Несбывшееся (сборник)

* * *

И вот опять выплыла эта кличка – Налим. Степан Петрович стал вспоминать, как выглядел зэк, который вёл разговор с Николаем (Витасом), ударившим зарвавшегося зэка. «Чёрт, а ведь он похож на того вертлявого шестёрку, состоявшего при Бугре, – думал Степан Петрович, не веря своей догадке, – голос, ужасно похожий на того Налима голос… Неужели пробился в авторитеты? Не может быть, Бугор всё бы сделал, чтобы этого не произошло. А если это так, и он вот теперь нанёс последний удар по Василию, отомстив за кровную обиду… И капитан, конечно же, неспроста подбросил его кличку, может, надеялся, что я как-то смогу отомстить за Василия. Ведь он пошёл за меня, за наших детей, в конце-то концов…»

Он не стал делиться своими соображениями с директором пионерлагеря, хотел сначала переговорить с Михалычем, главным железнодорожником, которого все знают и который знает всех. Помог случай: вечером начальник станции неожиданно приехал на своём «Москвиче» вместе с женой и двумя внуками на лесное озеро, решили искупаться, побаловать детишек. Ну, как тут не зайти в пионерлагерь, к старому товарищу. Заодно привёз авоську сигов, выловленных вчерашней ночью, килограммов пять, не меньше. До чего же хороша рыбка, северный красавец сиг поражал вкусом мяса, особенно икрой, обжаренной с луком.

– За рулём не пью, только в порядке профилактики принимаю соточку, не больше, – оправдывался железнодорожник перед женой. Внуки уже давно бегали с лайками по загону, играли и резвились не хуже молодых щенков.

– Ты бы предупредил, Михалыч, встретили бы как самого дорогого гостя, – Степан Петрович демонстративно сердился на друга, выставляя и раскладывая на столе бесконечные закуски.

– Петрович, не переборщи, мы заскочили на пять минут, чтобы, значит, свежих сижков передать, – говорил железнодорожник, удивляясь разносолам на столе.

– Оставайтесь, гости дорогие, места хватит всем: и малышне, и взрослым, – искренне сказала жена хозяина.

Мужчины вышли во двор, надо было перекурить, обменяться кое-какой информацией. Степан Петрович пошёл ва-банк:

– Михалыч, я знаю, кто Василия убрал… У нас здесь был капитан Жибрик, прямо не сказал, но намекнул… – И он в двух словах рассказал о промзоне на редкоземельном комбинате, где они сидели всей «честной компанией», и как Бугор отправил Налима обмывать и хоронить жмуриков, нанеся тому кровную обиду.

– Я тебя умоляю… – Михалыч аж скривился. – Хорошо, что живым оставил за такую подлость. Но у нас на стройке появился авторитет, тут ты прав. Продавщица в магазине сказала, что да как стали покупать зэки, пряники кто-то сильно полюбил, с брусничной начинкой. Такого раньше не было: просят красиво запаковать, пиво жигулёвское стали брать, правда, в небольшом количестве, балычок к нему, зубаточку копчёную… Здесь ты прав, надо поспрошать у наших сторожей с карабинами.

– Их Жибрик назвал «карабинерами», смеялся до слёз. Он же и кличку авторитета назвал, хоть и пьяным был… – Завхоз выложил всю информацию: Михалыча он знал почти тридцать лет, их дети дружили, вместе ходили в посёлке в одну-единственную школу, теперь вот деды с внуками нянчатся.

Прощаясь, начальник станции сказал:

– Поберегись, Петрович: если Налим тебя узнал, беды не миновать. Такие мрази, как он, не прощают не только обидчиков, но и свидетелей своего унижения.

