Сопромат

Ольга сидела на полу в большой комнате и чистила валик, замоченный со вчерашнего вечера в красном тазике. Вокруг были белые стены, и только одна из них наполовину была закрашена бледно-розовой краской. Умрихин тихо подкрался к ней и сел рядом.

– Может, тебя на свидание пригласить?

– Вот совью гнездышко, тогда и по свиданиям можно. – ответила она, любуясь чистым мохнатым валиком. – Но перед этим будет вселенский шопинг. Так что готовься, Андрейчик, скуплю все, что на глаза попадется. Между прочим, я за последние полгода нового ничего не купила. Не удивляйся потом, почему я кофточки за двести долларов покупаю… Ну все, не опаздывай.

Он чмокнул ее в губы и быстрыми шагами направился в детскую. Саша уже сидела в кровати с пультом в руке, перебирая каналы в телевизоре. Ее шею сдавливала жестка шина кремового цвета.

– Ну вот, уже телевизор, – сказал Умрихин, целуя ее в пробор светло-русых мягких волос.

На экране был взволнованный репортер на фоне развалин, вещавшего об очередном крушении здания – по предварительным данным… ранено… погибших… три основных версии…

Умрихин взял пульт из ее маленьких ладоней и переключил на детский канал с мультфильмами.

– Что сегодня подарить? – спросил он.

– Киндер и змейки мармеладные, – ответила Саша, не отрываясь от экрана.

– Договорились. Телевизор много не смотри. Ну все, я побежал.

Умрихин встал как бегун на старте. Саша улыбнулась, поняв, какую игру он затеял, подняла палец вверх, и выстрелила – «пуф». Умрихин, с шумом выбежал из комнаты.

IV

Умрихин уверенно подошел к высокому бизнес-центру на Войковской, зашел внутрь, раскрыв бумажник с пропуском перед лицом охранника и спустился в цокольный этаж, где располагался центральный офис курьерской компании «Ягуар».

Он поздоровался с Люсей, молодой, изрядно полнеющей с каждым днем девушкой, безвылазно сидевшей на приеме новых заказов. Она как всегда соблазнительно прикусила карандаш и одарила Умрихина томным, в чем она никогда не сомневалась, взглядом.

В раздевалке уже сидела вся его смена, человек пятнадцать – помятые, морщинистые мужики за сорок. Из молодых был только очкарик, студент Коля, подрабатывавший день через два, да заика Паша, которого сюда привела старая мать, в надежде пристроить сына к стабильному заработку.

Сухой мужик с желтым лицом и с выступающей вперед челюстью – Мешков, Мешок – уже проводил политликбез, жестко натягивая на себя зеленые штаны и такую же зеленую в жирных пятнах куртку.

– Что ж это делается-то. Вся страна коту под хвост, не могут, твари, ни с чем справиться. Каждый день то самолет, то пожар, теперь дома взрывают. А эти, толстожопики, сидят и трындят – Мешок, скривил лицо и гадливо произнес – все хорошо, дорогие граждане, жить стало хорошо, жить стало заебись!

Мужики нервно хохотнули, и кто-то подзадорил:

– Не ссы, Мешок, мы в подвале, тут как в бункере, спасемся как-нибудь. Мы тебя первого на руках вынесем.

– А я так, думаю, – сказал низкий и широкий как комод Андреич, – Чечню надо с землей ровнять. Двадцать лет уже ни туда-ни сюда. Деньги бешеные направляют, а в боевиков все больше. Вот пусть бы и боролись там с этими террористами.

– Так не подтвердили же, что это террористы, – тихо пробурчал Коля, который все еще приноравливался к шумному разговору мужиков.

– А что ж это тогда? Зашхрелись, суки, боятся уже людям правду сказать. – снова вступил Мешок. Третий дом уже, сорок человек ни за что ни про что. Сегодня опять по телевизору – основная версия ошибки в проектировании. Так где ж вы, бляди, были когда первый-то дом рухнул, почему не проверили. А потому что денежки уже за бугром, а здесь хоть трава не расти.

