Полная версия
Красная королева
Мария вспыхнула, ее лицо выражало пламенное негодование.
– Джеймс, – воскликнула она, схватив брата за руку, – вы могли бы начать прямо с этого, вся предыдущая речь была излишня! Если молва зашла так далеко, что гласит, будто королева развратничает с одним из своих слуг, так пора открыть правду! Боскозель похож на моего покойного супруга и, когда я смотрю на него, мое сердце предается дорогим, приятным воспоминаниям. Любить его? Любить эту куклу, изображающую дорогой образ возлюбленного? Право же, это противоречило бы природе и священному чувству. Это была бы насмешка над покойным и над счастливыми днями моей жизни. Если мне суждено когда-нибудь полюбить кого-либо, то он должен прежде всего заставить меня позабыть моего покойного мужа. Боскозель должен уехать обратно во Францию, и пусть порвется последняя связь, приковывающая меня к чудным воспоминаниям моих юных дней!
– Мария, это была бы чрезмерная поспешность. Этот внезапный отъезд послужил бы признанием вашей вины, страха перед обнаружением тайны или даже тяжелой, насильственной разлукой с тем, кого вы любите. Докажите Шотландии, что Боскозель для вас – не более как верный слуга, но отнюдь не близок вашему сердцу как женщине. Посоветуйтесь с английским послом относительно выбора супруга. Станьте во главе войска, которое я поведу против мятежных лэрдов, и оставьте здесь Боскозеля и весь свой придворный штат; этим сразу будут опровергнуты все ложные слухи.
– Мне стать во главе войска, покинуть этот старый замок, увидеть горы Шотландии, вдыхать горный воздух и ароматы лесов? Джеймс, вы это серьезно думаете?
– Разве столь невероятно, что королева в сопровождении своих верноподданных отправится по владениям своих графов?
– О, это было бы восхитительно! – засмеялась Мария сквозь слезы. – Прочь отсюда, из этих стен! На коней, на коней, Джеймс! Там, в горах, мое сердце вздохнет свободнее и я снова найду радости жизни. Мы будем мчаться по болотам и лугам; мое сердце возликует в зеленых лесах и будет петь песни вместе с жаворонком! О, Джеймс, какое счастье сулите вы мне!
«Действительно, я был несправедлив; она любит этого француза лишь от скуки, – усмехнулся Джеймс Стюарт, выйдя от королевы. – Но теперь у меня есть средство властвовать над королевой Шотландии, и она будет счастлива в этой стране; ведь для женского сердца требуется очень немногое, чтобы считать себя счастливой».
IVСтюарт прямо отправился к Боскозелю и застал его в тот момент, когда он собирался принести заговорщикам известие о том, что королева одобряет их план.
– Маркиз, у меня есть просьба к вам, – начал Стюарт, между тем как Боскозель смотрел на него с изумлением, не ожидая ничего доброго от такого внезапного появления своего врага. – Вы увидите сегодня графа Аррана, Босвеля и Гордона?
Боскозель побледнел. Не был ли лорд Джеймс в союзе с дьяволом, что узнал об их заговоре раньше, чем он принял форму окончательного решения?
– Моя просьба состоит в том, – продолжал Джеймс с иронической улыбкой, – чтобы вы посоветовали им покинуть Эдинбург раньше наступления ночи, так как королева собирается вскоре посетить их владения и во главе моего войска будет принимать поздравления лэрдов.
Боскозель стоял как пораженный громом. Он чувствовал, что Стюарт не только перехитрил его, но даже пристыдил, так как имел теперь полное основание обвинить его в государственной измене.
– Маркиз, – продолжал Джеймс, – весьма возможно, что несколько часов тому назад у королевы были другие намерения; но я убежден, что ваша преданность не позволит вам компрометировать Марию Стюарт, а это случилось бы, если бы люди узнали, что она по совету доброжелательного, но ослепленного человека на минуту склонилась в сторону людей, видящих в королеве Шотландии не более как красивую искательницу приключений, на которую может напасть на большой дороге любой искатель приключений и сделать ее дамой своего сердца.
– Милорд!
– Маркиз, всякое дальнейшее объяснение будет лишним. Королева отправляется со мною по графствам своей страны, и, где встретятся государственные изменники, их обезглавят. Так как вы состоите в дружбе с графом Арраном, то вам неудобно сопровождать королеву. Она знает, что вас обманули, что сами вы не могли иметь намерение предать Марию Стюарт в руки Гамильтонов, которые некогда держали в плену в Инч-Магоме ее мать и ее самое. Этих лэрдов нужно хорошо узнать, раньше чем протянуть им руку. Итак, с Богом! Маркиз, кто едет с арранцами, тот – враг королевы. Надеюсь, вы останетесь в Эдинбурге… Впрочем, как хотите…
При этих словах он поклонился и вышел из комнаты.
