Вокруг света с десятью су в кармане

– Отлично! Теперь он в моих руках! Я его задержу в Бордо, и его четыре миллиона пропали! – заявил Буврейль.

Мисс Оретт и ее отец не упустили ни одного слова из этого разговора.

Свисток, сигнал – и поезд двигается. Буврейль, высунувшись в окно, посылает дочери прощальный привет, и вот все наше общество отправляется в Бордо-Полиак: Лаваред в своем ящике, Мирлитон, Оретт и Буврейль в своем купе. Всем известна привычка англичан никогда не заговаривать первыми с людьми, которых они совсем не знают. Буврейль заговорил первый.

– Простите, мне кажется, вы знакомы с господином Лаваредом, о котором говорила моя дочь? – обратился он к своим соседям.

– Да, мы его действительно знаем, – ответил сэр Мирлитон. – Но с кем я имею удовольствие разговаривать?…

– Буврейль, известный финансист, председатель синдиката панамских акционеров, – сказал он, подавая свою визитную карточку.

– Благодарю вас, милостивый государь, а я сэр Мирлитон, и вот моя дочь Оретт.

– А! Уж не тот ли вы англичанин, который фигурирует в статье «Эхо Парижа» под именем Мирлитона, эсквайра?

– Я не читал этой статьи.

– Вот она, прочтите.

Быстро просмотрев статью, англичанин сказал:

– Да, это я, а птица из породы коршунов – это вы, вероятно?

– Да. Вот негодяй этот Лаваред!

– Как я вижу, вы не из его друзей…

– О нет!

Мисс Оретт перебила их со своей милой улыбкой:

– Однако ваша дочь только что… Разве не было разговора об их свадьбе?

– Моей дочери хотелось бы этого, но он, бездельник, и слышать не хочет.

Перед мисс Оретт встал образ и вся неприятная фигура Пенелопы, и она в глубине души была вполне согласна с Лаваредом. Она решила, что этот молодой человек, спасший ей жизнь, достоин лучшей доли.

Между тем мужчины продолжали разговор.

– Да, – сказал Буврейль, – я лишу его наследства; сегодня же он будет задержан; вы, как соперник, конечно, будете рады этому и поможете мне?

– Я не намерен ничего предпринимать против него, это вопрос чести, предусмотренный в завещании. Я должен только следить за ним, но не делать ему никаких затруднений.

– Что ж, я буду действовать один, и дальше Бордо он не уедет.

Четырнадцать часов спустя багаж был выгружен на пароходную пристань. Буврейль не упускает из виду ящика со своим врагом и, потирая руки, направляется в контору таможни. В то же время раздается стук в доски ящика и слышится нежный голосок:

– Господин Лаваред! Господин Лаваред!

Это была мисс Оретт, которая инстинктивно, не размышляя, действовала в пользу Лавареда, против Буврейля. Поступая так, она действовала и против своего отца, но она не думала об этом.

– Господин Лаваред!

Ответа не было. Она продолжала вполголоса:

– Верьте мне, вам угрожает опасность, и я пришла вас предупредить.

В ответ послышался шепот:

– Это, кажется, голос мисс Оретт?…

– Да, – радостно сказала она, – выходите скорее!

– Я не выйду из своей спальни, пока ее не перенесут на пароход и я не почувствую, что мы отчалили.

– Но ее даже не перенесут, вашу… спальню!..

– Почему же нет? – спросил он, пораженный голосом Оретт, в котором слышалось отчаяние.

– Потому что один господин… я не знаю его имени… птица из хищников…

– Господин Буврейль?

– Вот именно. Он пошел за таможенными чиновниками и рабочими, чтобы захватить вас.

– Захватить меня, черт возьми!..

Говоря это, он открыл дверь и увидел взволнованную мисс Оретт.

– О, – воскликнула она, – он сообщил об этом в разговоре с моим отцом.

– Но что же он тут делает?

– Мой отец?… Он ведь должен вас сопровождать.

– Нет, не ваш отец, а тот…

– Он говорил нам, что едет в Панаму.

– Благодарю вас, мисс… Итак, господин Мирлитон участвует в заговоре?…

– Нет, папа дал себе слово ничего не предпринимать против вас.

– Чтобы дать Буврейлю возможность действовать?

– Он не имеет права ему препятствовать… Но я…

– Вы! – воскликнул господин Лаваред, выскочив на пристань. – Вы, вы мой ангел-хранитель, и вот почему вас Бог создал такой прекрасной!

