Мятный шоколад

Мария БРИКЕР

МЯТНЫЙ ШОКОЛАД

Смерть не инородно враждебна жизни, она ее атрибут, обязательная принадлежность, она входит в понятие «жизнь».

Л. Гинзбург

Пролог

Берушин прочитал блеклую вывеску над входом, освещенную мутным фонариком-светлячком, и решительно потянул на себя дверь. Ошибки быть не могло – встречу ему назначили именно в этом гадюшнике с приторным названием «Сказки Шехерезады».

«Специально в помойку заманили, чтобы, значит, унизить и обезоружить», – подумал Антон Бенедиктович и, испытывая праведный гнев, спустился по узкой каменной лестнице в зал.

Душный полуподвальчик, пропахший кальянным табаком, корицей и дешевой жареной рыбой, тонул в сумрачном красновато-лиловом свете. От острого запаха пряностей невыносимо зачесалось в носу и заслезились глаза. Берушин достал из кармана платок, высморкался и хмуро огляделся. Несколько диванчиков и кресел в восточном стиле, стоящие вдоль грязновато-розовых стен, низкие столики, затоптанный аляповатый ковер, в углу небольшая барная стойка полукругом, тоже розовая, и высокие тонкие стульчики – короче, полная безвкусица.

В дальнем углу зала потягивал вино и читал газету сухощавый пожилой мужчина. За стойкой, не обращая на него совершенно никакого внимания, сосредоточенно протирала бокалы и беседовала с другим посетителем барменша, дородная дама с коровьими глазами. Больше в кафе никого не было. Тот тип, что разговаривал с барменшей, молодой крепкий парень с темным ежиком волос, сидел к Берушину спиной и монотонно раскачивался на высоком стуле. Без сомнений – это был он: гнусный шантажист, который решил выставить его на бабки. Его! Самого Берушина! Человека, так сказать, с большой буквы!..

Антон Бенедиктович сжал кулаки, широким шагом подошел к стойке и ногой выбил из-под задницы парня стул. Раздался грохот и звон разбитого стекла – падая, парень сгреб со столешницы несколько пустых бокалов и рюмок.

– Ах ты, придурок! – заголосила барменша и резво выскочила из-за стойки.

Оценив разницу в весовых категориях не в свою пользу, Антон Бенедиктович отступил на пару шагов назад и вжал голову в плечи. Проучить шантажиста он был готов, но драться с женщиной…

– Извиняюсь, – неожиданно мурлыкнула ему в лицо барменша, подлетела к ошарашенному парню, который, безуспешно пытаясь подняться, активно извергал изо рта матюги, нависла над ним, как скала, и отвесила смачную оплеуху. Парень затих, почесал бритый затылок и обиженно засопел.

Берушин в легком замешательстве приподнял брови. По всей вероятности, барменша не видела, кто поспособствовал товарищу в полете. Но зачем же так грубо с клиентом-то?

Замешательство, однако, длилось недолго: Берушин заметил на груди парня табличку «Официант Андрей», округлил глаза и медленно обернулся.

– Антон Бенедиктович, давно вас жду. Опаздываете, голубчик! Присаживайтесь, не будем больше терять времени зря! – с фальшивой любезностью воскликнул пожилой мужчина, отложил газетку, привстал и поклонился – происшедшее его как будто совсем не занимало.

Берушину, правда, в это верилось с трудом. Он подошел к столику, шумно отодвинул кресло и сел напротив мужчины, исподлобья разглядывая собеседника. На вид незнакомцу было лет семьдесят, но назвать его стариком Антон Бенедиктович не осмелился бы – слишком уж дерзко горели его цепкие светлые глаза юношеским азартом и цинизмом. «Авантюрист, – пришел к выводу Берушин, – причем авантюрист, косящий под аристократа. – Совсем не таким представлял он себе шантажиста! По телефону голос показался ему молодым, вот он и кинулся на несчастного официанта. – И хрен с ним, с официантом, – обернулся Антон Бенедиктович: парень по-прежнему сидел на полу с озадаченной физиономией, рядом суетилась барменша, собирая веником осколки стекла в совок. О чем это он? – Ах, да… Хрен с ним, с официантом, главное, сам я теперь выгляжу как полный кретин».

