Эпоха победителей. Воспоминания пламенных лет!

Наконец, меня догнала и забрала мать, а отец ушел дальше по пыльной дороге. Запомнились самаркандские базары, с их восточной экзотикой. На этих базарах, помогая хозяйке торговать, можно заработать немного фруктов и отнести сестре и матери. И память об Отце, его портупее, кобуре с пистолетом и высоких хромовых офицерских сапогах, когда можно гордо сказать базарной малолетней шпане, скорой на расправу.

– У меня отец на фронте, в Сталинграде, вот он вам задаст! – и шпана вздрагивала, морщилась и отходила.

Внезапно нахлынувшая радостная весть:

– В Сталинграде Победа, – взбудоражила всю улицу. Все бегали, со двора во двор и спрашивали: «Вы слышали? В Сталинграде Победа!»

И далее, сообщение за сообщением: «Наши войска взяли! Взяли! Взяли!» Мы сразу привыкаем к победным реляциям. Ожидание возвращения в родные пенаты становится не таким тоскливым. А вот уже и победа под Курском! Фронт быстро идет на Запад! Он скоро уже под Запорожьем, начинаем собирать вещи, готовим провизию для долгого путешествия в теплушках, за движущимся фронтом. Все говорят:

– Если запастись мясом, залитым жиром, то можно выдержать длительное путешествие. Но какое там мясо, при нашей всеобщей бедности. Уже давно все обносились, все вещи ушли на провизию, мясо на рынках баснословной цены.

«Но выход есть», – говорит Елизавета Кириленко, жена Андрея Павловича, секретаря нашего обкома, который воевал с отцом где-то на Кавказе. С ней мы были в эвакуации, и она относилась к нам с особой приветливостью и добродушием.

– Если купить мясо ослика, которое стоит сравнительно дешево, и хорошо проварить, оно будет вполне съедобно.

Она устроилась в Самарканде на неплохую работу, где давали относительно хороший, по тем временам, паёк и кроме офицерских аттестатов отцов, которые пересылали нам с фронта, для какого-то существования семей, она помогала нам не только провизией, а и устроила в детский сад как детей фронтовиков.

Запомнилось, как мы давали концерты в госпиталях, раненным красноармейцам, и выводили нестройными детскими голосами:

Вставай, страна огромная!Вставай на смертный бой!С фашистской силой темною,С проклятою ордой!

А главный врач, называя нас по взрослому – товарищи, благодарил и говорил, что для раненых это лучшее лекарство.

А.П. Кириленко. 1941–42 г.

Н.П. Моисеенко. 1941 г.

До сих пор помню больного, заросшего рыжей щетиной раненного, который протяжно стонал, смотрел на меня и тихо звал: «Сынок, подойди ко мне, подойди».

А я боялся его устрашающего вида и жался к ногам воспитательниц.

– Подойди, подойди, он очень «тяжелый», долго не протянет, – тихонько всхлипывая, говорили они. – Ему кажется, что ты его сын.

Потом я его уже не встречал, его перестали приносить в большую, общую палату, где мы давали концерты, но воспитательницы говорили между собой:

– Подумать только, такой тяжело-раненный, а пошел на поправку. Мальчишка его поднял, что ли?

Ослик варится долго-долго, страшно пенясь и испуская неприятней запах. Многие брезгуют, морщатся и предпочитают мясо местных черепах. Угощая их отваром, радостно улыбаясь найденному выходу для длительного путешествия, философски рассуждают: «Хм, хм, совсем не дурно, бульон почти куриный. Можно выдержать длительное путешествие!»

Отца я вспоминаю все чаще и чаще, в кожаном полушубке с портупеей и красной звездой на зимней шапке, как на фото – графин, стоящей на столике матери. Но встретились мы с ним уже в освобожденном Запорожье.

Небольшой, полуторный фордик, отслуживший свой срок в армии, тащил нас мимо разрушенных зданий. Здания вздымали в небо свои обгоревшие руки, словно моля о пощаде, и тоскливо смотрели на нас своими разрушенными глазницами. Город был полностью разрушен – ни одного уцелевшего кирпичного здания, ни одного цеха, ни одного завода.

