День возмездия. В лабиринте грехов (сборник)

Джек был в лихорадочном волнении, но ему тотчас же бросилась в глаза благоприятная перемена, происшедшая с его другом.

– Ты выглядишь так, словно убедился в неосновательности своих опасений! – воскликнул он радостно.

– Мое страдание сделалось спокойнее, и теперь я могу горевать о потере отца, не думая, что он покинул нас в порыве отчаяния, – прозвучал ответ Стенхопа.

– В таком случае мне не так трудно исполнить мою обязанность и передать тебе это письмо, – отозвался Джек, вынимая из кармана бумагу. – Адресат одного из писем, отправленных вчера твоим отцом на почту, нашелся: оно было послано на мое имя, и в нем вложено письмо для тебя. Но, ради бога, Стенхоп, что ты, что с тобой? – продолжал он испуганно, видя, что его друг, распечатав конверт, страшно побледнел и безумными глазами смотрит на строчки, заключавшиеся в письме.

– Я не понимаю… что это может значить… – прерывающимся голосом в замешательстве произнес Стенхоп.

Джек боялся нового несчастья. Он взял у него записку из рук и прочел:

– «Мое непременное требование, мое величайшее и настоятельнейшее желание, чтобы ты – если вообще ты женишься – женился на девушке по имени Натали Уэлвертон. Она дочь Стивена Уэлвертона, о котором ты, вероятно, услышишь вскоре после моей смерти. Не старайся узнать, почему я от тебя этого требую. Уже одно то, что я требую именно этого брака и запрещаю тебе всякий другой, пусть будет тебе доказательством, что и твое счастье, и честь нашего имени зависят от этого союза. Любящий тебя отец Сэмюел Уайт».

– Натали Уэлвертон? Это кто же такая? – раздалось изумленное восклицание Джека.

– Я не знаю, имя мне совершенно неизвестно, – как отуманенный, пробормотал Стенхоп. – О, если бы я никогда не видал этих строк! Почему я должен жениться на совершенно неизвестной мне девушке? О чем я не должен стараться узнать? Что это все значит? Право, мое несчастье и раньше было достаточно велико.

Джеку такое насильственное вмешательство в право мужчины самому выбрать себе жену показалось неслыханным. Он совершенно откровенно высказал свое мнение по этому поводу и кончил словами:

– Никакой закон не может тебя заставить вступить в этот брак. Я, со своей стороны, по крайней мере, хотел бы удостовериться, отвечает ли эта Натали Уэлвертон всем требованиям, которые я предъявляю моей будущей жене.

– Я никогда не женюсь на девушке, которую зовут Натали, – твердо заявил Стенхоп.

Джек взглянул на него удивленно.

– Это звучит так, будто сердце твое уже не свободно.

Тот горько усмехнулся.

– А если бы и так?

Джек обладал достаточной чуткостью, чтобы понять, что теперь не время вызывать друга на откровенность; он поборол в себе желание знать больше и замолчал.

– Еще одно слово, – воскликнули Стенхоп после некоторого молчания, очнувшись от грустного раздумья. – Что было в твоем письме, Джек?

– Только то, что он отправляется в путешествие, во время которого возможна какая-нибудь несчастная случайность. Он просил меня в случае его смерти передать тебе приложенную записку. Как надо было поступить с ней, если бы все обошлось благополучно, он не упомянул, и это немножко странно, если хорошенько подумать.

– Позабудь об этом, – отозвался побледневший Стенхоп. – Я буду стараться нести свой крест; но больше ни слова об этом, Джек, если ты меня любишь.

Много вопросов и сомнений терзали душу Стенхопа, когда он остался один. Его отец предвидел, что его не будет уже в живых, когда Джек получит письмо. И если это было не предчувствием, а он поступил с заранее обдуманным ужасным намерением, то последнее могло явиться только следствием рокового открытия, что сердце молодой жены не принадлежало ему. Что же, кроме ревности, неосновательной ревности к родному сыну, могло быть побудительной причиной для того странного приказания, какое он получил после смерти отца?

Не был ли этот загадочный брак, который он ему указывал, только предлогом, чтобы совершенно удержать его от женитьбы?

