Такие машины не часто заглядывали в Верхнетобольск, если заглядывали когда-нибудь вообще. И потому они вызвали законное опасение у горожан, считающих себя сельскими жителями больше, чем городскими, по причине захолустности своего города и забытости всем остальным миром, в который можно было только выезжать, но который, как правило, к ним сам не приезжал. Три больших черных новеньких джипа. И даже сквозь осевшую на машины пыль дорог пробивается блестящая лакировка и никелированные детали тяжелых корпусов, подчеркивающих мощность двигателей. А опасения горожан были вызваны причинами абсолютно прозаическими. Те же постоянные детективные истории, приходящие в местные умы через многочисленные ежедневные телевизионные фильмы, говорили однозначно, что на таких машинах ездят только бандиты. Но когда машины остановились у двухэтажного, из силикатного кирпича сложенного стандартного дома, опоясанного недавно подведенными газификаторами трубами, и из передней вышел большой, слегка толстоватый человек с короткой прической, возрастом лет сорока или около того, люди присмотрелись и узнали Алексея Столбова.
Зашептались.
Но как вести себя с известным земляком, не знали, потому что слухи о Лехе ходили разные. Большей частью не слишком хорошие. Леха Столбов уехал в Екатеринбург учиться в институте, потом поговаривали, что посадили его, потом, говорили, крутым бандитом он стал. И никто точно не знал, что правда, а что кривыми путями по людским ушам с долгим эхом загуляло. Сам Владилен Юрьевич не слишком распространялся о сыне, а на прямые вопросы только плечами пожимал. Он и сам, скорее всего, знал не слишком много. Когда жива была мать Лехи, женщина простодушная и общительная, еще можно было что-то выяснить, выспросить. После ее смерти Владилен Юрьевич, и без того молчаливый, совсем в себе замкнулся и с соседями общался мало. Все что-то, поговаривали, читал и писал…
Любопытный народ, обделенный развлечениями, стал собираться быстро. Но тут из других машин вышли парни помоложе, с физиономиями не слишком умными, но откровенно решительными. И верхнетобольцы дружно порешили за благо стоять пока в стороне и просто посматривать на гостей издали.
Алексей потер уставшую с дороги спину, бросил взгляд на дом, но на второй этаж, в захудалую отцовскую квартирку, подниматься не поспешил, зная, что никого там не застанет. В родном городке Алексей не был уже много лет и сейчас осматривался и к народу местному приглядывался, соображая, к кому лучше подойти с вопросом. Но прежде чем подойти, кивнул одному из приехавших с ним парней:
– Санек! Восемнадцать верст дальше по дороге. Райцентр. Прокуратура. Следователь Юргин. Узнай, что у них есть. Потом сюда двигай. Порешаем, как дальше… Новости будут, я брякну.
– Сделаю, Алексей Владиленыч… – Санек кивнул тройным подбородком и, пристроив на колени живот, сел в джип, подъехавший последним, на место рядом с водителем. Трое парней помоложе поспешили за ним, устроившись на заднем сиденье. Машина солидно качнулась, переезжая плохо засыпанную газификаторами канаву, но дальше резко и без видимых усилий набрала скорость.
Оттого, что машин осталось только две, верхнетобольцы почувствовали себя полегче, хотя и три машины вроде бы ничем им не грозили.
Алексей, осмотревшись, сунул сигарету в рот, щелкнул зажигалкой и вразвалочку направился к ближайшей группе. Лица показались знакомыми, хотя и изрядно покореженными временем, которое он провел вдали от родного дома.
– Здоровы бывайте, земляки, – сказал мрачноватым баском.
Больше минуты на него смотрели молча.
– Не признаете, что ль?
– Да никак это Леха Столбов, – вроде бы только что узнал его Ерофеев, рабочий с пилорамы, и тут же смущенно кашлянул.
Алексей пытался вспомнить, как зовут Ерофеева, но вспомнить никак не мог. Словно и не было у человека имени. А память угодливо подставляла только фамилию, произносимую на разный лад разными голосами. Так, по фамилии, кажется, и звали пилорамщика всю жизнь.