Ф.С. Матюшин. 1941 г.

Отца отозвали с фронта, и он, с А.П. Кириленко, возглавил партийную организацию города и области. Разбирались завалы, разминировались минные поля, готовились строительные площадки, налаживалась мирная жизнь. А за Днепром еще были немцы. Их самолеты прорывались и бомбили вокзал и город.

В первое время, после освобождения, обком партии разместился в уцелевшем небольшом домике, на площади «Шевченко», недалеко от полностью разрушенного немцами авиамоторного завода. Работать приходилось под канонаду, расположившейся рядом батареи дальнобойной артиллерии, замаскированной среди развалин. Грохот орудий, от которого вздрагивали первые посетители, мало тревожил их. К этому они привыкли за долгие годы фронтовой жизни.

Необходимо было восстанавливать партийные организации области, к тому же приближалась годовщина Октябрьской Революции. Для проведения торжеств нужно было найти подходящее помещение, которое при осмотре и изучении развалин найти не удавалось.

Наконец, им повезло. Просматривая руины авиамоторного завода, они нашли почти целый зал, где когда-то работали технологи и конструктора. Этот зал и стал первым звеном возрождаемой парторганизации. И сразу начали обсуждаться варианты возвращения авиамоторного завода, используя метод раздела его мощностей на две части, одна из которых должна остаться в Омске, а другая – возвратиться в Запорожье. Уже тогда планировалось создать опытно-конструкторское предприятие, которое должен возглавить Ивченко А.Г. Люди охотно шли работать к нему. Он мог создать творческую атмосферу вниманием и четкой расшифровкой своих технических идей. Впоследствии это КБ назвали ЗМКБ «Прогресс» имени А.Г. Ивченко.

В тот период к нам домой часто приходили гости: кто представиться после возвращения из мест, куда их забросила военная судьба, кто – вернувшись с фронта, а кто и с дружеским визитом, воспользовавшись фронтовым отпуском. Все горячо обсуждали мирные задачи восстановления города, с приближением скорого окончания войны. И были уверенны в том, что с такой задачей, как возрождение разрушенных объектов, сможет справиться только сильная парторганизация. Приходили и люди, крайне необходимые для проведения восстановительных работ, которые впоследствии отзывались с фронта и которых, уже через много лет, мне удавалось увидать в качестве больших руководителей. Особенно запомнились, ставшие в последующем секретарями обкома, армейский капитан Владимир Владимирович Скрябин, попыхивавший своей трофейной трубкой, выполненной в форме головы Мефистофеля. И интеллигентный Михаил Николаевич Всеволожский, тогда ещё совсем молодой, вполне подходивший для комсомольской работы. И, конечно, наиболее близкий отцу, всегда серьёзный, Андрей Павлович Кириленко, в последующем – известный секретарь ЦК КПСС, второй человек в стране.

Я всегда удивлялся их бескорыстной дружбе, прошедшей через всю жизнь, начиная с ранней комсомольской юности, о которой и сейчас напоминают старые пожелтевшие письма и телеграммы. Приходили и многие другие товарищи, игравшие, впоследствии, существенные роли в судьбах страны.

Увлекало меня, рождало спортивный азарт их стремление возродить спортивную жизнь в городе. Собрать вернувшихся с фронта спортсменов, накормить, натренировать потерявших спортивную форму после войны и ранений, создать первые футбольные и борцовские команды. С каким энтузиазмом, с какой радостью шел народ на эти товарищеские матчи. Да, это было время подъема духа всего Советского народа!

Я подрос. Отец стал брать меня на футбольные матчи, митинги и демонстрации. Многое осталось в памяти, многое слышал от отца, остались его воспоминания и рукописи. Все это прошло через меня, через современный перестроечный период и вылилось в определенный взгляд на вещи – оценку эпохи!

5. Весенние всполохи в судьбе отцов

Весна 44-го началась несказанной радостью в моей душе. Отец с Андреем Павловичем едут в Бердянск для подготовки партийной конференции и хотят взять меня на родину предков. Но опасная дорога, вся изрытая воронками, с остатками мин и снарядов, вызывает опасения. И они уезжают сами. Опасения подтвердились – отец возвращается с шишками и ссадинами. Шофер, объезжая воронку, не справился с управлением.

