Вокруг света с десятью су в кармане

И Буврейль быстро встал.

В самом деле, Лаваред с помощником капитана о чем-то упрашивали командира. Пароход уже был в пути, и нельзя было выбросить за борт бедного сумасшедшего. Они просили оставить его на пароходе. На случай припадка его из предосторожности положат на ночь в лазарет; есть он будет с матросами. Чтобы не быть бесполезным, он может помогать кочегарам: свободная лопата всегда найдется.

Лаваред с холодной насмешкой сообщил ему об этом решении, и Буврейль пришел в страшную ярость.

– Ну вот, – сказал помощник, – опять начинается.

– Я не хочу, – кричал несчастный, – чтобы со мною обращались, как с нищим!.. Я Буврейль, и у меня есть деньги!

При этом он размахивал бумажником.

– Это, конечно, ваш бумажник? – спросил матрос у Лавареда. – Мы отнимем у него.

Арман остановил его.

– Нет, – сказал он, – оставьте ему, если он так дорожит им, а то опять будет припадок. Удостоверьтесь только, тут ли мой билет.

Мисс Оретт и сэр Мирлитон были, по-видимому, очень довольны.

От Сантандера до Азорских островов семь дней пути. Бедный Буврейль не в силах был целую неделю исполнять обязанности кочегара. Сначала он пробовал протестовать, но напрасно. Он должен был молча терпеть. На третий день он чувствовал себя разбитым, надорванным, даже не в силах был жаловаться и только в присутствии офицера издавал слабые стоны.

Благодаря щедрой подачке истопникам он был освобожден от работы. Но накаленная атмосфера этой части парохода была тяжела для его непривычных легких, и он просил разрешения больше не спускаться к машинам. Лаваред, которому он всегда посылал свирепые взгляды, похлопотал за него перед помощником капитана о том, чтобы несчастный финансист оставался в лазарете и даже получил позволение выходить на палубу.

– На палубу, да, – сказал офицер, – но не туда, где пассажиры. Пусть он будет вместе с экипажем.

Это более чем удовлетворило Лавареда. И он придумал искусный аргумент для того, чтобы его жертва более не жарилась внизу у пароходных топок. Он утверждал, что сумасшедший кочегар представляет опасность для пассажиров. Ему достаточно не так повернуть рычаг, чтобы испортить машину.

Рассуждение было правильно. Офицер принял его к сведению, но придумал лучшее средство.

– Я надену на него оковы до следующей стоянки, и мы оставим его на Азорских островах; там португальские жандармы проводят его к французскому консулу, живущему в Понтэ Дельгадо на острове Сан-Мигель; а консул позаботится об его отправке на родину.

Вторая часть проекта была слишком выгодна для нашего друга, чтобы он не согласился на это. Он настоял на том, чтобы Буврейль был оставлен на свободе, находясь всегда среди команды и не имея права покидать нос парохода. Можно себе представить, сколько ненависти было в сердце Буврейля при виде удобно устроившегося Лавареда, которого обмахивал дежурный индус, прислуживавший в каютах первого класса, и к которому относились как к важному пассажиру, тогда как на него, заплатившего за Лавареда, смотрели, как на нищего.

Лаваред, наоборот, наслаждался с еще большим удовольствием всем этим комфортом. Путешествие начиналось хорошо. Он уже был в Атлантическом океане, и все шло гладко, несмотря на затруднения.

Сэр Мирлитон с удовольствием признавал это. Но настойчивый, как все англичане, зная цену деньгам и бессилие тех, у кого их нет, он терпеливо ожидал малейшего неисполнения условий завещания, чтобы предъявить свои права на четыре миллиона.

Четвертого апреля «Лоран» находился близ первого острова Флоры, где останавливаются французские почтовые пароходы трансатлантической компании. «Лоран» остановился здесь только для того, чтобы принять пассажира, – местного губернатора, важного чиновника одного из штатов Центральной Америки. Это объяснил Арману помощник капитана в ответ на его вопрос, сколько времени будут здесь стоять.

– Эти чудные уголки земли, – заметил француз мисс Оретт, – одни из самых лучших на свете; по счастливому исключению, на этом архипелаге Азорских островов нет ядовитых животных; существует местная легенда, что они не могут акклиматизироваться здесь. Но, как говорит географ Вивиен де Сен-Мартен, было бы неосторожно проверять это на опыте.

