Дырка от бублика 2. Байки о вкусной и здоровой жизни

Аркадий Лапидус

Дырка от бублика 2. Байки о вкусной и здоровой жизни

Все права сохраняются за автором и Господом Богом рядом с Танахом, Новым Заветом, Кораном, Буддистской философией, Каббалой, Язычеством и неагрессивным и весёлым ГЕРОИЧЕСКИМ АТЕИЗМОМ!

© Лапидус А., 2013

* * *

Неугомонный Эскулап – Наум Аркадьевич

Светлый образ одного из персонажей и главного героя книги жизни автора

Всё из дырки и всё в дырку, которая и Бог и наш результат, если бублик жизни бессмысленно и бездарно съеден!

Послесловие-предисловие

Жизнь продолжала прогрессировать. Словно профессиональный сумасшедший, делающий очередную ходку в дурдом, я уже почти не сомневался, что я – Бог, а Бог, что он – это я. Был ещё и третий, который и сейчас только посмеивался. В предыдущем повествовании он тоже «косил» под моего двойника из параллельной действительности, а здесь…

– Что значит «косил»? – снова врезался в мои мысли двойник. – Я – это ты, а ты – это я.

– И вы – это трижды я, – подчеркнул Бог.

– Почему трижды, когда дважды? – опять не согласился я.

– Потому что дважды – вы это я, и одиножды – я отдельно. Один плюс два – три! – снова лукаво блеснул своей математической мыслью Бог.

Мда-а… Весёленькая компашечка…

Сегодняшняя наука не исключает существование Создателя. Впрочем, и в атеистическом вчера некоторые научные гении, обнаруживая какую-нибудь ошеломляющую закономерность, втихаря крестились или восхищённо непроизвольно выкрикивали «Аллах акбар!» или «Барух а Шем!». А такие ненаучные товарищи вроде меня, которые не всегда могут до конца и безапелляционно объяснить «Почему? Отчего? Откуда? Зачем? Для чего?» и так далее, но чувствуют, что то, что видят и о чём говорят – правильно, верно, благоприятно, вкусно и перспективно, всегда с уважением относились к природным шедеврам и их проявлениям.

– Опять бросил! – воскликнул Бог и, выпрыгнув из меня уже не в виде старца, а в виде крепенького мужичка, подбежал к очередному прохожему.

Как в повторяющемся кинокадре он опять выдернул из-под его ног окурок и, молча, отнёс его в близстоящую урну.

– Бестолку! – всё так же уныло сказал двойник и неторопливо тоже полез из меня.

Отодвинув огалу (тележку с пахом (ведром) для мусора), он развалился на скамейке рядом со мной. Всё повторялось, но уже не так точно как раньше. Видимо, и тут, как в реку, нельзя было войти дважды. И хотя я, как и раньше, не шелохнулся, но от того, что услышал дальше, просто обалдел.

– Бедный Булгаков! Кстати, теперь могу вам сказать, что это одна из ваших предыдущих реинкарнаций, – сказал Бог, располагаясь тут же.

– Наших? – ахнули мы.

– Ну да! А что вы удивляетесь? Пораскиньте мозгами! Полно намёков! Моя природа расточительства не любит! Гении и другие достижения реинкарнируют по профилю! Он был медиком – и вы были! Он трудно писал – и вы мучаетесь! А пьесы? И его и ваши были не ко двору, а сегодняшние откровения опять под мистическим колпаком. Там главным менеджером был дьявол, а тут я. И я тоже почти ничего не могу поделать. Закон естественности и для меня – закон! Да у вас даже жёны – Елены Сергеевны. Правда, теперь они не поддерживают, а в лучшем случае лишь терпят… Ну, чего расселся? – толкнул локтём он двойника. – Пах полный!

– Ты свисни – себя не заставлю я ждать. Приду я дерьмо от тебя убирать! – всё так же вяло огрызнулся двойник.

Он вытащил из паха очередной сокит (пластиковый мешок) с мусором, лениво завязал его и понёс к контейнеру.

– Ну и фокусники вы! – продолжал Бог. – Вашего дьявола моими функциями пытались наделить. Вот и получилось не «За жизнь!», а «За смерть!». Из-за таких как вы до сих пор почти все молятся “За жизнь! “, а голосуют “За смерть!”.

