Возвращение троянцев

– Так тебя нужно поскорее выдать замуж.

Она рассмеялась:

– Нужно. Наверное, царица так и сделает. Только вот мужчин у нас в Трое сейчас мало. Я хочу сказать, неженатых! – румянец залил щеки девушки и погасил ее смешные веснушки.

Сети отчего-то почувствовал себя глупо. Впервые за долгие-долгие годы он понял, что ему всерьез нравится женщина, и не знал, как сказать ей об этом. «А нужно ли говорить? – тотчас мысленно осадил он себя. – Для чего мне это?»

И спросил вслух:

– Как твое имя?

– Хрисеида. Дед рассказывал, что в детстве родители звали меня Ксентой, но они рано умерли, и все привыкли называть меня от имени дедушки – а его имя было Хрис. Мне и самой так нравится – Хрисеида. А в Египте у женщин красивые имена?

– У моей жены было красивое имя, – вновь отведя взгляд, сказал Сети. – Ее звали Лассави. Но она умерла. И у дочери имя красивое – Атуни. Но твое не хуже.

Час спустя Троил нашел Авлону на внутренней городской стене, где она сидела, прислонившись спиной к одному из зубцов, и сосредоточенно протирала кусочком кожи лезвие своей секиры.

– Я тоже верю, что они победили, – сказал юноша, садясь рядом с амазонкой. – Конечно, тяжело, когда остается только ждать. Но мы ведь вас уже скоро пять лет ждем.

– Я ждать не буду, – покачала головой Авлона. – Я поплыву в Эпир и там отыщу их. А может, буду и раньше – все-таки из Египта туда путь дальше. И едва ли они отправились сразу после битвы…

Она поймала удивленный взгляд царевича и воскликнула:

– Да, да, не удивляйся! Попрошу Сети отвезти меня, а если он не согласится, доплыву на дельфинах. Хотя так далеко никто никогда не плавал. Но я доплыву. В этих морях много островов. Что так смотришь? Я с ума сошла, да? Может быть, и так…

– Мама даст корабль и гребцов, я думаю, – Троил улыбнулся. – Я бы и сам поехал с тобой… А что? И поеду.

Авлона подняла на него глаза.

– Отчего умерла Крита? – спросила она тихо.

– От родов, – ответил он, не спрашивая, откуда она знает. – Мы стали мужем и женой два года назад, и Кей сказал Крите, что после той раны – помнишь, полученной в бою с морскими разбойниками, ей опасно рожать. Сказал, что есть всякие средства, чтобы… чтобы детей не было – травы какие-то. Крита и слушать не захотела. Родила мне близнецов, двух мальчишек… Знаешь, какие они замечательные! Я тебе их сегодня же покажу. Они уже вставать научились и что-то говорят. Только еще ничего не понятно.

– И как же ты уедешь от них куда-то? – удивилась Авлона.

– Я же не кормлю их грудью! – пожал плечами юноша. – Есть кому смотреть за ними. Послушай, ты стала такая большая! Почти взрослая, Авлона. И я тоже принял бы тебя за Андромаху, если бы не знал, что это ты.

Девушка улыбнулась. На ее лице, только что строгом и серьезном, вновь появилась озорная гримаска прежней Авлоны.

– Ну и хорошо! По крайней мере, сестричка сразу меня узнает. Ведь смотрит же она иногда в зеркало…

* * *

– Миш! Вы с Анютой что сейчас делаете?

– Спим, мать твою! Ты на часы иногда смотришь или как?

Ларионов для подтверждения своего негодования выпростал ногу из-под одеяла и большим пальцем надавил на кнопку торшера. Оранжевый свет конусом упал на журнальный столик с часами. – Половина пятого, Витюня. Ты что у нас, жаворонок?

Сандлер на другом конце провода тихо хмыкнул:

– Жаворонками бывают либо гении, либо дебилы. Я не то и не другое. Ты небось лег часика в два, а я думал лечь как раз часиков в пять. Но дочитал, понимаешь ли, третью главу этих самых лестригонов и решил тебе позвонить. Вы с Энн когда собираетесь к мэтру?

– К мэтру? – Михаил все никак не мог проснуться, и Сандлеровский жаргон не сразу переводился на нормальный язык. – А-а-а, к Александру Георгиевичу… Наверное, уже когда мы с тобой вернемся. Значит, через пару недель.

Виктор на миг задумался.

