевода, обнимая княгиню и детей. – Тебе, владыко, поручаю свою семью, а мне нужно пещись о граде, – добавил он, обращаясь к митрополиту с глазами, полными слез.

– Отец, я поеду с тобой, – решил старший сын воеводы.

– Пусть едет, все равно от смерти не убежим, – сказал князь Михаил Семенович.

– Едем, Боря, – согласился воевода. – Княгиня, благослови сына, – обратился он к жене.

Княгиня, заливаясь слезами, благословила сына.

Рыдающую княгиню и меньшего сына увели в другую горницу.

– Улетел, мой соколик, не прилетит больше, – причитывала княгиня, упав на подушки в своей опочивальне, окруженная приживалками и сенными девушками.

Перед рядами войск затрубили в трубы и ударили в тулумбасы. Колокола на городских башнях и церквах били тревогу. Астраханцы-мужчины, почти все, исключая стариков и малолеток, стояли уже на стенах города: дома оставались одни женщины, и они одни смотрели из окон на парадный выезд воеводы.

Он ехал на своем боевом, великолепном вороном коне, одетый в блестящий панцирь.

Впереди вели десять дорогих жеребцов под суконными покрывалами. Бой боем, а честь честью, и обряд выезда воеводы должен быть соблюден. Рядом с воеводою ехали его брат и сын. Дальше – офицеры, составляющие свиту. Александр Артамонов был тут же. Сотники и головы стрелецкие находились при своих сотнях, а начальник стрельцов, Красулин, стоял на площади во главе стрелецкой рати. За воеводой ехали все наличные бояре и дворяне астраханские, исключая осадных голов, бывших при своих местах, на стенах города. Тут были: недавно праздновавший свою свадьбу боярский сын Илья Лихачев, на маленькой, бойкой лошадке, окруженный пятью холопами, и старый боярин Петр Васильевич, которого длинная седая борода развевалась по плечам, с десятью холопами, и дворянин Лукошкин, с тремя холопами, дьяк Табунцев, дьяк Фролов и помощник дьяка Федоров. Сорок стрельцов, под началом Фрола Дуры, замыкали это шествие. Немцы Бутлер и Видерос были во главе пешего отряда, составленного из иностранных матросов и русских подьячих разных приказов.

На площади воевода держал речь к рати.

– Братья и дети, – говорил он, – встаньте и дерзайте мужественно за святую веру, за Церковь Христову и государя нашего Алексея Михайловича. Ныне пришло время побиться и пострадать за государя. Если мы не будем ныне стоять грудью, то нас ждет неминуемая смерть. Кто останется жив, тот получит великие награды от государя, а кто умрет в честном бою, тот получит венец мученический. Не склоняйтесь, братья и други, на льстивые слова богоотступника и вора Стеньки Разина. Идем на бой с упованием на милость Божию. За мной, друзья, постоим за веру и государя!

– За веру и государя! – крикнули стрелецкие головы.

Войска приняли боевой порядок. Пушкари были на своих местах. Осадные головы расхаживали по стенам.

Особенно усилили отряды у Вознесенских ворот, откуда ждали приступа. Тут, с сильным отрядом стрельцов и ино-странцев, встал помощник воеводы, князь Михаил Семенович Прозоровский. С ним были Александр Артамонов и сын воеводы. Иностранцами командовал Бутлер. Сам воевода, с сильным отрядом, составленным из стрельцов, вперемежку с подьячими, поместился у собора, чтобы наблюдать за ходом событий и послать вовремя помощь куда потребуется. На другой стороне города начальствовали английский полковник Бойль, капитан Видерос и Красулин. Фрол Дура с своими стрельцами стоял около воеводы.

В казачьем стане видно было сильное движение. Передовые отряды шли уже на приступ к Вознесенским воротам.

Александр внимательно смотрел на неприятеля, но находящиеся за стеной виноградники не давали возможности хорошенько рассмотреть его положение.

Видно только было, что казаки по садам пробираются к городской стене. Миг был самый критический, видны были даже высокие лестницы, которые несли казаки. Князь Михаил Семенович не сходил со стены. Расставленные около стены посадские собирали обгорелые головни, в огромном числе валявшиеся на месте сожженной татарской слободы, и подкладывали их под котлы с водой. Котлы кипели и только ждали момента, чтобы пролиться на буйные казачьи головы. В других местах посадские стояли около ворохов камней, назначенных для бросания в тех же казаков. Пушкари стояли у пушек с заж-женными фитилями, а дальше, на месте пожарища, были выстроены ряды пеших стрельцов, готовых броситься к стене в минуту осады.