– Пожалуйста, без комплиментов, мой спаситель, скорее спрячьтесь, так как они идут…

– Благодарю вас, мой добрый гений!

И, послав ей воздушный поцелуй, Арман спрятался за мешки и тюки, сложенные грудой недалеко от него. Мисс Оретт, слегка взволнованная, но со спокойным лицом, увидела приближавшихся Буврейля, таможенного чиновника и железнодорожного служителя. Из предосторожности она закрыла ящик.

– Вот он, – сказал Буврейль с жестом Наполеона при Маренго.

– Тут? Вы говорите, что тут спрятан человек? – спросил ошеломленный чиновник.

Ни тот ни другой не знали, как открыть ящик. Они пробовали открывать его и втроем, но все было тщетно, и мисс Оретт едва удерживалась от смеха. Тогда они стали толкать ящик, и по весу груза убедились, что ящик был пуст.

– Вы сумасшедший, – сказал железнодорожный служащий Буврейлю, – там никого не может быть.

– Он там! – утверждал Буврейль.

– Смотрите, я поворачиваю ящик одной рукой без малейшего усилия.

– Откройте ящик, и тогда мы увидим…

– Во-первых, у нас нет инструментов, а во-вторых, я не имею права взломать ящик без своего начальника. Я пойду за своими товарищами, чтобы перенести этот подозрительный ящик в бюро.

– А я, – прибавил пристав, – пойду за бригадиром, мы будем присутствовать при взломе.

– Вот так-так! – воскликнул раздраженно Буврейль. – Но ведь тем временем разбойник убежит!

– Ну, тогда останьтесь его сторожить, – сказали они ему уходя.

Буврейлю пришлось одному прогуливаться на небольшом пространстве шагов в двадцать между чемоданами, бочками, тюками, корзинами и разного рода товарами, отправляемыми в Америку или вывозимыми оттуда. Он был один, так как мисс Оретт отошла в ту сторону, где был спрятан Лаваред, подававший ей знаки.

– Я вас умоляю, мисс, уйдите, – сказал он шепотом. – Необходимо, чтобы все происходило без свидетелей.

Она молча поклонилась Буврейлю и пошла отыскивать своего отца.

– Ну что, дочь моя?

– Пока ничего особенного.

– А господин Лаваред?

– Я думаю, что ему удастся уехать.

– Тогда я пойду и куплю себе билет.

– Не себе, а нам!

– Ты тоже едешь со мной? – с английским хладнокровием осведомился Мирлитон.

– Да, папа, – так же спокойно ответила она. – Эта маленькая экскурсия в Панаму может быть интересна, а я еще не была в центре Америки.

– Путешествие просвещает молодежь… Но что ты берешь с собой?

– Небольшой чемодан и несессер с туалетными принадлежностями.

– Неужели, по-твоему, этого достаточно?

– Нет, я сейчас пойду и сделаю необходимые покупки.

– Хорошо. А что же будет с миссис Гриф?

– Я воспользуюсь тем временем, когда пойду за покупками, и телеграфирую ей, чтобы она немедленно вернулась к нам в Девоншир.

Пока отец с дочерью разговаривали на пристани у парохода «Лоран», находившегося под командой капитана Каслера, – около злосчастного ящика происходила следующая сцена. Пред разъяренным Буврейлем вдруг предстал улыбающийся Лаваред.

– Я так и знал! – радостно закричал финансист.

– Что вы знали? – спокойно спросил молодой человек.

– Что вы были там, – и он показал на ящик.

– Вы ошибаетесь, милостивый государь, я был в другом месте.

– Я отлично знаю, что говорю!

– Едва ли лучше меня, поверьте. Я прогуливаюсь, ожидая отхода «Лорана» в Америку, так же как и вы. Но только я делаю это с целью бежать от ваших любезных судебных приставов.

Буврейль презрительно посмотрел на него:

– Вы хотите бежать в Америку и притом прибегаете к обманам, хитростям и темным проделкам!

– В самом деле, в ящике изрядно темно.

– А я, – продолжал самодовольно финансист, – я путешествую днем, я плачу за свое место, заняв каюту номер десять.

Лаваред спокойно возразил:

– Я делаю, что могу, милостивый государь.