Боскозель готов был плакать от злобы и стыда. Он не подумал, что Гамильтоны могут обмануть его, что это давние враги королевы; он содрогнулся при мысли, что по его вине Мария могла попасть во власть Арранов; но вместе с тем его приводило в отчаяние, что именно Джеймс Стюарт явился ее спасителем, что этот человек снова торжествовал над ним. Боскозель увидел свое бессилие и свой позор. Он хотел бы ненавидеть этого человека и не мог, так как сознавал, что только тот один мог защитить Марию. Он видел, что враг щадит его, как будто он даже недостоин ненависти, и скрежетал от отчаяния и злобы.
Но королева должна была узнать, что его обманули; у ее ног он хотел вымолить ее прощение за безрассудное усердие. Пусть отныне ее единственным защитником будет Джеймс Стюарт, но, как женщине, ей никто не должен быть близок, кроме него.
Боскозель бросился бежать, гонимый дикой страстью, быстро вошел в королевские покои, прошел мимо стражи и проник в приемную, где его встретила Мария Сэйтон.
Пораженная его расстроенным видом и предчувствуя беду, она воскликнула:
– Что случилось?
– Я желаю видеть королеву! Где она?
– Вы с ума сошли, маркиз? Королева собирается в дорогу и никого не принимает.
– Я должен видеть ее.
Дверь отворилась, и на пороге показалась Мария Стюарт.
– Что здесь такое? – спросила она, краснея от негодования. – Как, маркиз, вы здесь? Кто позволил вам появляться без доклада?
– Мария! Я решился на это, как решился рядом с вами преклонить колени у ложа вашего умершего супруга. Неужели вы хотите быть в Шотландии строже, чем были во Франции?
– Да, Боскозель, – ответила Мария, тронутая потрясающими воспоминаниями, – если бы вы считались с моими обязанностями несколько более, чем со своими желаниями, то не злоупотребляли бы моей снисходительностью и не заставляли бы меня быть строгой с моими друзьями. В последний раз, маркиз, напоминаю вам: приучайтесь считаться с этикетом, исполнения которого я требую здесь, в противном случае мне придется отказаться от вашего общества.
– Мария!
– Маркиз, не забывайте, вы говорите с королевой! Я прощаю вам, что в своем усердии вы чуть не привели меня к гибели, но требую, чтобы вы держались в границах, как требую этого от всех, близких сердцу Марии Стюарт, но не имеющих права быть близкими королеве Шотландии. Удалитесь, маркиз!
Боскозель смотрел на нее, не веря своим глазам, ему казалось, что он бредит, но когда Мария повернулась к нему спиной, он не выдержал и воскликнул:
– Так не может говорить Мария Стюарт, это слова Джеймса Стюарта, вложенные в ваши уста. Вашему сердцу чужды эти слова, и вы напрасно стараетесь придать своему лицу выражение гордое и презрительное.
– Молчите! – сказала королева и повернулась к нему лицом, в котором выражалась борьба между гневом и прежней слабостью. – Я начну презирать того человека, который заставляет краснеть женщину за ее сердечную снисходительность. Вы недостойны названия мужчины, маркиз, так как не имеете даже власти над своей речью. Уходите!
Затем она возвратилась в свою комнату и заперла за собою дверь.
– Я не мужчина? – горько усмехнулся Боскозель, и его лицо приняло вдруг демоническое выражение. – Я не мужчина? Я докажу тебе это, ты будешь моею. Я не стану больше вздыхать, молить, пресмыкаться у твоих ног; я не хочу ни сострадания, ни снисхождения, я хочу тебя, тебя или смерти.
Глава пятая. Маркиз Кастеляр
IЗаговорщики вскоре получили известие, что королева намеревается посетить все графские владения в сопровождении графа Mappa, лэрда Джеймса Стюарта. Босвель и граф Арран сговорились поднять своих вассалов, взять королеву в плен и препроводить ее в замок Дэмбертон. Молодой граф, узнав, что речь идет об открытой войне против королевы, поскакал в Эдинбург, чтобы предупредить Марию. В пылу своего увлечения он мечтал, что она оценит его любовь, ради которой он, не задумываясь, готов был обвинить в государственной измене родного отца.
