Сад Шкроева. Люди и судьбы

Под следующими строфамидаты поставлены трижды: 3 октября 28 года, 26 февраля и 2 сентября 29 года.

Здесь же в альбоме страничка с адресами. Адрес дедушки Семёна Гавриловича Сапицкого: г. Минск, ул. Старо-Слободская, 45, адрес двоюродного брата Сергея Островского – краснофлотца, с которым переписывалась. Вот письмо от него за 1925 год. Островскому в то время 19 лет, живёт в Одессе, моряк.

Здравствуйте дорогие дядя и тетя я уже не писал больше года, но и от вас писем не получал, я сейчас живу очень прекрасно, интересно как у вас там идет в дебрях Сибири жизнь, здесь же на Украине в Одессе в эту зиму морозы доходили до 15 градусов тепла так что зима была как лето. Я все-таки поплавал заграницей 3 месяца с лишним, теперь же нас сократили но плакать нечего так как работ в порту много и порт обеспечен еще на 10 лет работой так что я живу пока хорошо пишите что делает Галя и как поживают у вас там все мой адрес на Украину город Одесса главный почтамт С. А. Островскому пишите на почтамт потому что я недавно перебрался в большой дом где меня еще никто не знает и ваши письма могут затеряться пока до свидания жив здоров

ваш Сергей.

13/X 1925 года

№1  31/XII 1928 г

Здравствуй дорогая Галя отвечаю тебе на твое письмо от 2 /IX 28г и большое число открыток. Первым долгом поздравляю тебя с Рождеством Христовым и как студентку университета Галя я прочел твое письмо мне очень понравилось твое описание характеристик жаль только что твоей не хватает, Галя извини меня за одно я не могу писать писем или не умею слагать их так что не удивляйся если я буду перескакивать с одного предмета моментально на другой, ростом я как был так и остался в тебе 164 см во мне 153 ты на 11 выше что касается моего характера то я пожалуй такой и остался упрямый настойчивый и злой пишу я сам о себе потому что за меня некому будет описывать мою характеристику, что касается спорта то я никаким не занимаюсь кроме как на веслах и под парусами, вообще спорт я люблю но моя жизнь все время складывалась так что я не мог им заниматься, Галя я сейчас напишу 3 письма в Томск и одно дедушке в Минск потом я думаю что всетаки карточки я от тебя добьюсь ты Галя пишешь что в этом письме ты послала давно написанную открытку но ее тут нет, ну а пока всего хорошего мой адрес новый уже с середины октября такой

Транспорт Красный Ленинград кр-флотцу

Сергею Александровичу Островскому

Конечно город Кронштадт пока всего хорошего поклон дяде и тете, пока жив и здоров.

С. А. Островский.

№2  31/XII 1928 г

Теперь Галя я буду отвечать на твои открытки но не по очереди а в каком порядке они мне попадутся в виду того что на них нет чисел, Галя сколько я не получал от тебя писем и открыток все время ты то сдаешь зачеты то на лекции но я так думаю что учатся только зимой а у тебя как то и летом и зимой, Галя я не мог раньше отвечать в виду того что так сложились обстоятельства наш корабль пошел в ремонт в Питер осенью в каком месяце я не помню и команду начали расписывать так что тогда мне не было времени а на новом корабле надо было привыкнуть. Погода у нас в Кронштадте вечно хмурая и сырая здесь солнце летом тоже редкость но вообще в этом году на всей Балтике лето было самое скверное ну а снег выпал наверное в середине Декабря, но морозов еще не было. Время у нас у матросов вообще мало ну а что касается разных кружков то это счастье есть но я не в одном из них не состою потому что не хочу последнюю открытку получил я когда ты писала на перемене и в тот день когда первый раз пошел снег.

Галя напиши как живут дядя с тетей и чем они занимаются, ну а пока всего наилучшего поклон дяде и тете.

Жив здоров.

Серж.

В 1929 году Сергей Островский погиб в Кронштадте.

Добрый день, Галя!

Ты, наверное, никак не ждешь от меня письма, тем более местного.