– Давай, Мешок, жги, за коммунистов еще не агитировал. – раздалось из дальнего темного угла.

– Смейтесь-смейтесь, – отбивался Мешок, – опять проголосовали за бандитов, вот теперь ждите, пока на вас крыша не рухнет… Все, конец стране.

– Ну и коммунисты твои, те еще, знаешь… – сказал Андреич, застегивая рубашку на самую верхнюю пуговицу.

Мужики выходили по одному в одинаково нелепых форменных куртках и бейсболках с прыгающим ягуаром. Умрихин повесил свои вещи на гвозди в свой металлический шкафчик и закрыл дверцу, как Коля вдруг громко рявкнул:

– Тихо!

Андреич и Мешок недоверчиво посмотрели на студента, а Паша замер, открыв рот.

– Слышите? – прошептал Коля, поводя носом.

Умрихин прислушался. Откуда-то снизу раздавался монотонный с интервалом в минуту писк.

– Мандец… – произнес Андреич, сразу вдруг побледнев.

Мешок усмехнулся зло:

– Холодец. Ментов вызывать надо.

– Бомба? – тихо спросил Коля и слегка присел, готовясь в случае чего ложиться на пол.

Вдруг зависшую тишину разорвал упавший стул – Паша, не закрывая рот, с шумом выбежал из раздевалки. И снова писк в тишине.

Умрихин открыл свой шкаф, опять закрыл, словно примеряясь, как лучшее ее закрепить. Звук в это время то затухал, то становился громче.

– У тебя? – выдавил Андреич.

Умрихин пожал плечами и присел, прислушиваясь к писку.

– Стой. – спокойно сказал Мешок. – Давай ментов лучше вызовем. Рванет же сейчас.

На дне его шкафа кучей были свалены запылившиеся туфли из мягкой кожи, ремень с позолоченной бляхой, кожаная папка с бумагами и белые целлофановые пакеты с надписью «Спасибо за покупку!»

Он осторожно приподнял папку и увидел пробивавшийся сквозь пакет свет. Андреич, зажимая паническое желание бежать, быстрым шагом направился к выходу.

Умрихин пошарил на самом дне и вытащил мобильник.

– Мля… – выдохнул Коля, свалившись на скамейку рядом с Мешком.

Андрей нажал на прием вызова.

– Алло, это Андрей Владимирович Умрихин? Алло! – послышался голос из трубки мужской голос.

– Да, я слушаю…

– Ну наконец-то, уже неделю не могу до вас дозвониться. Я из банка «Номинал». Нам нужно срочно встретиться. Предлагаю, завтра на радиальной Маяковской в центре зала. Идет?

– Я… я не знаю… У меня работа.

– Знаем про вашу работу. Предлагаю завтра вечером, в семь часов. Хорошо? До встречи.

– Да… Да… – медленно произнес Умрихин. Он посмотрел на телефон, как будто видел его в первый раз, и только сейчас заметил, как дрожали его пальцы.

V

Когда Умрихин взял пачку путевок, его вызвал Шабанов, хозяин курьерской службы, с вытянутым лицом, на котором складками висели щеки и выдавался большой нос с раздвоенным шариком на конце.

– Ну что, Умрихин, поздравляю тебя! – заявил Шабанов. – Испытательный срок ты прошел, сегодня уже три месяца.

Умрихин кивнул.

– Ты вроде человек серьезный. Странно только, почему ты вдруг в курьеры подался. У тебя, вообще какие планы-то? Ну, в смысле, на работу здесь? – спросил Шабанов, расхаживая по своему крохотному кабинету из угла в угол.

– Планы? – Умрихин задумался. – Работать.

– Ну, у нас, надеюсь?

– Да… Что-то не так? – спросил Умрихин.

– Ну, а вот так вот, по честноку, – у тебя ж вроде образование инженерное, ну что ты здесь забыл?

Умрихин улыбнулся.

– Инженерное образование уже не пригодится. Курьером для меня пока самое то.

