Мятный шоколад

Шкаф был завален всяким хламом: поломанные швабры, облезлый веник, оцинкованное ведро с погнутой ручкой, засаленные рулоны обоев, коробки, набитые тряпьем. На ржавых гвоздиках висели старые поношенные вещи: драповое пальто, рваный ватник, темно-серый сатиновый рабочий халат, измазанный ядовито-желтой краской, грязная косынка в крупный красный горох, стоптанные белые шлепанцы и резиновые сапоги. Эти вещи не могли принадлежать Зеленцову, очевидно, он снимал эту квартиру, чтобы хранить здесь свой гнусный архив, и изредка наведывался сюда, чтобы встретиться с очередной дурой вроде нее. В других комнатах, вероятно, были оборудованы импровизированные студии, но заглядывать туда у Алечки уже не было сил. А она ведь сразу, как только вошла, вернее, ввалилась в коридор, поняла, что квартира съемная. Но разве это изменило бы хоть что-то? Разве это могло насторожить ее? Естественно, нет. Какая, в конце концов, разница? Она сама снимает комнату у милой старушки, точнее, снимала до сегодняшнего дня, потому что больше в Москве ей делать нечего. Она возвращается домой, к своей сварливой любимой тетке, учительнице по вокалу, в родной маленький провинциальный городишко Приреченск, с памятником Ленину на центральной площади, с елками вокруг белого здания администрации, пятиэтажными, будто собранными из кубиков бракованного конструктора, панельными домами, нелепо перемешанными с деревянными, покосившимися от старости избушками, и со златоглавой аккуратной церквушкой на берегу изумительно красивого и загадочного озера, названного несколько странно – «Щучья нора».

Решение было принято. Алевтина закатала брюки до колен, сорвала с гвоздика халат, облачилась в него, сунула ноги в шлепанцы, на голову нацепила косынку, схватила ведро, положила туда свою кожаную сумку и босоножки, прикрыла их половой тряпкой, взяла в руку швабру и торопливо покинула квартиру. Как Алечка и предполагала, в костюмчике «а-ля уборщица» на нее никто не обратил внимания. Разумеется, кого могла заинтересовать плохо одетая женщина, шатающаяся ночью по улицам Москвы с ведром и шваброй в руках? Да никого! Вот если бы она летела домой на метле – тогда другое дело. Хотя и это утверждение под вопросом. Мало ли кто по ночам на метлах летает…

К утру она благополучно добралась до дома – пешком, поймать попутку или такси в таком виде Алевтине не светило, проскользнула в свою комнату, покидала вещички в дорожную сумку, переоделась, наложила на лицо толстый слой грима, оплакивая свой распухший нос, разбитые в кровь губы и, главное, передний зуб, оставила на полочке у зеркала ключи, записку, банку малинового варенья для хозяйки и вышла на улицу. Первым делом выкинула в ближайшую помойку все, что позаимствовала в квартире Зеленцова, следом отправила в мусорку ненавистные фиолетовые босоножки и с чувством исполненного долга поехала в сторону вокзала.

Денег хватило ровно на билет в одну сторону да на бутылку однопроцентного кефира, шоколадку, свежую газету и роскошную, расшитую маками и васильками шерстяную шаль, которую Алечка приобрела тут же, на вокзале – в подарок тетке. И только в поезде, лежа лицом к стене на верхней полке плацкарта, она поняла, как смертельно устала, и мгновенно провалилась в глубокий сон – без тревог, проблем и сновидений.

Глава 3

Колечко с бирюзой

Она была восхитительна, безукоризненна, совершенна – как всегда, но сегодня особенно. В библиотеке трехэтажного особняка ее отца, куда Клим увлек Леру для серьезного разговора, горел приглушенный мягкий свет, два мотылька бились о настольную лампу с монотонным стуком, тикали настенные часы над камином. Лера стояла к нему спиной у окна и ждала, глядя в сад с ухоженными стрижеными кустарниками и раскидистыми кронами экзотических деревьев. Там, за окном, было тихо, солнце неспешно клонилось к закату, раскрашивая небо и кроны высоких сосен вдалеке красно-оранжевым цветом. Еле уловимо пахло розами, мутной рекой и потухшим костром. Он зачарованно смотрел на ее красивые плечи, тронутые вечерней прохладой, на обнаженную загорелую спину в глубоком вырезе длинного струящегося платья цвета слоновой кости, на манящие изгибы стройной фигуры, античную длинную шею, украшенную выбившейся из высокой гладкой прически непослушной платиновой прядью волос… смотрел и молчал. Как глупо! Она ждала, а он не мог пошевелиться. Сейчас она разозлится, повернет голову, холодно блеснет фиалковыми глазами, нахмурит бровки, недовольно сморщит аккуратный носик, капризно прикусит нижнюю губу. Он не любил, когда она сердилась.