– Через пару недель… Видишь ли, я хочу поехать денька на три попозже. Тут переговоры намечаются с серьезными людьми. Я ведь тебе говорил, что светит купить магазин.

– Говорил, – Миша покосился на лежавшую к нему спиной Аннушку и сразу понял, что она не спит (слух у нее собачий, и просыпается она от всякого шороха – просто мешать ему не хочет). – Говорил, о великий делец! На меня не рассчитывай. Ездить по всяким Анталиям и возить тюки турецкого барахла – куда ни шло, но серьезные торговые операции, прости, не по мне.

– Понимаю. Ну, ты, надо думать, вообще скоро прославишься. Роман-то опубликуют. Я ведь тебе не из-за магазина звоню.

– А что?

– Да, понимаешь… Весь этот разговор о лестригонах… Вы же до этого места дочитали?

Миша засмеялся:

– Мы прочитали гораздо дальше.

– Ну, так вот. Получается, что там все по Библии, что ли?

Ларионов слегка опешил.

– Вить! Спать надо больше и регулярнее. По какой еще Библии? Ты что?

– Ну, как же! – смутить Сандлера было невозможно. – Там же тоже: злой дух взбунтовался против Бога, тот его низверг на землю. Разве не так? Я только не помню, есть ли там что-то про этих самых лестригонов…

– Где, в Библии? Нет, конечно. Лестригоны, как думали до сих пор, вообще мифический народ, действительно очень агрессивный, обитавший, якобы, где-то не севере. Они и вправду были мощные, громадные и очень воинственные.

– Помню! – в трубке заскрипело и что-то шлепнулось. – Блин! Стулья стали делать… Майкл! Я вспомнил: они в «Одиссее» упоминаются. Им там Одиссей глаза выкалывал.

Михаил, не выдержал и прыснул, испуганно косясь на жену.

– Все перезабыл, коллега! Глаза Одиссей выкалывал циклопу. И не глаза, а один глаз. А лестригоны ему просто корабли топили – каменюками забрасывали. Что до Библии, то я тоже подумал об этом. Получается – свидетельство. И имя демона… Фсатан.

– Точно! – подхватил Сандлер, – Сатана, то бишь. Так что, может, все так и было?

– Как в романе? Профессор уверен, что описаны подлинные события.

Стул на том конце провода опять заскрипел.

– Да не только, как в романе… Как в Библии.

Миша снова засмеялся:

– А других доказательств тебе мало? Слушай, Витька, ну тебя в баню – я спать хочу! Давай созвонимся вечером, а я до того позвоню профессору. Может, махнем к нему.

Однако уснуть Ларионову уже не удалось. Он не стал выключать свет и какое-то время лежал, закинув руки за голову, вслушиваясь в мерное дыхание Ани. Кажется, она снова уснула.

Он протянул руку, взял со столика кипу белых листов и, отложив примерно половину, нашел нужное место.

Глава 4

Войско лестригонов высадилось между двумя рукавами нижнего Нила, в том месте дельты, где рощи и возделанные поля далеко отступали от морской границы и где от пологого морского берега, обрамленного торчащими из воды редкими красноватыми скалами, на пять-шесть стадиев тянулся чуть заметно уходящий вверх склон. Земля здесь была сухая и рыхлая, поросшая хилой травой и кое-где низкими кустами. Небольшой ручей вытекал из ближайшей олеандровой рощицы и узкой лентой сбегал к морю, спеша что есть сил, покуда жадное египетское солнце не выпило его на открытом месте.

Двадцать шесть кораблей стояли, упершись носами в берег, привязанные толстыми канатами к вбитым в землю столбам. Лестригоны не вытаскивали кораблей на сушу, и это казалось странным: им еще никогда не приходилось поспешно спасаться бегством, и такая предосторожность выглядела излишней. Корабли имели внушительный вид: массивные, с бортами, заметно вогнутыми внутрь, так что шире всего они были в том месте, где выступали из воды. Их носы почти не приподнимались вверх, но киль впереди был острый, сделанный из прочного просмоленного дуба. В верхней части бортов темнели отверстия для весел, выточенных из тонких стволов молодых сосен, равно как сосновыми были и мачты – на каждом корабле по две: центральная, с одним большим квадратным парусом, и кормовая, с двумя маленькими треугольными. Благодаря им корабль стал достаточно подвижен: при хорошем ветре его можно было поворачивать только с помощью этих парусов, ибо рулевое весло при сильной волне слушалось куда хуже, ему мешали вес и громоздкость корабля.

