Против течения. Том 2

– Вот бы хорошая невеста, – сказал Борис.

– Что ж, сватай ее, Борис Иванович, – предложил Александр.

– Разве моя воля, у меня родители есть, – отвечал смиренно Борис. – А она пошла бы за меня, ей-богу, пошла бы! Ведь я князь и богат, – говорил Борис.

Жгучая струйка вновь пробежала по сердцу Александра. Он, не отдавая себе отчета, поторопился проститься с князем и пошел прямо к Анжелике. Там сидела Ружинская. Анжелика встретила его очень любезно.

– Что, исполнил свое слово? – сказала она.

– Ах, пани, – обратилась она к Ружинской, – ты знаешь, ведь пан Артамонов обещал спасти меня от казаков.

– А меня обещал спасти пан Виовский, – отвечала с улыбкой Ружинская.

– Так теперь у нас у обеих есть кавалеры, нам не скучно будет бежать от казаков, – смеялась Анжелика.

Ружинская скоро ушла домой, пригласив Анжелику и Александра к себе. Александр также стал собираться.

– Не уходи, – говорила Анжелика, – мы пойдем вместе к пани Ружинской; не уходи, мне скучно. – И Анжелика взяла за руку Александра.

Александр вспомнил свое вчерашнее решение.

– Без меня, что ли, скучно? – спросил он с улыбкой.

– Да, без тебя. Что ты какой угрюмый сегодня?

– Не верю, пани. Если бы тебе было скучно без меня, ты не прогнала бы меня тогда и не отказала бы, не заставила бы меня страдать три года, – залпом выговорил Александр.

– Ах, какой ты злой, Александр Сергеевич! То было давно, на Украине. Там мы были властителями, а теперь мы в Астрахани изгнанниками, – отвечала Анжелика скромно.

– Ну а что ты ответишь, если я скажу, что люблю тебя по-прежнему? – выдохнул Александр, схватив за руку Анжелику и пристально глядя ей в глаза. Лицо его горело, грудь тяжело вздымалась. Он забыл свое вчерашнее решение, забыл все. Очи, одни черные очи видел перед собой и за них отдал бы все на свете.

– Теперь… я подумаю и, может быть, скажу «да», – отвечала Анжелика, склонив голову.

– Что же думать-то, говори скорее, решай мою судьбу!

– Погоди, Александр Сергеевич, погоди, вот вернутся наши из Царицына, тогда поговорим, а теперь не будем говорить об этом. Теперь время не то, мне нужно думать не о своем сча-стье, а молиться за отца.

– Но ты даешь слово, да?

– Я не отказываю тебе, я только говорю – подумаю…

Вечер провели у Ружинской. Все старались быть веселыми, хоть на минуту позабыться, но веселье не шло к их задумчивым печальным лицам.

Александр почти каждый день ходил к Анжелике. Они часто виделись и у Ружинской.

Раз, спустя четыре дня после отправки стругов, они сидели у Ружинской.

– Где-то теперь наши? – сказала, вздохнув, Анжелика.

– По расчету, они должны быть под Черным Яром, – отвечал Александр.

Он угадал. В это время струги князя Львова были приблизительно в этом месте.

Тихо плыли они. Паруса и весла с трудом подвигали их вверх по течению. В казенке главного струга, убранной богато, за столом сидели начальники рати: князь Львов, Ружинский и пан Ивницкий. Они только что отобедали.

– Неужели воры решатся биться с нами? – говорил князь Львов.

– Не знаю, мой пан, но теперь бежать им, как прошлый раз – некуда, – отвечал ему Ружинский.

– Во всяком случае, нужно быть готовым к битве каждый час, – подчеркнул Ивницкий.

– Мы всегда готовы, пан, – сказал самоуверенно Львов.

– Я иду на свой струг, боярин, какой же будет от тебя приказ? – проговорил Ружинский, вставая.