– Молодец, Ерофеев, не полностью, значит, память пропил…
Ерофеев довольно хохотнул беззубым ртом, словно его поздравили с присвоением звания народного артиста. Выпить он любил всегда и пить мог все, что имеет хоть какую-то крепкость, от одеколона до самой сивушной браги, запахом схожей с силосом. И этой своей способностью гордился.
– Ну, земляки, рассказывайте, рассказывайте, как на духу, что вы тут с моим отцом сотворили? – Столбов-младший нахмурился и спросил уже сурово.
– Да разве ж это мы? – Ерофеев даже улыбаться перестал, и щетинистые щеки его виновато и испуганно провалились. – Ты уж скажешь, Леха, тоже…
– Как дело-то было?
Горожане переглянулись и начали рассказывать. Сначала неуверенно, а потом заговорили сразу все, друг друга перебивая, громче. Леха только успевал глазами с одного на другого перебегать, но даже переспросить, уточнить что-то возможности ему не давали.
Мимо них по дороге проехал маленький «Форд-Эскорт», сбросив скорость, чтобы рассмотреть джипы и людей, на них приехавших.
– Это кто тут еще на лимузинах раскатывает? – спросил Леха, останавливая сбивчивые рассказы, потому что смысл он уже понял, почувствовал боль в голове, словно его самого резиновой дубинкой огрели по затылку, но не желая этого показывать.
– Самвел…
– Какой Самвел? Откуда тут таким взяться?
– Самвел Гараян. Хозяин универмага. «Самый великий», говорит, имя его означает…
– Хозяин?.. Много сейчас хозяев на нашу голову понаехало. Где он живет?
– На выезде, к реке ближе. Красный кирпичный дом в два этажа. У него там еще два двоюродных брата охранниками работают. Наглые, как танки… Наших во двор не пускают…
– Заяц!
От машин, бросив недокуренную сигарету, подошел широколицый и коротко стриженный парень с маленькими глазками. Внешне его, пожалуй, легче спутать с медведем, чем с зайцем.
– Возьми ребят, сгоняй к этому самому великому Самвелу. Может, он что-то слышал. И разберись с местной иерархией. Кому он платит, кто в округе что весит… Здесь больше, я думаю, спросить не у кого… Начнет кочевряжиться, поставь его раком и – дай для начала пинка… Чтобы сильно не возвеличивался… И братьям добавь… Чтоб хозяев уважали…
Кого Алексей величал «хозяевами», горожане не поняли. Но по наивности подумали о себе. И прониклись к Алексею Столбову симпатией, потому что Самвела в городке не любили, как во всяком бедном захолустном городке не любят людей богатых и прижимистых, не пьющих в обществе.
Заяц подслеповато мигнул и молча направился к машине. Двигатель заработал почти неслышно, хотя, может быть, стук тракторного двигателя, что проезжал вдалеке, выбрасывая в атмосферу кудрявые струйки выхлопных газов, помешал услышать джип. Машина уехала. Теперь с Лехой осталось только четверо, и верхнетобольцы обступили земляка более плотным кольцом.
– Слышь, Лех, – совсем осмелев, поинтересовался Ерофеев. – А тут поговаривали, что отца твоего, значит, украли, чтобы с тебя выкуп стрясти…
– Я сам с кого хошь стрясу, – отчего-то зло вдруг сказал Леха, повернулся и шагнул в сторону отцовского дома так решительно, что два местных мужичка даже отпрыгнули, освобождая ему дорогу, иначе он просто уронил бы их своим откормленным телом.
В подъезд за Столбовым-младшим пошел от машины только один человек равного с Лехой возраста или даже лет на пять постарше. С виду – умный.
– Это заместитель его, – словно все про земляка знает, сообщил Ерофеев.
На него посмотрели с уважением. В российской глубинке всегда уважали людей знающих.
* * *Ерофеев ошибся. Заместителей Алексей Владиленович Столбов с собой не возил, они занимались соответствующими делами на предприятиях и назывались официально исполнительными директорами. Сам он на этих же предприятиях числился генеральным директором. А следом за ним в подъезд, оглядываясь по сторонам, поднялся простой начальник охраны, отставной майор ФСБ Виктор Петрович Тихонов, грамотный юрист и опытный оперативник, уставший получать копейки на службе и умеющий закрывать глаза на то, на что ему следует их закрывать. Впрочем, сама предыдущая служба приучила его часто делать то же самое в официальной обстановке.