– Пока, – настороженно произнес Шабанов. – А сколько у тебя это пока продлится? Ты говорил, семья у тебя. Хватает зарплаты-то? Или подрабатываешь где?

– Да вы не волнуйтесь, в ближайший год я с вами. А деньги есть, я недавно машину продал, года на полтора хватит вполне.

– Хватит, значит, говоришь… Тут вот какое дело. Нужен мне человек надежный. У нас кроме частников и абонентов еще и спецзаказы бывают. Ну там, знаешь, документы особо секретные, или подарок дорогой. Недавно вот часы настольные перевозили на тридцать тысяч долларов. Прямо скажу, мало кому могу доверить такую перевозку. Иногда сам ездил, ну, а что поделаешь, тут головой отвечаешь. Ты парень серьезный, вижу, что на дурь всякую тебя не подобьешь… Короче, хочу тебя на ответственные задания поставить. Ну и зарплата само собой. У тебя сколько? Двадцать сейчас. Вот будет сорок в месяц, вроде не плохо… А?

– Неплохо, – сказал Умрихин.

– Ну, вот и договорились.

Шабанов с готовностью выложил ключи с массивным брелоком в виде хромированного черепа.

– Машину возьмешь в гараже, номер пятьсот пятьдесят один. Заказ в багажнике. Адрес – Юных ленинцев, дом шесть, строение два. Передашь Владиславу Сергеевичу. Все это нужно отвезти ровно к пяти.

Шабанов в первый раз широко улыбнулся:

– Усек?

Умрихин въехал в длинный коридор, огороженный железобетонными плитами с геометрическими выпуклостями, и сбавил скорость. Он пытался понять логику обозначения адресов по номерам намазанными красками на однообразных железных воротах, но к значениям на предыдущих воротинах цифры то вычитались, то прибавлялись в хитроумной прогрессии.

Наконец, он остановился перед шестеркой, деленной на два. Вокруг было пусто и тихо. Он подошел к воротам и постучал. Толстое железо отозвалось приглушенным гулом, который он и сам никогда не услышал, отойди он на несколько шагов. Умрихин три раза пнул ногой, лишь не намного усилив звуки.

Умрихин достал сигарету и вдруг почувствовал за своей спиной дыхание.

– Ягуар? – вкрадчиво спросил мужской голос.

Умрихин от неожиданности не понял вопроса, и хотел повернуть голову, но голос настостойчиво посоветовал:

– Не оглядывайся. Да ты расслабься, покури.

Умрихин выдохнул и, прикрыв ладонью огонь, поднес зажигалку к сигарете.

– Ты, это… Постой так и покури, мы быстро.

– Мне Владислав Сергеевич нужен, – сказал Умрихин.

Сзади усмехнулись. Голос уже был возле машины:

– Давай, Владислав Сергеич, гони.

Машина сорвалась с места, и снова Умрихин оказался в тишине, которую нарушало только шуршание тлеющей сигареты от глубоких затяжек.

Они появились минут через шесть. Послышались глухие удары дверей. Умрихин постоял перед воротами еще немного, мысленно отсчитав пятьдесят шагов, которые могли сделать эти клиенты, после чего резко развернулся и подошел к машине.

Он открыл багажник. В нем было пусто.

VI

Они сидели за маленьким столиком возле высокого окна, за которым мельтешили спешащие люди и бесшумно проносились машины. За дорогой располагалась площадь, огороженная стендами с рекламными фотографиями перепачканных детей, и над всеми ними возвышался памятник Маяковскому.

Михаил, как он сразу представился, схватив влажными пальцами ладонь Умрихина при встрече, все время вытирал платком капли пота со лба и щек, изрытых давно сошедшими нарывами, и тяжело дышал. Бесформенное жирное тело, обтянутое голубой рубашкой с темно-синими мокрыми пятнами под мышками, было зажато между стулом и столешницей, которая шевелилась от каждого его тяжелого вздоха.