– Не думаю, чтобы сегодня пришлось драться – до Царицына далеко; но если, сверх чаяния, начнется битва, зараз ударим всеми силами на воров, – отвечал Львов.

Ружинский поклонился и вышел. Он взял лодку и отправился на свой струг. Капитан Рудольф встретил его с озабоченным лицом.

– Плохо, пан, – сказал молодой человек, – наши стрельцы замышляют измену.

– А как ты знаешь, капитан? – удивился Ружинский.

– Вскоре после твоего ухода я пошел по стругу и услыхал разговор двух стрельцов. Один из них говорил другому, что как только увидят воровскую шайку, то бросятся и перевяжут начальных людей.

– Что ж другой-то стрелец, возражал, что ли, или тоже согласен был? – спросил Ружинский.

– Нет, не возражал, а только сомневался, все ли ратники согласны, а первый уверял его, что все, – отвечал Рудольф.

– Что ж ты с ними сделал? – спросил подполковник.

– Взял обоих под стражу, но что ж из этого? Я боюсь общей измены, – отвечал капитан.

Полковник задумался.

– Нужно будет доложить князю, – сказал он и тотчас отправился обратно на струг князя Львова.

– Князь изволит почивать, – сказал холоп князя, Никитка, загораживая двери.

– Дело не терпит отлагательства, – отвечал Ружинский и вошел в казенку.

– А я было заснул после обеда-то, – сказал князь недовольным тоном, лениво потягиваясь и потирая глаза.

Ружинский передал ему свои опасения.

– Но казаки еще далеко, должно быть, – сказал Львов и крикнул кормчего.

– Далеко ли мы от Черного Яра? – спросил он.

– Недалече, боярин, – отвечал кормчий.

Вошел Ивницкий.

– Дело скверно, – сказал он, – я открыл, что стрельцы готовятся к измене.

– Что такое? – переспросил князь.

– Мне передал один ратник, – начал было пан, но сильный крик на верху струга не дал окончить ему свои речи.

– Казачьи струги показались в виду! – вбегая, кричал капитан Шак.

Все бросились наверх.

– Здравствуй, батюшка Степан Тимофеевич, – кричали собравшиеся на носу струга стрельцы.

– Готовьтесь к битве! – крикнул князь.

– Как бы не так, – отвечали стрельцы, не трогаясь с места, но повернувшись лицом к князю.

– Что долго-то с ними толковать, вяжи их, братцы! – крикнул стрелец Ганька Ларионов.

– Вяжи, вяжи! – поддержал холоп князя Львова, молодой парень Федька.

Князя Ружинского, Ивницкого и Шака окружили со всех сторон стрельцы. Обороняться было невозможно: против четырех начальников стояли сотни их подчиненных.

– Вяжи этого боярина. Я на него давно зубы точил! – кричал Федька, хватая за руки князя Львова и скручивая их назад веревкой. В одно мгновение князь, Ружинский и Шак были связаны.

Один Ивницкий еще отмахивался своей саблей, стоя на самом краю струга. Толпа наступала все сильнее и сильнее.

– Бери живьем, потешимся над бусурманином! – ревели стрельцы.

– Не удастся же вам потешиться! – крикнул Ивницкий и бросился в воду.

– Ушел, бусурман! – ревели в толпе.

– А ловок, бестия, – говорили другие.

Князь Львов, Ружинский и Шак сидели связанные.

Маленькая лодка с двумя стрельцами и сотником Данилой Тарлыковым отделилась от струга.

– Куда ты? – кричали стрельцы.

– Встречать Степана Тимофеевича, – отвечал Тарлыков. Но, отплыв несколько сажен от струга, круто повернул вниз по Волге.

– Уйдет в Астрахань!

– Надо бы догнать их.

– Нет, надо поскорее послать к Степану Тимофеевичу, – слышалось в толпе.

Струги казаков были уже близко.