Судя по ехидному выражению лица, незнакомец всецело разделял мысли Антона Бенедиктовича по этому поводу.

– Как видите, я пришел один, без охраны, – буркнул Берушин, нервно теребя в руке лайковые перчатки. – Что вам от меня нужно?

– Вы, – перегнувшись через стол и сощурив глаза, прошептал незнакомец, и Антон Бенедиктович почувствовал, что бархатистая кожа перчаток вдруг стала влажной и прохладной.

Шантажист резко отстранился, пригубил вино из бокала, промокнул рот салфеткой и холодно улыбнулся, обнажив мелкие, но ровные белоснежные зубы. Берушин на мгновение онемел: незнакомец действовал на него, как удав на кролика. И это на него, на самого Берушина! Человека, так сказать, с большой буквы!..

Вспомнив вновь о своей значимости и возможностях, Антон Бенедиктович не на шутку осерчал, треснул кулаком по столу и стал медленно приподниматься со своего места.

– Не советую, – сухо сказал незнакомец. – Сядьте, Антон Бенедиктович, и успокойтесь. Давайте поговорим, как цивилизованные люди. Поверьте, это в ваших интересах. Тем более что тема нашего разговора коснется непосредственно вашей дочери.

– Что?! – потрясенно выдохнул Берушин и плюхнулся обратно в кресло.

Странно, он боялся этого каждый день, но сейчас не мог поверить в то, что это действительно случилось. Как?! Как все выплыло наружу, ведь он все уладил? Дочка ни в чем не виновата, произошла дикая случайность. Он отпустил шофера и решил сам забрать ее с вечеринки. До дома оставалось два-три километра. Заехали на заправочную станцию, залили полный бак. Дочь попросилась за руль. Он уступил…

…Шоссе было пустынно. Темно. Поздняя осень. Снег вперемешку с дождем. Скользко. Резкий поворот. Женщина в тонком плаще, длинные каштановые волосы, очки. Свист тормозов, удар, паутинка трещин на лобовом стекле… Его дочь – в дикой истерике… Он выходит из машины – лицо женщины в крови, она не двигается. Он щупает пульс… пульса нет. Пульса нет! Вокруг – ни души. Женщине уже нельзя помочь, а его дочери еще можно! Она так молода и только начала жить! Он оттащил труп подальше от дороги в кусты, засыпал тело ветками, подмороженными прелыми листьями и вернулся к машине. Его девочка уже не плакала, а тупо смотрела прямо перед собой…

– Вижу, Антон Бенедиктович, вы уже догадались, о чем идет речь. Понимаю, голубчик, было темно и скользко, ваша девочка растерялась и не успела нажать на тормоз. Со всяким может случиться. Уверен, она совершеннейшим образом раскаялась в содеянном. Недаром же вы ее сразу после этих печальных событий отправили нервишки подлечить в Швейцарию.

– Вы несете какую-то чушь! Моя дочь ездила в Швейцарию учиться, – вяло отбивался Берушин, пытаясь оттянуть время, чтобы как-то остудить мозги и настроиться на деловой лад. Несомненно, человек, сидящий перед ним, знал все. Но были ли у него веские доказательства? Кто он? Случайный свидетель? Предположим, он видел все и не захотел вмешиваться, но после выяснил, что соучастник преступления богат, вот и решил сорвать неслабый куш. Почему же тогда он ждал так долго?