Она медленно повернула голову, продемонстрировав свой идеально красивый профиль, подбадривающе посмотрела на него, снисходительно улыбнулась и вновь отвернулась к окну. Он не угадал – у нее было слишком хорошее настроение, чтобы гневаться на его глупую нерешительность. Сегодня ей исполнился двадцать один год, и гости завалили ее дорогими подарками и комплиментами. Теперь она рассчитывала получить подарок от него лично. На этот раз ему не отвертеться, но он не собирался больше сопротивляться своей судьбе. Тридцатилетний успешный бизнесмен Клим Щедрин, русоволосый красавец и плейбой, убежденный холостяк, принял твердое решение: сдаться в плен, и отступать был не намерен. Тем более что плен сулил ему море новых возможностей в бизнесе и океан наслаждений в постели. Кажется, он даже впервые полюбил.

– Лера, – хрипло прошептал он. Она резко развернулась, оперлась руками о подоконник и замерла. Клим широким шагом подошел ближе и театрально опустился перед ней на колено. – Лера, я… Я хотел бы жениться на тебе, – выдал он, достал из кармана изящную бархатную коробочку и протянул девушке.

– Наконец-то, – оживилась Лера, ловко подхватила коробочку и с интересом заглянула внутрь. Клим с замиранием сердца наблюдал за ее реакцией. То, что он преподнес ей, было больше, чем просто подарок, – это был символ особого расположения и частичка его души. – Что это? – На ее божественно красивом личике отразились изумление и обида.

– Кольцо, – растерялся Клим.

– Я понимаю, что кольцо, – пытаясь скрыть раздражение, сказала Лера. – Но оно с бирюзой – это кольцо!

– Да, с бирюзой. Это кольцо моей бабушки, семейная реликвия. Мой дед был беден, как церковная мышь, и, чтобы купить его и порадовать свою невесту, работал целый год. Понимаешь…

– Твой дед был беден, но ты, Клим! – нервно перебила его Лера. – Неужели ты считаешь, что я надену это на палец? – брезгливо заметила она и нахмурилась. – Что люди подумают, Клим? Первый вопрос, который будет всех волновать после того, как информация о нашей помолвке мелькнет в газетах и на телевидении: какое кольцо Клим Щедрин подарил на помолвку своей невесте? И что я им скажу? Что я им продемонстрирую? Это же моветон! Дешевка! Я согласна выйти за тебя, Клим, несмотря на то, что ты так неуклюже сделал мне предложение. И ценю, что ты решил преподнести мне кольцо своей бабки. Но, Клим, пойми меня правильно, это кольцо…

– Я все понял, – хмуро отозвался Клим, забирая у нее бархатную коробочку. Он встал с колен, засунул подарок в карман и направился к выходу.

– Клим! Подожди! – Она бросилась следом и повисла у него на шее, пытаясь удержать. Клим мягко отстранил ее. Лера забежала вперед и преградила ему дорогу к двери. – Клим, куда ты? – Ее голос срывался от волнения. – Там же гости внизу! Все ожидают нас. Они ждут, что мы спустимся и объявим о помолвке. Клим! Папочка будет недоволен. Сегодня такой день! Пожалуйста! – Она умоляюще смотрела ему в глаза, встревоженная, смущенная, растерянная.

Он стоял совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, и чувствовал запах ее духов: утонченный, изысканный, самый модный в этом сезоне. Она дышала глубоко и часто, тонкая бретелька платья соскользнула с идеально загорелого плеча, ее кожа казалась бархатной, и ему вдруг захотелось прикоснуться губами к ее ключице и голубоватой пульсирующей жилке на шее. Глупо было обижаться на нее. Он должен был предусмотреть ее реакцию… Избалованная девочка из богатой семьи. Яркий образец «золотой молодежи нашего времени». Холеная капризная красавица, зависимая от мнения себе подобных, считающих себя элитой общества, презирающих всех, кто не подходил под их эталон. По сути, Лера была не виновата. Она просто не могла отреагировать иначе. Чего еще можно было ожидать от девушки, с детства воспитанной в мире, где людей оценивают по положению в обществе и кошельку? Он и сам такой же, заносчивый сноб, эгоист, только, в отличие от Леры, вырос в обычной семье и свои миллионы заработал упорным трудом. А ведь он был другим, и даже когда заработал свой первый миллион, по-прежнему оставался скромным веселым парнем. Что же произошло? Почему и когда он изменился и стал прожженным, надменным циником? Не тогда ли, когда амбиции поманили его еще дальше, и ему захотелось пробиться в круг избранных? Для этого недостаточно было иметь сумасшедшие деньги, нужно было стать таким, как они. И он постарался и почти стал, и был почти принят. Остался один шаг.