То обстоятельство, что свадьба состоялась и что, прощаясь, мистер Уайт обратился к жене со словами доверия и любовной нежности, – еще более укрепило Стенхопа в его предположениях. Он знал рыцарский характер своего отца, знал, что тот никогда не позволил бы себе бросить хотя бы малейшую тень на честь и доброе имя женщины. Если бы он даже думал, что действительно имеет повод к ревности, он никогда не отомстил бы неверной. Единственное удовлетворение, которого он желал, состояло в том, что он постарался устранить возможность их дальнейшего сближения.

Ужасные подозрения! Стенхоп дрожал от стыда и боли при одной мысли о том, сколько нужно было бесконечного отчаяния и оскорбленного чувства, чтобы заставить отца написать эти строки. Ведь отец любил его и не мог бы так деспотически разрушить счастье сына, на которого возлагал такие надежды, если бы гнев и чувство обиды не затемнили его рассудок. Рана, нанесенная сыну, была гораздо глубже и больнее, чем он мог думать. У Стенхопа не пробудилось даже любопытства узнать, кто такая была эта Натали Уэлвертон. Он не думал и о том, существует ли она на свете, для него это было только имя. По его воззрениям, завещание отца исключало для него всякую возможность семейного счастья, для которого он, казалось, был создан не только благодаря своей любви к тихой домашней жизни, но и всем духовным и нравственным качествам.

Чтобы отделаться от этих мучительных мыслей, он стал снова перебирать в уме все обстоятельства, сопровождавшие смерть его отца.

Он был убежден, что пакет, на котором стояли слова: «Вскрыть собственноручно», заключал именно пистолет, которым отец убил себя. Очевидно, отец желал облечь свою смерть тайной и уничтожить всякую возможность заподозрить самоубийство. Но Стенхоп хотел иметь в этом полную уверенность; он искал футляр от пистолета во всех ящиках и шкафах и нашел наконец его на верхней полке книжного шкафа. То, что он подозревал, подтвердилось: футляр как раз подходил к складкам коричневой обертки, найденной им вместе с зеленым шнурком в корзине для бумаг. Ящик был новый, и на дне находился адрес фирмы, где он был куплен.

Таким образом, содержимое коричневого пакета перестало быть тайной, оставалось только непонятным, как и через кого могло оно попасть в руки Уайта.

Глава Х

Перемена чувств

– Это была пышная похоронная процессия. Флора может гордиться тем, что она вдова человека, которого провожали до могилы столько знатных особ.

Так говорила тоном удовлетворенного тщеславия миссис Гастингс, выходя из дома покойного зятя. Стенхоп, который как раз в эту минуту спустился из своей комнаты в верхнем этаже, с болью и негодованием услышал эти слова. Если мать так легкомысленна, то чего же можно ожидать от дочери?

Он не видел еще после похорон прекрасную вдову, но считал своей обязанностью сообщить ей о своих планах на будущее. Вечером он приказал Феликсу доложить миссис Уайт, что он желал бы поговорить с ней.

Она стояла посреди ярко освещенной комнаты. Ее стройная фигура в плотно облегающем стан черном платье резко выделялась на бледно-желтом фоне мебели и обоев. Осанка ее была полна достоинства, она гордо подняла свою прекрасную голову, но глаза ее выражали трогательную мольбу, и губы дрожали.

– Как это мило с вашей стороны, что вы навестили меня, – сказала она, и голос ее звучал так ласково, что не одно мужское сердце дрогнуло бы при таком приветствии.

Но Стенхоп почти не обратил на это внимания. Он думал только о том, какие выражения будут наиболее подходящими для того, что он собирался сказать. Он даже не видел нерешительно протянутой ему руки.

– Я пришел, – начал он, не замечая пробежавшей по ее лицу тени, – чтобы проститься с вами. Завтра утром я думаю уехать из города.

– Не слишком ли это скоро? – возразила она, стараясь скрыть свое волнение. – Я думала, что вы останетесь еще на некоторое время, чтобы, по крайней мере, привести в порядок дела вашего отца.

– Я уеду не надолго, – медленно произнес он, – и быть может, уже через несколько дней вернусь обратно.