Молодой Прозоровский стоял около Александра.

– Вероятно, скоро будет приступ? – спросил он.

– Казаки пойдут на приступ не раньше ночи, – отвечал Александр.

Волнение казаков не унималось. Приступа нужно было ждать с часу на час. Дали знак воеводе, и он сам подвинулся к Вознесенским воротам и стал недалеко от них.

Вести с другой стороны города были самые спокойные. Казаков там вовсе не было видно. Но не то было у Вознесенских ворот. Хотя в темноте ночи ничего не было видно в садах, но гул многих голосов доказывал, что неприятель тут.

Александр и Бутлер не сходили со стены.

– Скверное положение, – сказал Бутлер Александру, – я ехал сюда строить корабли, а вместо того приходится сражаться, и с кем же? Со Стенькой!

– Не умели прошлый год сдержать его, так теперь и приходится расплачиваться, – отвечал Александр.

«Нет, вот что скверно: не успел я убежать вчера со Страусом!» – жалел Бутлер и сказал вслух:

– За садами-то ничего не видно.

– Я говорил, что нужно вырубить их – не послушали, понадеялись на воду, да не успели провести ее в сады, – отвечал Александр.

Была уже ночь.

В другой стороне города, откуда не ждали приступа, стояли иностранцы Бойль и Видерос и начальник стрельцов Красулин. Казаков вовсе не было видно с этой стороны. Видерос, утомившись ожиданием, закурил трубку и подошел к Бойлю. Англичанин в это время разговаривал со старшим пушкарем Томилой.

– Смотри карашенько, – говорил он пушкарю, – как только завидишь казаков, тотчас пали.

– Знать, с нашей стороны приступа не будет, – сказал Видерос.

– Подождем, – хладнокровно отвечал англичанин.

– Во всяком случае, здесь не будет, а, видно, в другом месте, – продолжал Видерос.

– А я думаю, что именно здесь будет приступ, – отвечал Бойль. – Но скажи, что ты думаешь о стрельцах?

– Думаю, что опасения напрасны и они будут драться чест-но, – отвечал Видерос.

– Гм! – проговорил англичанин. – А я думаю, напротив, в особенности не доверяю рвению Красулина. Посмотри, вон он опять едет вдоль линии.

Действительно, показался пегий конь Красулина, и он, остановясь у отряда стрельцов, которыми командовал Бойль, что-то вполголоса говорил.

– Ступай на свое место, капитан, – сказал англичанин, – я жду чего-то недоброго.

– Что, старшина? – сказал Бойль, подходя к Красулину.

– Говорю, отдохнуть можно, приступа, верно, не будет.

– Ну, это дело начальника отряда, – упорствовал Бойль, – и я жду приступа.

Раздался выстрел со сторожевой башни.

– А, вот и приступ, – сказал Бойль. – К делу! – И он проворно взошел на стену.

Сквозь редеющую уже ночную мглу можно было рассмотреть густые толпы казаков, направлявшихся к стене.

– Пали! – скомандовал Бойль.

Прогремел выстрел. То пушкарь Томило выстрелил в казаков. Остальные пушкари не последовали его примеру.

– Это что, измена? – кричал Бойль. – Палите! – обернулся он к своим пушкарям и стрельцам.

– Как бы не так, – отвечали стрельцы.

Хладнокровный англичанин совершенно растерялся.

Казаки подошли к стене, уже подставили лестницу, а стрельцы и посадские и не думали защищаться…

Бойль все это видел. Он пытался направить орудие, подхватил брошенный пушкарем фитиль, но вдруг почувствовал, что кто-то его ударил в спину. Он обернулся – и фитиль выпал из его рук. За ним стояло трое стрельцов с ножами. Броня спасла полковника от удара, нанесенного одним из них. Бойль обнажил свою шпагу и начал защищаться. Только раздался звон оружия, как и другие стрельцы бросились на Бойля. Закипела рукопашная схватка. Полковника защищало только с десяток иностранцев и несколько пушкарей. О спасении стены нечего было и думать: там уже распоряжался Красулин, а стрельцы и посадские помогали казакам взлезать на стену. Бойль бросился к своей лошади, удары сыпались на него. В него кидали каменьями, но он успел вскочить на лошадь и поскакал к Вознесенским воротам.

Видерос, собрав своих корабельных мастеров, заперся в башне, но его скоро убили свои же солдаты, а затем пристали к мятежникам.

У Вознесенских ворот все было тихо до тех пор, покуда туда не прискакал Бойль. Страшно было взглянуть на него: все лицо его было покрыто кровью. Он подскакал к Бутлеру и передал ему ужасную весть. Бутлер сообщил об этом князю Михаилу Семеновичу.