Клим смягчился, подошел к Лере и обнял ее.

– Завтра куплю тебе колечко от Тиффани, – пообещал он, нежно целуя ее обнаженное плечо, шею, ушко, прохладные полураскрытые губы. – Хочешь, поедем вместе, и ты выберешь то, что будет тебе по душе?

– Хочу, – млея от его ласки, проворковала Лера.

Она так и не поняла, насколько сильно обидела его. А он, страстно сжимая в объятьях эту обворожительную девушку – свою будущую жену, гнал пугающие мысли, что она всегда будет ему чужой и до конца стать своим в узком кругу избранных у него никогда не получится, как бы сильно он к этому ни стремился.

– Клим, у меня идея, – высвобождаясь из его объятий, сказала Лера. – Сейчас мы спустимся к гостям, объявим о помолвке и сообщим всем, что кольцо от Тиффани, которое ты собирался сегодня мне преподнести, не успели доставить из магазина ко мне домой. Что как будто ты заказал его по каталогу из Америки, но вышла небольшая накладка. Ты ждал целый вечер, не выдержал и на свой страх и риск попросил меня стать твоей женой, объяснив ситуацию. Я, конечно же, тебя простила и согласилась выйти за тебя замуж без этих глупых формальностей. По-моему, это будет очень романтично! Как ты считаешь, Клим?

– Тебе видней, дорогая, – кисло улыбнулся Клим, неприятный осадок в душе мешал ему расслабиться.

– Ты совершенно прав, мне видней. Ой, Климушка, я так волнуюсь! Пошли, – деловито скомандовала Лера и открыла дверь, увлекая его за собой.

Яркий свет хрустальных люстр зала гостиной, глянец дорогого паркета, блеск бриллиантов и роскошных туалетов светских дам – все это на мгновение ослепило его. О помолвке объявила Лера – аплодисменты, поздравления, суета, мелькание нанятых на вечер официантов во фраках, живая музыка, рукопожатия, широкие улыбки, громкие тосты, звон хрусталя, шампанское «Дом Периньон» – рекой. Клим Щедрин, официальный жених Валерии – светской красавицы, дочки самого Берушина Антона Бенедиктовича, одного из самых богатых и влиятельных бизнесменов России. Кажется, он сошел с ума, что сомневался. Все искренне рады, его приняли в круг избранных на равных, он стал совсем своим. Он, Клим Щедрин, простой парень из бедной рабоче-крестьянской семьи, провинциал из российской глубинки, трудоголик, успешный молодой бизнесмен, миллионер, только что навсегда простился со своим прошлым.

– Клим! – Антон Бенедиктович одобряюще похлопал его по плечу, дружелюбно улыбнулся и кивком попросил следовать за ним.

Клим невольно вжал голову в плечи и покорно пошел вслед за будущим тестем в кабинет. Этот высокий, подтянутый и моложавый не по годам человек с холодными голубыми глазами и волевым подбородком наводил на Клима необъяснимый страх. И проблема была даже не в том, что Берушин принадлежал к разряду тех людей, властных диктаторов, которым невольно начинаешь поклоняться. Клима пугало другое: в обществе Берушина он подсознательно ощущал необъяснимую опасность и угрозу для себя лично, но какую именно – понять не мог, и потому чувствовал себя неуверенно, неспокойно. Возможно, поведением Антона Бенедиктовича руководила банальная ревность отца ко всем, кто покусился на его собственность – родную дочь. Берушин обожал Леру, она была похожа на отца не только внешне – та же стать, та же красота, только более утонченная, женственная, – но и по характеру: властная, надменная, своенравная. Несколько раз Лера уже пыталась показывать свои коготки, но это нисколько не волновало Клима, он быстро ставил ее на место без особых усилий и проблем и рассчитывал в первый же год брака согнать с нее спесь и усмирить. Совершенно иной фигурой в семье Берушиных была мать Леры – Изольда Валентиновна, тихая, незаметная, интеллигентная женщина без права голоса. Лера вскользь упоминала, что ее мать в молодости была не то знаменитой на весь мир оперной певицей, не то пианисткой, но, выйдя замуж за Антона Бенедиктовича, сына члена ЦК КПСС, оставила карьеру и посвятила себя семье. Как это часто бывает, «спасибо» за это ей никто не сказал. Лерочка презирала мать за малодушие, слабохарактерность и располневшую фигуру, Берушин жену в упор не видел и понукал ею, как домработницей. Изольда Валентиновна, похоже, смирилась со своей судьбой и безропотно сносила подобное обращение. Климу было искренне жаль женщину, но вмешиваться в отношения Леры с матерью он не собирался. Ему было выгодно, что хотя бы Изольда Берушина ведет себя по отношению к нему нейтрально, и наводить мосты придется только с Лериным отцом.