Наступает время партийной конференции, а дорога такая опасная, что необходимо срочное проведение восстановительных работ. Скоро приходит и мой черед, я уже в машине, мчащейся в этот небольшой приморский портовый город, где весной 1918 года развернулась цепь революционных событий, потрясших весь юг Российской империи, и вместе с ним жизнь и судьбу моих предков. Вот он и морской Бердянский залив, и порт, с маленьким буксиром, швартующим к пирсу баржу с солью и рыбой. Морская зыбь с плавно качающимися чайками на морской волне, в отблесках заходящего солнца, ласкающая мягкой морской волной борта полузатонувших кораблей, оставленных отступающим противником.

Вот здесь, в этом морском воздухе, пахнущем солью и рыбой, разворачивалась нелегкая судьба моих предков. Дедушка, Петр Моисеенко, родом из Черниговских казачьих поселений, депортированных в Бердянский уезд ещё в период ликвидации украинского казачества в царские времена, которые следовали один за другим, начиная со времен Екатерины II, обосновался в селе Новоспасском. Памятуя свой казачий нрав, долго не уживался с местными помещиками, его новыми хозяевами, и ушел в Бердянск, как только на заводе английского предпринимателя Гриевза начался набор рабочих. Обстановка на заводе Гриевза, да и других бердянских предприятиях, и Матиаса, и Горохова, была довольно революционна. Рабочие там получали первые навыки борьбы от большевистских групп, создававших революционные настроения. Вот там он и встретил, ещё совсем юную, мою бабушку Катю, сверловщицу этого завода, недавно переехавшую в поисках работы вместе с семьей из голодной, в то время, Курской губернии.

Дедушку рано забрали в армию, в 1912 году, и определили служить в Черниговский полк. Этот полк отличался революционными настроениями, ещё в тот предвоенный период. В 1915 году, в разгар войны, полк за отказ идти в наступление был расформирован и дедушка попал в 46-й Бердянский запасной полк, где, невзирая на все старания царских властей, уже в 1916 году началось революционное брожение.

Это брожение быстро перекинулось на заводской рабочий класс. Завод Гриевза лихорадило, начались увольнения и бабушка, дети которой умирали после родов от болезней и недоедания, ушла работать в барское поместье в Миллерово.

Старый барин, выходец из немецких баронов, редко бывал в своём поместье. В округе пошаливали крестьяне, требующие раздела помещичьей земли. Но молодой барин часто наезжал на своей тройке гнедых, требуя с управляющего доходы. Он сразу чинил суд и расправу над работниками поместья и окрестными крестьянами, в стиле старых крепостнических, феодальных привычек, когда казацкая нагайка была основным методом выколачивания дохода.

Его короткие усы топорщились, лицо искажалось, когда нагайка со свистом вышибала недоимки. А, как только степь вспыхивала красным всполохом крестьянского бунта, его тройка уносилась в пределы Александровска под защиту царской охранки. А когда произошла Февральская революция в Петрограде, в Бердянске, вслед за заводскими забастовками, начали создаваться Советы.

Солдаты 46-го полка примкнули к революционному народу, захватили оружие и появились в окрестных деревнях. Тут и вспыхнула, как разливанное море, весенняя заря красной крестьянской свободы, зародившаяся ещё в период керенщины, и разлилась Советским морем весной 1918 года. Крестьяне, измученные безземельем, вековым помещичьим террором, смели помещиков и бросились делить помещичью землю. А съезд Советов Бердянского района, уже в феврале 1918 года, поддержал это движение и принял решение о конфискации помещичьих земель. Тут и бабушка моя, Екатерина Тихоновна Моисеенко работавшая на помещичьем подворье, как кормилица и нянька, получила свой надел.

Этот надел, в период промышленного спада и начавшихся повсеместных увольнений, позволял выжить семье, дети которой, так страдали от голода, что из восьми человек, рожденных бабушкой, выжили всего двое. Вот тогда они, собрав последние копейки, влезли в долги и купили белого мерина и начали обзаводиться хозяйством. Эта лошадь в бабушкиных рассказах выступала как белый в яблоках сказочный конь, с золотистой гривой и чеканными копытами. Он был надеждой на выживание, но счастье было таким недолгим.