Кричали чайки, рассевшиеся на крыше водонапорного бака, дежурные у ворот из отряда Саши Онучкина, трое пацанов, бросали небольшие камушки в птиц, те встряхивали крыльями, отскакивали на шаг-два в сторону и опять продолжали кричать. Солнце подбиралось к границе острова, но до падения светила в воду оставалось ещё не меньше часа. Первый малышовый корпус с окнами, плотно зашторенными занавесками, спал. И только потом, после наступления тишины и покоя, в густых сумерках, вожатые тихонько откроют занавески и впустят в детские кубрики свежий морской бриз.

Глава 11

День рыбака, профессиональный праздник родителей, чьи дети отдыхают в пионерлагере, выпал на начало июля, за две недели до окончания отдыха и отъезда домой. Все готовились к нему, соединили с финалом игры «Зарница», где предполагались штурм стратегической высоты Бараний лоб, салют-фейерверк и большой концерт с участием пионервожатых. К концу июня погодка с неделю покапризничала, холодов и дождя не наблюдалось, но ветер задувал прямо с моря, залив ходил ходуном, крутил буруны, смыл туалет у гостевого дома и расшвырял вторую партию двух- и четырёхвесельных ялов, которую привезли военные моряки, а ребята не успели закрепить на причале.

Кстати, в кружок морского дела пацаны буквально ломились, но и не только они, несколько девочек тоже пожелали научиться ходить под парусом. Двух ялов, конечно, маловато для всех желающих, поэтому директор пионерлагеря упросил командующего флотом прислать детям хотя бы списанные шлюпки. А военные – народ точный: дали команду соседней с заливом базе и те за пару дней пригнали целых пять ялов, новеньких, даже страшно было к ним прикасаться. Курсант мореходки ликовал: он принёс директору план создания парусной флотилии на месте бывшей фактории, благо, там все причалы целы, надо только починить, покрасить и к зиме поставить металлический тент-хранилище. «Дело стоящее, перспективное», – сказал Смирнов-старший, похвалил курсанта, но взял тайм-аут, чтобы обдумать, как решить и эту задачку.

На днях Степан Петрович привёз со станции радостную новость: первую партию зэков, человек шестьдесят, погрузили в два деревянных пассажирских вагона времён гражданской войны и повезли в соседнюю область, в колонию-поселение. Трезво оценивая ситуацию, директор не считал, что это высшие силы встали на защиту детей, видимо, что-то произошло на стыке столичных интересов. Ситуацию разъяснил директор рыбзавода, который сам вышел на связь, передал лично Смирнову: только что областной студенческий строительный отряд в количестве двухсот человек брошен на нефтехранилище и на береговые мощности рыбокомплекса. «Вот это новость, – искренне радовался за своё хозяйство Виктор Сергеевич, – рабочая сила пойдёт по всему побережью: причалы, разделочные линии, ледники разбросаны у нас по всему побережью, с довоенной поры не ремонтировались…» И студентам поставлена задача: до 1 октября сего года пустить первую очередь стройки и принять первый нефтеналивной танкер. Радиостанция «Юность» добавила радости: на стройку собирают дополнительные силы студентов со всего Севера-Запада страны, ещё около двухсот человек приступят к работам в ближайшие дни.

А завхоз снова подтвердил свои опасения: Михалыч точно узнал, авторитет – на стройке, будто ждёт чего-то, не поехал с эвакуированными, но и на людях не показывается. Старый товарищ просил Степана Петровича быть поаккуратнее, не бродить вот так запросто по окрестностям в одиночку: «Не дай бог, повстречаетесь, пощады не жди, тем более он всегда ходит с охранниками». А то, что на стройке окопался Налим, даже вечно сомневающемуся начальнику станции стало очевидным фактом.

Целый день провёл с детьми сын известного писателя Бианки, тоже Виталий Витальевич, работающий директором заповедника. Приплыл на своём катере, каждый раз ему собирали группу до тридцати ребят, и они трижды выходили в море, на острова. Видели тюленей, для них поднимали верши с большими рыбинами, попавшимися в сетки, показывали святая святых – гагачьи гнёзда, где собирают самый тёплый пух. Никто и представить не мог, что гагара – небольшая водоплавающая птица, похожая на диких уток, только расцветка перьев совсем другая, чёрных и светлых тонов.