Деревянная лестница, мягко скрипя на разные лады прогнившими и стертыми по центру ступенями, привела их на площадку второго этажа. Остановились перед опечатанной дверью. Стали рассматривать. Замок грубо взломан, должно быть, стамеской. Отремонтировать дверь после осмотра квартиры следственной группой никто не расстарался. Словно и не надеялись на возвращение старика Столбова в родной дом. Посчитали, что ментовская печать любой замок собой заменит.
– Засранцы! – только и сказал на это Алексей Владиленович, используя достаточно мягкое для своего лексикона словцо, но прочно относящееся к его любимым. В родительском доме никогда не матерились, и ему было как-то неловко выражаться здесь так, как он привык это делать в последние годы у себя дома и на работе. Толкнул дверь рукой, и бумажка с печатью посредине неровно разорвалась с тихим треском. – Здесь я, Виктор Петрович, и вырос…
Это уже было сказано совсем иным тоном. Алексей Владиленович уже забыл про ментовскую печать и вздохнул то ли с ностальгической грустью, то ли с сожалением. И только после этого почти робко шагнул за невысокий, тоже посредине стертый порог.
Квартира была двухкомнатная, с низкими потолками и подтекающими зимой батареями отопления. Шиферная кровля дома тоже была, похоже, местами пробита и, как сообщали разводы на потолке, особенно в углу, временами не без оснований напоминала душ. Ремонтировать такие кровли кусками бесполезно, а старому человеку это и вовсе не под силу, потому что для восстановления одного кусочка придется перебирать и заново перебивать оба ската. Проще подставить на пол тазик…
– Столько лет прошло, – вздохнул Столбов, – а все осталось как прежде… Только раньше газа у нас не было. На электроплитке мать готовила. А сначала, помню, керогаз стоял. Знаешь, что это такое?
– Знаю. Сам вырос в коммунальной квартире. На восемь семей… У каждого на общей кухне свой керогаз, друг у друга керосин поворовывали… А мы, пацаны, любили в чужие кастрюли заглядывать. Чтобы ухватить хоть пару картофелин…
Они говорили на одну тему, но Столбов-младший, похоже, не слышал слов Тихонова. Такое было у него отрешенное лицо.
– У меня сейчас ощущение, что я в прежние годы вернулся.
– Дважды в одну реку, говорят умные люди, вступить невозможно, Алексей Владиленович, – тихо возразил Тихонов. – Это вам кажется, что все осталось как прежде. На самом деле здесь все совершенно иначе. Нет здесь, к примеру, ваших родителей. Мама у вас умерла?
– Умерла… Я тогда за границей был, не смогли вовремя сообщить… Так и не приехал на похороны. Но ее в городе хоронили. У сестры. Сначала мама в больнице лежала. Операцию сделали и выписали домой – умирать… Метастазы разошлись. Лечить было бесполезно. А потом, через год, и сестра умерла. Сестру я уже сам хоронил… Она незамужней была и бездетной…
Тихонов продолжил нравоучительным тоном:
– Теперь вот что-то случилось с вашим отцом. А вы говорите – все как прежде… Никогда не бывает – «как прежде». Прежде у нас и людей среди бела дня не воровали. А теперь воруют. А ради чего воруют? Кто ворует? «Щипачи», «домушники» и «бакланы»[11] такими делами не занимаются. Это вообще не в практике уголовного мира, как я понимаю. Похищения, как говорит практика мирового преступного опыта, чаще всего бывают политическими или же с целью выкупа. В Италии, например, в почете первые случаи, в России – вторые. В каждой стране свои приоритеты. Но любой из случаев может произойти где угодно. В большую политику ваш папа, как я понимаю, не лез. И мэром Верхнетобольска стать тоже, думаю, не собирался. И даже о депутатстве не мечтал, иначе вы бы мне рассказали. Значит, политическая подоплека, скорее всего, отпадает…
– Только «скорее всего» или полностью отпадает? – Столбов любил конкретность в предметном разговоре. – На мой взгляд, ее следует отмести полностью.