Вдруг быстрым и резким движением он открыл дверцу ящика и с силой втолкнул туда самодовольного богача; затем дверцы захлопнулись, и несчастный Буврейль не мог уже оттуда выйти. Он начал кричать, звать на помощь… Вдруг его голос затих. Неужели он задыхается от злости? А может, ему не хватает воздуха?

Но Лаваред не думал об этом. Он быстро убежал оттуда и направился на палубу, где собрались пассажиры «Лорана». Это было как раз вовремя. Минуты через две на пристань, где находились товары, пришли носильщики во главе с таможенным чиновником.

– А старика-то и нет, – удивленно сказал чиновник.

– Он, верно, потерял терпение и уехал, – заметил рабочий. – Отлично сделал.

Носильщики стали поднимать ящик.

– О! – сказал один из них. – Вот тяжелый-то!

– Да, в самом деле, он теперь гораздо тяжелее.

– Наверно, там есть что-то.

– Да, что-то шевелится.

Действительно, слышно было, как в ящике что-то перекатывалось. Таможенный чиновник прислушался.

– Как будто кто-то стонет!..

– Эге! Мы, значит, поймали!..

– Это контрабанда!

– Отнесем-ка этот ящик. Я наложу на него пломбу и запечатаю. Его не тронут, пока бригадир не позавтракает. Он приказал отнести этот ящик в контору начальника таможни.

Все это было тотчас же исполнено. А бедный президент общества акционеров, потерявший было сознание, успел за это время прийти в себя.

Но оставим его и вернемся к нашему пароходу «Лоран».

Все готово к отходу. Пустили пары, машина запыхтела, как укрощенный зверь, и черная, густая струя дыма взвилась над пароходом. Матросы занялись погрузкой багажа и товаров. Все пассажиры на палубе. Провожавшие покинули пароход; сейчас снимут трап. Помощник капитана кончил проверку пассажиров.

Итак, все налицо. Посмотрим только что заказанные каюты номер восемь и девять.

– Номера восьмой и девятый – это моя и моей дочери, – ответил сэр Мирлитон.

– Да, вы уже на палубе. Но я не вижу номера десять. Где же номер десять, записанный в Париже, в морском агентстве?

В это время какой-то человек бросился к трапу.

– Номер десять – это я! – закричал он отчаянным голосом.

– Ваше имя? – спрашивает помощник капитана.

– Буврейль, из Парижа.

– Так и есть. Вперед!

Раздается свисток, и «Лоран» величественно отчаливает. Отъехали. Два пассажира сталкиваются нос к носу на юте.

– А, господин Лаваред! – вскрикнул один из них.

– А ваша дочь вернулась в Париж, господин Мирлитон?

– Нет, милостивый государь, она здесь.

– Здесь? Как приятно начинать путешествие в ее милом обществе!

– Извините, милостивый государь… Но какими судьбами вы здесь? Я хорошо знаю, что стоимость билета превосходит ту сумму, которой вы можете располагать.

– Я ее и не превысил. Вот мои мои десять су, которые я еще не тронул. Вы можете это проверить, мой строгий контролер.

– Пусть так, но вы не ответили на мой вопрос.

– Это очень просто. У меня билет первого класса с продовольствием; за него уплатил господин Буврейль.

– Он заплатил за вас?

– Нет, за себя.

– Я не понимаю…

– Что же тут непонятного? Я в его каюте номер десять!

– А он где?

– Он? Он в ящике.

– А ящик на пароходе?

– Нет, он остался на берегу.

Сэр Мирлитон подумал несколько секунд, потом улыбнулся подходившей к нему дочери, слышавшей последние слова.

– Это некорректно с вашей стороны, – сказал он серьезно. Затем отошел и облокотился на перила борта.

Между молодыми людьми завязался разговор.

– Поздравляю вас с победой! – начала девушка.

– Если я и победил, то этой первой победой обязан вам.

– Вы, конечно, будете меня считать любопытной, господин Лаваред. Но когда случайно, – она очень покраснела, произнося эти слова, – когда случайно час тому назад открылась дверь в ваше маленькое помещение, предназначенное для путешествия, мне показалось, что там находилось сиденье, набитое шерстью…

– Совершенно верно.

– Для чего же это? – спросил мистер Мирлитон.

– Оно было приготовлено для продолжительного путешествия из Пиренеев в Париж одним фантазером, приключения которого я описал когда-то в газетах. Теперь я вспомнил об этом и, узнав, что этот ящик, о котором говорил весь Париж, находится еще на Орлеанском вокзале, я воспользовался им – вот и все.