Ближе к июлю залив начал прогреваться, уже несколько дней жарко, до двадцати пяти градусов. Бараний лоб к вечеру отдавал собранное тепло воде, и та, наконец, поднялась до двадцати градусов. Купание для малышей устраивали после полдника, по очереди, отряд за отрядом ровно по тридцать минут. И без обиды: все понимали – это Север, утром уже не искупаешься, считай, до обеда – вода не выше семнадцати градусов. На дежурство у залива бросили все силы: по кромке леса, на случай незваных гостей-соседей, ходили солдатики. Они загорели, отъелись, мальчишки называли их по именам, любили занятия с ними по военной подготовке и строевым песням. На высшей точке каменного плато стоял Николай, физрук, почему-то с биноклем на груди (смешно было на него смотреть). У воды и в воде – вожатые, в основном парни. Плато совсем полого уходило в залив, до тридцати метров можно не опасаться за глубину: комару по колено. Но потом, сделав замеры, убедились: дно постепенно опускается вниз метров на десять. Именно в том месте дежурил четырёхвесельный парусный ял во главе с курсантом из мореходки. Крики, визг, гвалт стоял такой, что надо затыкать уши, чтобы не оглохнуть. Полотенца, байковые одеяла, сохнувшие плавки и трусики разбросаны по всему белому горячему от солнца каменному гиганту, который благосклонно принял на свою грудь беззаботную ораву детишек.

О стройке и зэках не забыли, просто постарались вычеркнуть их из сознания, как можно меньше упоминать в разговорах. Но ночью также дежурил, правда, уже один солдат-часовой с автоматом, у ворот до отбоя двое-трое пионеров и взрослый из вожатых или обслуги. А забор достроили ударными темпами, помогли солдаты: и ямы вырыли (тяжёленько пришлось, камней в песчаной почве – немерено), и столбы забутили, ну а доски доверили прибивать ребятам старших отрядов. Стройматериалы за несколько рейсов доставили на катере рабочие рыбокомбината.

Многие заметили, как сдружились Лилия Витольдовна, врач, и лейтенант Лев Гущин, они после отбоя подолгу сидели на скамейке у футбольного поля, потом спускались к заливу, гуляли по песку, напротив фактории. Надо сказать, за этот месяц ни один ребёнок не попал в стационар или в изолятор медпункта, на удивление, крепкие дети приехали на отдых.

Почаще стали видеться старший пионервожатый Константин и Наташа Чегина, «мама» семилеток из младшего отряда. Она успевала уложить детишек, прочитав или рассказав им несколько сказок, погладить почти каждого по голове и лечь в свою неразобранную кровать. Наташа с ними, думали малыши, можно спокойно спать, до утра всё будет хорошо, а скоро уже и к маме поедем… Вожатая частенько засыпала, набегавшись и намаявшись за день, но часам к одиннадцати ночи приходил Константин и уводил девушку к заливу. Там уже собиралась «тихая» компания: гитара – в полсилы, песня – в полголоса. Вместо «Взвейтесь кострами» весь пионерлагерь пел ставшую любимой песню Эдика Стаканова – «Ох, сенокос, сенокос, сенокос…» Он собирался исполнить её на праздничном концерте.

Виктор Сергеевич думал тяжёлую думу: как уговорить Константина остаться старшим вожатым и на вторую смену. В середине июля тот подпишет характеристики на своих подопечных, директор поставит печати, в том числе и на его официальную бумагу, и Костя свободен, как птица, заберёт свою возлюбленную Наташеньку и был таков. «А как я останусь один? – буквально в панике думал директор. – Что сделать, двойной оклад предложить? Неудобно, он совсем не корыстный человек… Может, забрать к себе на комбинат, освободив для него должность начальника отдела по работе с семьями рыбаков? Всё равно собирался убирать эту экзальтированную даму, шельму пробивную… И ничего, что у него нет семьи, видимо, скоро будет».