– Именно скорее всего, потому что в политических делах похищают не только политиков, но и нежелательных свидетелей каких-либо событий. А мы не располагаем данными по существу подобного предположения, поэтому имеем возможность только отодвинуть его в сторону, не отказавшись от него совсем. Что касается второго вида похищений, то предъявить какие-то требования могут только вам как единственному сыну и человеку не самому бедному, но вам такие требования никто не предъявил.
– Очень бы мне хотелось такие требования услышать! – пригрозил кому-то Столбов с недоброй усмешкой.
– Я думаю, уже и не предъявят… – Тихонов прошелся по комнате, заглянул под подушку на диване, достал оттуда очки со сломанной в изгибе дужкой, словно знал заранее, что они там лежат, и положил их на стол, перелистал аккуратную стопку газет. Заинтересовался и пересмотрел всю стопку заново. – Как правило, требование о выкупе предъявляется сразу. И сразу предупреждают, чтобы не связывались с органами. Иначе потом будет поздно. Я попрошу вас узнать на почте, какие газеты выписывал ваш отец. Пошлите кого-нибудь, пусть проверят.
– При чем здесь газеты?
– Странный подбор газет… Ваш отец очень интересовался политикой?
– В молодости вынужден был. Он бывший военный, политработник. Потом вышел в отставку по инвалидности и преподавал в школе историю. Там тоже приходилось… История в те годы не могла быть без политики. Сам знаешь, как у нас история во все века писалась – как правители прикажут, такая и история получается… Потом – не знаю. По нынешним временам политика и политики всей стране поперек горла стоят. Нужно быть идиотом, чтобы политикам верить! Думаю, что отец это тоже понимал, потому что идиотом никогда не был. Мы мало общались, только перезванивались временами. Письма я не люблю… Да приезжал он ко мне раз в два года.
Тихонов кивал и продолжал, между тем, аккуратный осмотр комнаты. Если что-то брал в руки, то ставил точно на прежнее место, хотя и не был уверен, что следственная бригада прокуратуры была так же аккуратна, как он, и что в квартире сейчас все сохранилось так же, как при хозяине.
– С чем связана инвалидность?
– Какое-то отравление во время аварии. Операцию на легких ему сделали… Точно я не знаю. Отец не любил разговоры об этом.
– Обратитесь в военкомат. И в гарнизонную поликлинику. Обязательно узнайте. Это может оказаться важным.
– Зачем? – опять не понял Столбов.
Виктор Петрович вздохнул. Он не любил объяснять очевидное.
– Вы просили меня провести следствие. Я его и провожу. Иногда бывает необходимо собрать так много фактов, чтобы выудить из них один-единственный, что целая толпа оперов носится сломя голову по городу. А потом оказывается, что девяносто девять процентов собранной информации не имеет к делу никакого отношения. Но один-единственный процент решает его исход. Пошлите, пошлите кого-нибудь в военкомат…
Алексей Владиленович пожал плечами, еще раз «обежал» комнату взглядом и вышел. Специалистам он привык доверять, потому что сам никогда не был таковым ни в одной области. Виктор Петрович работает с ним уже год и показал себя хорошим специалистом. Может быть, с его богатым опытом удастся найти то, что не могут отыскать местные следаки, привыкшие разыскивать по следам убежавшую козу и по запаху украденные пьяным соседом портянки. Больший размах дела им просто не осилить.
А Тихонов продолжил осмотр комнаты. Особое внимание он уделил книжной полке. По опыту хорошо знал, что если в квартире есть книжная полка, она может сказать о человеке, о его характере и интересах гораздо больше, чем показания свидетелей. Здесь подбор был, несомненно, целевым. Хотя большую часть и составляли книги по истории, методические пособия и небогатая библиотека художественной литературы, но отдельно от других стояли две стопки. Первая – по истории края и области. Причем многие книги с большим количеством закладок, что показывало постоянную работу с ними. Вторая – по экологии, и среди них целых шесть книг по бактериологическому оружию. Что-то вздрогнуло в душе при виде этого подбора. Виктор Петрович взял в руки толстую верхнюю книгу и перелистал.