Он явился перед королевой в тот момент, когда она готовилась стать во главе войска, и, увидев ее, сразу бросился перед ней на колени и, как безумный, стал признаваться ей в своей любви. Мария гордо отвернулась от него, считая его слова бредом сумасшедшего или пьяного, но он ухватился за край ее платья, прижал его к своим губам и крикнул:
– Мария, услышь меня, и я возведу на эшафот родного отца и своих родственников. Ты одна будешь господствовать, царица сердец, и пусть погибнут все, кто не желает покориться твоей власти!
– Граф, удалитесь и проспите свой хмель! – сказала Мария скорее презрительно, чем сердито, затем вырвала от него край своего платья и обратилась к Боскозелю: – Маркиз, успокойте этого безумца!
Граф прочел в ее лице выражение глубокого презрения, и это ранило его, как отравленная стрела; он вскочил на ноги и воскликнул:
– А, вы презираете меня, потому что любите Боскозеля! Мария Стюарт не подаст руки шотландскому лэрду, потому что желает изображать вторую Мессалину, потому что Кастеляр – ее любовник!
Мария остолбенела, бледная и дрожащая; но когда она увидела, что Боскозель обнажил меч и хотел броситься на графа, она приказала ему отступить.
– Милорд, – заговорила она дрожащим голосом, между тем как Джеймс Стюарт, скрестив руки на груди, молча присутствовал при этой сцене, – ваш отец – изменник, и если я до сих пор щажу его, то только потому, что в его жилах течет кровь Стюартов. Вы же идете далее его; вы не только завидуете моей короне, вы посягаете на мою честь и, как трусливый негодяй, позорите женщину! Молчите! Звук вашего голоса противен мне; вы недостойны даже наказания, вы просто вызываете жалость как человек, лишенный здравого ума.
Молодой человек заскрежетал зубами от злости и стыда.
– Ваше величество, – воскликнул он, – разве позорно, что я люблю вас и что эта любовь довела меня до безумия и я готов служить вам против собственного отца? Скажите, что я достоин сожаления за то, что люблю любовницу француза.
Боскозель больше не мог сдержаться: он бросился на графа Аррана и готов был задушить его собственными руками. Но в этот момент граф выхватил кинжал и ударил его. Королева громко вскрикнула и лишилась чувств.
Безумца связали и увели. Когда же королева очнулась от своего обморока и увидела окровавленного Боскозеля, она громко воскликнула:
– Маркиз, он ранил вас?
– Рана незначительна, – ответил француз, сияя от торжества.
То был крик опасения и любви; все так и поняли это.
– Прочь отсюда! Мария, подумайте о своей чести! – строго произнес лэрд Джеймс.
Королева вздрогнула; по выражению лиц присутствовавших и по пламенному, ликующему взгляду Боскозеля она поняла, до какой степени она забылась. И краснея, и бледнея, она растерянно протянула руку Джеймсу Стюарту и дрожащим голосом простонала:
– Пойдемте отсюда! Лэрд Джеймс, спасите меня от самой себя!
На другой день королева покинула Голируд во главе отряда; но слух о сумасшествии Аррана и о словах королевы: «Боскозель, вы ранены?» – распространился с быстротой молнии. Шотландцы пожимали плечами и говорили, что она оставила его, чтобы люди поверили в лживость слов графа Аррана, а отсюда укрепилась уверенность, что француз наверное – ее любовник!
IIМежду тем королева ехала во главе великолепной конницы в ярко блестящих панцирях; знамена весело развевались по ветру. В своем простодушии она уже забыла про случай в Голируде; радостно вдыхая свежий утренний воздух и весело шутя со своими дамами, красавица-королева мчалась по полям Шотландии, как будто все это принадлежало ей.
Кавалерия Стюарта настигла графов Босвеля и Аррана, и, прежде чем они успели оказать сопротивление, их препроводили в тюрьму Св. Андрея. Босвель успел скрыться и бежал в Англию.
Джеймс Стюарт направился тогда против Гордонов, которые также лелеяли мысль низвергнуть его.
По словам историка Минье, граф Гентли (Гордон) имел намерение женить на королеве своего сына. Когда же он во время какой-то ссоры с лэрдом Огильви ранил его на улице, в Эдинбурге, королева приказала ему отправиться в крепость Стирлинг. Он воспротивился и, собрав около тысячи всадников, решил дать отпор королеве. Граф Гентли укрепил свои замки и выжидал наступления Марии Стюарт. Она действительно направилась туда во главе небольшой армии, предводительствуемой графом Марром. Комендант замка Инвернес, принадлежавшего Гордонам, не впустил ее. Тогда она велела осадить замок, принудила его к сдаче и приказала арестовать коменданта.