С фронта, пробиваясь на Дон, пришел полк полковника Дроздовского, созданный ещё в царские времена, как карательно-заградительный отряд, для предотвращения развала Царской армии. Он шел, громя Советы и возвращая землю помещикам. Разъезды дроздовцев появились в окрестностях. Начались расстрелы активистов. В мае дроздовцы расстреляли Бердянский Совет, расстрелы прокатились по всем селам уезда, а за расстрелами засвистела всё та же дворянская нагайка, пошли порки крестьян, взявших помещичью землю.

Дедушка, не долго думая, схватил свой кавалерийский карабин, вскочил в тачанку, несущуюся мимо под красным флагом, и был таков. Тачанка унеслась в степь и по оврагам, по буеракам степи закипал красно-казацкий, крестьянский гнев, поднималась степь на борьбу с дроздовцами. А пока по деревням, бело – казацкая нагайка секла и расстреливала крестьян.

Чайки над морем кричали.Выли в степи кобели.Злою казацкой нагайкойБабушку Катю секли.Били за счастье! За волю!Били, чтоб землю сдала.Били, чтоб жизнь свою барам,Всю до крови отдала.

А в это время в Петрограде, оторванная от реальной действительности, поэтесса Марина Цветаева пела золотую песню этим белым полкам, как белым лебедям её поэтического воображения.

И уже позже, нахожу стихи Отца, который ещё в детстве пережил весь ужас карательной экспедиции дроздовцев, боль и обиду за унижение своей матери и его душа обиженная этой расправой с болью и обидой писала.

П. Моисеенко – солдат Черниговского полка Императорской армии. 1912–1914 гг.

Не лебедей это белая стая,Коршунов злобных стая косая.Белым виденьем – страх упаси,Тело крестьянское рвет на Руси!Старого мира сильный укус,Молодость красная – Вот наш Иисус!

Так и шли эти два года – с постоянной сменой властей, с их белым террором, репрессиями и жестокостью. Когда в город периодически входили то войска белого генерала Май-Маевского, сменяемые анархическими отрядами батьки Махно, то Деникинское наступление захлестывало город.

А уже в 1920 году город захватили войска барона Врангеля. Красные партизанские отряды, сельские отряды самообороны, вместе с отрядами анархистов, не давали покоя белой гвардии.

А вместе с тем, тотальный белый террор нарастал. Под Акимовкой белые захватили госпиталь и уничтожили всех раненных. Та же судьба постигла молодого, 19-ти летнего комсомольца, токаря железнодорожных мастерских – Дробязко В.И., шедшего в разведку и попавшего в засаду.

Первый испуг белого террора прошел и по деревням и рабочим посёлкам как выход измученной, отринувшей церковь как слугу господ, но ещё православной души, прокатилось:

П. Моисеенко. В центре: солдат 46-го Бердянского запасного полка Императорской армии с семьёй. 1915–1916

Как Дробязко рвал тельняшку,                                 серой пулей на груди,Как запели, застонали                                 там степные ковыли.Как пробитый злою пулей,                                 на ковыль траву упал,Как оставленный на воле,                                 конь буланый застонал.Так в акимовском рассвете                                 били раненых в полет.Так забили, затоптали их                                 в простой земельный лед.А когда пришло, пристало                                 им самим под пулю лечь.Вдруг заплакали, заныли -                                 от таких кровавых сечь.Закричали белой стаей -                                 отчего нас бьют теперь.Это была месть простая -                                 за судьбу своих потерь.Это была божья кара -                                 за кровавость их утех.Бог решил – судьба такая.                                 Пуля в белый стан не грех.

Тогда махновские отряды ещё поддерживали Советы и действовали с отрядами красных партизан. И даже 3-я махновская бригада входила в состав, пришедшей с боями в Бердянск, 2-й Донской стрелковой дивизии Красной Армии и действовала в Бердянском уезде в районе села Новоспасовка.