Стрельцы махали шапками и приветствовали Разина:

– Здравствуй, батюшка Степан Тимофеевич!

– Да, так, они должны быть под Черным Яром, – говорил между тем Александр.

– Живы ли они? – сказала Ружинская, вздохнув.

Все молчали.

– Дети, помолитесь за отца, – сказала Ружинская сидевшим около нее двум сыновьям…

Дети опустились на колени и начали молиться. Мать, Анжелика и Александр смотрели на них.

– Пойдем и мы молиться, – вздохнула Анжелика, и все отправились в комнату пана Ивницкого.

Сотник Тарлыков прибежал в Астрахань. Страшна была его весть.

– Струги князя разбиты, князь в плену, все офицеры побиты, стрельцы перебежали, – говорили во всех домах, на всех улицах и проулках города.

Воевода был страшно встревожен. Но, несмотря на это, немедля начал собирать рать и назначать осадных голов. В тот же день на стенах города закипела работа, город начали укреплять: другой надежды, кроме стен, не оставалось.

Услыша грозную весть, Александр бросился отыскивать сот-ника Тарлыкова. Он нашел его в приказной избе. Тарлыков сидел в прохожей приказной избы, задумчиво повеся голову, воевода не велел ему отлучаться.

– Что, где пан Киприан Ивницкий? – был первый вопрос Александра.

– Да все там же, где и все, – угрюмо отвечал стрелец.

– Но ты это наверно знаешь? – спрашивал Александр.

– Пан Ивницкий на моих глазах в Волгу бросился сам, не дался в руки, – отвечал стрелец. – Остальных связали при мне и только ждали Стеньку, чтобы всех в воду, – угрюмо добавил он.

Александр поспешил к Анжелике. Она знала уже страшную весть и оплакивала свою потерю.

– Теперь я одна осталась на свете! – говорила она, рыдая и ломая руки.

– Нет, не одна, – вскричал Александр, – я с тобой и люблю тебя! – И он схватил за руку молодую девушку.

– Верю, пан Артамонов, – сказала она, крепко сжимая ему руку, – и благодарю, что не оставил меня в эту горькую ми-нуту…

– Могу ли я оставить тебя, когда я так люблю? – говорил Александр, целуя руку девушки.

– Но, пан, удержи свою восторженность, теперь не время говорить о любви, – отвечала Анжелика.

– Как не говорить, Анжелика. Город в опасности, только день наш, только час наш, а для счастья довольно и часу, будем счастливы, Анжелика, хоть один день – и довольно.

– И будем счастливы, но не теперь. Вот будет приступ, ты, может быть, отличишься в битве и тогда будешь праздновать свадьбу.

– А может быть, и похороны, – грустно отвечал Александр.

– Нет, этого не будет… – отвечала Анжелика.

– Так ты теперь моя невеста, и мы будем принадлежать друг другу, а по окончании осады отпразднуем свадьбу, – сказал Александр и обнял стан молодой девушки. Пышные волосы ее коснулись его волос. Он был счастлив, как три года тому назад.

– Какой ты чудной, а еще москвич, – молвила она. – Будущее в воле Божьей. Не о свадьбе теперь надо думать, а о жизни, как ее спасти…

«Теперь нужно думать о спасении себя и Анжелики. Устоит или не устоит город, а меры все же не мешает принять, это не трусость, а просто осторожность», – говорил сам с собой Александр, возвращаясь на квартиру. Он велел Ивану сыскать и купить двух верховых лошадей в полном седельном уборе и две пары полного казацкого платья и вооружения.

Между тем воевода посылал в Москву гонцом сотника Тарлыкова.

– Москва не знает о нашей невзгоде, – говорил он сотнику, – первое дело – пробраться в Москву: для этого нужно ловкого, сметливого человека, а таким я считаю тебя, Данило. – И воевода положил руку на плечо сотника.