Во время этого королевского объезда, бывшего вместе с тем военной экспедицией, Мария выказала редкое присутствие духа и переносила все трудности с большой бодростью. Она скакала верхом по диким местностям, переправлялась через реки, располагалась на отдых в степях и лесах, жалея, что она не мужчина и не может проводить ночи в поле, подложив под голову дорожную сумку, прикрывшись щитом и будучи вооружена длинным двусторонним боевым мечом.
Комендант крепости Инвернес, сопротивлявшийся королеве, был повешен на замковой башне, после чего Мария и ее брат спешным маршем отправились далее в путь. Джона Гордона заключили в темницу, а затем пустились преследовать старика Гентли. В равнине Конвики отряды встретились; завязалась горячая борьба, из которой королева вышла победительницей. Гентли пал вместе с лошадью и был измят под лошадиными копытами; его старший сын был обезглавлен, а младший по приказанию королевы был заключен в темницу впредь до достижения пятнадцатилетнего возраста, после чего был обезглавлен на том же эшафоте, где еще оставались следы крови его брата.
Могущество Гамильтонов и Гордонов было уничтожено; их имения были конфискованы и после переданы Джеймсу Стюарту, графу Марру, который получил звание графа Мюррея и пост канцлера Шотландии, став первым и самым могущественным лэрдом в стране.
IIIВ разлуке с Марией Кастеляр воспылал еще большей страстью к ней. Он считал себя любимым и думал, что Мария также страстно любит его, но борется и скрывает свое чувство, чтобы отвлечь подозрение шотландцев. Наконец она возвратилась, и достаточно было одного ее благосклонного взгляда, чтобы маркиз истолковал его как проявление любви и призыв к счастью. Вскоре разнесся слух, что ведутся переговоры, что лэрд Джеймс – граф Мюррей – подготовляет свидание двух королев и что Елизавета уже наметила человека, которого хочет предложить Марии в супруги.
Однажды на маленьком празднике, устроенном королевой, Кастеляр вручил ей стихотворение на французском языке, в котором в поэтической форме изложил весь пыл своей любви. Мария была счастлива, что ей удалось в Голируде устроить маскарад, напомнивший ей времяпрепровождение во Франции; она и не подумала об опасности встречи с Боскозелем. Оба они, замаскированные до неузнаваемости, двигались в пестрой толпе танцующих, сами принимали участие в танцах, а в антрактах слушали пение четырех трубадуров. Трех из этих трубадуров Мария вывезла из Парижа, а четвертый был итальянец с чудными глазами и красивым, звучным голосом. Его звали Давид Риччио. Бывший камердинер савойского посланника Моретта, он пользовался благосклонностью Кастеляра за свою скромность и поэтическое дарование. После пения снова начались танцы; королева танцевала много и была весела и шаловлива, как в счастливые дни своей юности.
После танцев она вышла в сад, чтобы освежиться; Кастеляр последовал за нею.
Они незаметно спустились во двор, а оттуда – в парк, заканчивающийся холмом, так называемой беседкой Артура, поднялись на холм и устремили свои взоры в мерцающую влажную даль. Королева опустилась на одну из скамеек и, сняв маску, задумалась, временами вздрагивая от внутреннего волнения.
О чем она думала? Быть может, о прекрасной Франции, где прошла ее юность в счастье и любви? Быть может, она мечтала о прошлом и боялась за свое будущее?
Боскозель опустился к ее ногам, схватил ее руки и стал покрывать их горячими поцелуями.
Мария заплакала.
– Ах, как бедно мое сердце! – вздохнула она.
Боскозель воскликнул в восторге:
– Мария, разве ты не королева? Кто может помешать тебе быть счастливой так, как желает твое сердце и как может только смертный осчастливить женщину? Будь моею, и я готов каждую твою слезинку осушить поцелуями; мои объятия вселят в твое сердце пыл и невыразимое блаженство.
Мария встрепенулась, как бы пробудившись ото сна. Она доверилась другу, пришла сюда затем, чтобы помечтать, а оказалось, что перед нею безумец.
Она вздрогнула, вырвалась и убежала, как испуганная лань. Маркиз бросился вслед за нею, но она скрылась во тьме.