– Я был прав, – сказал англичанин, – вы очень находчивый молодой человек.

Улыбка молодой девушки подтвердила мнение ее отца.

Облокотившись на перила, сэр Мирлитон смотрел в свой бинокль на землю, исчезавшую вдали. Вдруг что-то привлекло его внимание.

– Посмотрите, господин Лаваред, – сказал он, передавая свой бинокль, – у мола что-то движется.

Арман посмотрел по указанному направлению.

– Да, я вижу человека, размахивающего руками. Но его преследуют… Можно различить даже, что преследующие его в мундирах. Это, вероятно, жандармы.

– Что бы это было?

– Да это, наверно, Буврейль, без всякого сомнения! Значит, он не умер от апоплексического удара. Ну, тем лучше, тем лучше!

Между тем проехали Жиронду, и Лаваред думал уже, что он может быть спокоен на все время своего путешествия.

Стоянки парохода «Лоран»

Первые дни путешествия были весьма благоприятны для Лавареда. По утрам он выходил на палубу в обществе сэра Мирлитона и мисс Оретт. Тут он проводил время в приятной беседе с молодой девушкой и ближе узнал ее чудную чистую душу. Они говорили обо всем. Многочисленные путешествия Армана и сэра Мирлитона представляли интересную тему для их разговоров, но был один предмет, который мисс Оретт тщательно избегала.

Ни разу не было произнесено имя Пенелопы. Ни разу не было упомянуто о предполагаемой свадьбе, о которой проговорился Буврейль в вагоне при выезде из Парижа. Казалось, мысль об этом была неприятна молодой англичанке. Не было ли тут какой-нибудь тайны, тайны молодого девичьего сердца? Лавареду эта мысль не могла прийти в голову по двум причинам: во-первых, он не знал, что мисс Оретт были известны намерения Пенелопы Буврейль; во-вторых, он вовсе и не думал об этой неприятной особе, так как всецело отдался обаянию мисс Оретт.

Однажды утром, обменявшись с ней приветствием, он сказал:

– Скажите, пожалуйста, отчего вы владеете так безукоризненно французским языком?

– Ничего тут нет удивительного. Как большинство молодых, хорошо воспитанных англичанок, окончив свое образование в Лондоне, я была отправлена во Францию, чтобы усовершенствоваться во французском языке. Отец поместил меня в учебное заведение госпожи Лавиль, где я встретила несколько своих соотечественниц, таких же пансионерок, как и я, которым, благодаря их возрасту и английскому воспитанию, была предоставлена полная свобода, и мы почти каждый день ездили в Париж.

– Словом, вы почти парижанка?

– Но не так кокетлива, как они.

– Но зато у вас больше уверенности и спокойствия, следствием которых является самостоятельность, столь свойственная вашей молодежи.

– Это верно. Кроме того, Париж нам очень хорошо знаком и по другой причине. Отец там долго жил; он был начальником отделения нашего банка на улице La Paix; и мне приходилось гостить подолгу в вашей столице.

– Я должен вам признаться, что вы мне стали еще более симпатичны с тех пор, как я могу считать вас своей соотечественницей.

Хотя в слове «симпатичны», произнесенном крайне вежливо, не заметно было никакого другого оттенка, мисс Оретт покраснела, казалась смущенной и ничего не ответила. Разговор прекратился бы, если бы господин Мирлитон явился вовремя объявить, что позвонили к завтраку.

Стол для пассажиров первого класса на трансатлантических пароходах отличается обилием. Роскошь там положительно княжеская. И надо удивляться тому, как в открытом море, где, казалось бы, ничего и достать нельзя, можно получить тонкое роскошное меню первых французских ресторанов. Этот комфорт оценен по достоинству путешественниками всех стран.

Во главе стола сидит капитан. Офицеры постоянно вращаются между пассажирами, и нет ничего приятнее беседы с этими любезными моряками.

Обращаясь к Лавареду, каждый раз называли его: господин Буврейль. Для всех он был господином Буврейлем, пассажиром каюты номер десять. И благодаря ему, это имя приобрело хорошую репутацию. Живой, остроумный, с большим запасом интересных анекдотов, он нравился всем. Капитан и его помощник встречали Лавареда всегда с приятной улыбкой.

– Какой вы милый собеседник, – говорил ему помощник капитана. – Как было бы досадно, если бы вы опоздали!