– Что прикажешь, я исполню, – отвечал сотник, обрадованный лаской, оказанной ему важным боярином, который прежде и не замечал его, маленького человека.

– Да, я считаю тебя способным и ловким офицером и даю важное поручение: ступай в Москву с грамотой к самому государю. По Волге проехать нельзя, проберись в Терки к брату, а оттуда в Москву. Чин полковника и пятьсот рублей дадут тебе в Москве за исполнение поручения, а теперь я дам тебе сорок рублей на дорогу и трех татар провожатых.

– Сегодня ехать, боярин? – спросил стрелец.

– Сегодня: время дорого.

IV

Была половина июня. Александра вновь пригласили к воеводе. Там были Бутлер, Бойль и Видерос. Воевода был по-прежнему очень грустен, но вместе с тем любезен с гостями.

– Капитан, – повернулся он к Бутлеру, – я поручаю тебе охрану важного пункта – Вознесенских ворот. Собери всех своих мастеров и не выпускай их из города. Государь наградит вас.

– Рады служить, – отвечал капитан Бутлер.

Обед кончился, гости собирались уходить. Вдруг на площади поднялся шум. Все бросились к окнам: стрельцы нестройною толпою шли к дому воеводы.

– Это бунт! – Воевода побледнел.

– Скорее скачи к отцу митрополиту, а ты к Красулину, зовите их сюда, – обратился воевода к приставам.

Стрельцы подошли к дому.

– Воеводу хотим видеть! – кричали они.

Воевода, окруженный гостями, подошел к открытому окну.

– Что вам нужно? – спросил он громовым голосом.

Но как ни грозен был его голос, он заметно дрожал.

– Подай нам денежное жалованье! – кричали стрельцы.

Один из них, человек средних лет, с большой черной бородой, выступая вперед, сказал:

– На войну посылаете, жалованье не платите. Это не порядки!

– Это кто такой? – спросил воевода стоящего около него Виовского, указывая на говорившего стрельца.

– Филатка Колокольчиков, любимец Красулина, – отвечал Виовский.

– Братья, – начал воевода ласково, – время ли теперь бунтовать, когда на нас идут воры? Жалованье ваше и служба ваша за великим государем не пропадет.

– Да пропадает. Ты давно не платил нам жалованье! – кричал Колокольчиков.

– Давай жалованье, без того не пойдем, – ревела толпа.

– Что нам даром драться! – кричал Колокольчиков.

– У нас нет ни денег, ни запасов! – кричали стрельцы.

– Казны великого государя я еще не получал, – отвечал воевода, – но я дам вам жалованье из монастырской, митрополичьей и своей собственной казны.

– Так давай! – кричал Колокольчиков.

– Дам, дам. Но только и вы послужите честно и не сдайтесь ворам, – говорил воевода.

– Коли жалованье отдашь, будем служить, – отвечал Колокольчиков.

Скоро в палаты воеводы приехали митрополит и Красулин. Митрополит сказал увещание и обещал дать денег, а Красулин проехал по рядам стрельцов. Стрельцы успокоились.

Посовещавшись с воеводой, митрополит послал в Троицкий монастырь, к келарю Аврааму и к своему ключарю Негодящеву за деньгами.

Стрельцы все еще стояли на площади, ожидая выдачи жалованья. Келарь и ключарь скоро пришли с деньгами.

– Вот две тысячи шестьсот рублей, – сказал воевода, подавая стрельцам деньги, – нужно будет – дадим еще, но и вы по-служите государю, и будет вам награда, о какой вам и на мысль не приходило.

– Рады служить великому государю! – крикнули стрельцы.

Они разошлись по домам.

Воевода с митрополитом и гостями заперся в своей палате.

– Сегодня ко мне в соборе, в час рассвета, прибежали караульные стрельцы, – поведал митрополит. – Они держали караул у Пречистенских ворот и видели на небеси чудо: все небо растворилось над Астраханью, и на город посыпались искры.