Но это длилось не долго. В отрядах батьки Махно шел процесс расслоения, беднота присоединялась к Красной Армии, идущей в Крым на барона Врангеля. Тогда, в 1920 году, отряды Врангеля переправились через Днепр в районе Александровска и Никополя, а кулацкие отряды под черными знаменами уходили в степь и начинали громить и вырезать Советы, нанося серьезный урон крестьянству, которое все больше и больше поворачивалась лицом к большевикам.

И я понял боль и отчаяние моих предков при одном упоминании белого движения. Понял всё, когда в архивах отца, я нашел записи о том, что на особом совещании при главнокомандующем белой армии, был создан свод законов, от 26.08.1919-го года. В этом своде законов было сказано: «Об уголовной ответственности участников установления Советской власти». А в реальной практике эта уголовная ответственность несла только одно – расстрел.

И со всей отчетливостью мне стало ясно, что несла народу военно-полицейская диктатура белого движения. И этих репрессий, этого белого давления крестьянство не выдержало и перешло к повсеместному восстанию, кулацкая часть которого продолжалась даже после прихода большевистских отрядов.

Политика умиротворения среднего крестьянства в этом громадном крестьянском движении, проводимая партией Большевиков, давала себя знать. Дедушка ушел с войсками Красной Армии на Крым, но скоро вернулся после контузии и работал в Бердянском Совете по организации предприятий общественного питания, используя свою вторую армейскую специальность, которой его обучили в Царской армии для обслуживания господ офицеров.

Дробязко В.И., 1919 г.

Бабушка продолжала работать на заводе, и была активной прфсоюзницей. Так и вырос Отец, шествуя рядом с матерью на демонстрациях, с красными знаменами, распевая песни: «Мы синеблузники! – Мы профсоюзники!» и революционные песни Красной Армии, вместе с вернувшимися с Крыма бойцами, овеянными славой побед в боях за Каховку, Перекоп и Чонгар, где им удалось наголову разбить Врангелевские войска. Кричали – «Ура» на собраниях в профсоюзных клубах, под кумачовыми лозунгами, на которых красовались слова Ленина:

«Одна из самых блестящих страниц в истории Красной Армии есть та полная, решительная замечательно быстрая победа, которая одержана над Врангелем».

И под влиянием этой победы, решившей окончательный переход среднего крестьянства на сторону большевиков, часть кулацких махновских отрядов уходила вместе с Махно в Польшу. А к концу 20-го года Наркоминдел уже требовал его выдачи у Польских властей, опираясь на решение Верховного Ревтрибунала Украины – о привлечении Н. Махно к уголовной ответственности.

Дедушка продолжал наведываться в своё родное село Новоспассовку, которое в 1939 году было названо Осипенко в честь знаменитой советской летчицы Полины Осипенко. Но это было гораздо позже, в период успехов Советской власти. А тогда, каждая поездка могла кончиться печально. И тяга к воспоминаниям молодости, да и необходимость привезти продуктов, не лишних в те тяжелые годы, могли окончиться катастрофой. Наезды махновских отрядов, которые разгромили сельский Совет, в январе 1921 года, заменивший вырезанный ими же Ревком, и перенос в это село на некоторое время штаба махновских отрядов, не предвещал ничего хорошего.

Этот период остался в подсознании отца и особенно бабушки надолго, когда одно упоминание белой гвардии, да и махновцев, вызывало возмущение. И уже гораздо позже – в 1958 году, когда была издана поэзия Марины Цветаевой, а я увлекся её стихотворной символикой и в моих руках появились, в перепечатках, её стихи о Белой гвардии, бабушка не выдержала моего увлечения и со слезами отхлестала меня, уже взрослого парня, лозиной, со словами:

Не лебедей это белая стая,Черного коршуна стая косая!

И всхлипывая от обиды, как я мог этого не понять, приговаривала:

Не секли тебя помещики, не миловали,Только мать да отец тебя баловали!

Так и угас у меня всякий интерес к этой цветаевской поэзии.

Только уже в перестройку и реформы удалось черных коршунов представить белыми лебедями, когда ушло поколение, познавшее их «лебединый» клекот на своей шкуре.