Я потянулся и уставился в голубейшее небо. Работа в Израиле и сейчас была для меня сплошным удовольствием. И это не потому, что практически всю её выполняли собранные воедино после написания книги, а теперь опять расщеплённые мои «Я». Физически уставал я к концу рабочего дня точно так же, как и раньше, но морально…

Ах, как мне было хорошо! Никто не следил за каждым моим шагом, не выскакивал неожиданно из-за угла, чтобы уличить в безделии и нерадивости, не подгонял и не унижал.

Мне доверяли!!!

– Какие у вас противные самодовольные рожи! – сказал Бог, когда двойник вернулся. Что вы не чухаетесь! Что толку от прозрений, если никому они не известны!

– Как это никому? А нам? – возмутился я.

– Вот именно! Сам пью, сам гуляю, сам стелю и сам лягаю! Кайф! – ухмыльнулся двойник.

– Идиоты! – опять укоризненно пробурчал Бог и побежал к следующему прохожему…

С чего всё началось

А началось с того, что то ли во сне, то ли наяву, то ли через сон в явь или через явь в сон, но я встретился со своим двойником, и уже оба мы – с удивительным Богом в виде дырки от бублика. “Дырка” и перенесла нас посредством универсальной молитвы “Отче наш” в последнюю стадию извращённого социалистического прошлого. Там мы, слившись со своими героям уже не на бумаге, а в реальности, пережили ещё раз ряд удовольствий и неудовольствий, которые всегда и все благо, потому что это – ЖИЗНЬ!

Пролог

Вопреки оптимистическим предсказаниям учёных канувшего в Лету далёкого двадцатого века от рождества Христова, катастрофа была чудовищной, и её масштабы не поддавались никаким человеческим сравнениям. Столкнулись две галактики – известная на Земле как “Туманность Андромеды” и та, на периферии которой находилась сама Земля. Всё видимое пространство было заполнено флюктуирующим и не прекращающимся ни на секунду ослепительным взрывом. Все цвета радуги и их сочетания плескались и взаимодействовали в самых неожиданных ракурсах и масштабах, а в центре этого космического фейерверка крутилось и парадоксально пучилось нечто, очень похожее на “чёрную дыру”.

– Ещё одна дырка от бублика! – хохотнул кто-то, и я увидел, как с обратной стороны дыры с невероятной кинематографической скоростью образовывалась новая галактика, а может быть, и что-то большее…

– Человек не произошёл от обезьяны. Он и есть обезьяна с Божьими прививками, – опять хохотнул кто-то, и я проснулся.

Справа, как и в прошлый раз, всхлипывала во сне некрасивая от хронического переутомления и недосыпа жена. Слева так же посапывала и вздрагивала счастливая в своей животной свободе и потому беременная Бог знает от кого собачка Чуча—Божий подарок. А за стеной всё с той же страстью и удовольствием свистела и хрюкала всё та же вечно живая и неистребимая тёща.

Я повернул голову и обмер.

Жёлтый глаз дьявола глядел в окно.

Глядел холодно.

– Да нет дьявола! Нет! Что за хреновина? Сгинь, Сатана!

Я мотнул головой.

Глаз моргнул (или это я моргнул?), и я с облегчением убедился, что это всё-таки хоть и не совсем нормальная, но Луна, а не гоголевская чертовщина. Да и как могло было быть иначе, если, воистину, самого дьявола никогда не было, нет и не могло быть, а были, есть и будут болезни – в том числе и нервно-психические. Ну и случайные гости из других миров и из будущего, а так же остальные, стимулирующие разум, якобы нарушения гармонии и прочего природного равновесия и порядка. И фантомы! Фантомов – полно! Но если некоторым без страшных сказок скучно и неинтересно, то – пожалуйста:

Жёлтый глаз дьявола глядел холодно. Товарно-денежные отношения, торжествуя, вытеснили все другие, и человечество наконец-то начало, вслед за окружающей его средой, необратимо деградировать и вымирать…

– Ха-ха-ха-ха!..

– Бр-р!..

– Евреи – межклеточная нация. Они должны жить везде! – ещё раз сказал кто-то.

– Да ну? – удивился я, так как это, мягко говоря, не совсем совпадало с великой идеей сионизма.

– Что ну? Что я, лошадь, что ли? – опять сказал кто-то. – Всё вам надо разжёвывать, всё напоминать. Тупые, как бараны! Я же говорил, что Израиль – люлька! Колыбель! Форпост! Родина для слабых! Для сильных это – транзит! – как хлыстом стегануло действительно чем-то знакомым, и я вскочил с кровати.