– Что же все сие предвещает, владыко? – спросил воевода.

– Пути Господни неисповедимы: на нас излиет факел гнева Божия, – отвечал митрополит.

– На Тебя единого вся надежда, – вздохнул воевода, взглянув на икону Спасителя.

– Надо побеспокоиться, чтобы жители и стрельцы не сносились с ворами, – сказал брат воеводы, Михаил Семенович.

– С юга Астрахань укреплена надежно, – напомнил Бойль.

– Я велю монастырским рабочим провести воду к солончакам из своих прудов, – сказал митрополит, – затопить проход.

– Там виноградные сады, по ним ловко пробираться во время приступа, – не мешало бы их вырубить, – продолжал Александр.

– Рубить не след: владельцы садов затаят на нас злобу, – вставил князь Михаил Семенович.

– Но, боярин, неужели ты оставишь без наказания сегодняшний бунт стрельцов? – спросил Бойль.

– Нельзя наказывать, они наши защитники, – сказал воевода.

– Зачем всех? Главное – наказать зачинщиков, – отвечал Бойль.

– Да, стрельца Колокольчикова следовало бы наказать, он, видно, всему делу голова, – подытожил князь Михаил Семенович.

Воевода послал за дьяком и велел написать бумагу губному старосте об аресте Колокольчикова.

Гости разошлись. Часа через два к воеводе явился губной староста астраханской губы Федор Фадеевич Зубов, человек высокого роста, с седыми усами и бородой, сутуловатый, с строгим взглядом старик.

– Согласно твоему письменному приказу от дьяка Табунцева я пошел задержать бунтовщика, стрельца Филатку Колокольчикова, – сказал он воеводе и замолчал.

– Ну? – торопил воевода.

– Но стрелецкий голова Красулин воспротивился сему, поелику, говорит, есть наказ Москвы стрелецким головам, дабы они не давали в обиду воеводам стрельцов, а управляли ими сами, – продолжал губной староста.

Воевода молчал. «Красулин-то, верно, сам подучил стрельцов, он-то и есть главный бунтовщик», – думал он.

– Что ж прикажешь теперь делать, боярин? – спрашивал губной.

– Я сам повидаюсь с Красулиным, – сказал воевода. Он знал, что свидание ни к чему не поведет, но не хотел уронить себя в глазах губного, оставив совершенно это дело.

Между тем голландский капитан Бутлер и немец, капитан Видерос, направлялись к низенькому дому, стоящему на южной стороне города близ ворот. На крыльце их встретил человек небольшого роста, опрятно одетый, с небольшой лысиной на голове – одним словом, тот самый немец-доктор, которого мы видели в прошлом году в Самаре, на квартире Кузьмина. С ним был молодой человек, лет тридцати, высокий, с задумчивым взглядом. Это был младший корабельный мастер Страус, будущий описатель гибели Астрахани и тогдашних кровавых дней.

Они вошли в чисто убранную комнату, квартиру доктора.

– Что нового? – спросил доктор.

– Да что ж, Ягонь, дело плохо – стрельцы бунтуют, – отвечал Видерос.

Бутлер рассказал доктору и Страусу подробности бунта.

– Что ж теперь нам делать, Ягонь? – спросил Бутлер по окончании разговора.

Доктор молча хлебнул пива из своей кружки и взглянул на Страуса.

– Дожидаться, когда с нас кожу сдернут, – с усмешкой отвечал Страус.

– Не шути, герр Страус, – сказал Видерос, – я знаю Стеньку, ведь нам несдобровать.

– Я давно, не шутя, говорил, что нужно бежать в море, а вы не слушались: срам морякам пускаться с боязнью в открытое море, – отвечал Страус.

– Да, не минуешь, верно, бегства, – проговорил Видерос.

– Это одно средство к спасению, – сказал доктор.