Под ноги упал спрятанный среди страниц листок, исписанный мелким почерком…
ГЛАВА ВТОРАЯ
1Встречать комиссара Интерпола Костромина в аэропорт «Шереметьево-2» ездил Андрей Тобако. Как-никак, а комиссар в переводе на общевойсковые звания – это генерал, а генералов принято возить с комфортом и на высокой скорости. Совместить одно с другим мог только Тобако на своем «БМВ», собранном в Германии по спецзаказу Интерпола.
Александра, по случаю приезда начальства мужа, в этот день не пошла в мастерскую, хотя все последние дни засиживалась там допоздна, готовясь к выставке. Однако в этот раз она занялась не самыми своими любимыми кулинарными вопросами. Благо, из квартиры Басаргиных до неофициального офиса российского бюро Интерпола – расстояние в пять шагов по коридору и переход от рабочего стола к столу обеденному не занимает много времени.
Квартиры, одна для проживания семьи руководителя бюро и вторая для офиса, который не должен входить в список официальных адресов силовых структур по причинам секретности деятельности, покупались еще в присутствии комиссара, и он уже имел о них представление. Но видел их до ремонта, одни ободранные стены. Сразу по приезде Станислав Сергеевич в сопровождении хозяйки осмотрел каждую комнату.
– Одобряю вкус, – пожал он локоть Александре. – Вообще, всегда верю художникам. И слегка завидую… Вам, кстати, большой привет от моей половины. Мой портрет она вставила в рамку и вывесила в нашей лионской квартире на самом видном месте.
И тут же повернулся к Басаргину:
– Я рассчитываю улететь завтра двухчасовым рейсом. Если здесь не появится никакого реального «хвоста». Если появится, будем здесь копать. Нет – рысью по облакам обратно. Искать такие же «хвосты» там. Потому сейчас и поторопимся. Время в нашем случае драгоценно.
– Сначала за стол! – категорично заявила хозяйка.
– Я и говорю: время терять не будем, – комиссар умел ловко подстраиваться под обстановку. – Где Доктор?
– Еще ночью вылетел в Уфу. Это его родной регион. Башкирия – уже Урал, значит, Доктору и наводить справки по твоему запросу.
– Добро, – согласился Костромин. – А новый ваш сотрудник?
– Зураб на задании. Он редко в офисе сидит. Считает, что волка должны ноги кормить.
– Хорошее качество. Каким вопросом он сейчас подкармливается?
– Ищет возможность стать на время «черным ангелом», поскольку наш уважаемый Тобако решил, что существование региональных националистических групп в Татарии и Башкирии обязательно должно иметь столичные корни. Я, кстати, с этим не согласен и даже с большим основанием предположил бы корни заграничные. Связанные, предположим, с панмусульманским проектом Бен Ладена или с чем-то еще. Но Тобако слишком красноречив. Он сумел заразить своей уверенностью Зураба.
– Кстати, какое отношение имеет дельтаплан к твоему приезду? – спросил Тобако, войдя в квартиру. – Значит, у вас тут дельтапланеристы прослеживаются тоже?
– Мы уже давно знали, что ангелы умеют летать. Тоже иногда в Библию заглядываем. Но не придавали этому концептуального значения. Хотя, видимо, напрасно. Наверное, следовало посмотреть и на цвет ангельских крыльев… Доктор ищет дельтапланеристов в Башкирии. Они еще нужны тебе?
– Обязательно. Очень нужны. И непременно из Башкирии.
Костромин, по праву старшинства, уселся на главенствующее место и собирался, видимо, объяснить, но Александра перебила его:
– Как любой хозяйке дома, мне не нравится, когда мои кулинарные способности оцениваются между деловыми разговорами. То есть попросту не замечаются. Поэтому я предлагаю вам сконцентрировать внимание на том, что стоит на столе. Остальное успеете обсудить, когда удалитесь за стену…
Александр вздохнул, уважая в жене хозяйку дома, Тобако добродушно усмехнулся, Костромин уважительно согласился, проявляя французскую галантность:
– Да-да…
* * *– Итак, какой информацией мы обладаем для поиска? – Басаргин в отсутствие Доктора предпочел посадить за компьютер Тобако, имеющего больше навыков в общении со сложными программами, написанными эксклюзивно для Интерпола, и предоставил ему возможность заполнять базу данных. А сам привычно разгуливал по комнате. В движении ему всегда лучше думалось. Комиссар занял обычное место Тобако в мягком кресле. Александра тоже пожелала принять участие в разговоре, потому что уже прочно вошла в дела бюро и помогала всегда, когда это требовалось. Свободный график работы художницы способствовал этому.