– Ну, будущий зятек, проходи, садись. Коньяк будешь? – фальшиво-задушевно спросил Берушин.

Клим кивнул. Антон Бенедиктович достал из кармана ключ, открыл бар, извлек оттуда бутылку коллекционного коньяка «Людовик ХIII» и два пузатых бокала. «Две тысячи зеленых за бутылочку», – прикинул в уме Клим, это определенно был хороший знак: стал бы Берушин поить его одним из самых дорогих коллекционных коньяков, если бы был настроен враждебно! Берушин уселся за свой массивный письменный стол из красного дерева, поставил бокалы на стол, плеснул в каждый немного янтарной жидкости, один протянул Климу. Взял свой бокал, глубоко вдохнул аромат, с удовлетворением крякнул и поставил бокал на стол, так и не пригубив напиток. Клим в замешательстве уставился на тестя. Антон Бенедиктович поймал его взгляд и засмеялся:

– Нельзя мне. Врачи строго-настрого запретили, – объяснил он. – А ты пей, пока молодой и здоровый. Сигару? У меня свежие, пару дней назад с Кубы доставили.

– Спасибо, я не курю, – вежливо отказался Клим, немного согрел коньяк теплом ладони, осторожно покачал бокал, наблюдая за игрой света, сделал небольшой глоток. Берушин внимательно наблюдал за ним и ждал, вероятно, щедрой порции похвалы и восхищения. – Чудесный коньяк, – широко улыбнулся Клим, – настоящая вещь!

– Естественно, а ты что думал? – сухо усмехнулся Антон Бенедиктович, продолжая сверлить Клима глазами. – Это не какое-нибудь говно из московского магазина, которое ты покупаешь. Его мне из самой Франции регулярно доставляют. Ты пей, пей, а я, с твоего позволения, закурю. От алкоголя вот себя отучил, а от табака не могу – силы воли не хватает.

Клим сделал два нервных глотка, пытаясь справиться с раздражением, и поставил бокал на стол. Как же Берушину нравилось унижать его! Но, кажется, это только начало. Сейчас Антон Бенедиктович будет долго и нудно «втирать», что Климу выпала невероятная честь – взять в жены самую несравненную (что правда) девушку, породниться со знатным семейством, где пьют только родной «Реми Мартин», курят только настоящие кубинские сигары, и тэ дэ и тэ пэ.

– Я вот что тебе скажу, Клим, – широко улыбнулся Берушин, закуривая сигару и выпуская облачко сизого дыма в лицо будущему зятю. – Если ты, сука, обидишь мою дочь, я тебе яйца оторву и скормлю воронам во дворе. Но это не самое страшное, что тебя ждет. По миру пущу! Лишу всего, что у тебя есть, и выкину из Москвы, как ссаную рваную тряпку. Вопросы есть? – Клим молчал. – Вот и хорошо, а теперь приступим к делу. Так, приготовление к свадьбе займет примерно месяца два. Больше, думаю, тянуть не стоит. Венчание пройдет в Москве. Лерочка выбрала Елоховский собор, там Пушкина крестили, и это ей кажется очень романтичным. По поводу самого бракосочетания и свадебного банкета… Мы с Лерой решили пойти по нетрадиционному для России пути и прибегнуть к помощи профессионала, то есть свадебного агента. Человек такой есть. Организацию торжества он полностью возьмет на себя, предложит несколько вариантов, а вам останется только выбрать наиболее для вас приемлемый. У меня только одно условие – все должно пройти по высшему разряду. Денег выделю столько, сколько нужно.

– Антон Бенедиктович, насколько вам известно, я не нищий и не собираюсь на свадьбе экономить, – обиделся Клим.