Натыкаясь на стулья и косяки дверей, я дошёл до туалета, а после него, так же – на автопилоте, завернул на кухню. За столом сидел двойник и, похмыкивая, быстро-быстро писал. Заметив меня, он только кивнул в сторону лежащей по другую сторону стола ручки и стопки чистых листов. Да и раскупоренная пачка томатного сока указывала на то, что сегодня дружеская попойка не предвидится. А то, что было вчера…

– Господи, да было ли вчера?

Я взглянул на календарь и настенные часы – число и время были те же, что и в прошлый раз, и секундная стрелка не двигалась.

Дрожащими руками я налил себе полбокала сока и выпил.

– Сон во сне! – оторвавшись от писанины и блаженно потянувшись, сказал двойник.

– А? – спросил я растерянно.

– Два! – передразнил двойник и начал массировать правую кисть руки. – Раз… два… три… четыре… пять! Пять снов, как матрёшка в матрёшке! А может, и не снов… Тут такая чертовщина! Ты уже пятый раз входишь и исчезаешь. Давай, помогай! Пиши! У меня уже судорога пальцы сводит.

– Пять раз?

Я помнил только нашу первую встречу.

Кухня начала зыбиться и таять.

– Вот ёрш твою в клёш! – выругался двойник и, схватив меня за руку, толкнул к стулу.

Ничего не соображая, но следуя интуиции, я вцепился в ручку и пачку листов, и… И всё вокруг опять прояснилось и приобрело материальную объёмность и вес.

Решительность и деловитость двойника сразу напомнили (о чём я уже и в первую встречу начал догадываться), что двойник-то двойник, да не совсем. Впрочем, даже наш мозг состоит из двух полушарий и нескольких долей. Два в одном – не секрет, а у некоторых и три, и пять, и… И никакой клинической шизофрении, так как никто друг другу не мешает и никто никого не старается задавить своим шовинистически недозрелым “я”, хотя диспуты бывают подчас и лютые…

С определённого места биография двойника сошла с предназначенных ему рельсов и провалилась в стандартно-бытовую колею. Приехав в Израиль, он за два года предынсультной зубрёжки освоил-таки азы “родного” иврита (значит, можно, если не считаться с ценой!) и, чудом подтвердив лежащий лет тридцать без дела диплом фельдшера-лечебника, работал медбратом. Но ничего не писал! Это лишь только особо наивные думают, что писать что-то приличное можно между делом и между прочим, и никакого времени и особых затрат и усилий на это не нужно. Ещё как нужно и ещё как не между прочим, а положив на это жизнь! Но зато всё, что было, всегда с тобой и смысл бытия ощущается! Тем более что настоящее складывается из прошлого и лишь на мгновение из постоянно превращающегося в прошлое будущего. Поэтому понятно, почему физически вполне сносная и внешне спокойная жизнь двойника проходила зря. Когда счастливые от материальной стабильности и предсказуемости жена и тёща сначала выбросили все его рукописи, а потом выдернули “чудика” из петли и поместили в дурдом, он окончательно утвердился в мысли, что дальше так жить нельзя. Да и не нужно!..

После выхода из психлечебницы несчастный всю свою божью потребность в творческом бытии направил на сбор ядов. Смешивая их, он проверял убойный эффект на… на братьях наших меньших! И когда не только крысы, но и беспризорные кошки начали стабильно валиться замертво даже при мимолётном знакомстве с адской смесью, он принял душ, одел всё чистое и почти новое и… и оказался у меня на кухне, а жизнь опять приобрела свой вкус и смысл.

Пока я это всё вспоминал, входная дверь заскрипела, и я открыл рот от изумления. Вместо премилого и миролюбиво бесполого дымного колечка или дырки от бублика со двора в кухню, сладко потягиваясь, вплыла и направилась к холодильнику угрожающе огромная сисястая обезьяна с вполне приличными мужскими гениталиями.

– Красавица! – причмокнул двойник. – Или красавчик!

Обезьяна (или обезьян) зыркнула в нашу сторону и, кокетливо пошевелив надбровными дугами, осклабилась, после чего начала чудовищно и многократно зевать, а я тут же вспомнил, как она возникла из дырки в одно из выпавших из памяти посещений. Да и как можно было забыть тот кошмар, который предшествовал её появлению! Вся дарвинистическая эволюция с обилием рождений и смертей, слизи, крови и всяких других дурно и специфически пахнущих жидкостей и клеточных формирований прошла перед нами и через нас, и натерпелись мы предостаточно. И хотя дырка опять объясняла это какими-то сбоями, но я уже тогда сильно засомневался в этом. Чтобы Бог так беспрекословно подчинялся каким-то программам, которые он сам и наворотил, – это было слишком.