Директор понял: работа с детьми в таких экстремальных условиях, действительно, не только проверяет людей, грубо говоря, на «вшивость», но сплачивает коллектив, закаляет, раскрывает все тайные резервы. Он сейчас со многими из вожатых, пусть звучит это банально, пошёл бы в разведку. «Надо все адреса, пароли, явки собрать в одно место, – твёрдо решил Виктор Сергеевич, – почаще встречаться с ребятами, ох, как они, молодые, могут пригодиться в жизни мне, а я – им…»

* * *

Солнце уже пару часов, не спеша, огибало по горизонту залив, заглянуло во все уголки, под все сосенки и ели Среднего острова, разбудило рыбную молодь на старых лагунах фактории, добралось к блюдечку лесного озера. Не забыло разбудить Норда: он потянулся, с прогибом вперёд – назад, зевнул с каким-то вскриком и щелчком острых белых клыков, поплёлся к калитке загона: знал, скоро хозяин принесёт еды на полдня и потом, только бы повезло, заберёт его на залив, купание одному не в удовольствие, вот с хозяином – это да…

Степан Петрович разлил содержимое ведра в несколько мисок, расставил их по разным углам загона, чтобы не создавать ненужных конфликтов, хотя, иерархии никто не нарушал, кому хотелось получить трёпку от Норда. Вожаку он поставил широкую, удобную для приёма пищи кастрюлю. Пёс посмотрел на хозяина, будто приглашая его к трапезе, услышал традиционное: «Я позавтракал», – и принялся за еду.

За это время мужчина успел полить припасённой в бочке водой несколько грядок, не снимая майки, накинул на шею плотное средней величины полотенце и направился к выходу. Норд не спешил, доедал перловую кашу на мясном бульоне с кусочками печёнки, моркови и варёного лука, знал, что хозяин дождётся его, не станет мельтешить у ворот. Но и не переигрывал: чуточку оставил еды на дне миски для молодёжи, легко догнал выходящего из усадьбы Степана Петровича, потёрся о его ноги, поймал жилистую руку, подсунул под неё тяжёлый загривок и заскулил от удовольствия. Хозяин сел на скамейку, положил руки на спину пса, стал перебирать пальцами шерсть на его ушах и шее. Так они просидели ещё минут пять, пока не приняли решение: пойдём на залив, надо поплавать вдоволь, пока вода тёплая.

Завхоз сунул под мышку свёрток в белой бумаге, лежавший на скамейке (он вынес его пораньше, когда шёл в загон), и, закрыв калитку к собакам, зашагал на территорию крепко спящего пионерлагеря. Норд бежал рядом. В столовой кто-то тихо переругивался, похоже, тётя Шура снова воспитывала сестёр-близняшек, опять пришли прямо с гулянья, слава богу, хоть трезвые… Первый корпус умилял своими разноцветными занавесками: жёлтые, салатные, голубые, лёгкие из ситца, они тихо шевелились на утреннем ветерке. Вожатые придумали, за тканью специально ездили в город. Последний корпус выставил на просушку обувь: боже ж ты мой, до сорок третьего размера доходили кеды и тапочки. «Вот это пионеры, – думал Степан Петрович, – как же это мы умудряемся таких троглодитов держать в сытости и довольствии?» – ему было приятно, что в этом году с поставками продуктов не произошло ни одного сбоя, не то, что в прошлые лета, стыдно вспомнить, как город отбирал у пионерлагеря продукты в городские детские лагеря, к открытию которых не были готовы местные чиновники.

У Бараньего лба встретил солдатика, сидит на всё ещё тёплом с вечера валуне, смотрит на залив, на солнечные блики, на которых игрались местные уточки: не поймёшь, то ли морские, то ли озёрные, пресноводные. Завхоз протянул свёрток, сказал:

– Поешь, жена свеженькие шанежки передала… За квасом можешь забежать позже, перед сном.