– Да, если бы я приехал пятью минутами позднее, то пароход ушел бы без меня. Впрочем, кто мог это предвидеть?

– Позвольте спросить, почему вы опоздали, господин Буврейль?

– Извольте, я вам объясню. – И Лаваред с обычным апломбом, заставлявшим мисс Оретт и ее серьезного папашу улыбаться, рассказал следующее:

– Представьте себе, что в Париже меня давно преследует какой-то сумасшедший журналист или выдающий себя за такового, одержимый манией выдавать себя за господина Буврейля, то есть за меня.

– Манией?

– Да. Он до такой степени проникся этой манией, что сам уверен в том, что он господин Буврейль. Это тихое помешательство, и он пользуется свободой. А так как он опасен только для меня одного, то я примирился с этим.

– Но ведь это должно вам причинять массу неприятностей?

– О, до сих пор это меня не особенно беспокоило, а теперь, на время путешествия, я избавлен от него. Только когда мы встречаемся и я утверждаю, что я Буврейль, а он Лаваред, то у нас дело доходит до ссоры. Этот сильный приступ проходит у него после первого душа и нескольких дней отдыха. Кроме того, я никогда не теряю хладнокровия при этих вспышках.

– Умный человек и не может иначе себя держать с несчастным ненормальным человеком.

– Не правда ли?… Бедняга проводил меня до Бордо, и я с трудом мог отделаться от него; и то лишь благодаря таможенной прислуге я не опоздал на пароход. Но довольно говорить об этом, слишком грустно. Куда направляется теперь «Лоран», в Лиссабон?

– Нет, нашей первой остановкой будет Сантандер.

– Что же, будет прием пассажиров?

– Нет, свободных кают больше нет. Одна была свободной, но и та заказана одним путешественником, ожидающим нас на Азорских островах, куда мы зайдем после Португалии.

– Что это, француз, наш соотечественник?

– Не думаю, судя по его имени, или, скорее, по его именам: дон Хозе де Куррамазас-и-Мирафлор.

– А, значит испанский дворянин.

Путешествие совершалось без всяких приключений. На следующий день показались берега Испании; причалили к Сантандеру, где должны были простоять день. Наши друзья вышли на берег.

Ни прекрасная лесная флора, ни прозрачное лазурное небо – ничто не поразило их так, как сантандерское духовенство.

За двадцать пять франков Мирлитон купил у церковного сторожа индульгенцию, прощающую убийство. Он имел право убить человека и все-таки попасть на небо, но с условием не покидать Сантандер. Вне епархии индульгенция теряла свою силу.

Лаваред подсмеивался над этим, возвращаясь со своими спутниками на пароход. Но в то время, как пароход собирался отчалить, случилось нечто, обеспокоившее Лавареда и заставившее его забыть об индульгенции.

Какой-то экипаж на больших колесах мчался с неимоверной быстротой; в нем сидел господин с безумным взглядом, с растерянным видом, с растрепанными волосами. Его можно было принять за сумасшедшего.

Это был Буврейль.

Он выскочил из экипажа, бросился на трап и в одно мгновение очутился на палубе, крича:

– Капитан!.. Где командир?

– Командир еще на берегу, – сказал матрос. – Он предъявляет бумаги для подписи. Мы отчалим, как только он вернется.

– Мне надо поговорить с кем-нибудь из начальства!

– Вот помощник капитана, обратитесь к нему.

Лаваред в это время разговаривал с этим помощником.

– Это мой сумасшедший, – сказал он тихо.

– Как! Он и сюда добрался!..

Буврейль, подойдя к помощнику и не видя Лавареда, сказал:

– Милостивый государь, я Буврейль!

Тот засмеялся ему в лицо:

– Знаем, знаем, господин Буврейль давно едет с нами из Бордо.

– В каюте номер десять?

– Конечно, ведь это его собственная.

– Это уже слишком! Каюта моя, и я Буврейль из Парижа!..

– В таком случае, кто же он, этот пассажир? – спросил насмешливо помощник.

– Почем я знаю!

– Может быть, Лаваред?

Буврейль вскочил. В этот момент он имел действительно вид сумасшедшего.

– Лаваред! – воскликнул он. – Этот разбойник… он опять здесь!.. Караул!!.

Его надо было успокоить. Два матроса крепко держали его за руки.

– У меня есть документы! – рычал он.