– Господин Берушин, меня, право, ваше поведение в какой-то мере начинает раздражать. Пока что я довольно благосклонно расположен к вам, и мне бы не хотелось резко менять свое мнение. Понимаю, в данную минуту вы ломаете себе голову: откуда я могу знать о той ночи и какие у меня есть доказательства? Не буду больше держать вас в неведении. Взгляните на это. – Мужчина вытащил из кармана пиджака конверт и бросил на стол перед Берушиным.

Антон Бенедиктович повертел конверт в руках и нехотя открыл. Внутри оказались фотографии, на которых во всех подробностях был запечатлен кошмар той страшной ночи.

– Откуда у вас это? – хрипло спросил Берушин, изо всех сил пытаясь держать себя в руках.

– Мой хороший приятель подрабатывает частным сыском. Он следил за той женщиной по моей просьбе. Успокойтесь, господин Берушин. Что же вы так побледнели? Она не была моей любовницей или женой – и мстить за нее я не собираюсь. Она работала у меня горничной и имела дурную привычку подслушивать и подглядывать, в общем, совать свой длинный нос куда не следует. Мне стало крайне интересно: для кого это она так старается?

– Жаль, что я помешал вам удовлетворить ваше любопытство, – хмуро отозвался Берушин.

– Ну почему же, все тайное когда-нибудь становится явным. Бедняжка, оказывается, старалась ради себя, любимой. У горничной была розовая мечта – удачно выйти замуж за какого-нибудь дряхлого богатого старичка. Вы уже, наверное, догадались, что по причине своего преклонного возраста именно я и стал объектом ее девичьих грез. Она следила за каждым моим шагом, дабы как следует изучить добычу и точным выстрелом ядовитой стрелы Амура нанести мне сокрушительный удар в какое-нибудь слабое место. Бедняжка даже не подозревала, что женщины меня уже давно не интересуют.

Берушин опять напрягся и нервно заерзал в кресле. Незнакомец уловил его напряжение, на мгновение задумался и вдруг захохотал. Берушин сжался в комок: смех этот был невыносим, он действовал ему на нервы, сводил с ума.

– Сколько вы хотите, чтобы уладить проблему? – раздраженно спросил он.

Пора было ставить точку. Наступил момент расплаты за грехи. Берушин не сомневался, что счет будет внушительным. Он уже понял, что столкнулся не с обычным шантажистом, а с расчетливым, циничным негодяем с холодным рассудком и изворотливым умом. Последнее было очень плохо. «Какая все же несправедливость, что у бара сидел не этот человек, – тоскливо размышлял Антон Бенедиктович, сожалея всем сердцем о безвозвратно упущенных возможностях. – Падение с высокого стула в преклонном возрасте – не шутки. Могло случиться все, что угодно. Перелом ребер, рук, ног, возможно даже, амнезия! А еще лучше – перелом шеи. Маленький такой переломчик. Раз – и все дела!»

Собеседник молчал и насмешливо разглядывал его.

– Сколько?! – не выдержав паузы, сорвался Антон Бенедиктович. – Сколько?! Отвечайте!

– В материальном плане – нисколько. Я всего лишь хочу получить от вас эксклюзивное право в течение некоторого времени полностью распоряжаться вашей жизнью.

– Всего лишь? – иронически спросил Антон Бенедиктович. – Не слишком ли много вы хотите за опрометчивый поступок моей дочери?

– Вовсе нет, – самоуверенно отозвался незнакомец, – тем более что в случае успеха нашего совместного предприятия вы получите существенную прибыль.

– Прибыль? Вот оно что! – с облегчением вздохнул Берушин. – Вы желаете стать моим партнером по бизнесу?

– Опять не угадали, Антон Бенедиктович. Напротив, я хочу, чтобы именно вы стали моим партнером. Улавливаете разницу? Ваш замечательный, успешный бизнес меня совершенно не волнует. Меня интересуете вы, исключительно вы и ваша неординарная личность.

– А вы, собственно, кто? – нервно хмыкнул Антон Бенедиктович.