Это замечание Лавареда вызвало улыбку у молодой англичанки.

– Продолжайте, пожалуйста, – сказала она.

– Продолжать свой доклад? Хорошо, но постараемся сделать его интересным и поучительным. Вы увидите, что все население девяти островов: Сан-Мигель, Терсейра, Пиро, Файяль, Святого Георга, Грациозы, Флорес, Святой Марии и Корво, превышающее двести шестьдесят тысяч – почти белое, белее, во всяком случае, жителей провинции Альгарвы с чудными черными волосами.

Жители Азорских островов в большинстве случаев красивы и хорошо сложены, их жены известны своей плодовитостью. Они состоят из трех народностей, так же как и население так называемых «африканских» островов – Мадейры, Канарских и островов Зеленого Мыса, хотя они ближе к Европейскому материку, чем к Африке. Эти три элемента, слившиеся уже несколько столетий, суть земледельцы, по происхождению мавры, португальские победители, появившиеся в XV веке, и – что менее известно – фламандские поселенцы, присланные матерью Карла Смелого, герцогиней Изабеллой Бургундской, которой эти острова, только что приобретенные португальским двором, подарил ее брат, король Эдуард.

По этой причине они даже назывались фламандскими островами, пока ими управлял Жак Портер из Брюгена; но этому скоро пришел конец, и их острова разделили участь Португалии, первой их владетельницы, но не первой исследовательницы, так как архипелаг обозначен на итальянских картах XIV столетия.

Мисс Оретт доставляло удовольствие слушать эти рассказы Лавареда, у которого была чудесная память. Так проводили они время перед остановкой «Лорана». Многочисленная толпа любопытных ожидала пароход, так как французские суда обыкновенно останавливаются не у Азорских островов, а на острове Мадейра или по направлению от Дакара в Сенегамбию, на островах Зеленого Мыса. Но в данном случае исключение было вполне законно, потому что, как мы уже сказали, нужно было принять на борт важную особу.

Прибытие дона Хозе де Куррамазас-и-Мирафлор было событием для острова. Маленький, сухощавый, смуглый, с оливковым оттенком, дон Хозе был кузеном родственницы губернатора Сан-Мигеля. Это была красивая женщина, управлявшая домом и самим губернатором. Ее кузен был уроженцем Колумбии, но вследствие нескольких рискованных путешествий он почувствовал призвание сделаться гражданином Венесуэлы и время от времени – Коста-Рики.

На своей новой родине он принял сторону одного генерала, имени которого мы не помним, но знаем, что он был конкурентом доктора, фамилию которого можно не упоминать. Сторонники генерала были побеждены, и дон Хозе принужден был отправиться в Европу. Он прежде всего приехал в Париж. Что он там делал, мы узнаем впоследствии, может быть даже скоро. Затем он вспомнил, что у него была родственница, честолюбивая кузина. Он стал ее разыскивать и узнал, что она в родстве с губернатором Азорских островов. Он отправился к ней отдохнуть в ожидании лучших дней.

Эти дни настали. Вскоре, вследствие новой революции, сторонники доктора в свою очередь отправились в Европу и Северную Америку, а их заменили друзья генерала.

Всякому свой черед – таков обычай в республиках Центральной и Южной Америки.

Дон Хозе де Куррамазас-и-Мирафлор получил на свою долю нечто вроде должности префекта. Он был назначен губернатором Камбо и телеграфировал представителю своей нации в Париже, прося оставить место на первом уходящем трансатлантическом пароходе, чтобы доехать до Камбо.

Этот представитель в Париже никогда не меняется, каков бы ни был исход ежегодной революции. Предполагают, что так лучше: он будет больше осведомлен – рассуждение основательное. Видя, как приезжают и уезжают губернаторы и другие гражданские и военные чиновники, этот американец прекрасно изучил маршруты и был вполне сведущ во всем, что касается путешествий. Так, если сейчас по получении депеши дона Хозе он заказал бы места на первом трансатлантическом пароходе, уходящем из Бордо, будущий губернатор Камбо был бы принужден сперва отправиться на Мадейру на маленьком коммерческом судне. Там он увидел бы французский почтовый пароход, идущий в Сенегамбию и Бразилию, но только бы видел, потому что лишь в Мадейре, согласно трактату, производится нагрузка грузов, тюков и пассажиров с пароходов «Steam Florida Circus» и «Liberia Company» – американской компании, управление которой находится в Талахассеке во Флориде.