Поставив свои суда в узкой губе залива, что вдавался в берег там, где его прорезал ручей, лестригоны раскинули лагерь не здесь же, возле кораблей, а левее, прямо вдоль выгнутой в море береговой дуги. Шатры, числом чуть больше ста, завоеватели установили двумя рядами. Из чего эти шатры сделаны, трудно было понять – они походили то ли на гигантских морских черепах, то ли на кургузые лодки, перевернутые вверх днищами. На самом деле это были… пересеченные крест-накрест китовые ребра (по шесть для каждого шатра), на которые натянули чехлы из сшитых между собою шкур. У некоторых народов моря существует легенда, будто лестригоны умеют охотиться на китов, однако те немногие, кому посчастливилось выбраться живыми из их плена и рабства, слыхали подлинную историю этих костей. На одном из островов, где долгое время жило племя людей бездны, в большой бухте было кладбище китов – никто не знает, отчего, но эти гигантские рыбы[8] десятками, из года в год приплывали сюда умирать. Некоторые выбрасывались на берег, и их туши пожирали чайки и бакланы, другие гибли прямо в воде бухты, и пировать туда в такие дни сплывались сотни акул. Обглоданные кости китов торчали среди черных скал бухты, плавали в воде, и лестригоны, заготовив их великое множество, стали делать из них наконечники для копий и стрел, а потом научились использовать громадные изогнутые ребра как основы для своих шатров. Шатров, которые можно очень быстро поставить и почти столь же быстро убрать. В таких шатрах могучие воины не могли стоять во весь рост, но в этом и не было нужды – во время боевых походов они там только спали, либо прятались от самых сильных ливней, все же остальное время лестригоны проводили под открытым небом. Даже там, где они жили подолгу, по двадцать-тридцать лет, люди бездны не строили домов, а лишь сооружали навесы либо селились в пещерах. Захваченные ими города свирепые воины обычно разрушали до основания.

Завоеватели причалили к берегам Египта за одну луну[9] до назначенного царем Антифотом дня поединка богатырей. А за двое суток до этого дня фараон Рамзес перенес свои походные шатры от ближайшей из сторожевых крепостей к тому же самому береговому изгибу и раскинул их напротив стана лестригонов, оставив между ними и собой свободное пространство шириною в пятнадцать стадиев.

Великий Дом собирался отправить посла к Антифоту и предложить тому встречу, но царь лестригонов упредил его. Едва мачта с флагом фараона поднялась над его лагерем, от серой полосы лестригонского лагеря отделились несколько темных фигур и двинулись вперед. Затем остановились, и в утренней тишине раздался трескучий голос барабана.

– Это большой барабан самого царя Антифота, – сообщил пожилой финикиец Дагон, который когда-то торговал с лестригонами, затем был захвачен ими вместе с кораблем и со всем товаром (такое «гостеприимство» люди бездны проявляли часто и со всеми), а через полгода выкуплен своей родней за огромное количество оружия и съестных припасов. – Этим барабаном он дает знать, что хотел бы говорить с египтянами. Это значит, что он сам вышел на переговоры.

– И значит, – заключил Рамзес, в это время преспокойно умывавшийся над серебряным тазом, – и значит, он хочет, чтобы я тоже сам к нему пошел!

– Скорее всего, – кивнул Амен-Ка, возница фараона, стоявший возле него и следивший, как из серебряного кувшина, который держала молодая нубийка, падает в таз тонкая, играющая радугами струйка. – Он, конечно, именно этого и хочет, о Великий Дом. Но не много ли ему чести?

– Раз я принял его условия изначально, то придется следовать им, – фараон взял из рук девушки полотенце, не спеша вытер шею, плечи и руки. – Зови мою охрану. И троянцев позови.

– Мы уже здесь, – раздался рядом голос Ахилла. – Ну, и грохочет этот их ба-ра-бан! Если отсюда так слышно, то рядом наверняка можно оглохнуть. Думаю, они используют этот прием и в бою, а, Дагон?

Финикиец улыбнулся:

– Да, они любят пугать.

– Если ты, Рамзес, пойдешь говорить с Антифотом, – сказал Гектор, – то разумно будет мне пойти с тобой: во-первых, так безопаснее, а во-вторых, я хотел бы посмотреть на лестригонов поближе.

– А я? – спросил Ахилл удивленно. – Похоже, ты хочешь, чтобы я остался, так, брат?