Князь был совершенно ошеломлен известием о предательстве.

Александр вскочил на лошадь и поскакал к воеводе, за ним последовал и молодой Прозоровский.

Воевода стоял недалеко от ворот.

Когда Александр подскакал к воеводе, тот выслушивал стрельца, присланного Красулиным, который докладывал, что все благополучно.

– Казаки взяли стену, где стоял Бойль, стрельцы и посад-ские изменили, Бойль сейчас прискакал оттуда, – сказал Александр.

Если бы громовая стрела пролетела мимо ушей воеводы, он, верно, не так бы побледнел, как при этом сообщении.

– Но вот посланный Красулина говорит другое, – твердил он, хватаясь как утопающий за соломинку и желая, хоть на минуту, отсрочить страшную весть.

– Красулин сам изменил! – отвечал Александр.

Между тем казак, посланный Красулиным с целью успокоить воеводу, ускакал.

– Боря, мы погибли! – с отчаянием сказал воевода сыну.

На другой стороне города послышались пять выстрелов один за другим, потом все стихло.

– Ясак на сдачу! – раздался крик в войске, и несколько отрядов стрельцов повернули в ту сторону, откуда слышался призыв.

Воевода видел и слышал все.

– Боярин, стрельцы изменяют, – выдохнул, подскакав к воеводе, Фрол Дура.

– Вижу, – отвечал воевода.

– Позволь, воевода, ударить на них с моим отрядом, – сказал Фрол, – они, может быть, вернутся.

– Делай как знаешь.

Фрол развернулся, чтобы погнаться с своими стрельцами за перебежчиками.

– Стой, Фрол Алексеевич, – подошел один стрелец, схватив за повод его лошадь, – вернись назад или спасайся – тебя убьют.

– Что ты говоришь, пусть убьют казаки, на то и бой! Не убьют же меня свои стрельцы? – отвечал Фрол.

– Они-то и убьют. Приказ от Красулина тебя убить после ясака, – отвечал стрелец.

В это время один из его стрельцов, схватив свою пищаль, выстрелил в Фрола. Пуля пролетела около самого уха пятидесятника.

– Видишь, – остерег стрелец, – спасайся.

Фрол не боялся смерти, но ему хотелось подороже продать свою жизнь. Он скомандовал отряду остановиться, но остановилась только половина, остальные ускакали.

Вне себя от бешенства он вернулся к воеводе, ведя за собой два десятка конных стрельцов.

Воевода послал к брату, чтобы тот немедленно соединился с ним. Сам же он также двинулся к Вознесенским воротам. Позади слышался шум. Рать убавлялась с каждым шагом. Стрельцы разбежались по сторонам. Наконец, подойдя к воротам, воевода увидел, что и там не лучше: иностранцы, дворяне, подьячие и несколько стрелецких офицеров выдерживали осаду от стрельцов и посадских, толпясь около князя Михаила Семеновича.

Бутлер и князь Михаил Семенович все еще кое-как держались у ворот. Но вот раздался выстрел – и князь Михаил Семенович упал. Подбежавший стрелец выстрелил в него в упор. Пошла рукопашная свалка.

– Покуда я жив, ты не умрешь, – поклялся Фрол.

Стало светать.

Со стороны города валила густая толпа стрельцов и посад-ских. Их вел сам Красулин. Небольшому отряду воеводы трудно было устоять против такой массы, но бежать было некуда, позади была ограда собора, а впереди и по бокам – смерть. Александр с отрядом Фрола Дуры и несколькими дворянами и Бутлером смело бросился на атакующих и немного задержал их. Нестройная толпа разорвалась – и Фрол, Бутлер и Александр с отрядом очутились позади толпы. Обернувшись, они видели, как остальные защитники воеводы кинулись в собор. Они видели, как один посадский налетел на воеводу и ударил его копьем. Александр с Фролом собрали стрельцов и бывших с ними дворян и вновь пошли на толпу, вновь прорвались сквозь нее, но, оглянувшись, увидели, что защитников осталось еще меньше: только Виовский, Фрол с десятью стрельцами, несколько дворян и Бутлер. Остальных поглотила толпа.

Воевода лежал раненый, перед ним стояли холоп, старик Васька, и сын его Борис. Защитники сомкнулись около воеводы, и старый холоп, некогда нянчивший князя, взял его на руки и отнес в собор. Защитники встали у дверей. Но много ли их было? Всего двадцать человек.

Дальше ограды толпа не пошла, она еще не решалась биться там, где вчера молилась. Защитники перевели дух.