Тебя, я знаю, занимает вопрос: почему я давно не показываюсь на глаза. Ларчик открывается просто: я ликвидировал все свои «неотложные» дела и пока моей ближайшей и единственной целью жизни является скорейшее окончание университета.

В этом направлении мои дела идут удачно: до конца осталось три предмета.

Когда будет посвободнее дышать, а это будет в первых числах марта, я предстану перед твоими светлыми очами. Ты, по всей вероятности, предполагаешь, что я тебя совсем, совсем забыл. Нет и нет! О чем пусть свидетельствует это письмо. Мне очень хочется узнать как твои дела с Университетом и другие.

Если тебя не затруднит, то, я надеюсь, ты мне обо всем черкнешь.

Я сейчас сижу и ругаю себя за свою недогадливость. Давно нужно было написать тебе хоть несколько строчек. Ну, да у тебя сердце доброе и ты уж как-нибудь прости мою несообразительность.

Ну, Галя, не огорчайся. Через неделю-две, может быть, забегу. Если вздумаешь ответить, буду очень рад.

Жду…

1930 /II. 23 А. Шкроев

Томск, Шумихинский пер. 28—6

Здравствуй, Алёша!

Да, я действительно никак не ждала от тебя письма. Спасибо за него.

Ты пишешь, что знаешь о том, что меня занимает вопрос: почему ты давно не показываешься, прости, но я никак не могу понять, откуда ты это знаешь?

Правду сказать, я так и думала, что деканат заставил тебя раньше оканчивать, чем ты предполагал, а, следовательно, знала, что ты занят. Ну, если занят, так в чём же дело? Я предполагала, что в марте заглянешь, и не ошиблась. Рада, что твои дела идут хорошо, желаю, чтобы они шли еще лучше и скорее кончались.

Ну, а о том, что ты меня забыл или не забыл, я еще не успела подумать, а если бы подумала, что забыл, то даже письмо не могло бы убедить меня в обратном, ведь я страшно упряма.

Спрашиваешь, как мои дела? На этот вопрос ответить одним словом: по-прежнему, т.е. из Новосибирска ни привета ни ответа. Думаю, что раньше следующего года ответ не пришлют, и поэтому собираюсь учиться на чертёжника, если не восстановят, пригодится, да и если восстановят, не помешает. Потом, за неимением дела, послала на днях заявление на заочные курсы СОНО. Программа этих курсов, говоря кратко, техника росписи по тканям и стеклу. Была несколько раз в кино и ходила на «Ярость». Ну и больше ничего нового нет, вернее, о чём бы стоило писать.

Ты советуешь мне не огорчаться, как видишь, я не собираюсь этого делать. Разреши думать, что найдёшь минутку-другую, чтобы черкнуть, и несколько, чтобы зайти. Жду.

Пока до свидания.

Г. Майковская. 27/II 30 года.

Галя! Сегодня получил твоё письмо. На моё «послание» ответ пришёл на пятый день – для местной переписки срок изрядный. Ты, будь добра, не подумай, что это с моей стороны бросание камней в твой огород. Я далёк от этой мысли-упрёка.

Признаться, я ожидал ответа на 3-й день.

А когда он в ожидаемый срок не пришел, тогда мне полезли в голову всякие дрянные мысли. Лучшая из мыслей – тебя нет в городе, худшая – что ты на меня зла, сердита за долгое молчание, одним словом – не хочешь меня больше знать. И я, признаться, сильно огорчился. Сегодня, возвратясь из столовой, увидел на столе знакомый конверт с синей каймой. Нетерпение было столь велико, что я его поскорее прочёл, даже не снимая шубы.

Меня забавляет (не сердись!) твоё желание учиться на заочных курсах СОНО. Где ты это полученное знание применишь одному Аллаху известно, но не тебе, не мне и не организаторам этих курсов, которые, по всем признакам, преследуют исключительно коммерческие цели. Ну, да, в общем, дело твоё, я только делюсь своими мыслями и соображениями.