Вместо Гектора, задумчиво смотревшего в сторону равнины, ответил Рамзес:

– Я уверен, что они не собираются показывать нам Каррика – его явно нет среди свиты Антифота. К чему же мы будем показывать своего бойца? Нет, Гектор прав – тебе не нужно идти с нами. У меня другой вопрос: издали плохо видно, но, по-моему, они идут в боевом облачении. Стоит ли нам надевать доспехи? Я совершенно уверен, что сейчас никакой битвы не будет: Антифот слишком дорожит задуманным зрелищем – поединком великанов, чтобы сорвать его.

– А если он вовсе не задумывает поединка, а собирается убить тебя, Великий Дом, чтобы лишить египтян властителя и военачальника? – предположил Ахилл. – А ты доверчиво выйдешь к нему без оружия и доспехов! Он же не знает тебя в лицо. Пошли вместо себя кого-то из своих военачальников.

Фараон покачал головой:

– Стыдно! Ты сам бы не сделал так, сын Приама, и Гектор бы так не сделал. И я не сказал, что пойду без оружия – оно будет у охраны. А я иду не биться, а говорить с ними.

Произнося эти слова, Рамзес с помощью рабыни надевал поверх легкой набедренной повязки широкую белую рубашку и пояс. Амен-Ка надел ему на шею золотое ожерелье с синей эмалью и черным скарабеем посередине.

– Что до поединка, – продолжал говорить фараон, поводя плечами под тяжелым грузом сверкающего металла, – то я не сомневаюсь: он будет. Этого Антифот хочет сильнее всего – многие из побежденных им народов отступали без сражения, такой ужас наводила чудовищная сила Каррика и легкость, с которой он убивал самых могучих воинов. Нет, нет, Амен-Ка, парика не надо – это не праздничное шествие. Я же не брею голову наголо, так что вполне могу надеть урей на собственные волосы и платок.

Гектор повернулся, чтобы идти к своему шатру.

– Что до меня, – бросил он через плечо, – то я доспехи все же надену – мало ли что…

В прибрежной крепости, куда корабли Сети привезли не так давно троянского царя и его спутников, Гектору, Ахиллу и Пентесилее подарили новое воинское облачение, изготовленное египетскими мастерами точно по их росту и с удивительным мастерством копирующее троянские доспехи. Даже конская грива была укреплена в высоких гребнях шлемов, что очень насмешило Пентесилею: амазонки никогда не носили подобных украшений и не понимали, для чего это нужно.

Надевая мощный кованый нагрудник, выложенный внутри бычьей шкурой, Гектор улыбнулся – воспоминание о Трое, о войне взбудоражило его, будто хороший глоток старого крепкого вина. А ведь были и битвы во главе восставшего против египтян войска нубийцев, и ливийский поход с его отчаянными схватками, но все это не вызывало в душе героя такой резкой и острой дрожи, как память о Троянской войне, пробужденная прикосновением к телу доспехов, столь похожих на прежние. Даже шлем сверкал, как зеркало, украшенный червленым луком и стрелой – символами Аполлона, бога-покровителя Трои и всех потомков царя Ила.

Барабаны лестригонов умолкли, когда между ними и египтянами осталось не более ста шагов. Люди бездны, всего семеро, стояли небольшим полукругом, плечо в плечо. Однако было вовсе не трудно определить с первого взгляда, кто их предводитель – над его шлемом торчали два кованых прямых рога, выкрашенных ярко-красной краской – казалось, будто они окровавлены. Это и был царь Антифот.

Рамзес со свитой не спеша подошли вплотную, спокойно разглядывая завоевателей.

Лестригоны, действительно, оказались высоки ростом – почти все выше рослого фараона, а Антифот был вровень с Гектором и выглядел даже больше, благодаря своему рогатому шлему. Могучие торсы и мощные ноги, широченные плечи воинов, их осанка, выдававшая уверенность и силу, – все это могло внушить страх уже при первом взгляде на пришельцев.