А тогда черные, разухабистые махновские тачанки, которые почти весь 21-й год врывались в Новоспассовку и громили избранные тем же крестьянином середняком Советы, не давали забыть это горе и отчаяние. И этот крестьянин, крестясь и отплевываясь, тихонько из-за плетня, постреливал в эти тачанки. Порядок и Советы ему были более с руки, чем махновский кураж и грабежи. И сколько бы пропаганда всех мастей и оттенков не говорила, что разгром махновщины был результатом только военного давления большевиков, сам Махно считал причиной своего поражения уход от него всего трудового крестьянства. И это он с болью выразил в своих стихах 21-го года.

И тачанка, летящая пулей,Сабли блеск, ошалелый подвысь.Почему ж от меня отвернулисьВы, кому я отдал свою жизнь?В моей песне ни слова упрека,Я не смею народ упрекать.Отчего же мне так одиноко,Не могу рассказать и понять.

А, как только схлынули эти тачанки и перестали тревожить рабочих путейцев, отец начал работать на ремонте железнодорожных путей, помогая деду, и вскоре сам был принят на работу ремонтным рабочим. А, став подсобным рабочим на заводе Гриевза, выпускавшем сельхозмашины, в 1925 году вступил в комсомол и стал базовым вожатым пионерских отрядов, занятых борьбой с беспризорностью и организацией молодежного движения в близлежащих селах.

Тогда рабочая молодежь хорошо знала слова В.И. Ленина: «Чтобы не дать снова восстановиться власти капитала, – нужно торгашества не допустить. То поколение, которому сейчас 15 лет, увидит коммунистическое общество, и само будет строить это общество». Это вдохновляло рабочую молодежь. Конечно, авторитет В.И. Ленина в народе, в те годы был, велик. Авторитет Сталина И.В. только начинал расти. В моде было понятие Центральный Комитет. Попытки Троцкого внедрить свою личность в сознание народа вызывало раздражение в рабочих низах. Троцкий нажимал на ЦК и партию, торопился использовать остатки своей популярности времен Гражданской войны. Проповедовал идею героя и толпы.

Но основная масса населения, в которой жил авторитет В.И. Ленина, никак его потуги не воспринимала. В конечном итоге, на пленуме ЦК РКП (б) в январе 1925 года, он потерял свою должность председателя РВС СССР. Он не добился роста своей популярности, чтобы стать единоличным лидером страны. А с 1926 года, И.В. Сталин начинает продвигать идею снижения розничных цен и индустриализации страны, и на этой основе повышения жизненного уровня населения. Популярность Сталина начинает расти.

А идея борьбы за победу мировой революции, на далеких полях сражений, все меньше и меньше привлекает рабочую молодежь и популярность Троцкого падает. Идет раскол меньшевистских и эсеровских партий и групп, стоявших как на интернациональных, так и национальных позициях; и их вступление в ВКП (б), и даже кооптирование некоторых групп в состав партии.

Эти люди, обладая грамотностью, быстро продвигались в советском аппарате и занимали многие руководящие посты. Так что истоки борьбы, так называемого 37-го года, начинались ещё в 1925 году. И они вряд ли, за такой короткий период, как-либо меняли свою внутреннюю сущность, тем более что многие из них ранее были членами групп боевиков, ведущих боевую, как теперь модно называть, террористическую деятельность, ещё с царских времён. Но эти противоречия вскрылись гораздо позже, а пока эти группы радостно приветствовали Советскую власть, вслед за середняком, с уходом от них которого, они теряли свою прежнюю базу. Советская власть развивалась, а вместе с ней росла промышленность.

И, наконец, сбылась мечта Отца – стать рабочим специалистом. Так хотелось стать котельщиком паровозоремонтных мастерских, когда, работая на ремонте путей, он видел как мимо, хрипя, дыша паром и откашливаясь, проносились паровозы, которые казались главными и неповторимыми символами промышленной мощи.

Получив направление в Школу фабрично заводского ученичества тогдашнего уездного центра Александровска, отец уезжал туда, где его ждала новая жизнь и новая судьба в борьбе за лозунг И.В. Сталина: «Если мы не осуществим промышленный рывок за десять лет, который осуществили западные страны за столетия – нас сомнут!»