– Спасибо, Степан Петрович, от души говорю, вовремя, есть уже, как из пушки хочется… А вы решили поплавать. Удачи! Посмотрю на вас да к лесу пойду… Ну, Норд, садись, посидим вместе, подождёшь здесь хозяина. Пирога не даю, знаю, тебя уже покормили.

Завхоз снял майку, парусиновые тапочки и шаровары, старомодные, с резинками на поясе и у щиколоток, поправил на груди небольшой серебряный крестик, положил одежду на выступ и пошёл к воде. Норд вскочил, хотел идти за ним, но тот, не оборачиваясь, поднял ладонь и уложил пса на живот. Так уже бывало не раз: после полукилометрового заплыва Степан Петрович, медленно и ровно дыша, возвращался назад, собака вставала с камня и шла к берегу (лайки не большие любители купаться). Когда до земли оставалось метров тридцать, она подплывала к хозяину и сопровождала его до самого выхода из воды.

Пловец не знал, каким стилем он плывёт, руки сильно загребали воду, плечи и голова оставались на воздухе, и столько силы было в его движениях, что солдатик невольно залюбовался завхозом. Наконец, руки и плечи ушли под воду, но ещё долго было видно, как по лягушачьи работают его ноги. «Щас, наверное, начнёт разворачиваться, – солдат доедал второй пирог, оставшиеся два сунул в пустой подсумок: дежурили только с одним боевым магазином, – что-то далековато сегодня заплыл Петрович…»

Алюминиевая моторная лодка выскочила из-за мысочка с молодыми хвойными посадками, резко отвернула от берега и понеслась на середину залива. Сомнений не оставалось: она шла к пловцу. Солдат сначала даже не придал значения увиденному: мало ли рыбаков ходят по заливу, проверяют небольшие сетки и верши. Но через минуту почувствовал беспокойство: скорость не сбавляется, впереди лодки – голова Степана Петровича. Он пригляделся к пассажирам, двое мужчин сидят впереди, третий – у руля-мотора. В следующую минуту лодка буквально наскочила на пловца, так, по крайней мере, показалось солдату, который моментально снял автомат, передёрнул затвор и лёг на плато. Сверху хорошо видно, как лодка замедлила скорость, развернулась, мотор заглох, качаясь на собственных волнах, она двигалась по инерции. Один из пассажиров встал во весь рост, на нём чернели брюки в виде комбинезона, надетого на серую рубаху, взял в руки весло и стал колотить им по воде.

– Стреляй, сынок… – вода донесла до берега крик завхоза, – Норд…

Собака вскочила и мощными прыжками помчался вперёд, несколько секунд – и она уже плыла к хозяину. Солдат положил первую очередь чуть справа от лодки, ему показалось, что слева он видел на воде голову Степана Петровича. На лодке замерли, встал второй пассажир, росточком на полторы головы меньше первого, приложил руку ко лбу, смотрел на берег. Вторая очередь попала в цель: через секунду на месте мотора поднялся столб огня и чёрного дыма. Остатки от взорвавшейся лодки затонули моментально, на поверхности воды плавали какие-то короткие доски и спасательный круг. Людей не было видно…

Первым прибежал на берег лейтенант Гущин, босой, только в трико. Задыхаясь, выпалил:

– Что, что случилось? Доложи…

– Нападение на Степана Петровича… Их было трое… Дал две очереди, взрыв, лодка тут же затонула, на воде никого не видно…

Подбежал Виктор, курсант мореходки, ухватил концовку доклада солдата, освободился от незашнурованных кед, шаровар и майки, бросил:

– Я – туда, может, успею Степану Петровичу помочь, в досках да на волне просто не видно его… – Поплыл легко, с каждой секундой заметно удаляясь от берега.