– Мы имеем вроде бы незначительное, хотя и весьма странное на первый взгляд, происшествие во французском городе Кольмаре, – сказал Костромин. – Это небольшой и славный город, туристический и культурный центр. Кто там не был, рекомендую побывать. В Кольмаре живет достаточно известный в католических кругах Франции человек, аббат Фуко, настоятель местного пригородного монастыря. Этот аббат является автором многих книг духовно-политического содержания и время от времени способен творить небольшие чудеса. Читает письма, не вскрывая конверта, визуально проводит диагностику физических заболеваний человека, причем более точно, чем это делают ученые врачи со всей своей дорогостоящей аппаратурой, и еще творит что-то подобное… Так вот, аббат Фуко выступил с инициативой проведения широкомасштабной религиозной конференции «Религии мира против терроризма» и пригласил в свой город многих видных религиозных деятелей – христиан различных конфессий, мусульман и шиитского, и суннитского толка, буддистов, индуистов, иудаистов и конфуцианцев. Кажется, получил приглашение даже далай-лама, хотя не подтвердил своего прибытия. Инициатива аббата, кстати, была одобрена не только региональным епископатом, но и самим римским папой. Конференция должна была стать интересной не присутствием на ней высших глав религиозных направлений, от которых традиционно можно услышать только не всегда обдуманные призывы и общие декларации, а работой ученых-священников, наиболее авторитетных среди своих соотечественников. Так аббат Фуко видит основанное им движение в настоящем и в будущем. Конференция должна состояться через две недели в конференц-зале лучшего и единственного современного отеля города, остальные отели невелики и не молоды. Для проживания участников забронированы номера в том же отеле. Через неделю в Кольмар будут стянуты дополнительные полицейские силы и специальные службы по борьбе с терроризмом, поскольку планируется выступление нескольких высоких правительственных чиновников и специалистов по антитеррору, каких-то профессоров – социологов и психологов. Там же будет работать большая группа наших экспертов, а первые сотрудники уже приступили к работе. Это обусловлено тем, что, по агентурным данным, некоторые террористические организации, независимые друг от друга, проявили вдруг интерес к туристическому центру в Эльзасе, хотя раньше не планировали посещение Кольмара. Цель их понятна. Или вообще сорвать конференцию, или провести какие-то устрашающие акции.
Вообще, для Кольмара подобное мероприятие – событие чрезвычайной важности, поскольку городок не знавал в своей истории ничего подобного. Он всегда был только крупным развлекательным центром, за счет этого жил неплохо, а после проведения конференции надеется жить еще лучше, потому что получит дополнительную международную рекламу. Если все пройдет нормально, в городе планируется строительство здания международного политического центра, чтобы и в дальнейшем проводить здесь такие же крупные конференции как можно чаще. Для туристических городов это выгодно.
– Красивый город. Я там был дважды, – сказал Тобако. – В первый раз на одном из городских каналов мы без шума и без громких выстрелов арестовали набитую албанским героином гондолу. Просто продырявили дно пулей из винтовки с глушителем. И с двух посторонних гондол – одна шла по курсу, вторая навстречу – стали спасать груз. Там было товара на пятнадцать миллионов долларов. Во второй раз воспоминания менее приятные. На площади Си-Монтань-Нуар у меня было свидание с осведомителем, после чего меня пытались пристрелить. Пришлось прятаться сначала от убийц, а потом и от полиции.
– И как выкрутился? – поинтересовался Басаргин.
– Три часа протолкался в маленьком и скучном музее Бартольди…
– Это кто такой?
– Темнота, – укорила мужа Александра. – Бартольди – французский скульптор, который создал это чудовище всех времен и народов.
– Доктора Смерть? – невинно спросил Александр.
– Нет. Американскую статую Свободы. Олицетворение американского отсутствия вкуса.
– Пусть так. И что дальше?
– Дальше на меня начали в этом музее посматривать косо и собирались, как я понял, вызвать полицию, от которой я прятался.
– А почему ты прятался от полиции? – спросила Александра.