Хотя он и не высказал прямо, что ему хочется уехать для того, чтобы не встречаться с ней, но ей показалось, что она угадала его намерение.

– Вы, вероятно, были бы довольны, если бы по возвращении нашли дом пустым, чтобы вы могли устроиться сообразно вашим вкусам.

– О нет, – поспешил возразить он. – Ведь это ваш дом. Как я вам уже говорил, он будет составлять часть наследства, принадлежащего вам по праву как вдове моего отца.

– А если я откажусь от него, – ее голос задрожал, – если я откажусь от всего, – каким холодным и недоступным казался он ей, – тогда вы вернете мне ваше уважение, тогда вы будете меня…

– Вы придаете моему мнению слишком большое значение, – прервал он ее, чтобы избежать нелюбезного ответа. – Я вас убедительно прошу не руководствоваться в своих поступках соображениями о том, как я на них посмотрю и что о них подумаю. Ваше положение вдовы моего отца ставит вас совершенно в такое положение, что я не считаю себя вправе выражать вам как одобрение, так и порицание.

Она не могла дольше скрывать своего страдания.

– Вы не считаете себя вправе выразить мне ваше участие, сочувствие, вашу любовь, наконец? Вы это хотите сказать?!

Слово было сказано и произвело неизгладимое впечатление – оба замолчали. Но потом оба вздохнули свободнее: она – потому что ей доставила облегчение возможность дать исход чувству, так долго таившемуся у нее в груди, он – потому что это давало ему повод приступить к объяснению.

– А если бы даже и так, – ответил он с видимым равнодушием, – то для нас это лучший исход. Я могу себе позволить питать нежные чувства только к своим родственникам и друзьям. Для меня не должно существовать больше счастья любви. В этой области я не имею права располагать своей судьбой.

Она посмотрела на него широко открытыми, испуганными глазами; в первый раз он почувствовал, что его тронула ее красота. Как смягчить удар, который должен был поразить ее? Как объяснить ей все, не оскорбив ее до глубины души?

С мрачным видом он вынул письмо своего отца и протянул ей.

– Что это? – воскликнула она. – Неужели новое несчастье?..

– Я не знаю, из каких ложных предположений исходил мой отец, – ответил он. – Это его последняя воля, выраженная им, как мы наверняка знаем, всего за несколько часов до смерти.

Она стала читать, бумага дрожала в ее руках, щеки побледнели, блеск глаз выдавал ее возбужденное состояние.

– Кто эта Натали Уэлвертон? – воскликнула она.

– Не знаю и никогда не слыхал ее имени раньше.

– Чужая, незнакомая, – с выражением бесконечного удивления произнесла она. Ее проницательный взор хотел, казалось, прочесть в глубине его души. – Но ведь это неслыханная тирания, – прибавила она тихо и с возмущением. – Не можете же вы считать себя обязанным выполнить это странное требование? Это было бы жестоко. Сам отец освободил бы вас от этого.

Лицо его было строго и холодно.

– Я никогда не поступлю против воли отца. Иначе я не могу ни сам быть счастливым, ни дать кому-либо счастье. Моя будущая судьба решена, не пытайтесь ее изменить.

Она посмотрела на него и поняла, что решение его непоколебимо. Последние слова ее покойного мужа были приговором как для Стенхопа, так и для нее.

Неужели он никогда не любил ее, неужели она заблуждалась, когда думала, что он разделял ее чувство? Какой дурной и достойной презрения должна была она тогда казаться в его глазах! Нет, нет, это было невозможно, она не могла бы так ошибиться. Наверняка он питал к ней нежные чувства, иначе ей ничего не оставалось как умереть от стыда и раскаяния. Но на его лице она не могла прочесть того, что ей хотелось. Правда, оно ясно отражало душевные муки и отчаяние, но не она являлась их причиной; казалось, между ними была пропасть. Другое горе наполняло его душу, у него были иные утраты и разочарования, о которых она не знала. Вдруг как молния блеснула в уме ее мысль; через минуту эта мысль обратилась в уверенность и произвела в ней глубокую перемену. Несмотря на свое легкомыслие, светское воспитание и своенравный характер, Флора обладала чисто женственной натурой; она умела забывать эгоистические желания из участия к судьбе друга, она не остановилась бы перед тем, чтобы больше дать другому, чем получить взамен. Она приблизилась к Стенхопу с письмом в руке и, когда он, выйдя из задумчивости, взял его, сказала кротко, но твердо:

– Я сделала большую ошибку, теперь я это ясно вижу. Меня глубоко огорчает, что последствия этой ошибки пали на вас. Я не совсем эгоистка и охотно пожертвовала бы жизнью, чтобы избавить вас от незаслуженного страдания. Но довольно слов. Вы никогда не простите мне моего безумия, и я никогда не забуду своего стыда. Воспоминание о нем и теперь заставляет меня краснеть. Я хотела бы доказать вам, Стенхоп, что я теперь понимаю в настоящем свете наши отношения. Я прошу у вас дружбы, я прошу только позволения принять участие в вашей судьбе. На это, несмотря на мою молодость, дает мне право наше родство. Мое сочувствие вашему горю научит меня…

Он увидел на глазах ее слезы и смягчился.

– Как вы добры! – горячо воскликнул он.

Она покачала головой.

– О нет, до сих пор я жила суетной, светской жизнью, но я хотела бы быть доброй. Если вы доверчиво отнесетесь ко мне, это будет мне лучшей помощью. Скажите, я знаю эту девушку?

Голос ее звучал мягко, но он испуганно отшатнулся.

– О ком вы говорите?

– О девушке, которую вы любите.

Он взглянул на нее удивленно, почти гневно, но она, зайдя так далеко, решила уже не отступать.

– Вы любите, иначе ваше горе не было бы так сильно, так безмерно. Не любопытство заставляет меня спрашивать вас об этом, а желание дать вам высказаться и тем облегчить сердце, снять с него невыносимую тяжесть. Если у вас есть кто-нибудь другой, перед кем вам легче высказаться, тогда… – Ее страдальческая улыбка заставила сжаться его сердце.

Большими шагами ходил он взад и вперед по комнате и наконец остановился перед ней.

– Я люблю всем сердцем одну молодую девушку, – сказал он, по-видимому, спокойно. – Я любил ее еще до моего путешествия в Европу.

Она поняла, что он хотел этим сказать, и густая краска залила ее щеки и лоб. Тогда они еще не были знакомы.

– Вы никогда не говорили об этом, – прошептала она.

– Нет, о мечте не говорят.

– Так это была только мечта?

– Мечта могла бы сделаться действительностью, если бы не стояло на пути вот это.

Он указал на письмо своего отца.

– Расскажите мне все…

Он подвел ее к дивану, но сам не сел. Возможно ли? Он будет говорить о ней и с этой женщиной? Он не понимал себя и вместе с тем, глядя в серьезные, внушающие доверие глаза молодой вдовы, находил вполне естественным то, что он исполняет ее просьбу.

– Я встретился с нею год назад за городом. Вы ее не знаете, ее не зовут Натали Уэлвертон.

– Она молода и хороша?

– Еще очень молода. Белокурая, нежная, как снежинка…

– Только не такая холодная, – отозвалась Флора, бросив взгляд на красивого темноволосого молодого человека, так мало ценившего ее красоту.

– Она влекла меня к себе своей женственной прелестью, но совершенно бессознательно, – продолжал Стенхоп после некоторой паузы, – потому что она еще дитя. И все же с первого взгляда она покорила мое сердце.

– Счастливое дитя, – вздохнула про себя Флора.

– Это было во время моего пребывания в Байридже, где я посвятил в тишине несколько недель научным занятиям. Я увидел ее на тропинке под большим деревом, на руке у нее была ручная птичка, черные перья которой представляли удивительный контраст с ее светлой фигурой в простом белом платье. Вскоре я ничего больше не видел, кроме ее милого лица с трогательным выражением, неизгладимо запечатлевшимся в моей памяти. Она была бы путеводной звездой моей жизни, я предложил бы ей руку и сердце, но…

Стенхоп говорил с возрастающим волнением и вдруг остановился.

– Что помешало вам?

– Ее юность. Ей было едва семнадцать лет. Как мог я воспользоваться ее неопытностью?