– Ну, если мы погибнем в открытом море – вы будете причиной, а не я – я только согласен с большинством, – сказал Бутлер. – Страус, собери сегодня же всех мастеров на лодку и жди нас: мы вечером с Видеросом и доктором пойдем осматривать укрепления и бежим к вам, – обратился он к Страусу.

Вечером того же дня в реке Кривушке стояла небольшая лодка с пятнадцатью корабельными мастерами и Страусом. А по городским стенам шли четыре человека в дорожных плащах. Это были: Бутлер, Видерос и доктор, а четвертый был слуга Бутлера, молодой человек, из пленных персиян.

– Как хотите, Астрахань укреплена хорошо, взять ее будет нелегко, – говорил Бутлер своим товарищам. – В открытом море нам больше будет опасностей, да к тому же неловко бежать, когда нам так доверяет князь.

– Как хочешь, герр, я согласен и остаться, – отвечал Видерос.

– Остаться – так остаться; везде, видно, смерть, – проговорил доктор.

– Иди скорее к герру Страусу с нашими мастерами, скажи им, чтобы вернулись, – приказал Бутлер персиянину.

Персиянин скоро возвратился.

– Ворота заперты, я не мог пройти за город, – сказал он.

– Не уедут же они одни, – сказал Бутлер.

А там, на реке Кривушке, немецкие мастера все еще ждали прихода своих начальников.

– Условленный час прошел, нужно ехать одним, – сказал мастер.

– Подождем, – отвечал Страус.

Прошел еще час.

– Ну, теперь в путь, больше нечего ждать, – сказали мастера и ударили в весла.

Тихо скользя по волнам, плыла лодка немецких мастеров по устью Волги к открытому морю.

Поутру восемнадцатого июня Александр, выходя из своей квартиры, заметил на улицах города движение. Воеводские пристава неслись верхами с одного конца к другому. В церквах звонили в колокола.

Стрельцы шли толпами к площади.

– Что это такое? – спросил Александр проходившего мимо него Виовского.

– Разве ты не слыхал, боярин? Казаки подступили к Астрахани, – отвечал Виовский. – Сейчас приходили к воеводе рыбаки, он еще спал, его разбудили.

– Стало, приступ начинается?

– Нет, приступа еще нет, казаки остановились на урочище в Жареных Буграх.

Александр возвратился на квартиру, вооружился, сел на лошадь и отправился к воеводе.

Воевода съезжал уже со двора. Александр поехал за ним. Он ехал осматривать укрепления. Город был готов уже к бою. На стенах у пушек стояли пушкари. Фитиля зажигались. Посадские стояли на городских стенах. Они были вооружены чем попало: кто бердышом, кто топором, кто самопалом, а кто просто колом или дубиной. Иные таскали в кучу каменья, чтобы во время приступа бросать их в казаков. На стенах устраивали козлы, привешивали к ним котлы и таскали дрова, чтобы кипятить воду и кипятком обваривать казаков. Воевода начал осмотр с северной стороны.

– Казаки, говорят, на востоке и перебираются к Болдин-скому устью, – доложил осадный голова, боярский сын Лихачев.

– С востока взять Астрахань трудно, она окружена водой; вот с юга – другое дело, – сказал Бутлер.

– Я послал Фрола на разведку, – отвечал воевода.

Воевода подъехал к воротам, их закладывали кирпичом наглухо.

– Золожить все ворота, исключая Вознесенские, – приказал воевода сопровождавшему его Бутлеру.

Тот поклонился и уехал.

На восточной стороне им попался навстречу крестный ход, шедший по стене вокруг всего Белого города, окруженного стеной. Впереди несли икону Божией Матери, за ней другие иконы. Сам митрополит, в полном облачении, окруженный духовенством, шел тут же. Толпа народа, преимущественно стариков и женщин, шла за иконами. У ворот митрополит остановился и начал молебен.