Доспехи лестригонов тоже производили нешуточное впечатление. Они состояли, прежде всего, из кованых панцирей – именно панцирей, потому что это сооружение нельзя было назвать нагрудником – то была толстая железная скорлупа, сделанная из двух половинок – передней и спинной, соединявшихся кожаными застежками на боках и плечах. Панцирь закрывал грудь и спину до талии, ниже был пояс, толстый, усаженный крупными железными бляхами с толстыми шипами, а от пояса опускалась до колен кожаная юбка, широкая, вся обшитая полукруглыми железными пластинами. Такая же пластинчатая броня прикрывала и руки воинов. На ногах они носили не сандалии, а высокие краги, также обшитые шипастыми бляхами. Шлем, круглый, толстый, надевался поверх кожаной шапки, которая переходила в защищающий затылок и шею широкий нашлемник, покрытый той же железной чешуей, что и юбка, и застегивающийся пряжкой под подбородком. Таким образом, тело лестригона оставалось почти целиком неуязвимо, во всяком случае, для пущенных издали стрел. Тут же приходило на ум, какова сила воина, способного оставаться подвижным и сражаться, таская на себе эту груду железа, весившего едва ли не столько же, сколько сам воин… И ко всему этому приходилось прибавить вес оружия: каждый из лестригонов держал в руке по здоровенному копью с широким наконечником, у пояса висел меч, способный напугать своими размерами, в ножнах из толстой свиной кожи, а рядом с мечом – булава, весившая, пожалуй, около двух талантов[10]. Она была целиком железная – шар, размером с голову взрослого мужчины, усаженный треугольными шипами, и рукоять – толстый железный стержень длиной в два локтя. Кроме того, на правом боку у каждого болтались по две-три малые метательные булавы, раз в пять меньше большой. Ни у кого не оказалось щита, но Гектор сразу подумал, что воины, скорее всего, просто не взяли их с собой, желая получше показать все остальное.

Доспехи лестригонов были без украшений, без насечек и золочения. У всех, за исключением царя: с его нагрудника смотрела странная морда, не то козла, не то сатира, оскалившая огромные волчьи зубы.

Египтяне и Гектор старались лучше разглядеть лица пришельцев, однако этому мешали надвинутые до переносиц шлемы и края кожаных шапок-подшлемников. Было видно только, что бороды у лестригонов довольно странные: чисто выбритый подбородок, но густая щетина на висках и вокруг лица (Гектору сразу вспомнились огромные обезьяны с собачьими мордами, у которых бороды выглядели примерно так же. Эти обезьяны доставили путешественникам немало неприятностей во время перехода через Черную землю).

– Привет царю Нила от царя великих, непобедимых лестригонов!

Голос Антифота оказался неожиданно глубоким и звучным: сочный, низкий, он был так выразителен, что в первый миг казалось, будто за спиною огромного и тяжелого чудища говорит кто-то другой. Он говорил по-финикийски, сносно владея этим языком, лишь иногда путая окончания слов.

– Здравствуй, хвастун и царь хвастунов! – ответил Рамзес Третий, перебросившись с Гектором быстрым взглядом. – Моя страна называется не так, как ты ее назвал, и если я, в свою очередь, ошибся с названием твоего народа, прошу на меня не обижаться. Я получил твое послание, знаю, для чего ты здесь, и не спрашиваю, чего ты хочешь – мне это известно. Хочу лишь уточнить место, время и прочие мелочи. Слушаю тебя.

Антифот улыбнулся довольно странной улыбкой – его губы не изогнулись углами вверх, а как бы растянулись вширь, и верхняя губа приподнялась, открывая крепкие передние зубы, крупные и желтые.

– Я пришел, чтобы взять твою страну, царь, – сказал он спокойно. – Я знаю, что она большая, и моим воинам трудно пройти ее всю. Мы пройдем, сколько сможем. Ты выставишь послезавтра, на рассвете, своего воина против моего. С нашей стороны будет сын моей сестры, Каррик. Если твой воин убьет его, я уведу отсюда мои корабли и всех моих людей и никогда, покуда жив я, и покуда будет жить тот, кто меня сменит, лестригоны не подойдут даже близко к вашим берегам. Я клянусь в том именем и властью нашего бога и покровителя – всесильного Фсатана!

С этими словами царь лестригонов прикоснулся ладонью к изображению зубастого козло-сатира на своем нагруднике.

– В-вот, он какой! – на своем языке прошептал Гектор. – Да и каким же еще ему быть?

– Если же Каррик убьет твоего воина, – продолжал говорить Антифот, – а так оно и будет, потому что иначе не может быть, тогда, царь Нила, решай сам – или сразу отвести свою армию и попробовать скрыться в глубине твоей страны, куда мы, быть может, не дойдем, или принять бой здесь. У меня полторы тысячи воинов, я надеюсь, ты соблюдаешь условия и привел столько же. Мои воины разобьют твоих, и тогда мы все равно возьмем твою страну. Вот и все, и это я уже написал тебе в послании. Ты хочешь что-то добавить?