Дону Хозе не пришлось ехать и часу на французском пароходе; оставив какое-то прибрежное судно, он перешел на пакетбот Соединенных Штатов, где не оказывают никакого внимания чиновникам маленьких испано-американских республик. Они слишком часто меняются, чтобы можно было придавать значение их положению, тогда как, заняв каюту на пароходе, отходящем 26-го, можно было быть уверенным, что к дону Хозе будут относиться с почтением и он будет пользоваться удобствами и роскошью французских пароходов. И так как «Лоран» нарочно остановился для него, то разве этим самым не увеличивалось его обаяние в глазах жителей Азорских островов? Это обаяние должно было отразиться и на его полуродственнике губернаторе, потому что его кузина отчасти способствовала этому.

Итак, все было к лучшему, и новое лицо присоединилось к нашим новым знакомым.

Почетный караул, сопровождавший губернатора и составлявший свиту дона Хозе, проводил его до сходней, сброшенных с парохода на пристань.

Мирафлор прошел первый, отдал честь капитану, поклонился остальным пассажирам и затем сделал общий поклон толпе, кузине и своему хозяину.

После этих приветствий поднялся вопрос о Буврейле. Узнали, что консула не существовало, – это было в промежуток между отставкой и назначением консула. Но местный коммерсант, следивший за французскими интересами до выбора нового консула, сопровождал губернатора.

– Не можете ли вы нас избавить от одного сумасшедшего, случайно попавшего к нам? – спросил офицер с парохода.

Коммерсант поморщился от такого способа рекомендовать человека.

– Что же вы хотите, чтобы я сделал?

– Взять его у нас и отправить на родину при первом случае. Чтобы избавиться от этого трудного поручения, коммерсанту пришла удачная мысль.

– Во-первых, – заметил он, – у меня на это нет средств. Затем, так как рейсы отсюда во Францию непостоянны, я не знаю, когда его отвезут. Его надо кормить, но кто будет платить? Арестовать его? У меня нет тюрьмы. Так как он у вас на пароходе, то не лучше ли его довезти до места назначения? Побывав в Америке, вы, вероятно, заедете в Бордо. Словом, вы его скорее доставите, чем я.

В это время подошел дон Хозе, великодушный и щедрый.

– Нет, милостивый государь, агенты португальской власти не должны вмешиваться. – И он величественно дал знак им удалиться. – Я беру этого несчастного под свое покровительство, – прибавил он, – и он будет при мне во все время переезда.

– Позвольте спросить, – сказал командир, – в качестве кого?

– В качестве моего слуги.

– Тогда вы позаботитесь о его пище на пароходе?

– Да.

– А вы не боитесь его припадков, приступов?

– Надеюсь, их не будет, а если и будут, то я буду обращаться с ним кротко.

– Но вы его не знаете!

– Нет, знаю, я его видел в Париже. Он мне оказал услугу, и мне хочется ему отплатить.

– Хорошо, но вы будете ответственны за его поступки, что бы ни случилось.

Сходни сняли. Простились в последний раз. И «Лоран» продолжал свой путь мимо островов красивого архипелага, чтобы выйти в открытое море.

Лаваред молча присутствовал при этой сцене. Буврейль обменялся с доном Хозе многозначительным взглядом, а журналист стоял на палубе, спрашивая себя, что могло произойти между этими двумя людьми.

Его Провидение, мисс Оретт, и тут ему помогла. С чуткостью, свойственной женщинам, она заметила жест удивления у дона Хозе, еще когда тот поднялся только на палубу. Буврейль также приложил указательный палец к губам, по-видимому, советуя губернатору молчать. Это ее заинтересовало. Быстро проскользнув за фок-мачту, она спряталась на минуту, но успела расслышать короткий разговор, который и передала Арману.

– Как, – сказал Буврейль, – важное лицо, которое мы ожидали, – это вы?!

– Я самый! Ни слова, прошу вас, – отвечал дон Хозе, – дело идет о моем будущем.