Что же касается черчения, благословляю обеими руками. Дело сезонное, а сезону конца не видно, да и не будет. Правда и здесь есть маленький изъян: будет сказываться отсутствие технических или геодезических знаний, смотря по характеру работы, что, конечно, в последующем скажется на твоей кодировке, как чертёжника. Вот коротко за и против. Я за! В будущем можешь считать меня своим заказчиком и клиентом. Даже можно будет организовать фирму под вывеской: «изыскания Шкроева – чертежи Майковской». Вообще, мне надо с тобой как-нибудь серьёзно поговорить. Я тут шутками наговорил то, чего отец родной не скажет. (Последняя фраза не совсем удачно выражает мою мысль, но ты, как говорится, и без полбутылки поймёшьт, что я хочу выразить).

Теперь немного о себе. На днях из Н-Сиб-й «Комсеверпути» получил письмо, в котором в вежливом тоне сообщают, что моя поездка в устье Енисея отменяется и запрашивают не угодно ли будет поехать в Карское море в широты 70—78, что в переводе на разговорный язык означает 1000 вёрст севернее Полярного круга и столько же от Полюса. Как бы я не вертелся, а поехать все равно бы пришлось, потому без лишних процедур дал своё согласие. Хотя отлично понимаю, что сгинуть там 2*2. Ребята, у которых сильны детские мечты о путешествиях в неисследованные области, откровенно завидуют. Иные говорят, что я поеду за «длинным рублём». Я же на вещи смотрю более трезво и заранее представляю все неудобства и мытарства. «Комсеверпуть» запрашивает подробные спецификации, по сему случаю я затеял с ними переписку. Не исключена возможность числа 10 марта выехать в Н-Сиб дня на 3—4 – много шансов за мою поездку.

Между прочим, с Асей я никаких разговоров не вёл. Раз только, на ходу перебросился 2—3 ничего не значащими фразами. По моему, она тебя «заводит».

Надеюсь, как-нибудь завернуть к тебе. Пиши. Буду рад и очень.

Жму руки. Алексей.