– Не сомневайся, о тебе мне известно все. Может, даже больше, чем тебе самому, – усмехнулся Берушин. – И с бизнесом у тебя все прекрасно, и мужик ты у нас крутой, и правильную политику ведешь, и все держишь под контролем, и бабки неслабые зашибаешь, но… – Берушин сделал многозначительную паузу и внимательно посмотрел Климу в глаза, – …но, учитывая специфику твоего дела, все в любой момент может измениться, и тебя пристрелят где-нибудь в подворотне. Вопрос по существу – не надоело еще с дешевым криминалом в одной упряжке заправлять? Может, пора серьезным делом заняться, а то даже стыдно как-то – «икорный король»! Тьфу, прости, господи! Мне, как ты уже, наверное, понял, на тебя насрать с высокой колокольни. Но если тебя убьют – а тебя убьют, это только вопрос времени, – Лерочка будет страдать. Поэтому предлагаю тебе свою помощь: вылезти из этого дерьма. Без потерь выйти из дела у тебя, естественно, не получится, но с голой жопой не останешься, прикрою. Там уж ты сам решай, под чье крылышко нырнуть. В свою очередь, могу предложить тебе одно перспективное направление, которое мы активно развиваем, – строительство. Подумай пока. Более конструктивно поговорим, когда медовый месяц закончится. Договорились?

– Договорились, – криво улыбнулся Клим. Чувствовал он себя омерзительно. В общем-то, именно этого он и ожидал от разговора с отцом Леры, мало того – как раз на такое и рассчитывал. У него уже давно возникло желание покинуть икорный бизнес, но легко выйти из игры ему никто бы не дал. Слишком много людей были повязаны с ним в деле и кормились с его руки. Уйти – означало потерять все. Теперь у него есть поддержка в лице такого воротилы, как Берушин, значит, проблема почти решена. Но почему же тогда так тошно на душе и сводит скулы от обиды и отчаяния? Да потому, что теперь он пешка в руках Берушина, теперь он – никто!

– А ты чего такой бледный? – уловив перемену в его лице, спросил Берушин. – Не заболел ли?

– Все нормально, – сглотнув набежавшую слюну, сказал Клим. Тошно было не только на душе, ему вдруг стало физически плохо: голова странно кружилась, кружилась и люстра на потолке, и сам потолок. Кажется, сегодня он серьезно перебрал.

– Тогда пошли к гостям. Лерка, наверное, тебя уже заждалась. – Голос Берушина донесся до него откуда-то издалека, и сам Антон Бенедиктович отдалился от него на приличное расстояние. «Что за хренота?» – усиленно потирая виски, удивился Клим и попытался сосредоточиться. – Ох, и любит она тебя, паршивца, – продолжил Антон Бенедиктович, встав со своего места и тыча ему в нос дымящейся сигарой. – Ты уж на меня не серчай за суровый тон – одна она у меня.

– Я все понимаю, Антон Бенедиктович, если бы у меня была дочь, я поступил бы точно так же, – выдавил из себя Клим и вытер рукавом холодный пот со лба.

– Вот и хорошо, что ты понял все правильно, – засмеялся Берушин. Смех Антона Бенедиктовича вдруг завис где-то над потолком, смешался с терпким, невыносимым запахом кубинской сигары, пофланировал по комнате и вылетел в окно. Это было так забавно! Клим тоже засмеялся, но его смех вел себя иначе – он словно заскакал по комнате, как теннисный мячик, и закатился куда-то под стол. Клим тяжело поднялся, отодвинул Берушина, встал на карачки и залез под стол, пытаясь отыскать там пропажу.

– Ты чего, Клим? – ошарашенно окликнул его Берушин, но Клим Щедрин не отвечал, он горько рыдал под столом, оплакивая страшную потерю – своего смеха под столом он так и не нашел.