Из-за Бараньего лба показалась лёгкая «Казанка», на корме у руль-мотора восседает Смирнов-старший. Видимо, услышав выстрелы со стороны залива, успел завести лодку на причале завхоза. Он не стал никого брать с собой, пошёл, прибавляя скорость, к месту трагедии.

А дети и вожатые крепко спали: утром самый сладкий сон. Сегодня – финал спартакиады, поединок по футболу между вторым и четвёртыми отрядами, старшие остались с носом, скоростёнка их подвела. Грамоты получат новые чемпионы по лёгкой атлетике, шахматисты-шашисты, вечером, в лучах заходящего солнца – парусная регата на пяти ялах под музыку из радиоузла пионерлагеря.

Ради субботы – выходного дня – работяги из посёлочка ловили камбалу в бухте фактории, собралось с десяток лодок с любителями экзотической и вкусной рыбы. Они слышали две автоматные очереди, обратили на это внимание, но подумали, что моряки-пограничники кого-то засекли по-крупному на браконьерстве. «Туда им и дорога, – сказали про себя, – обнаглели совсем, до тюленей, наверное, уже добрались…»

Сегодня Степан Петрович ждал в гости старшего сына с женой, двух внуков и внучку. Уж больно мальчишкам хотелось посмотреть финальную игру по футболу…

Глава 12

Капитан – директор юношеской мореходной школы (ЮМШ) Виктор Иванович Никитин – сам принял вахту: учебное судно «Формоза» только вышло из ремонта, сверкало белой краской, надпись на бортах чуть выделялась добавленной синькой. На двух палубах в парадной форме стояла сотня курсантов – представителей всех групп обучения: радисты, мотористы, боцманы, будущие моряки – специалисты тралового, сельдяного флотов, береговых служб и портофлота, обеспечивающего буксировку и швартовку судов.

Ещё до захода в бухту бывшего пионерлагеря, как только обогнули лесистый остров, в глаза бросился высокий из посеревшей от времени древесины крест, самая приметная точка на мысочке, с расположенными на нём тремя деревянными корпусами, хозяйственными и жилыми постройками в виде финских домиков и песчаными плёсами старой фактории. Северная примета: кресты ставят, как правило, в память об известных людях и целых экспедициях, нашедших здесь своё успокоение. В губе, прямо на заливе, бандиты забили вёслами до смерти замдиректора пионерлагеря по хозяйственной части (попросту завхоза) Степана Петровича Кирьянова, отца двоих сыновей и деда пятерых внуков. Он охранял покой отдыхающих здесь детей, столкнулся с зэками, убежавшими со стройки нефтехранилища, и погиб. Подоспевший к месту трагедии вооружённый солдат расстрелял лодку с бандитами, утонули все. Подплывшая к месту трагедии собака завхоза по кличке Норд кружила на воде всё время, пока спасатели не вытащили тело хозяина. Сил доплыть до берега у лайки не оставалось, пришлось затаскивать её в лодку.

Судно трижды громко и протяжно прогудело, вспугнув чаек, привыкших за годы после трагедии к тишине и покою, помянуло хорошего человека. Место отдыха детей временно законсервировали, поняв, что пока зэки по соседству, детям здесь делать нечего. Но время шло, нефтехранилище сдали в эксплуатацию, зэков давно убрали, заменив на вольнонаёмных рабочих. И вот учебное судно со ста курсантами впервые отшвартовалось у старенького причала бывшего пионерлагеря, воспользовавшись начавшимся приливом. Собственно, «Формоза» привыкла к таким неказистым причалам, много лет она развозила по работающим в путину точкам рыбокомбината, разбросанным по всему побережью, небольшие грузы, дефицитные продукты питания (овощи, фрукты…), почту и зарплату. Теперь пароход стал собственностью будущих моряков: их первый выход не зря пришёлся на Беломорье, надо обследовать старые стены и принять решение об открытии морской летней базы ЮМШ.