Скоро Александра позвали в собор.

Воевода, лежа на ковре, сказал ему:

– Надень стрелецкий плащ: тебя не все знают. Дойди до митрополита и попроси его сюда. Затем спасайся, боярин, как знаешь, а я уж умру здесь.

Александр вышел.

В ограде шло совещание.

– Что же мы будем делать? – спросил Виовский Фрола.

– Умрем, – отвечал неустрашимый молодой человек.

– Зачем умирать, коли есть средство спастись? – отвечал Виовский.

– Что ж, беги, я тебя не держу, – насупился Фрол. – Кто хочет умереть со мной, у дверей святого храма, – сказал он, обращаясь к защитникам, – оставайтесь, а кто не хочет – уходите, я и один защищать буду. – И он обвел своими черными глазами защитников.

– Мы с тобой, – отвечали четыре стрельца, два дворянина и два стрелецких десятника. Бутлер и Виовский с остальными ушли.

Александр, накинув плащ Фрола и взяв брошенную им в ограде лошадь, через заднюю калитку выехал из ограды.

У дома митрополита все было тихо. Мятежники еще не нападали на дома. Проворный служка скоро доложил митрополиту о гонце воеводы. Митрополит сам вышел на крыльцо.

Выслушав страшную весть, старец возвел глаза к небу.

– На Тебя единого вся надежда, – сказал он. – Ты, отец Федор, и ты, Петр, – продолжал митрополит, обращаясь к сопровождавшим его ключарю Негодящеву и писцу Злотареву, – идите в палаты воеводы и перевезите княгиню с сыном сюда, ко мне, а я пойду в собор и сейчас вернусь.

И старец один пошел к собору. Александр хотел ехать следом за ним.

– Гряди с миром и спасайся сам, мне проводников не нужно, – сказал митрополит, – теперь оружием не спасешься. – И он оградил крестным знамением Александра.

«Все погибло, – подумал Александр, – остается одно – спасаться», – и помчался к своей квартире.

– Что ж, я не бежал с поля битвы, я не изменник, – говорил он сам с собой, – воевода сам меня уволил. Конечно, можно было умереть подобно Фролу, но к чему приведет эта безумная храбрость? Я могу еще быть полезен, уехав из Астрахани, я сообщу весть верховым городам. Это будет гораздо лучше и полезнее, чем защита собора.

Проворно вбежав в незапертые двери, он встретил Ивана.

– Беда, Ваня, – сказал он, – воевода убит, стрельцы измени-ли, осталось одно – бежать, подавай скорее казацкое платье.

– Да как ты проберешься, боярин? – ворота заперты.

– Их скоро отопрут, – отвечал Александр, быстро надевая казацкий казакин и привешивая саблю.

Через десять минут Александр совершенно преобразился. Это был не драгунский подполковник, а казак. Борода была острижена и длинные усы падали на грудь. За узорчатый пояс были заткнуты два пистолета в серебряной оправе. Длинная казацкая сабля звенела по полу. Высокая баранья шапка с красным верхом ухарски надета набекрень.

– Кажется, все, – сказал он. – А ты что же не одеваешься? – обратился он к Ивану. – Я добыл и третью лошадь.

– Мне-то почто же, боярин, меня не тронут, я не боярин.

– Но ты убежишь с нами.

– Нет, боярин, я останусь, там, на стругах, слышь, царевич сам приехал, так надо взглянуть на царевича, послужить и ему, батюшке.

– Так ты хочешь перейти к Стеньке? Вот не ожидал! Остается одно, выдай уж меня ворам, – с горечью сказал Александр.

– Боярин, я твоею милостью доволен и тебя не продам ни за что. Я все сделал для тебя и готов помогать, но супротив царевича идти воевать не хочу, – с чувством проговорил Иван.

– Так тебе можно еще верить и приказывать, Ваня?

– Можно, боярич, я готов тебя спасать.

– Так вот полное казацкое платье и вооружение, возьми его, захвати еще два кобеняка – и пойдем к панне Анжелике, а после я тебя держать не буду.

– Идем, боярин, – отвечал Иван.

– Ну, едем, лошадей запри на всякий случай, да где хо-зяин?

– Не знаю, он ушел.

Они вышли.

Заря тонкой полоской загорелась на востоке. Как хороша летняя утренняя зорька, но не на радость занималась она над Астраханью. Астраханцы не спали эту ночь, но ни один из них не любовался утренней зарей – не до того было. Жители, которым нечего ждать добра от казаков, бежали в соборную церковь или хоронились дома; но это было ненадежно. Соборная церковь обещала также мало спасения: защищал ее только Фрол, но «на людях и смерть красна», говорит пословица, и русский народ крепко держится этой пословицы…

На дороге Александру постоянно попадались бегущие люди. Некоторых он знал. Но его никто не мог узнать. Многие, увидев форму казаков, бросались в сторону.