Флора посмотрела на него изумленно. Разве он не был сыном видного государственного деятеля, разве не мог он положить к ногам любимой девушки все блага мира? Разве не знал он своих личных достоинств? Если бы она была даже дочерью лучшего и богатейшего из граждан – его предложение могло бы сделать ей только честь.

– Для тех, кого мы любим, мы хотим не чести, а счастья, – серьезно возразил Стенхоп.

Какая страстная нежность была в его тоне, в выражении его лица. Ни одна девушка, которую бы он полюбил, не могла остаться к нему равнодушной.

– Она живет все еще там же – есть у нее отец, мать?

– Я не знаю, но скоро должен узнать это. Ее воспитательница, в пансионе которой она была, обещала указать мне ее адрес, когда ей исполнится восемнадцать лет. Это будет в ноябре, я знаю даже число, но теперь я не смею приближаться к ней. Все надежды для меня погибли, но мечта о ней вечно будет жить в моем сердце.

– А она будет вспоминать вас? Вы грустите и о ее страдании.

– Я не знаю. Она была так молода, я никогда не говорил ей…

– Вы ее видели много раз?

– Да, часто, но всегда в присутствии воспитательницы. Я хотел знать, такая ли прекрасная душа у этого восхитительного ребенка, как можно было ожидать по внешности.

– И вы нашли то, что искали?

– Судите сами. В школе была горбатая девушка, болезнь и горе исказили ее черты, она была мало сказать некрасива – уродлива. Мэри, так зовут ту, кого я люблю, всем сердцем пожалела страдающее дитя. Она заботилась о ней, ухаживала за ней, пока к ней не вернулось жизнерадостное настроение. Она гуляла с ней, выдумывала игры и занятия, которые не утомляли бы больную, и отказывалась от всякого удовольствия, если Софи не могла разделить его. Я видел сам, как она не поехала на прогулку, чтобы уступить свое место в карете Софи.

– Сколько самоотвержения и участия, – тихо произнесла Флора.

– Быть может, я легче перенес бы разлуку, – продолжал Стенхоп, бросив благодарный взгляд на свою собеседницу, – если бы знал, что ей хорошо. Я боюсь, что жизнь ее была несчастлива. При ее вообще детски-веселом характере иногда у нее был такой озабоченный вид, что мне больно было смотреть на нее. Что ее беспокоило, я не знал, и меня теперь мучит, что у меня отнята всякая возможность помочь ей.

Флора быстро встала, лицо ее горело.

– Как ее зовут, Стенхоп, скажите мне?

– Мэри, Мэри Эванс.

– А где ее родина, откуда она приехала?

– Кажется, из Филадельфии.

– Вы знаете это точно?

– Воспитательница сказала мне, что письма ее отца получаются большей частью оттуда, но отец часто менял местожительство. Насколько я знаю, не было такого места, о котором Мэри могла бы вспоминать как о родине.

– А вы можете узнать, где она теперь?

– Через ее воспитательницу – да!

– Так сделайте это, Стенхоп! Если вы не можете на ней жениться, то я буду ей верной подругой, положитесь на меня.

– Ваше желание будет исполнено, – сказал он, до глубины души тронутый ее неожиданным великодушием.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал с почтительной благодарностью. Они почувствовали, оба, что между ними образовалась новая связь.

Глава XI

Новая загадка

– Что это значит? – воскликнул Джек, который, без предупреждения войдя к Стенхопу, увидел его над открытым чемоданом.

– Я должен уехать, вероятно, завтра рано утром. Мне душно здесь, я не в состоянии за что-либо приняться. А ты что скажешь нового?

– Я был в той лавке. Приказчик прекрасно помнит, что продал этот пистолет в прошлый вторник после полудня.

Джек положил сверток на стол.

– За день до смерти моего отца? Он сам купил его?

– Нет. Мне описали покупателя: это высокий стройный мужчина с испорченным оспой лицом.

Позвали Жозефину. Она должна была знать, подходила ли наружность того незнакомца под описание. Ее показания не оставляли ни малейшего сомнения в том, что это был тот же самый человек.

Итак, Уайт за день до смерти купил пистолет через посланного. Из этого обстоятельства можно было вывести какие угодно заключения – оно не проливало света, а, наоборот, еще более затемняло и без того непроницаемую тайну.