– Я вас не выдам, у меня на это есть несколько причин, которые вам хорошо известны, и еще одна, которой вы не знаете. Я вам нужен, вы мне нужны, вот и прекрасно.

– Что вам от меня нужно?

– Меня хотят удалить с этого корабля, а мне очень нужно на нем остаться; оставьте меня при себе, хотя бы в качестве слуги, и этого довольно.

– Это легко сделать.

– Примите к сведению: здесь не допускают, чтобы я назывался своим настоящим именем. Меня называют Лаваредом, – сказал он с улыбкой, похожей на гримасу.

– Великолепно.

И дон Хозе тотчас же исполнил обещание.

Из этого сообщения молодой англичанки Лаваред мог заключить только следующее: между этими двумя людьми существовала какая-то таинственная связь; но как узнать, какая именно?

Одно было ему ясно: пароход «Лоран» увозил двух врагов вместо одного, и это осложняло его положение.

Крестины в дороге

Если бы Лаваред и знал биографию дона Хозе, это его не успокоило бы. Дон Хозе был одним из искателей приключений, не имевших родины и ни перед чем не останавливавшихся.

В Париже ему нужно было жить. Когда он истратил деньги, привезенные оттуда, и потерял небольшой кредит, которым так легко пользуются в Париже иностранцы, начался целый ряд темных дел.

Прежде всего Хозе начал эксплуатировать доброту и сострадание многочисленных уроженцев Кастилии, нашедших убежище в Париже. Но они были не богаты, и этот источник скоро истощился.

Родственница, с которой он виделся на Азорских островах, помогала ему некоторое время. Но вскоре ей пришлось подумать о себе, чтобы не остаться нищей.

Дон Хозе присоединился к некоторым иностранцам, занимавшимся темными делами, и проник в игорные дома, где и проявлял свое искусство в разных недостойных делах. Немного плутовства, попрошайничества, долги, непорядочность – с такими данными путь делается скользким. Наш знакомый не устоял и скоро погрузился в мошенничество.

Жертвой его был ростовщик, дававший деньги под большие проценты. Но это было подставное лицо вместо другого спекулянта, который эксплуатировал страстных игроков. Этот ростовщик был не кто другой, как господин Буврейль, мастер на все руки, которого трудно было провести.

В это время Хозе звали просто Мирафлор. Может быть, это было его имя, а может быть, название его села – этот вопрос еще не выяснен. Когда Буврейля спросил один из соотечественников Хозе о том, что делает авантюрист, тот ответил:

– Если ваш друг будет так продолжать, то он кончит тюрьмой.

И действительно, дело клонилось к этому, так как Буврейль довел его до тюрьмы. Мирафлор нашел свой псевдоним, под которым мы его теперь встречаем. Испанский слух, польщенный его звучностью, признал это имя, и Буврейль невольно окрестил этого мошенника. Вот каким образом дон Хозе превратился в дона Хозе-Куррамазаса-и-Мирафлор, гражданина одной из южноамериканских республик.

Таково было положение дела. Ясно, что Буврейль держал мошенника в руках. Но на «Лоране» дон Хозе был ему нужен, и общий интерес скоро связал этих двух достойных людей.

В то время как пароход двигался от тридцатого градуса северной широты к тропику Рака, направляясь к линии экватора, Буврейль познакомил своего нового компаньона со своим неприятным положением. Обдумав внимательно, дон Хозе сделал следующее верное замечание:

– На пароходе пока все идет хорошо. Вы состоите при мне в качестве слуги и можете быть спокойны до конца переезда. Но с той минуты, как мы выйдем на берег в Америке, я делаюсь важной особой, и вы можете на меня смело рассчитывать.

– Я буду вам очень благодарен.

– Но я помню, что во время нашего маленького недоразумения в Париже товарищ прокурора сообщил мне, что приговор к заключению на несколько месяцев за просрочку, считающуюся по вашим законам преступлением, тем не менее оставляет меня вашим должником.

– Стоит ли говорить об этом, – заметил небрежно Буврейль.

– Напротив, будем говорить, – подчеркнул дон Хозе. – Ваш адвокат даже напомнил мне о том, что я ваш должник, и это была одна из причин, заставивших меня покинуть этот негостеприимный город. Не думаете ли вы, что следовало бы погасить этот долг?

Буврейль попался.