1930. 29 февраля

Улицы печальные,Сугробы да мороз.Сорванцы отчаянные… С лотками папиросКрасивым, синеглазымНе просто умирать.Он пел, любил проказы,Стихи, село и мать…Я был царевичем из сказки,Всех мимоходом мог любитьИ от завязки до развязкиВёл тонко-шёлковую нить…Улетели священные ибисыНе алеют озёра фламингами,Пронеслись австралийские лебеди,… Апокалипсис птичий свершёнКороль забавляется…Радостный двор доволен весельем владыки;Гремит славословий услужливый хор,Несутся заздравные крики…Стан высокий, роскошный и стройный… Дышит прелестью детски невиннойШепчут вязы, шепчут ивыНалетают ветерки,Шепчут дивные рассказыПро отживший век счастливыйИ колышут тростники…Ты помнишь, как нам рисовали,Бывало, пылкие мечтыСиянье люстры в бальном зале… И шёлк, и ленты, и цветыУста мои молчат в тоске немой и жгучей,Я не могу, мне тяжко говорить.Расскажет пусть тебе аккорд моих созвучий,… Как хочется мне верить и любитьЯ люблю тебя, как море любит солнечный восход,Как нарцисс, к воде склонённый, блеск и холод сонных вод.Я люблю тебя, как звёзды любят месяц золотой,… Как поэт – своё созданье, вознесённое мечтойВсе активные ребятаЯзыками чокают,От общественной работыАхают да охаютКартины висят – запыляются,Ленин с Рыковым сквозь пыльУлыбаютсяИли:Наш Зайковский, как оглобляС томными глазами.Подбородок глядит в небо,В небо с облакамиГлебка Белышев, что ангел:Голубые глазки,Носик, вздёрнутый слегка,В общем, «принц из сказки».Наш завшколой молодец,Всех возьмёт в работу:Рой, копай, таскай, носиДо седьмого потуДесять лет Октября быстро пролетели,Вбили в нас здоровья дух, Да здоровье в телоШкола наша по картинкеСтарым замком кажетсяТолько жизнь внутри неёС замком тем не вяжетсяВ школе был он во второйСовединой трудовой,Педагог Иштван Сокали,И ему-то ЗавсоцвосНашу школу преподнёс.Тут без долгого мечтаньяОн явился на собраньеИ сказал ребятам так:Мол, здорово, gutеn Tag!Я, мол, в школах понимаюИ к рукам вас прибираю.В школе он завёл порядки,Партой спину гнут ребяткиСверху вниз, потом в сарай,Плахи с брёвнами таскай.И когда ему охота,Всех он может взять в работу —Двор мести, копать картошку,Доску выстругать немножко,Починить забор дощатый.Школа, стало быть, не зряНосит имя Октября.Иштван нас частенько мучит,Он немецкому нас учит:На уроках битый часРазглагольствует о нас,Что-де глупы мы не в меру,Принимать крутые мерыБудет с нами он теперь…Нас немецкий гложет, гложет,Надо знать слова, слова,А читать совсем не можем,Не спрягали никогда.Не спрягали, не склоняли,Не умеем мы писать,Потому что нам СокалиНе желает правил дать.От страницы до страницыМы параграфы зубрим.Иштван нам не помогает,Мы читаем, как хотим.Где же знанья в результате?Право, только не в уме.Или в книжке, иль в тетради?Не известно это мне.А теперь, товарищ, слушай.Для меня он самый лучшийОт печали нету слов,Литератор – Русаков.Дал нам много новых знанийИ читал, смеялся с намиЭти первые главы,А теперь… в волнах Невы.Софья Дмитриевна Титова,Нечего сказать плохого,Всем она хороший друг —Вождь естественных наук.Есть в лаборатории ейнойВсеразличный скарб музейный:Черви, бабочки, жучкиИ… Залозного зрачки.Сердце будто забило тревогуПережитого стало мне жаль,Пусть же кони с распущенной гривойС бубенцами умчат меня вдаль…(А. Кусиков)Все мы, все мы в этом мире тленны,Тихо льется с клёнов листьев медь,Будь же ты вовек благословенно,Что пришлось процвесть и умереть…(С. Есенин)О, верю, верю, счастье есть!Ещё и солнце не погасло,Заря молитвенником краснымПророчит радостную весть…(С. Есенин)Мне грустно на тебя смотреть,Какая боль, какая жалость!..Цветы мне говорят – прощай,Головками склоняясь ниже…(С. Есенин)2 июля 28 годаГлупое сердце, не бейся!Все мы обмануты счастьем…(С. Есенин)28 июля 28 годаЖизнь – обман с чарующей тоскою,Оттого так и сильна она,Что своею грубою рукоюРоковые пишет письмена (С. Есенин) О, дар небес благословенный,Источник всех великих дел —О, вольность!Вольность – дар бесценный!..(Радищев)Заметался пожар голубой,Позабылись родимые дали…(С. Есенин)Мы любим дом, где любят нас.Пускай он стар, пускай он душен,Но лишь бы тёплое радушьеЦвело в окне хозяйских глаз… (И. Уткин «Гостеприимство») Мне мил стихов российских жар.Есть Маяковский, есть и кроме,Но он их главный штабс-маляр,Поёт о пробках в Моссельпроме…(С. Есенин «На Кавказе»)Встаёт ласкательно и дружноБылое счастье и печаль,И лжёт душа, что ей не нужноТого, что так безумно жаль!!!(А. Фет «У камина»)Что в имени тебе моём?Оно умрёт, как шум печальный…(А,С,Пушкин)Мне грустно и легко;Печаль моя светла,… Печаль моя полна тобою(А.С.Пушкин)Сыплет черёмуха снегомЗелень в цвету и росе.В поле, склоняясь к побегам,Ходят грачи в полосе…Пусть я буду любить другого,Но и с ним, с любимым, с другим,Расскажу про тебя, дорогого,Что когда-то звала дорогим(Женский вариант С. Есенина «Стихи о любви»)

ГЛАВА 3

Первый астрономический сеанс на «Зверобое» состоялся в ночь с 24 на 25 июля 1930 года на пути к Новой Земле неподалеку от острова Колгуева. Следующий раз показания фиксировались в дневнике () уже неподалеку от Новой Земли в ночь с 25 на 26 июля. №8

№8 Страница астрономического дневника за июль 1930г.