Как ни слабы были надежды Стенхопа доискаться до истины, тем не менее он просил Джека сделать все, чтобы найти следы рябого человека. Он проводил своего друга вниз по лестнице и сообщил ему, куда он собирается ехать. Перед дверью, ведущей в комнату молодой вдовы, он невольно остановился.

– Джек, – сказал он особенно серьезно, – если когда-нибудь позже тебе удастся победить это гордое сердце, ты приобретешь такое сокровище, цену которому ты с трудом можешь себе представить.

Тот смерил его недоверчивым взглядом.

– Ты говоришь о Флоре Гастингс? – спросил он удивленно.

Слабая улыбка пробежала по лицу Стенхопа.

– Нет, о Флоре Уайт, – возразил он, – страдание пробудило в ней душу. Желаю тебе со временем назвать ее своей.

На следующее утро Стенхоп кратчайшим путем отправился в Байридж. В Форт-Гамильтоне он сошел с парома и, пользуясь чудным осенним днем, пешком пошел дальше по узкой тропинке между покрытыми травой холмами. Сердце его было полно дорогих воспоминаний. Через какой-нибудь час он стоял в большой старомодной приемной, где всего год назад так часто видел милое личико своей Мэри; сердце его сжималось от жгучей боли. Пока он окидывал взглядом знакомую ему уютную комнату, дверь отворилась и вошла в комнату воспитательница миссис Грация. Когда она увидела его, ее доброе, приветливое лицо со множеством мелких морщинок приняло огорченное выражение, и она с замешательством отвечала на его приветствие.

– Вы, конечно, приехали спросить у меня адрес, который я обещала вам сообщить год назад, – с запинкой произнесла она.

Он молча поклонился, не будучи в силах сказать хоть слово.

– К сожалению, я не могу вам дать его, – продолжала она смущенно, – мы совершенно потеряли Мэри из виду. Вот уже три месяца, как на наши письма нет никакого ответа.

– О, зачем вы не известили меня об этом раньше! – воскликнул он в страшном волнении. – Я разыскал бы и, если бы нужно было, пришел бы ей на помощь. Кто знает, может быть, она больна или даже умерла.

– Да, это было ошибкой с моей стороны, – призналась она, – но я ожидала со дня на день от нее известий. Она хотела мне писать каждую неделю, и сначала письма приходили аккуратно. Но постепенно они становились все реже, а наши письма возвращались большей частью нераспечатанными.

– Откуда она писала вам в последний раз?

– Из Филадельфии. Вот адрес, но вы ее там не найдете. Я справлялась о Мэри у моих филадельфийских друзей и получила известие, что особа, называвшаяся так, никогда не жила в том доме.

Он дрожащей рукой положил в боковой карман карточку, на которой обозначены были улица и номер дома.

– Примите мою сердечную благодарность, – сказал он, – за доброту и ласку, которые вы оказывали молодой девушке, а также за ваше участие к моему горю. Мэри для меня самое дорогое существо на свете. Хотя с тех пор, как мы виделись в последний раз, мое положение совершенно изменилось и я навсегда утратил надежду назвать ее своей женой, но ее судьба всегда будет заботить меня.

– Смерть вашего отца… – начала миссис Грация.

– Совершенно изменила все мои отношения, – перебил Стенхоп. – Я сообщаю вам это потому, что раньше высказывал совершенно иные намерения относительно ее. Мэри для нас утрачена навсегда, быть может, мы ее больше не увидим, но я не хотел бы, чтобы вы ложно меня поняли. Я люблю и уважаю ее так, как только может мужчина уважать и любить избранницу своего сердца, но жениться на ней я не могу. Важные причины препятствуют этому браку.

Он увидел на лице ее разочарование и вздохнул. Как она ни старалась казаться любезной и участливой, в душе она была настроена против него. Слишком уж вероятным казалось ей предположение, что, унаследовав богатство отца, он нашел молодую девушку темного происхождения не подходящей для себя партией. Все, что бы он ни сказал ей в объяснение происшедшей перемены, не могло бы разубедить ее. Поэтому он только спросил, сдержала ли она свое обещание ничего не говорить Мэри об его чувствах.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.