– Какой-то странный у нас Бог, – сказал я как можно тише и покосился в сторону обезьяны, достающей из холодильника мороженое.

– Сранный! Сранный! – тут же опять игриво улыбнулась обезьяна. – Вылитый вы, любимчики! В ваше очередное гипергомосексуальное время! Всё для вас, всё для вас! Какие вы – в таком виде и я! Боже мой, до чего же спать-то хочется! Охо-хо-хох!..

Я вздрогнул и развёл руками. Неслучайность происходящего начала подтверждаться.

– Что ты от него хочешь? – раздражённо буркнул двойник. – Обезьяна – она и есть обезьяна!

– Не просто обезьяна, а образ переходного звена от обезьяны к человеку, – сказал Бог и аккуратно положил в свою хоть и переходную, но ещё очень обезьянью пасть ложечку мороженого, после чего очень деликатно пошевелил челюстями, смакуя её.

– Оно и видно, – ухмыльнулся двойник.

– Во-первых, никому, кроме вас, не видно. Иначе бы меня давно уже высушили да по музеям и храмам растащили. А во-вторых, нечего отвлекаться. Работайте! – уже твёрдо и очень по-мужски сказал Бог и начал энергично опустошать коробку с мороженым.

– О-ох! – тяжело вздохнул двойник. – Всю жизнь кто-нибудь да понукает. Даже во сне нет никакой свободы.

– Смотря в каком сне, – заметил я. – Сон разума, например, порождает чудовищ, а от них, ясное дело, свободы не жди.

– Правильно, – сказал Бог. – Оттуда и появляются всяческие человекообразные рогатые, парнокопытные и такие, как вы.

– Мы? – удивились мы.

– Ну да! Разве не чудовищно так с Богом разговаривать?

– Да какой ты Бог? – не выдержал двойник. – Старик Хоттабыч ты, а не Бог!

– Кто такой? Не знаю! – удивился Бог.

– Ну вот! А ещё под Бога косит, – опять кольнул двойник. – Джин из бутылки это. Простой рядовой колдун из сказки.

– Сейчас покопаемся в архивах… У меня всё складируется… У меня тут, – постучала себя по голове обезьяна, – постоянный вакуум и дрёма! С одной стороны автоматически засасывается и складируется, а с другой, по необходимости, тем же автоматом выбрасывается. Ага! Знаю! Правильно! За Хоттабыча меня и держат. Дай – то, дай – это. А не дашь – геть обратно в бутылку!

– Ну, это примитивно-мыслящие, а те, кто поумней… – начал было я, но Бог прервал меня.

– Те, кто поумней, мной как хлыстом размахивают, чтобы деньги из остальных пошустрей выколачивать. Бросьте на эту тему спорить! Почти никто в меня такого, какой я есть, не верит. И вы тоже не верите. Да и как можно верить в то, что есть, и одновременно вроде и нет. Это то же, что пойди туда – не знаю куда, найди то – не знаю что! Страх Божий я! Пугало! Ну и старик Хоттабыч, конечно, тоже. Кнут и пряник я у вас, а не творец и созидатель! А ведь кто творит, тот тоже – я. “Я” – моё имя! Аз есмь! Ох, детки вы, детки!..

Обезьяна всхлипнула и, сунув в пасть вместо ложки всю коробку с мороженым, поперхнулась, и начала жутко задыхаться. Мы выскочили из-за стола и что есть силы замолотили по мохнатому загривку. Коробка вылетела и, упав на пол, заляпала мороженым добрую половину его.

– Спасибо, ненаглядные вы мои! – теперь уже от умиления прослезилась обезьяна и, снова отчаянно зевая, начала зыбиться и таять.

– Куда ты? – тревожно воскликнули мы.

– Туда же – откуда! Спать хочу! Смертельно! Можете читать “Отче наш”, и, может быть, ещё и встретимся, – уже опять игриво сказала обезьяна и продолжила своё зевотное превращение и исчезновение.