– Ты дрожишь, ты колеблешься? – воскликнул он. – Значит, твое покоренное сердце чует своего повелителя и пугливо отстраняет блаженство объятий. Беги, но ты не уйдешь от меня! Я настигну тебя, и тогда в объятиях я заставлю тебя произнести робкое признание. Ты любишь меня и не в состоянии сердиться на меня! Вперед! Смелым принадлежит мир!
IVДва часа спустя огни погасли в парадных залах Голируда, гости разошлись и настала тишина.
Королева оперлась на руку Марии Сэйтон. Холодная дрожь пробегала по ее членам, она думала о безумном Арране, который преследовал ее своею страстью и назвал ее любовницей Боскозеля.
– Что с вами? – озабоченно прошептала Мария Сэйтон. – Вы дрожите, быть может, вы больны?
– Да, я болею сердцем так же, как и ты, Мария! – пробормотала королева и залилась слезами. – Там, где я ищу дружбы, я нахожу пылкую страсть, а где ищу доверия, встречаю грубый обман. Ты тоже любила, но твой избранник не понял твоего сердца; мой любимый супруг умер, и меня не понимают мои друзья!
– Королева, вы несправедливы к себе, мне и всем, кто искренне предан вам, – возразила Мария Сэйтон, но не успела она окончить свои слова, как в комнату вошла Филли.
Все уже знали, что Филли, паж из Инч-Магома – девушка, и Мария Сэйтон взяла несчастную к себе в услужение. Лицо Филли было расстроено, и она жестами объяснила, что королеве грозит опасность.
– Откуда опасность? – спросила изумленная Мария Сэйтон, поняв наконец жесты Филли. – Неужели протестанты грозят снова воспрепятствовать нашему богослужению?
Филли покачала головой и указала на сердце.
– Кастеляр? – воскликнула Мария Стюарт. – Чего хочет этот несчастный?
Филли поползла вдоль стены, показывая, как украдкой можно пробраться в дом.
– Он скрылся или он хочет похитить меня? – спросила королева.
Филли покачала головой; но в этот момент залаяла собачка, любимица королевы, и стала царапаться в двери спальни.
Мария Сэйтон отворила дверь; собачка бросилась к постели королевы; когда ее полог подняли, оказалось, что там, спрятавшись, лежал Кастеляр.
– Боскозель! – воскликнула королева, бледнея от негодования. – Безумец, вы ищете моей гибели?
– Я не хочу твоей гибели, богиня моего сердца, но ты должна стать моею перед Богом и людьми. Скажи, что ты не любишь меня, – и твое сердце возмутится против этой лжи; прикажи убить меня – и ты будешь оплакивать меня!
– Назад! – крикнула Мария Стюарт, когда он протянул к ней свои руки. – О, боже, чем заслужила я такой позор, такой стыд?
– Ты плачешь, Мария? Неужели ты так слаба, что стыдишься своей любви?
– Молчите! Если я когда-нибудь дала вам повод лелеять такую безумную мысль, то я жестоко наказана за это. Любить вас? Ведь вам известно, что мое сердце всецело принадлежит моему возлюбленному, который покоится в могиле. Ваша любовь – позор, ваша дружба – предательство. Вон отсюда! Я презираю, я ненавижу вас!..
Боскозель побледнел, прочитав на лице королевы свой приговор. Вдруг его глаза блеснули и уста искривились.
– И меня ты гонишь так же, как Аррана! – мрачно пробормотал он. – Ты кокетка; ты торжествуешь и глумишься, погубив человека, доверившегося твоей лживой улыбке! Ты лжешь! Ты не любишь покойного, как не любишь никого. У тебя нет сердца, нет крови; ты змея, которая соблазняет, жалит, а затем скрывается! Но я не позволю издеваться над собою; ты будешь моею, чего бы то ни стоило мне, даже если бы мне пришлось продать душу дьяволу!
Мария Сэйтон оттолкнула его и погрозилась позвонить. Королева упала в обморок; ее сердце заныло от брошенного в ее лицо безобразного оскорбления.
Кастеляр стремительно выбежал.
– Злосчастный! – пробормотала она, очнувшись в объятиях Филли и видя, как Мария Сэйтон закрывала двери на задвижку. – И это мои друзья!.. Они отдают мою честь на поругание кальвинистам! О, Джон Нокс имеет право кричать: «Она – Иезавель; побейте ее камнями!» Но Боскозель заплатит мне за это своей жизнью; перед лордами и парламентом должен он доказать, что я хотя бы единым словом дала ему повод к такой дерзости, или же он должен умереть.