– Как вам сказать… – задумался на мгновение собеседник. – Можете считать меня режиссером человеческих судеб. – Незнакомец встал, достал из-под стола потертый кожаный портфель, вынул пластиковую папку и положил ее на стол перед Берушиным. – Это договор, – объяснил он. – В нем прописаны все условия нашего будущего совместного предприятия. Внимательно ознакомьтесь с ним и подумайте. Через пару дней я свяжусь с вами.

– А если я не соглашусь? – спросил Берушин, скорее по инерции, потому что уже понял – соглашаться придется в любом случае.

– Уверен, что ваш ответ будет положительным, иначе я должен буду признать, что жестоко ошибся в вас.

– Не понимаю… – удивился Берушин. Совсем не это он ожидал услышать от шантажиста. Незнакомец раздражал его и интриговал одновременно. Берушин даже поймал себя на мысли, что с непонятным, трепетным интересом поглядывает на папку, которая лежит перед ним.

– Поймете, голубчик, всему свое время. А теперь позвольте откланяться – дела, – ответил мужчина, бросил на стол пару сотенных купюр, торопливо натянул на себя темно-серый плащ, надел шляпу, подхватил чемоданчик и, кивнув Берушину, направился к выходу.

Антон Бенедиктович проводил взглядом невзрачную фигуру в плаще и огляделся. Барменши за стойкой не было, незадачливый официант тоже испарился, вероятно, отправился залечивать свои раны. В кафе Берушин находился совсем один. Стало неуютно и даже страшно, но непреодолимое желание немедленно заглянуть в папку перебороло и страх, и дискомфорт.

Он обернулся еще раз, опасливо придвинул файл к себе, чувствуя, как прохладный пластик обжигает пальцы, раскрыл и пробежал глазами первую страницу, затем вторую, третью… Он дочитал все до конца. Глаза его лихорадочно поблескивали, в груди нервно трепетало сердце. Человек, с которым Берушину довелось только что пообщаться, несомненно, был чудовищем, но каким гениальным чудовищем! Как незнакомец себя назвал? Режиссером человеческих судеб? В таком случае он, Берушин Антон Бенедиктович, согласен стать ассистентом и сделать все, что от него потребуется. Ради дочери, разумеется, мысленно поправился он, чтобы хоть как-то оправдаться перед возмутившейся было совестью за свои будущие поступки.

Часть 1

Восемь месяцев спустя

Глава 1

Скромная гримерша, или Божественное провидение

Капитан Федор Бурдыкин, сжимая в руке букетик душистой мимозы, конфискованной по дороге у лица без московской регистрации, на цыпочках подкрался к двери своей квартиры, вставил ключ в замок, тихонько повернул его и счастливо улыбнулся. Сегодня была трехлетняя годовщина его семейной жизни, и своим неожиданным возвращением из командировки Бурдыкин рассчитывал сделать любимой супруге приятный сюрприз.

С замиранием сердца Федя прокрался в прихожую, осторожно закрыл за собой дверь, снял старые грязные ботинки и тут… заметил, что его любимые тапочки отсутствуют, а вместо них, на том же самом месте, стоят новенькие щегольские чеботы с шелковыми, завязанными кокетливым бантиком шнурками, и ярко-красными стельками! Мимоза выпала из ослабевшей руки капитана, и веточки, усыпанные пушистыми желтыми горошинами, спланировали на пол рядом с чужими модными ботинками. Какая подлость! Какая несправедливость! Именно о такой модели обуви он мечтал вот уже второй год.

За спиной капитана послышался приглушенный щелчок, и свет в прихожей погас. Обычно с таким звуком вырубались пробки, когда жена запускала стиральную машину и одновременно гладила. Но в эту минуту ему было не до проблем с электричеством: никогда еще в своей жизни Федор Бурдыкин не прощал измен!