Рамзес, к чести его, не только не переменился в лице, слушая этот поток неслыханных для царского достоинства оскорблений, но даже чуть улыбнулся в свою очередь, показывая тем самым, что речи лестригона его веселят, а не гневят. Он, скорее всего, собирался сказать в ответ что-то шутливое, но промедлил, и его опередил Гектор.

– Кое-что хочу добавить я, – сказал царь Трои, тоже по-финикийски. – Во-первых, места для битвы трех тысяч человек здесь недостаточно. Мы отойдем сегодня же еще на пять стадиев. Пространство, таким образом, станет больше. Но мы перенесем только шатры, войска, наше и ваше, подойдут ближе. Когда поединок закончится, мы сможем поступить в зависимости от его исхода. Если ваш воин будет убит, мы понаблюдаем, как вы отплываете. Если погибнет наш боец, фараон сам решит – тут же вступать в сражение, и тогда оставленное за нами пространство станет достаточным для маневров и, если нужно, для отступления, или отвести войска к шатрам: в этом случае, покуда вы готовитесь к походу, мы успеем снять шатры и уйти как можно дальше. Думаю, я все сказал точно.

Антифот слушал внимательно и даже напряженно. Его близко поставленные, очень темные глаза постепенно наливались каким-то странным огнем. Он впивался взглядом в лицо троянца, даже сделал к нему шаг, но все это ничуть не смутило героя.

– Как твое имя? – спросил лестригон, когда герой замолчал.

– Меня зовут Гектор.

Жесткие губы царя завоевателей немного дернулись.

– О-о-о! – протянул он то ли изумленно, то ли негодующе. – Тот самый?

– Я не знаю, про какого ты слышал, а значит, не знаю, тот я или не тот, – последовал ответ.

– Слышно было только про одного! – сказал Антифот и, сделав еще один шаг, оказался совсем вплотную, почти на расстоянии вытянутой руки. – Так, значит, правду говорят, что ты не погиб в своей Трое. Ну, я рад! Значит, ты и будешь драться с сыном моей сестры, Карриком?

– Нет, – твердо произнес Гектор. – С Карриком будет драться мой младший брат. Его имя Ахилл. Уж о нем-то ты наверняка слышал, раз слышал обо мне.

– Еще бы! – голос Антифота выдал некоторое смущение. – Как не слыхать! Только с каких это пор он твой брат?

– С тех самых пор, как моя мать, царица Гекуба, родила его от моего отца, царя Трои Приама. Надеюсь, это противник, достойный твоего знаменитого племянника, великий царь великих лестригонов!

Гектор имел опыт в переговорах с варварами, и его голос был так невозмутим и настолько не выдал насмешки, что Антифот ее не заметил. Его рот опять расширился в той же странной улыбке.

– Впервые сын моей сестры сможет гордиться именем того, кого он убьет! – проговорил царь лестригонов. – Но почему вы, троянцы, или как вас там, сражаетесь на стороне нильцев?

– Мы сражаемся на стороне египтян, – сказал Гектор ровным голосом, – потому что понимаем, как важно уберечь Ойкумену от ваших дальнейших нашествий, Антифот. Это главное, остальное не имеет значения.

Лицо лестригона на миг, только на миг выразило ярость. Потом он глухо произнес:

– Великий Фсатан говорил нашим предкам, что когда-нибудь люди станут объединяться против него и его слуг. И мы должны истребить их как можно больше, пока они не объединились слишком большим числом. Хорошо, Гектор! Раз противником Каррика будет сам Ахилл, я не вижу насмешки в приготовленном вам подарке. У вас ведь нет такого оружия, как у нас. Вы все умеете делать хорошо, кроме оружия. Тут нам нет равных. Бери.

С этими словами Антифот обернулся, и двое из его свиты что-то подняли с земли и подали ему, а он непринужденным движением вложил этот предмет в руку Гектора. Царь Трои сжал толстую рукоять и понял, что ему понадобится вся его сила, чтобы не дать руке дрогнуть и спокойно опустить поданное ему оружие. То была гигантская булава, в два с половиной раза больше и куда тяжелее, чем те, которые висели на поясах лестригонов. Мелкие метательные палицы выглядели рядом с нею просто гвоздями… Это чудовище весило около пяти талантов.

– У Каррика будет такая же, – сказал Антифот. – Оружие должно быть равным. Кроме того, у него будет меч, чуть больше моего.