Он говорил тихо и даже, как показалось Умрихину, доброжелательно:

– Вы же видите, что творится вокруг. Все напуганы. Уже никто не знает, что завтра будет. А банки в этом смысле самые пугливые. Вы же понимаете?

Умрихин рассматривал посетителей кафе, которые проходили мимо с красными подносами, забитыми упакованной в разноцветную бумагу едой.

– За новостями не следите? Нет? А зря, вам обязательно нужно следить. Говорят, что кризис надвигается, похлеще всех прошлых. Не кризис, а просто ад. Вот банки и засуетились. У нас их несколько, так вот после последнего взрыва как с цепи сорвались. Малейшая провинность, и все, считайте, что договор расторгнут. Но вам, можно сказать, повезло… Вы меня слышите?

Умрихин кивнул и посмотрел на свои дрожащие пальцы.

– Если вы про задолженность… – сказал он.

– Да если б только в задолженности дело… – вздохнул Михаил и достал из сумки, притулившейся к стулу, черную папку.

– Вот давайте посмотрим договор. Так… – Михаил вытащил из папки толстую стопку бумаг и быстрыми движениями вытащил несколько страниц. – По нему вы обязаны сообщать о смене места работы, семейного положения, адреса, ну и так далее. Мы проверили ваши данные. Вы, оказывается, уже полгода не работаете в Бюро Маркина.

– Да… все верно. – сказал Умрихин, и мышцы под скулами ритмично запульсирвали.

– Воот, – как будто обрадовался Михаил. – А с банком вы это не обсудили. Ну что ж вы так, это же ваша квартира, ну и по документам я смотрю, ни у вас, ни у супруги больше недвижимости нет.

Со стороны касс послышался грохот от упавшего пластикового подноса и чей-то короткий испуганный возглас. Мимо их столика пробежала встревоженная уборщица со шваброй.

– Машину вы продали, на вашем счету… – Михаил достал из папки листок с таблицами. – …так-так-так, двести восемьдесят три тысячи рублей.

– Все-то вы знаете, – усмехнулся Умрихин.

– Ну, а что делать, работа такая, – развел руками Михаил. – Я ж раньше следователем работал, да вот на пенсию досрочно отправили, аттестацию не прошел. Если честно, там приятнее было работать, хоть и грязи до черта. Там цель одна – злодея прищучить. А здесь? Думаете, приятно нормальных людей на чистую воду, так сказать…

Михаил вытер со лба пот и с силой сжал платок, как будто собирался его выжать досуха.

– В общем, так, Андрей Владимирович, банк решил пойти на такие условия. Вы должны вернуть семьдесят тысяч долларов в счет задолженности с процентами и за год вперед. Этого нет в договоре, но зато там есть пункт о нарушениях, на основании которых банк может выставить квартиру на аукцион уже завтра. Поэтому можно считать, что сейчас банк идет вам навстречу. Вы понимаете?

– Сроки… – выдавил Умрихин из пересохшего рта.

– Месяц, начиная с завтрашнего дня. Вот моя визитка. Как только соберете необходимую сумму, сразу звоните. В любое время, хоть ночью.

– Только одно… Одна просьба, – сказал Умрихин. – жене не говорите.

Михаил кивнул с улыбочкой. Умрихин, прищурившись, глянул в окно – дети все также наивно смотрели со щитов, а памятник потемнел еще больше.

VII

Он знал, что сны имеют обратную перспективу. Об этом он услышал на лекции по сопромату от высокого старика-преподавателя – имени уже и не вспомнит – помнил, что он всегда ходил в одном и том же коричневом вельветовом пиджак с меловыми потертостями на локтях. Как всегда в память врезались вещи, не имевшие отношения к предмету, поэтому и знал, что у сновидения нет привычной последовательности от начала до конца. Картинки выстреливают за доли секунды до пробуждения, выстраиваясь в стройный, чаще всего бредовый сюжет. Его начало – в конце забытья, а конец – в начале осознанного вхождения в реальность, когда отдельные участки мозга уже принимают первые сигналы извне. Потому и истории во сне часто заканчиваются звонком в дверь или сигналом бедствия, переходящим в пронзительное пиликанье будильника, вполне осязаемого, и подчиняющегося линейным законам времени.