– Успокойтесь! – прошептала Мария Сэйтон, вся дрожа. – Он безумец и, наверное, теперь уже сожалеет о том, что сделал в пылу возбуждения. Говорите тише, чтобы придворные дамы не услышали вас.
– А, значит, моя честь должна зависеть от деликатного молчания моих слуг? – сказала королева, горько улыбаясь. – Я принуждена дрожать перед каждым звуком, который мог бы выдать мои неслыханный позор?!.
– Ваше величество, в передней нет никого, кроме леди Мортон, она же будет молчать так же, как и я; ведь ваша честь нам дороже жизни. Филли нема и предана вам. Пошлите маркиза в изгнание, покарайте его своим презрением, но не требуйте скандального процесса и суда людей непризванных.
– И это советуешь мне ты, Мария Сэйтон?! Я должна примириться с тем, чего не снесет ни одна женщина; тайну моего позора я должна разделить с этим презренным человеком, как его соучастница? Мария, он молился вместе со мною у гроба моего супруга, он был свидетелем моего горя, и он же считает меня развратной женщиной!..
– Ваше величество, ради вашей прежней дружбы к нему вы не должны возбуждать процесс. Вы были слишком снисходительны к нему, чтобы теперь судить его, как совершенно постороннего вам человека. Будь это не Кастеляр, а кто-нибудь другой, я позвонила бы и позвала бы ваших телохранителей. Но я знаю, что вы не в состоянии предать его смертной казни. Поэтому лучше, чтобы он бежал, но все же накажите его своим презрением.
– Мария, ты говоришь, что я не могла бы казнить его? О, я почувствую в этом даже наслаждение! Его кровь смоет последние воспоминания моей юности. Впрочем, нет, нет, пусть он бежит, я отомщу ему другим способом. Пусть он увидит, как я изберу себе супруга, как я смеюсь над ним, как презираю его. Завтра я поговорю с английским послом. Мне дали понять, что необходимо иметь покровителя; а Боскозель – единственный человек, способствовавший тому, что я свято хранила память умершего, – доказал мне, как уважают неутешную вдову. Я дам Шотландии властелина. Он положит конец всем гнусным клеветам. Я изберу себе человека, который разделит со мною королевскую власть; но им не будет ни один из тех, кто был некогда дорог моему сердцу и кто пренебрег моими душевными страданиями.
Королева ходила взад и вперед по комнате, в крайне возбужденном состоянии.
Внизу, в одной из гостиных комнат, сидел граф Мюррей. В то время как Мария Сэйтон старалась успокоить королеву, к нему вошел стрелок.
– Опять ты здесь? Черт возьми, отчего ты не на своем посту? – спросил Мюррей недовольным тоном.
– Милорд, маркиз возвратился в свою комнату!
– А, этот презренный к тому же труслив!
– Милорд, я притворился спящим, как вы приказали. Маркиз явился, тихо отворил решетчатую дверцу и поспешил по лестнице к потайному ходу, ведущему в спальные покои королевы. Я последовал за ним и держал стрелков наготове, чтобы по первому зову на помощь броситься туда и вонзить французу кинжал в грудь. Но собачка королевы забила тревогу, и дамы заметили француза.
– Дальше, дальше! Что сделала королева? Она не звала на помощь?
– Нет, милорд. Ее величество прогнала маркиза; я слышал громкий, резкий разговор, после которого распахнулась боковая дверь на галерее и маркиз стремительно вышел; леди Сэйтон заперла за ним двери.
– Хорошо, можешь идти! – сказал Мюррей. – Что она предпримет? – пробормотал он, беспокойно шагая по комнате. – Неужели этот человек все еще опасен? Был благоприятный момент избавиться от него, и ты не воспользовалась им, Мария. Твой зов о помощи спас бы твою честь. Что же ты думаешь делать? Предать его суду или, быть может, с позором изгнать его? Но, быть может, завтра ты уже раскаешься в своем решении, как сегодня побоялась пролить его кровь. Или, быть может, ты хочешь наказать его презрением? Это была бы чисто женская месть, а только кто поручится тогда за твое сердце? Нужно покончить с этим. Если ты не можешь справиться с ним, то я помогу тебе. Арестовать его? Нет, бесполезно: властным словом Марии он был бы освобожден и тогда окончательно погибло бы ее доброе имя. Умертвить его? Но тогда она будет оплакивать его. Нет, он сам должен погубить себя. Он должен предоставить Марии выбор – предать ли его эшафоту или пожертвовать собою.