Глава 4

Заговор

Клим с трудом разлепил глаза и, к своему ужасу, понял, что лежит поверх одеяла на кровати в костюме, галстуке и одном ботинке. Но это открытие было не самым страшным – в одном ботинке и костюме он лежал на чужой кровати, в какой-то незнакомой, обставленной дорогим антиквариатом комнате. Голова гудела, как паровоз во время разгона, во рту все пересохло. Морщась и постанывая от головной боли, Клим сел, схватил с прикроватной тумбочки бутылку «Перье», поставленную там кем-то сердобольным и понимающим, опустошил ее в несколько внушительных торопливых глотков и с грохотом поставил обратно на тумбочку. Паровозный гудок в голове немного утих, но осознание происходящего так и не наступило. Неуклюже, как пингвин, он доковылял до двери, распахнул ее, выглянул наружу и тут же быстро закрыл – незнакомое помещение, в котором он находился, оказалось комнатой для гостей дома Берушиных. Ужас! Кошмар! Каким образом он здесь очутился? Нажрался до такой степени, что не смог уехать домой? Но он же никогда в жизни не упивался до беспамятства! Правда, шампанское пил редко, тем более в таком количестве. Похоже, напиток аристократов был ему строго противопоказан. Да, кажется, еще был коньяк, дорогой великолепный коньяк, который он пил в кабинете Антона Бенедиктовича. Но ведь он выпил совсем немного… Или много? Клим напряженно задумался и закряхтел, пытаясь вспомнить последние события вчерашнего вечера, но в памяти всплыло лишь обещание отца Леры в случае плохого обращения с дочкой оторвать ему яйца, скормить их воронам и выкинуть его самого из города, как ссаную тряпку. Вот это он запомнил очень хорошо. А что было потом? Потом – полный провал. Черная яма. Полный… Жуть! Что теперь о нем думают родители Леры и сама Лера? Вот только выяснять это Климу почему-то совсем не хотелось.

«Может, в окно сигануть и слинять, пока не поздно», – находчиво подумал Клим. Отдернул плотную штору на окне, оценил высоту полета и свои «летательные» возможности: два этажа, плюс цокольный этаж, плюс мощенная природным камнем площадка под окнами – равняется перелому ноги, плюс перелому руки, плюс перелому шеи – отпадает! Придется ему выходить через дверь, блин! Душ не мешало бы принять для начала и вообще привести себя в порядок, благо все это можно было сделать, не выходя в коридор: туалетная комната граничила со спальней.

Клим вяло добрел до ванной, распахнул дверь, включил свет и тут же столкнулся со своим отражением в зеркале – лучше бы он выпрыгнул в окно! Такой рожи он не видел со времен дружных институтских попоек в общаге, когда немереное количество «паленой» водки мешали с дешевым портвейном и закусывали все это великолепие одной банкой килек в томате, честно поделив ее на десять очень голодных мужиков. Клим тяжело вздохнул, глядя на свою опухшую физиономию. Больше всего угнетало то, что на правой щеке, как клеймо, четко пропечатался циферблат его наручных часов, вот только время по ним определить было нельзя.

«Кстати, действительно, сколько времени?» – оживился Клим. Стрелки показывали только восемь утра. Наверняка все еще спят, и у него есть чудесный шанс смотаться из дома Берушиных незамеченным, целым, невредимым – и через дверь. Дома он приведет себя в порядок, позвонит по телефону Лерочке, выяснит все подробности своего отвратительного поведения, извинится и вернется с повинной чуть позже, чтобы отвезти невесту в ювелирный салон. Там-то он наверняка загладит свою вину. Если, конечно, после вчерашнего Лерочка не передумала выходить за него замуж.

Клим бодро вернулся в комнату, нашел свой ботинок, собрался его надеть, передумал, снял второй, на цыпочках вышел в коридор в одних носках и, стараясь передвигаться как можно тише, направился к лестнице, ведущей вниз.

Лестница делила этаж на два крыла: в левом располагались комнаты для гостей, в правом – огромная библиотека, кабинет Берушина и спальни супругов. Лерочка единолично обитала на третьем, полностью отвоевав его у родителей и свив там скромное девичье гнездышко по своему вкусу на двухстах квадратных метрах.

«Тесновато ей будет у меня», – крадучись к лестнице, подумал Клим, с тоской посмотрел наверх, живописно представил обнаженную Лерочку на шелковых простынях и вздрогнул, услышав ее голос совсем рядом с собой. Голос раздавался из библиотеки.

– Что тихо? Ну что – тихо? После вчерашнего коктейля, которым ты его угостил, он проспит до полудня, – взвизгнула его невеста. Судя по голосу, Лерочка была в бешенстве. – Папочка, я все понимаю, но обо мне ты подумал? Давайте переиграем все! Я передумала! Передумала!

Клим замер на месте, он хотел уйти, очень хотел, но не смог – ноги приросли к полу. Любопытство, страх и что-то еще шевельнулось в его душе. Подслушивать чужие разговоры было плохо, но речь шла о нем! Неужели Лера передумала выходить за него замуж? Может, он вчера обидел ее? Тогда непонятно, почему в его штанах до сих пор все в относительном порядке?