И далее параметры звездного неба заносились ежедневно, точнее сказать, еженощно, на протяжении всего пути вплоть до 20 августа. Той ночью 20 августа шхуна находилась в районе Пясинского залива. Ни за 21, ни за последующие дни вплоть до 3 сентября показания не снимались, а ночью 3 сентября Шкроев вновь производил замеры звездного неба, но уже находясь на пароходе «Комсевпуть», о чем свидетельствует приведенная ниже запись.

Последующие страницы в дневника говорят нам о том, что работа продолжалась вплоть до 17 сентября (). №9

№9 Страница астрономического дневника за 17.09.30

Надо сказать, что происшествие со шхуной «Зверобой» попало в центральную прессу, несмотря на то, что каюта для писателя на пароходе, по-видимому, осталась пустой. Слишком много в ту навигацию пошло по Северному морскому пути кораблей и в то время пока «Зверобой» с научными задачами, которые не подлежали широкой огласке шёл через Белое, Баренцево моря, через пролив Югорский шар в море Карское, экспедиция, к примеру, академика Отто Юльевича Шмидта следовала на ледоколе «Георгий Седов» из Баренцева моря через северные районы Карского моря к западным практически неисследованным берегам Северной Земли, где могли быть сделаны серьезные географические открытия, и стало быть, участников ждала всемирная слава первооткрывателей. С этой экспедицией и рядом с ней ехало и летело множество работников идеологического фронта: писателей, журналистов от разных изданий, фотографов.

Между экспедицией О. Ю. Шмидта и лётчиками полярной авиации, с которыми летел специальный корреспондент «Комсомольской правды» А. Том шло негласное соревнование, кто первыми достигнет берегов Новой Земли и отыщет новые географические объекты, которым можно будет дать название. В этом соревновании победил Отто Юльевич. О гибели «Зверобоя» читатели узнали из статьи «Комсомольской правды» с ироническим названием: «Зверебои на мёртвом якоре» специального корреспондента А. Тома. Далее с небольшими сокращениями приведём её содержание, дополняя текст фотографиями сделанными А. Шкроевым. На фотографии  видно зимовье Громадского, располагавшаяся на берегу Карского моря. №10

№10 Зимовье Громадского

А. Том «Комсомольская правда»: «Совершенно упустил, во время нашего пребывания в гостях у Зенона Громадского мы лишились языка. Владимир Анатольевич Тюнин, радист самолёта, так «усовершенствовал» передатчик, что под конец он совершенно перестал работать. Проще говоря, сожгли обмотку высокого напряжения на динамо нашей радиостанции. Хорошо, что лишились языка и имеем уши – исправно работающий приемник. Действовал один приёмник. Перед отлётом с Диксона было обусловлено, что дважды в сутки местная радиостанция поддерживает с нами связь. Связь была утеряна на третий день. Но регулярно после каждой посадки экипаж устанавливал 10-метровую мачту, натягивал антенну, и Тюнин садился дежурить за приёмник. Время от времени он информирует нас, сообщая, что происходит в эфире.

Сейчас Тюнин тоже сидит за приёмником.

– Ю-Шар передаёт метеосводку. Маар-Сале зовёт Новый порт. Диксон…

Тюлин продолжает шляться по радиостанциям эфира. Нас интересует только «Седов». Где находится ледокол? Удалось ли ему подобраться к Новой Земле?

Стрелка конденсатора стала.

– «Седов»!

Карандаш Тюнина расшифровывает тире и точки в простые записи бортжурнала. «Закончили выгрузку, приступаем к сборке дома…»

Всем становится скучно и грустно. Никто не заглядывает под карандаш Тюнина. К чему? Фраза сказала больше, чем нужно, и охолостила содержание наших стремлений и порывов. Соревнование окончилось. Мы биты. «Седов» опередил и пришёл раньше на Северную Землю. Хотя и у нас теплится ещё надежда, что льды, возможно, не позволят кораблю подняться в более северные широты, – «Седов» подошёл с юга, и нам ещё предстоит своим полётом исследовать и выявить лицо архипелага, – но всё же основная «пальма» уже находится в других руках.