Офицер обратился к Лавареду и к сбежавшимся на шум другим пассажирам, среди которых был сэр Мирлитон с дочерью.

– С ним припадок. Я велю ему сделать душ.

– Нет, – вступился Лаваред, – позвольте мне поговорить с ним.

– Как вам угодно. Но лучше было бы сделать душ.

В то время как они обменивались этими словами, Буврейль заметил англичанина.

– А вот, по крайней мере, человек, который меня знает и может подтвердить, обманщик я или нет.

Мисс Оретт наклонилась к отцу и быстро прошептала:

– Папа, вы ничего не скажете, вы не должны быть против господина Лавареда… это вопрос чести!

– Однако…

– Вспомните, что вы теряете право на четыре миллиона!

– Правильно!

Буврейль обратился к сэру Мирлитону:

– Скажите же, кто я!

– Я… я вас не знаю.

В ответ раздался гневный крик Буврейля.

– Но ведь это может свести с ума! – воскликнул он.

– Увы! Это уже давно свершилось, мой милый! – возразил помощник капитана.

В это время ангелу Лавареда, его Провидению, как он называл мисс Оретт, пришла чудная мысль.

Обращаясь к молодому человеку, она сказала:

– Господин Буврейль, постарайтесь узнать, как попал этот бедняга в Сантандер. Это может быть интересно, – добавила она.

– Вы правы, мисс.

Это вмешательство молодой англичанки заставило офицеров еще более убедиться в том, что ложный Буврейль и есть настоящий. Оно также было полезно Лавареду для его будущей самозащиты. Опасность, казавшаяся ему устраненной, угрожала более, чем когда-либо.

Однако в то время, как все это происходило, командир Касслер вернулся, дал приказание к отплытию, и «Лоран» уносил обоих Буврейлей. Их разговор происходил в присутствии Мирлитонов и помощника, останавливавшегося возле них каждый раз, когда ему позволяла служба.

С несчастным Буврейлем-настоящим было много неудач в Бордо. Во-первых, ему пришлось заплатить за пересылку ящика. Затем за обратный перевоз его в Париж; кроме того, плата за его собственный проезд. В суматохе он потерял свой билет первого класса, и никто не хотел ему верить на слово. Наконец, он все уплатил, браня и проклиная Лавареда.

Он думал, что все несчастия кончены; у него была только одна мысль: добежать до палубы парохода. Как раз в эту минуту пришли таможенные чиновники.

Железнодорожное общество ничего более не требовало с него. Но таможня и комиссар – другое дело. Был составлен протокол. Этого нельзя было так оставить. Буврейль, махнув на все рукой, бросается к пароходу.

Жандармы вмешиваются в дело, кричат, бегут за ним. Его ловят. Он сшибает с ног таможенного агента, толкает жандарма, но в конце концов его схватывают, сажают в тюрьму и привлекают за противодействие властям. Так проходит день. Один Бог знает, до чего злился Буврейль при мысли, что Лаваред ускользает из его рук.

Наконец явился полицейский комиссар, который смягчился после допроса. Он навел справки по телеграфу в Париж об обвиняемом. Ответ был следующий: богатый собственник и финансист. Благодаря вмешательству акционеров Панамы Буврейль наконец был освобожден, но должен был заплатить большой штраф. Он избежал процесса и суда, то есть большой потери времени, уплатив значительную сумму в пользу благотворительных учреждений города. Затем он отправился по Южной железной дороге с целью нагнать «Лоран» во время стоянки в Сантандере. В общем, перевозка, штрафы, протоколы, платежи, путешествия и прочее обошлись ему более трех тысяч франков.

И чем более смеялся Лаваред при этом печальном рассказе, тем более злился Буврейль. А чем более он сердился, тем более подтверждались уверения Лавареда в том, что он сумасшедший. В конце концов он так рассвирепел, что сэр Мирлитон нанес ему удар кулаком, и такой, на какой способен только англичанин.

– Он позволяет себе неприличные выражения при моей дочери!

Буврейль, свалившийся от удара, не мог прийти в себя.

– О! – вопил он, сидя на полу. – И он против меня!.. А я считал его своим союзником… Этот Лаваред какой-то черт!

– Добрый черт, во всяком случае, – ответила мисс Оретт, – потому что он хлопочет о вас с одним из офицеров.

– Обо мне?… Боже мой!.. Что он еще выдумает?