В другой комнате скрипнули половицы. Он распахнул дверь в гостиную, четким отработанным движением выхватил из кобуры пистолет, служивший ему верой и правдой несколько лет, снял его с предохранителя и хладнокровно разрядил всю обойму в темноту. Ни крика, ни стона не последовало, лишь звук упавшего на пол тела, а вслед за тем – тишина. Понемногу его глаза привыкли к темноте. Он понял все, но было уже поздно. На полу лежала его жена, окровавленная и бездыханная, а рядом с ней валялась новая коробка из-под обуви. Обезумев от горя, он бросился на колени, прижал изуродованное пулями тело жены к своей груди и протяжно завыл…

Вспыхнул яркий свет.

– Стоп! Ну, вот, Абдуловский, совсем другое дело! Можешь, когда хочешь. Труп жены – свободен. Абдуловский, остаешься, после перерыва будем снимать эпизод, где Бурдыкин надевает новые ботинки и отрешенно ходит по квартире, размышляя, выброситься ли ему в окно или сдаться в руки правосудия. Труп, чего разлеглась? Свободна, я сказал! – рявкнул режиссер, шумно отодвинув от себя стул.

– В роль вошла, – обиженно проворчал «труп» и нехотя поднялся. – Меня, между прочим, Алевтиной зовут.

– Алевтиной, фигалиной, какая, на фиг, разница! Мне еще не хватало всех эпизодических актрис по именам помнить! Иди грим снимай, меня от вида крови мутит. Эх, нужно было все-таки тебя придушить, гораздо эстетичнее вышло бы, – мечтательно закатил глаза режиссер и брезгливо покосился на девушку.

– Мне бы сегодня расчет получить, а? – нерешительно попросила Алевтина, отлепляя окровавленный бутафорский глаз от лица и машинально засовывая его в карман байкового, залитого бычьей кровью халата.

– Блин, меня сейчас вырвет, – режиссер зажал рот рукой и выбежал из павильона.

– Сорокина! – взвыла гримерша и бросилась к девушке. – Ты чего, обалдела?! Зачем глаз в карман засунула? Знаешь, сколько он стоит?

Алевтина вытащила глаз из кармана, протянула гримерше и, поправив прическу, украшенную латексной имитацией серо-бурой массы вытекших мозгов, решительно направилась вслед за режиссером.

– Куда пошла, Сорокина? – вновь заорала гримерша, ухватив девушку за ворот халата. – Сейчас помреж придет, и с тобой рассчитаются. Как у тебя вообще язык повернулся у самого Мамонова деньги просить? До тебя ли ему, этому гениальному человеку? Что ты как дикая, в самом деле!

– Я не дикая, – возмутилась Алевтина, покорно следуя за женщиной в гримерку. – Я просто хочу деньги за свою работу получить. В прошлом месяце меня на роль сестры одного крупного банкира пригласили, отыграла – и что?

– И что? – заинтересованно спросила гримерша, снимая с девушки халат.

– Ничего, – надулась Алевтина, усаживаясь на стул в одном белье. – Режиссер меня выгнал и ничего не заплатил. И вообще, орал на меня, что я, видите ли, должна быть счастлива только потому, что он соизволил меня пригласить в свой гениальный фильм.

– О, это они любят. О чем фильм-то? – сочувственно вздохнула гримерша, задумчиво разглядывая худенькую фигурку девушки.

– Кровная месть и бандитские разборки, – нахмурилась Алевтина. – Мне бы душ принять, вся в кровище перемазалась.

– Салфетками вытирай. Душ дома примешь, у нас воды горячей нет, – равнодушно сообщила гримерша и продолжила расспросы: – Боевик, значит. И что же, ты там одну из главных ролей играла?

– Да нет, я только в самом начале мелькнула, во время последнего прощания брата и сестры, а потом гроб заколотили – и все.

– Не поняла? – растерялась гримерша.