– Я очень рад… но вы, конечно, знаете, что у меня нет под рукой нужных бумаг… они в Париже.

– Достаточно было бы простой расписки, – холодно сказал Хозе. – Подумайте.

– Мы это сделаем по приезде.

– Тогда будет дороже.

– В самом деле?

– Конечно… нам нужно будет избавиться от вашего врага, что вызовет лишние расходы.

– Какие расходы?

– Даже в экваториальных странах выстрелы из револьвера оплачиваются отдельно.

– Но я не требую его смерти! – заметил осторожный Буврейль.

– Полумеры ни к чему не приводят; уверяю вас, что экономия здесь неуместна.

Дон Хозе начал выказывать себя в настоящем свете; по правде говоря, он нагонял страх на Буврейля – этого утонченного мошенника, операции которого не переходили законных пределов. Пределы эти, как известно, заходят довольно далеко, и закон прикрывает много не особенно красивых деяний.

«Лоран» приближался к экватору. Переход через эту воображаемую линию составляет для матросов праздник, известный всем, кто хоть немного плавал. Лаваред и Мирлитон говорили об этом, как вполне осведомленные люди.

– Странный обычай, во всяком случае, – сказала мисс Оретт.

– Если традиции могут служить оправданием, то он вполне извинителен, так как этот обычай существует очень давно. Может быть, это измененный языческий обряд, подвергнувшийся отчасти влиянию католицизма. Некоторые думают, что это остатки языческого культа, неопределенная религия народа-мореплавателя, имеющая отношение к поклонению солнца.

– Но я читала, – заметила молодая девушка, – что этого обычая не было у спутников Христофора Колумба; это не доказывает древности его происхождения.

– Однако древнейшие из наших моряков упоминают о нем. Жан де Лери, отправившийся из Гонфлера в Бразилию в тысяча пятьсот пятьдесят седьмом году, говорит о нем как об обычае, существовавшем уже у первых исследователей, вышедших из Гавра и Дьеппа задолго до него. Другой мореплаватель, Сушю де Ренефор, написавший в тысяча шестьсот восемьдесят восьмом году «Историю Индии», описывает тропические крестины так же, как они происходят в наши дни на всех военных и коммерческих судах.

Сэр Мирлитон тоже вступил в разговор:

– Господин Лаваред прав, дитя мое, и я думаю, что мы унаследовали этот обычай от нормандцев – не от теперешних наших соседей и не от пришедших в Англию с Вильгельмом Завоевателем, но от «людей севера», появившихся в качестве пиратов поблизости нашего канала, который французы называют Ла-Маншем.

– На чем основываете вы ваше мнение, сударь?

– На шведской легенде одиннадцатого века; во времена короля Вильгельма Завоевателя, царствовавшего с тысяча сто семидесятого по тысяча двести сорок первый год, на горе Куллаберг в Скандинавии жил волшебник, разрешавший мореплавателям обогнуть мыс Куллен не иначе, как заставив кого-нибудь из них выкупаться. Теперь обязанности этого волшебника исполняет на экваторе бог тропиков.

– Все это очень любопытно, – сказала мисс Оретт, – но я никогда не видала таких крестин; мне бы не хотелось быть их героиней.

– Не беспокойтесь, отец ваш завтра уплатит матросам установленный выкуп; да, кроме того, герой уже намечен. Обыкновенно избирается для этой цели пассажир, ни разу еще не пересекавший экватора. У нас таковой налицо.

– Кто же?

– Этот милый господин Буврейль: стоит мне сказать слово боцману, и завтра он получит традиционную ванну в баке.

Мисс Оретт улыбнулась. Улыбка эта была знаком согласия. Лаваред не без удовольствия думал об этой маленькой отместке. При первом его слове боцман сказал:

– Этого сумасшедшего… что ж… хороший душ ему не повредит.

Итак, на следующий день, несмотря на крики и протесты, Буврейль был схвачен четырьмя людьми в костюмах служителей Нептуна.

Офицеры парохода, согласно обычаю, делали вид, что ничего не видят. Дон Хозе тоже не вмешивался в дело; он, в сущности, не имел ничего против, так как Буврейль слишком долго ломался, прежде чем дать расписку. Пассажиры поместились на корме, музыка заиграла торжественный марш. На палубе был праздник, все были веселы, исключая злополучного Буврейля.