Как только это чудо растаяло как следует и тёмным пятнышком с дымным колечком вокруг воспарило через потолок бог знает куда, я взял тряпку и ведро и начал уборку, а двойник вытащил из-за пояса всё того же “Любимца Израиля”. Похоже было, что он не расставался с моим подарком ни днем, ни ночью. Во второе или в третье посещение это случилось, но я хорошо помнил, что знакомство с книжкой-биографией были первой и главной его просьбой. Да и не мудрено! Он и сам смог бы такое написать, да не написал…

– Я почему перестал писать-то, – как бы услышав меня и оправдываясь, сказал двойник. – С утра до вечера только и слышишь: “Ты ничего не добился! Ты прожектёр! Ты семью прокормить не можешь! У тех и машина, и квартира, и вилла в три этажа с гаражами под ними, и по заграницам путешествуют по два-три раза в год, а кто ты? Кто ты такой, кроме как неудачник? Кто тебя знает? Кому нужны твои писульки? Это блажь и больше ничего! Кто дал тебе право поучать всех и вся? Какой Бог, если ты ни в церковь, ни в синагогу, ни в мечеть, ни в какой иной храм не ходишь, кроме как на экскурсию?”. Любая бездарь может называть себя писателем, но не я! Представляешь? Не имею права! Стоит только заикнуться, что, мол, тоже вроде бы какие-то муки творчества испытываю, как у всех глаза прямо бешеными становятся. Ишь, мол, куда замахнулся, ничтожный!.. Когда у нас с тобой седалищный нерв воспалился от травмированного позвоночника и мы на четвереньках по полу ползали, тебе Бог ручку и тетрадку в руки всунул, а мне тут же воткнули тесто, фарш и муку – “Лепи пельмени! Хоть какую-то пользу приноси!”. Вот и лепил килограммами. Тёща их в русские магазины сдавала. Вот тут ты пишешь: “Пишите! И к чёрту тех, кто говорит, что каждый сверчок должен знать свой шесток. Ни один смертный вам не указчик, а судьи только БОГ и СОВЕСТЬ, которая не что иное, как голос вашей бессмертной души!”. А когда писать? Глаза продрал – на работу! А там по двенадцать часов и больше. И это – счастье! Иначе – зубы на полку! Домой пришёл, поел, в телевизор упёрся – и спать. И так до субботы. А в субботу жену выгулять надо. Одной на набережную и не суйся! Наше, насосавшееся крови и долларов, бандитское хамло из Союза не просто пристаёт, а угрожает в случае отказа. И не без оснований! У них уже, как и в Союзе, свои ребята и в полиции, и в суде, и везде, где власть и деньги. Корпоративное зверьё! Отогрели свои дурные гениталии на израильском солнышке – и вперёд! Ну а о тёще вообще можно с утра до ночи песни лирические петь. Всю жизнь она проработала заведующей библиотекой – и здрасте, пожалуйста! Говорит, что книги никому не нужны. Нужны только колбаса да «бабки»!

– Она знает, что говорит, – прервал я монолог двойника, прополаскивая тряпку. – Ну не из дворян наши тёщи и даже не из чеховских интеллигентов. Не материализовалась в них духовность! При первом же бытовом проколе сдулась, как шарик! Ну нет в них никакой иррациональной дури!

– Но и зловредности умышленной тоже нет, – справедливо заметил двойник.

– Слава Богу! – согласился я. – Было бы это, то тогда вообще не о чём было бы говорить. Помнишь, у нас заведующая библиотекой была? Из репрессированных. Она не просто книги выдавала или рекомендовала, а рассказывала про них и их авторов. Объясняла, что было непонятно. Расспрашивала, что понравилось или не понравилось. Дискутировала с нами, мальцами, как с равными, а подросли – к стеллажам пускала, чтобы сами выбирали. И таких людей было полным-полно в Талгаре. Какая-то бывшая казачья станица, а доброты, суперрациональной иррациональности и талантов – море. И в чём парадокс! Благодаря сталинской истребиловке и военной эвакуации такая концентрация. В аптечном киоске, помнишь интеллигента в золотом пенсне? Он нам с Володькой всегда витамины “ц” с глюкозой бесплатно давал. “Как дела, молодые люди?” – спрашивал. И мы такими солидными себя чувствовали, такими уважаемыми и нужными! В своём третьем или в четвёртом классе… Его потом как врага народа, баптиста и шпиона сгнобили… А Герциков?.. Только теперь понимаешь, как нам повезло. Какие настоящие люди нас окружали!.. Где они? Только мусор да жвачные вокруг! Правильно говорил Паниковский: «Жалкие ничтожные люди!». Куда прогресс человеческий скачет – не пойму? Похоже, что так по кругу и бегает. Вот они – “Чья жизнь в сплошном картофеле и хлебе”. И неважно, что это свинячье корыто называется виллами, машинами, яхтами, отдыхами на Багамах и Бог его знает чем ещё. Моя тёща то же самое про колбасу талдычит, что и твоя.