Во сне он шел по дороге, закутанной густым туманом, и не понятно было, где он находится и что впереди, но его что-то влекло вдаль, и вот он увидел две стоящие фигуры – одна высокая, а другая поменьше. Он протянул руку, чтобы не столкнутся, и показать, чтобы его не боялись, но вдруг сверху, с водопадным шумом на него обрушился дождь, фигуры растворились, и он закричал, не слыша своего голоса.

Он вскочил с постели, сел на край, тяжело дыша и пытаясь вспомнить лица, или хотя бы отдельные черты – Ольга и Саша? Он оглянулся, но Ольги рядом не было. Он услышал слабое журчание воды, сердце вдруг заходило ходуном, и он выбежал в коридор. Вода лилась в ванной. Он дернул за ручку, дверь не шелохнулась. Ольга, Ольга, – громко позвал он, он она не ответила. Он еще раз с силой рванул рукоятку, внутри механизма хрустнуло, и ручка беспомощно повисла, покачиваясь. Он затарабанил по стеклянным вставкам, все сильнее и сильнее, приготовившись уже выбить их, но дверь открылась. Ольга стояла в одних трусах. Изо рта торчала зубная щетка, и губы, покрытые белой пеной, застыли в слабой улыбке. В руках ее болтались маленькие черные наушники-бируши.

– Не делай так… больше, – только и смог он выдавить из как будто перетянутого веревкой горла.

– Андрейчик, миленький, – Ольга слегка коснулась его щеки.

Он пил кофе, сидя на кухне под ярким светом единственной стоваттной лампочки, сдавливая кружку дрожащими руками. Ольга в коротком красном халатике бесшумно вошла и села рядом.

– Все хорошо? – спросила она, поглаживая его волосы.

– Хотел дверь выламывать, – сказал он.

– Ну не злись, я же не специально.

– Я в курсе.

– Ты сегодня какой-то не такой пришел.

– Какой не такой?

– Раздраженный какой-то. На работе что-нибудь?

– Да нет, нормально все. Устал, наверное.

– Слушай, а давай на выходных на шашлыки съездим? Сядем в какую-нибудь электричку, и где понравится, выйдем.

– С каких пор ты шашлыки полюбила? – он поморщился.

– Ну просто посидим, купим булок французских, сыра, вина, как на картине… Там пикник еще, забыла чья.

– Моне.

– Ага, я чего-то вспомнила ее, так тепло прямо стало.

– Посмотрим, – сказал он.

В тот вечер он остался один на скамейке возле общаги. Последним сдался Марка, сказав – все, спать – раздавил пластиковый стаканчик с остатками водки и пошел, широко расставляя ноги, на тусклый свет, пробивавшийся из вахтерской кабинки.

В глазах Умрихина кружились деревья, как будто вырезанные из черной бумаги, и он еле сдерживал себя, чтобы не закрыть глаза и не исчезнуть в полной темноте.

Она возникла в тот самый момент, когда он почувствовал под языком кислоту, будто только что съел лимон, и рот наполнился слюной – вот-вот его должно было вырвать.

Не помешаю? – сказала она, и села рядом, закурив тонкую сигарету.

Черт, черт, черт, дебил, – мантрой повторял про себя, – какого хрена ты так нажрался. Он попытался улыбнуться и ответить, но вместо этого только промычал угрюмо, покачивая головой, как пластмассовая собака на торпеде таксиста.

На ней была короткая юбка с серебряным отливом, и он откровенно пялился на ее ноги. Она же не обращала на него внимания, и в отсветах фонарей был виден ее напряженный взгляд, на лбу возникали и разглаживались складки, как будто вела беседу сама с собой – хмурой и нервной отвечала спокойная и расслабленная.

Он резко встал и быстро, стараясь успеть отойти подальше, прошагал в сторону мусорных баков. Его вывернуло, и стало вдруг хорошо, он почувствовал холодок легкого майского ветра.