Представление началось. Послышался громкий ружейный залп, показалось шествие бога экватора, а матросы, взобравшись на рангоут, пригоршнями бросали на палубу бобы. Бог, ведя под руку свою супругу – маленького юнгу со стружками вместо волос, – поместился на троне под грот-мачтой. Вокруг этой группы разместились придворные тропического двора, астроном, юнга-купидон и т. д. Все были в фантастических костюмах и длинных бородах из пакли.

Тогда бог Тропиков поднялся и в напыщенной речи объявил пассажирам и морякам, пересекавшим в первый раз экватор, что он по своей отеческой заботливости решил отрубить им голову, чтобы их вылечить от мигрени, и отпилить им члены, чтобы предохранить их от ревматизма. Затем прошел ряд больных. Каждого из них два жандарма подводили к покрытому доской баку. Больной совал по монете каждому из жандармов, ему подносили к губам священное кольцо, выливали в рукав или за шею флакон одеколона – и этим шутка кончалась.

Эта первая часть увеселения была сделана на скорую руку. Экипажу хотелось поскорее дождаться очереди Буврейля. Сумасшедшего вполне предоставили матросам, и они ждали его с нетерпением. Финансист, ничего не подозревая, смотрел, как его товарищи проходили мимо бака, и, услыхав свое имя, любезно отдался в руки жандармов, на которых была возложена обязанность провести его к «Реrе Trois Piques». Радостное «ура» огласило воздух.

Буврейль окинул всех удивленным взглядом. Он увидел кругом восхищенные лица; матросы, пассажиры ликовали, и более всех Лаваред, стоявший около мисс Оретт, смеявшейся до слез, несмотря на британскую чопорность. Сам сэр Мирлитон под руку с дочерью, казалось, намеревался принять участие в общем веселье. Этот почтенный англичанин, конечно, с трудом удерживался от смеха, что придавало ему комичный вид.

Буврейль предчувствовал несчастье. Радость врага всегда худое предзнаменование. Он хотел убежать от матросов, но эти последние схватили и довольно грубо посадили его на доску, покрывавшую бак. Он пытался вырваться, но тяжелые руки пригвоздили его к месту. Другие представители тропического маршальства поддерживали его кто за голову, кто за ноги, так что он не мог и двинуться.

Один из палачей приблизился к нему и, держа перпендикулярно гвоздь над его головой, делал вид, что вбивает его сильными ударами молотка. При других обстоятельствах Буврейль понял бы, что это была только шутка, но с того дня как он вступил на этот злополучный пароход, все его дразнили, обращались с ним плохо и грубо, он потерял способность соображать. Увидя острие гвоздя и молоток, он, подумав, что ему пришел конец, испустил крик ужаса – ему ответили громкими взрывами смеха. Гвоздь был из выкрашенного хлебного мякиша.

Страх был комичен; ростовщик сознавал это, и его гнев возрастал. Он бросил на Лавареда взгляд, который заставил бы его дрожать, если б он не рассказывал что-то молодой англичанке, слушавшей его с полузакрытыми глазами, слегка раскрасневшимися щеками и с улыбкой на губах. Но не все муки кончились для несчастной жертвы. Появился другой палач с огромными клещами в руках.

Он объявил, что надо… вырвать ногти у пациента.

И снял с него… сапоги.

Третий нес пилу, угрожая перепилить шею; он только дотронулся до спины веревкой.

Буврейль больше не сопротивлялся и позволил себе вымазать лицо черным и белым.

Проделав все это, матросы его отпустили. Он думал, что его испытание кончилось, и хотел встать. Его мучители как будто только этого и ждали; они качнули доску, на которой он сидел, и ростовщик самым смешным образом погрузился до шеи в бак со старыми помоями с углем от сожженной кости, солью, перцем, ваксой – словом, со всеми отбросами, какие только были на пароходе.

Буврейль делал необыкновенные усилия. Цепляясь за края, он пытался выкарабкаться. Но вдруг в бак был пущен нагнетательный насос, жидкость брызнула, и желтые потоки полились на голову несчастного. В это время с марса вылили на него воду из ведер, припасенных матросами для довершения этих странных крестин.

Ничего не видя, задыхаясь, Буврейль рычал, жестикулировал, напрасно отмахиваясь от этого ливня.