Построение и прохождение торжественным маршем отменять не стали, хотя все дорожки на территории пионерлагеря засыпаны песком, у корпусов – заросли иван-чая и куриной слепоты, сочетание бордово-красного и ярко-жёлтого цветов создавало какую-то сказочную, фантастическую картину. У старенькой обветшалой трибуны в форме корабля, сохранившей надпись «Юный рыбак», выстроились пять взводов курсантов во главе с командирами, некоторые из них начинали здесь карьеру в кружке морского дела, которым руководил Виктор Никитин. А старшим вожатым пионерлагеря тогда был Константин Смирнов – нынешний замдиректора мореходной школы по воспитательной работе. Вот такая метаморфоза иногда происходит в жизни.

* * *

Сейчас Виктору тридцать три года, окончил высшую мореходку, вместе со своим заместителем Константином Смирновым создавали ЮМШ. Начинали с подвала-бомбоубежища, это всё, что комсомол смог им предоставить. Два здоровых мужика получали мизерную зарплату воспитателя детского клуба при ДЭЗе, вместе с бабульками пенсионного возраста посещали семинары по изготовлению мягкой игрушки и подготовке гербариев и фенологических календарей.

Хорошо, что городские чиновники не мешали им пользоваться «крышами» и гороноб, и пионерии-комсомола, подписывали ходатайства к военному начальству, к рыбакам и в пароходство о материальной поддержке ЮМШ, организации учебно-воспитательного процесса подготовки младших специалистов для нужд рыбного и военно-морского флотов.

Только на пятом году существования, когда уже больше сотни ребят от десяти до пятнадцати лет занимались в пяти группах, школе определили статус профтехучилища. Неказисто, надо прямо сказать, но настоящая морская форма, как у курсантов мореходки, их система жизни и воспитания, возможность пройти практику вместе с ними на судах береговых служб, а лучшие из лучших на всё лето уходили на учебном паруснике, конечно, всё это привлекало мальчишек, тем более они были в основном «воспитанниками улиц», из трудных семей, с далеко небезупречными биографиями.

Костяк ЮМШ составили ребята, которые занимались парусным спортом в пионерлагере. Многие из них сами закончили мореходки, стали преподавать, естественно, на общественных началах. Денег никто не давал: ни советская власть (гороно), ни комсомол с пионерией, ни гиганты морской индустрии, которым как воздух нужны такие специалисты, но у них на эти цели не заложены статьи расходов.

Виктору повезло: папа с мамой – морские начальники, обеспеченные люди, по северным меркам – живые миллионеры. И женили его по любви, и жильём кооперативным обеспечили, и двух внуков воспитывают не хуже, чем в гарвардской частной школе или элитном пансионе. Жена не работает, счастлива, что муж не в море, не надо ждать его минимум по два месяца с рыбалок. А на плавбазах старые друзья и по полгода осваивают морскую целину.

Константину такого счастья не выпало: родители далеко, старые уже, пенсия, как у миллионов пожилых людей, но они не в обиде, отец – заслуженный строитель, сто двадцать рублей получает, шутит: вот бы столько платили, когда жизнь начинал на стройке. Так что они, скопив, всё время как бы невзначай, мимоходом, чтобы не обидеть сына, подбрасывали ему деньжат. Наташа, жена, вожатая пионерлагеря из малышового отряда, расцвела, сохранив свою детскость и при этом став обладательницей прекрасной фигуры. Она вела кружок эстетического воспитания в доме пионеров, получала аж семьдесят пять рублей. Ну и Костя недалеко от неё ушёл на ставке воспитателя детского клуба. Заводить детей жена категорически отказывалась: комнату от роно ей дали в двухэтажном шлакозасыпном общежитии, угловую, с промерзающей насквозь стеной и падающими по весне обоями. Срабатывала система собственного конденсата, а с ним невозможно бороться.