– Что тут непонятного! – раздраженно воскликнула Алевтина, выкинула испачканную салфетку в помойное ведро, натянула джинсы и футболку и объяснила: – Я покойницу играла! Лежала себе вся такая в гробу в белых рюшах, кружевах и цветах, и старалась не дышать.

– И что? Почему тебя режиссер выгнал? – спросила гримерша.

– Как вам сказать, – нахмурилась Алевтина. – Тяжело ведь несколько часов подряд лежать и не дышать. А там еще один актер, который брата моей героини играл, должен был над гробом все время рыдать и клясться отомстить. Противный такой, мерзкий, но очень именитый. Короче – очередной дубль, он все рыдает и клянется… так вот, в самый разгар его истерики я глаза открываю и тихо так говорю: извините, не могли бы вы жвачку пожевать, а то у вас изо рта неприятно пахнет. Но действительно ведь воняло! А он в это время уже серьезно, по системе Станиславского, в роль вжился, ну, и чуть разрыв сердца не получил. Короче, после того, как его в чувство привели, он режиссеру заявил: пока я на площадке нахожусь, он и пальцем не пошевелит. Меня домой быстренько отправили, обещали позвонить, когда знаменитость сменит гнев на милость. Я, как дура, неделю ждала, потом не выдержала и сама позвонила. А они, оказывается, уже сцену с закрытым гробом сняли и объявили, что в моих услугах больше не нуждаются. Но я ведь отработала свои деньги! Три часа подряд в гробу пролежала!

– Бедняжка, – хихикнула гримерша. – Ладно, не переживай, у нас всегда платят исправно, получишь свои кровные, даже если эпизод в фильм не войдет. С тобой я закончила. Посиди пока здесь, мне нужно еще Абдуловскому грим поправить. Тоже я тебе скажу – тот еще говнюк. – Гримерша направилась к двери, но в дверях обернулась и внимательно посмотрела на девушку: – Слушай, Сорокина, а я ведь про тебя слышала. Ты даже, кажется, звезда в своем роде!

– Вы про трупы? – нахмурилась Алевтина.

– Ну да, – оживилась женщина. – Сколько у тебя уже было подобных ролей?

– Много, режиссеры будто сговорились, аргумент у всех один – я, видите ли, очень здорово и правдоподобно смотрюсь мертвой на экране. Хорошо еще, лицо так гримируют, что узнать меня в обычной жизни практически невозможно – ну там, кровоподтеки, синяки, ссадины, – а то бы от меня уже люди на улицах шарахались в разные стороны. Один раз даже чернила пришлось лизать, чтобы язык фиолетовым стал! Я удавленницу играла. Сначала долго болталась над потолком на специальных ремнях с веревкой на шее. Вот так, – Алевтина вскочила на ноги, забралась на стул, приподняла плечи, склонила голову к плечу, выпучила глаза, высунула язык и покачала руками, как плетками.

– Ужас! – хватаясь за сердце, воскликнула гримерша.

– Ужас был потом, когда меня, по сценарию, должны были вынуть из петли. Сначала они меня уронили на пол, – спрыгнув со стула, хихикнула Алевтина, – случайно. А потом главный герой, снимая веревку с моей шеи, что-то неправильно сделал и, наоборот – петлю стал затягивать, да так увлекся, чуть было по-настоящему меня не удушил. Правда, заплатили хорошо, так что я на них не в обиде, – широко улыбнулась Алевтина. Гримерша молча, с ужасом смотрела на девушку. – А сцена в морге!.. – продолжила Алевтина с жаром. Девушка вприпрыжку прошлась по комнате, неожиданно свалилась на пол и сложила руки на груди. – Когда я играла жертву маньяка, мне пришлось на каталке под одной простыней голышом полдня пролежать, – Алевтине надоело валяться на полу, она поднялась на ноги, опять вприпрыжку пробежалась по комнате и поежилась, обхватив себя руками. – Реально, продрогла до костей, ведь сцену в настоящем морге снимали! Дайте, говорю, коньячка выпить. Там вся съемочная группа коньячком отогревалась. А они мне: если ты сейчас выпьешь, то морда лица у тебя будет красная, а что это за покойник с красной рожей? Я им говорю: а покойник с мурашками на теле – это нормально, по-вашему? Коньяку так и не дали, сволочи! Зато чайком горячим с лимоном угостили, и на том спасибо.