И первые слова его, когда он вернулся, были – я знаю, где достать траву, пойдем? Она прищурилась насмешливо и сказала – пойдем.

А потом – комната Миши, тихого задротыша-очкарика с вытянутым лошадиным лицом, который приехал из какой-то астраханской рыбацкой деревушки, и в который раз его забубенный рассказ, как он стал счастливым обладателем целого пакета конопли – деревенские друзья прислали обычной почтой, и когда получал бандероль, оттуда просыпалась горсть конопляной шелухи, и как он поспешил уверить почтовых работниц, что это зеленый чай, а им было все равно, и рассказывал это с такой гордостью, что было ясно, что радуется он не пакету с сухой травой, а тем далеким единственным друзьям, которые помнили о нем и ждали на ближайшие каникулы. И она искренне улыбалась его рассказу, и не было в ней той надменности, которая мешала ему раньше просто подойти и заговорить. И пряный, дерущий горло дымок смешался с горячими парами водки, и в голове вдруг просияло, только ноги приклеились к полу. И так они сидели втроем на старом плешивом ковре, время от времени сгибаясь от безудержного смеха, который вызывали самые обычные слова в монотонных мишиных рассказах, до тех пор, пока на востоке не появилась светло-изумрудная полоса. А потом вдруг случилось то, чего он так боялся – память провалилась, и она потом рассказывала, как они завалились в его комнату, и он на полную мощность врубил проигрыватель с пластинкой роллингов, разбудив Марку, который тут же слинял из комнаты как лунатик, закутавшись в одеяло. И как они танцевали вместе, а он пытался перекричать хриплый голос из колонок – давай уедем отсюда, давай уедем, а она смеялась и спрашивала – куда, куда. А ему, похоже, и неважно было куда. В голове уже засело твердое, что отпустить ее он не должен ни в коем случае. И тут на помощь пришел помятый Марка, который организовал поездку за город. Очнулся он уже в электричке, и прислонившись к окну смотрел на нее с идиотской улыбкой и не мог поверить, что она рядом и такая близкая, своя. Они сошли на какой-то потерянной дачной станции по дороге на Питер и чтобы раздобыть поесть направились в единственный магазин. И пока Марка убалтывал продавщиц на бесплатное пропитание в виде завалящейся ржавой банки тушенки или хотя бы хлеба, они вдвоем, сдерживая нервный смех, набирали в пакет картошку из ящика, стоявшего возле прилавка. Ее глаза блестели от чувства опасности, она кивнула два раза и на третий они выбежали на улицу и долго не могли остановиться, как будто за ними гнались фашисты на мотоциклах. И когда остановились, выбитые из сил, они обнялись, повиснув друг на друге, и он почувствовал, как сильно бьется ее сердце. И после сладкой печеной картошки в только-только зазеленевшем лесу они снова сидели в электричке, уже обнявшись, и он зарывался носом в ее волосы, пахнущие костром и далеким ароматом шампуня с алоэ. И он не хотел ехать в общагу, боясь потерять ее, с какой-то болезненной уверенностью представляя, как они разбредутся по разным комнатам, свалятся в долгий сон и на следующий день забудут все то, что с ними было в эти угорелые сутки. Он потащил ее в центр города, который уже сверкал желтоватым светом фонарей и бил по глазам яркими красками подсвеченной рекламы. Они сидели на краю фонтана, напротив вылизанного макдональдса и целовались распухшими губами до ломоты под скулами.

И снова он провалился, и очнулся в середине следующего дня в своей комнате. Он вышел в пустой коридор. Он чувствовал, что прошлой ночью случилось что-то нехорошее. Он добрался до кухни, из которой несло сырыми картофельными очистками. Там уже были Марка и Миша. Он посмотрел на Марку, и тот отрапортовал с серьезно-сочувствующим взглядом, какой бывает только у хранителей пацанских тайн: с утра на серебристой тойоте уехала…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.