– Господи! Уж казаки в городе, – слышалось ему.

Боярский сын Лихачев бежал рядом со своей молодой женой. Они наткнулись было на Александра, но со страхом бросились в сторону.

Бежал во всю прыть подьячий, а за ним три женщины – две взрослые и одна почти девочка.

– Леонтьевич! Леонтьевич! – кричала одна женщина постарше. – Где хозяин-то мой?

– При воеводе, – отвечал подьячий.

– А воевода где?

– В соборе, – отвечал на бегу подьячий и, увидя казаков, одним прыжком отпрыгнул на середину улицы. За ним бросились и женщины. Это было семейство дьяка Табунцева – жена и две дочери.

«Все погибнут», – подумал Александр. Он почему-то надеялся, что он и Анжелика не погибнут. По крайней мере, так ему хотелось думать.

Попадались ему и стрельцы.

– Здравствуйте, братья! – кричали некоторые из них. – Скоро ли сам-то, Степан Тимофеевич, будет?

– Скоро, – отвечал Александр.

Но вот и дом Алексея Симонова. Ворота заперты. В доме тишина.

«Боже, быть может, ее уж нет здесь. Где я ее найду?» – подумал Александр и бросился через забор.

– Боярин, не лазай, опасно, как бы не зашибли со двора, – подсказал тихонько Иван. – Лучше пойдем задворками, через огород переберемся, там забор невысок, дорога знакомая.

– Пойдем хоть через ад, – отвечал Александр.

Пройдя через огород, они вошли на двор и вбежали на высокое крыльцо. Двери были заперты. Иван начал барабанить в окно избы.

– Кто там? – отвечал голос приказчика Василия.

– Я, слуга боярина Артамонова, отопри скорее, – отвечал Иван.

Двери отворились, приказчик Василий, увидя двух казаков в полном вооружении, бросился в угол.

– Казаки! С нами крестная сила! – шептал он.

– Не бойся, – успокоил его Иван, – казаки ряженые, или не узнал меня?

Приказчик успокоился.

– Дома боярышня? – спросил Александр.

– Не знаю, у нее свои люди, про то Ян знает.

– А где он?

– Там, в ихних теремах.

– Кричи, чтобы отпер скорее.

Ян знал голос Василия, и двери были отперты, но, увидя казаков, Ян тоже испугался.

– Не бойся, Ян, это я, Артамонов, – сказал Александр. – Где панночка?

– Там, у себя, в светлице. Все разбежались, только я да Ядвига остались дома, – отвечал Ян.

Александр, не дожидаясь свечки, бросился наверх. Он тихонько отворил дверь светлицы.

Пани, в белой кофточке, с распущенными волосами, стояла на коленях перед иконою Мадонны, у которой теплилась лампада. Она тихо шептала молитву, скрестив на груди белые руки.

«Ангел, – сказал про себя Александр, – тебе ли погибать под ножом казаков… Нет, во что бы то ни стало я должен тебя спасти!»

Анжелика обернулась и вскрикнула, увидя перед собой казака.

– Это я, Анжелика, – сказал Александр. – Я пришел, чтобы тебя увезти. Не правда ли, я хорош в казацком наряде?

Анжелика встала и подошла к нему.

– Ну, что там? – спросила она.

В нескольких словах рассказал ей Александр обо всем и прибавил:

– Теперь одно спасение: одевайся в казацкое платье – и бежим отсюда.

– Но как бежать, когда везде казаки? – грустно говорила она. – Нас все равно убьют.

– Я все предвидел заранее: я приготовил казацкое платье и лошадей. Мы переоденемся. Пробудем до утра в городе. Теперь идет суматоха, нас не приметят, скорее бросятся на наши квартиры и будут дуванить наше имущество. А утром, когда все ворота будут отперты, мы уйдем.

– Делай как знаешь, – отвечала Анжелика с детской покорностью и со слезами на глазах.

Александр схватил ее за руку.

– Анжелика, – сказал он, – я все готов сделать для тебя. Быть может, мы и погибнем сегодня, но ты не погибнешь прежде меня. Знай, Анжелика, что до сих пор люблю тебя по-прежнему.

– Благодарю тебя, Александр Сергеевич, за то, что не забыл меня в эту минуту, – с чувством сказала Анжелика, пожимая его руку. – А о любви говорить теперь не время. Когда пройдет опасность, поговорим об этом.