Воевода и вся его свита сошли с лошадей и приложились к иконам. По окончании молебна крестный ход пошел дальше вокруг города. Воевода поехал на южную сторону. С этой стороны город не был окружен водой. За стеной шли городские виноградники, сады. Человек двести рабочих заступами рыли какую-то канаву.

– Боярин, вели вырубить сады! – сказал Александр, подъезжая к воеводе.

– Зачем? Митрополит и я решили провести воду из митрополитских прудов вплоть до солончаков. Вот видишь, роют канаву, – отвечал воевода.

Объехали всю стену.

– Посланцев Стеньки ведут сюда, – сказал, подъезжая, Виовский.

– Где они?

– А вон этот поп и этот холоп, – отвечал Виовский, указывая на приближающихся к воеводе священника и бедно одетого человека.

– Да это холоп князя Львова! – сказал один пристав воеводе.

– Где их поймали? – спросил воевода сопровождавших их стрельцов.

– Нас никто не поймал, мы сами пришли к тебе от атамана. Он приказывает тебе сдать город, – отвечал холоп князя Львова.

– Мне приказал? – возвысил голос воевода, однако ответа не дал.

– А ты зачем, поп? – обратился он к священнику.

– Я астраханский поп, меня казаки захватили в полон, – отвечал священник.

– А, и ты посланец Стеньки? – сказал воевода. – Ну, хорошо. Взять их в губной приказ и обоих пытать крепко, – обратился он к приставу.

До полудня воевода пробыл на городской стене. Подъезжая к своим хоромам, он встретил Фрола, возвратившегося с разведки.

– Стенька с своими стругами вошел в Болдинский проток, оттуда в проток Черепаху, а из него в реку Кривушку и теперь стоит там, – доложил Фрол.

– Поскорее проберись к мурзе Ярмурчею, что стоит над Астраханью, и скажи, чтобы он со всеми своими улусными людьми перебрался в город, – приказал воевода. – А то и он, пожалуй, как немецкие мастера, тягу даст, – добавил он, обращаясь к Видеросу.

– Да, боярин, я не чаял того от моих мастеров, что они сделали, – отвечал Видерос.

– Боярин, дай мне какое-нибудь назначение, – сказал Александр.

– За назначением дело не станет. Я тебе поручаю, вместе с Бутлером, защиту Вознесенских ворот, – отвечал воевода.

Александр поехал к воротам и встал там. Перед вечером его пришел сменить Бутлер. Александр поспешил к Анжелике. На дороге, близ воеводских хором, он встретил Фрола.

– Ну, что мурза Ярмурчей? – спросил он.

– Если уж немцы бежали, то ему, бритой башке, чего делать? В степь убежал со всем улусом, – отвечал Фрол.

– Это что? Кого-то ведут, кажется, – Александр присматривался к приближавшейся толпе.

– Э, да это здешний нищий, Тимош безногий, за что его взяли? Другой тоже нищий, – отвечал Фрол.

Несколько человек под предводительством Лукошкина вели к воеводскому двору двух нищих.

– Что, или вновь посланцы Стеньки явились? – спросил Александр Лукошкина.

– Хвалились эти нищие зажечь город, как только начнется приступ, вот я их и захватил, – отвечал Лукошкин.

Нищих провели на воеводский двор. Александр пошел к Анжелике.

– Говорят, казаки под городом? – был первый ее вопрос.

– Да, но ты ничего не бойся, город взять трудно. А если, сверх чаяния, он и будет взят, то тогда мы бежим. Я достал казацкое платье и лошадей.

Прошло три дня, три тревожных дня ожидания приступа. Александр почти все время был на стенах города. Он только заходил на несколько минут к Анжелике успокоить ее да к воеводе. На квартире бывал редко.

Купленных лошадей Иван держал наготове.

В это самое время по Тереку плыла лодка. Четыре гребца с усилием боролись с бурными волнами, подымающимися высоким гребнем.