– Твоя в Киеве живёт и лишь в гости наезжает, а моя всё время рядом, – завистливо заметил двойник. – Да ещё и дочурка под её да супружницы влиянием перца подсыпает. “У той папа лучше! У этой ласковый и не ругается! Да ещё и семью кормит от пуза! А мой – дурак дураком. Идиот какой-то и матерщинник. Лауреат шнобелевской премии!”. Бывает, как даст эта троица аккорд, так хоть всех святых выноси.

– Ладно! Что жаловаться попусту? На альтернативу нет ни времени, ни Божьего стимула. На чём ты остановился? – спросил я, вытирая руки.

– Да вот… – начал двойник и осёкся. – Это я не писал…

– Чего не писал?

– Ничего не писал. Почти все чистые листы записаны.

– Но это же наш почерк, – перебирая рукопись, заметил я. – Вот и подпись: “Конец первого цикла”. Братуха, ты же добрую половину работы сделал!

– Ничего я не делал. Я только до середины дошёл. И потом, смотри, тут два экземпляра рукописи, а я писал один. Действительно, сон какой-то.

– Как ты догадался! – поддел я. – А главное, где действие, там и мы. Как там… Отче наш, иже еси на небесех! Да светится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя яко на небеси и на земли… Ну что молчишь? Забыл, что ли?

– Я? – возмутился двойник. – Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим…

– И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого! – закончили мы уже в голос и оказались прямо в беседке Наума Аркадьевича, слившись в единое целое с ним и остальными героями и одновременно находясь рядом.

Ощущение непередаваемое! Я думаю по качеству это то же, что и Божье присутствие в каждой былинке вселенной и одновременно его независимое индивидуальное бытие.

Характеристики и проблемы основных героев в цитатах из первого цикла

АПОЛЛОН:

“Молодой человек не был грузином, хотя и обладал фуражкой-аэродромом с необъятными полями и маленьким отверстием для головы. Не был он и одним из сыновей или внуков Остапа-Сулеймана-Берта-Мария Бендер-бей Задунайского. Впрочем, кто его знает… Несколько избыточная космополитичная улыбка молодого человека на столь же космополитичном по своей географии лице была той визитной карточкой, которая любому представителю как большой, так и малой нации и народности заявляла о своей лояльности и родстве. Словом, в крови владельца фуражки-аэродрома бурлил и искрился коктейль из исторически выдержанных и характерных кровей.”

”… Аполлон пел, прекрасно танцевал, играл на множестве музыкальных инструментов, свободно рифмовал “кожу” с “рожей” и ударом ребра ладони раскалывал обожжённый кирпич.”

Как говорится – герой во всех отношениях, но…

“…Хотя на лице героя не меркла лёгкая, как солнечный блик, улыбка – на душе было пасмурно.

– У каждого человека горе – смерть близких! – без конца повторял он в последнее время, что было связано с преждевременной кончиной его горячо любимой матушки."

И это бы ещё ничего, если бы не навязчивая мысль, что маму он похоронил заживо.

"… – Моя мама не вписывалась в социально удобную женщину, но она была для меня и папой, и мамой, и бабушкой, и дедушкой. Я всем обязан ей! Всем! А она растаяла, как свечка… На глазах… Саркома, граждане! Злокачественное новообразование! И метастазы! Метастазы, чёрт бы их подрал! Она была тёплая, когда я её хоронил! Почему? Она не умерла!.. Она занималась йогой! Она умела отключаться!.. Это была каталепсия! Да-да – она не умерла! Я похоронил её живую!..»

Немудрено, что от такой навязчивой идеи у героя возникали иногда приступы сильнейших сердцебиений, сопровождаемые смертельными страхами, которые чудесным образом снимал наложением руки его друг и коллега Федя.

ФЕДЯ:

"… Дверь кабинета отворилась, и в помещение, не обращая никакого внимания на присутствующих, проник бледный худой юноша в помятой рубашке и таких же брюках. Всклокоченная причёска и подозрительно горящие глаза завершали картину первого впечатления, свидетельствуя о том, что в данной голове не всё в должном порядке.

Юноша подошёл к столу и бесцеремонно начал копаться в бумагах.