– Водку будешь? – сглотнув слюну, вдруг спросила гримерша.

– Да нет, спасибо, я водку не пью. Был, правда, один случай, когда водка мне очень пригодилась. Только не внутренне, а наружно. Утопленницу я играла. Планировали съемки на лето, но вышла накладка, и эпизод пришлось снимать в конце сентября. Вода была леденющая, жуть! Они сначала хотели куклу заказать, но потом посчитали, что хорошая кукла обойдется им дороже, чем я.

– Господи! – тяжело вздохнула гримерша. – Зачем же ты?..

– Зачем я на такие роли соглашаюсь? – рассмеялась Алевтина.

– Ну да, – промямлила гримерша.

– А другие никто не предлагает! – расхохоталась девушка, усаживаясь на стул. – Да ладно, я уже привыкла. Планида у меня такая – смерть на экране изображать. Ну и что? Не всем же быть звездами! Я нормально живу, на кусок хлеба зарабатываю – а масло вредно для здоровья! Вы вот, например…

– Да что ты мне все выкаешь, – прервала запальчивую речь Алевтины гримерша. – Меня Рая зовут, и я не намного старше тебя. Сколько тебе лет?

– Двадцать пять, – тяжко вздохнула Алевтина и искоса взглянула на гримершу: по поводу возраста Раиса, пожалуй, загнула, ей было гораздо больше сорока, но если уж ей хотелось, чтобы Алевтина называла ее на «ты», как ровесницу, – ради бога.

– Замечательно! Как раз то, что нужно, – довольно потерла руки гримерша.

– Вы о чем? – насторожилась Алевтина.

– Не думаю, что ты не мечтаешь приличную роль получить. Если хочешь, могу за тебя похлопотать, – предложила Рая.

– Похлопотать? – растерялась Алевтина. – Конечно, хочу, только…

– Вот и чудненько. У меня хороший знакомый есть. Крутой продюсер! Скоро он запускает новый проект. Сериал с рабочим названием: «Уснуть навсегда». Так вот, он как раз сейчас актрис второго плана набирает. Мне кажется, ты вполне…

– «Уснуть навсегда»? Это что – «мыло»? – спросила девушка, название сериала ей не очень понравилось: странное какое-то, совсем не оптимистическое.

– Понятия не имею. Пока все держится в секрете. Известно только одно – сериал будет снимать Варламов!

– Варламов! – подскочила на стуле Алевтина. – Боже мой, он же гений! Попасть к нему – значит вытащить счастливый билет! Только, насколько я знаю, за сериалы он никогда не брался. Странно…

– Ничего странного – всем кушать хочется, – ухмыльнулась гримерша, – тем более под этот проект бешеные бабки собрали. Только еще раз повторяю: подходов к самому Варламову у меня нет. Он, как ты уже, наверное, слышала – человек-загадка, сумасшедший, короче. А вот с продюсером могу помочь. Если ты ему понравишься, то с режиссером вопрос, скорее всего, решится сам собой. Тем более ты не на главную роль будешь претендовать. Сейчас я ему позвоню, с Абдуловским только закончу, – пообещала гримерша и выскользнула за дверь, оставив растерянную, взволнованную Алевтину одну.

Почему обычная гримерша решила поучаствовать в ее судьбе, Алевтина Сорокина не понимала и была сбита с толку. Покрутившись в жестоком мире киноиндустрии, Алевтина уже давно поняла, что просто так протекцию никто никому не делает.