Из истории первых веков христианства

Если уже религиозные построения Симона вызывают у нас головокружение, то другие гностические системы невольно увлекают нас в какой-то безумный водоворот мифологических представлений, в какой-то дико клокочущий хаос. Здесь царит над всем сущим вселенская матерь «мудрость», там миром управляет девственный дух света, Барбело. Последний создает из себя демонического сына, Ялдабаота, который в свою очередь производит новые существа, и среди них, в конце концов, из глубин основной материи появляется сын, принимающий образ змеи. Этот сын навлекает на себя гнев своего злого отца, живя вместе с ним на небе и в раю. Ялдабаот восклицает: «Я отец и бог, и надо мною нет никого!» Тогда мать кричит ему: «Не лги, Ялдабаот, над тобою есть отец всех, первый человек и человек, сын человеческие». Тогда Ялдабаот приходит в смятение и призывает шесть своих соправителей: «Создадим человека по образу нашему». Другая секта, которая по греческому слову «змея» называла себя «офитами», объявила райского змия вселенской матерью премудростью; он научил человека познанию добра и зла, и поэтому Моисей избрал змия, как образ божества. Но Ялдабаот изгнал его. Однако и этого всего еще недостаточно. Гностическая фантазия создает еще множество, идейных божеств; «вечный смысл (nus)», «мышление», «истина», «любовь», «воля» – все это превращается в конкретные божества; они заключают между собою союзы, соединяются в отдельные группы, предпринимают то те, то другие действия, которые будто бы упоминатотся даже в библии; вообще это какая-то яростная пляска духов, с поразительной быстротой переносящая нас с неба на землю и отсюда в преисподнюю. Таким образом, нет почти никакой возможности отделить все эти представления друг от друга и вывести их одно из другого, не говоря уже о том, чтобы дать здесь их полное изображение. Из всего этого можно сделать вывод только относительно одного ориентализма этих фантазий. К нему, в конце концов сводится большая часть их. Прежде всего бросается в глаза произвольность (по крайней мере так кажется западному мышлению), деланность всех этих представлений. Далее, еще более ярко-восточный характер носят различные отдельные факторы. Сюда относится дуализм всего этого мира, злые и помогающие боги; мы видим здесь битвы богов, борьбу света с тьмою, неба с адом и его существами, мы встречаем здесь чисто восточные создания в одно и то же время мужского и женского пола, наконец, эти эманации, эти саморождения.

Но этот ориентализм еще яснее проявляется в отдельных частностях. Выше мы познакомились уже с представлением религии Мифры о поднятии душ до высшего, чистейшего бытия и помним, что это было вавилонское учение, прообразом которого послужила астрономическая башня в Вавилоне. Совершенно также мыслит и гностик. Его учение, познание божественных тайн, должно дать человеку возможность посредством мистерий достигнуть места высшей полноты, так называемой плеромы. Весь мир и каждый отдельный человек подчинены злому господству планет, семи страшных сил. Ради этого Господь сошел с неба, вифлеемская звезда сменила древний ряд светил. Однако, человеку все еще необходимо побороть эти силы. Гностицизм ведет нас прямым путем к этой цели. Подобно тому, как орфики и религия Мифры признавали один главный принцип, вечное время, эон, так гностики принимают целый ряд из семи эоновь, которые Христос прошел по своему пути на землю, – семь ступеней познания, которые снова должны быть пройдены душой под руководством гнозиса. Но на страже этих ступеней, этих эонов, стоят злые властители, так называемые, архонты, боги планет; их надо одолеть. Для этого человеку служат священные формулы, священные знаки, мистерии. Он должен знать астрологию, с её помощью он одолеет злых властителей мира. Для этого же нужна магия; потому-то человек, желающий спастись, занимается этим искусством на земле, чтобы после победить посредством него. До нас дошло множество самых бессмысленных формул, самых причудливых сочетаний букв, взываний к Богу и пр.; про часть из них гностики дерзновенно утверждали, что они предписаны самим Христом своим ученикам, как средство спасения. Крещение также подчинено влиянию бесов. При крещении произносятся поэтому сирийские формулы, смысл которых уже был совершенно забыт в эпоху их применения, и которые, поэтому, имеют лишь действие волшебных заклинаний. Подобного же рода существовало гностическое таинство мертвых, которое совершалось над трупами, чтобы сделать душу недоступной враждебным силам.

Оставим, однако, дальнейшее рассмотрение этих волшебных заклинаний. Ибо у гностиков далеко не все сводится к этим фокусам, хотя отцы церкви, конечно, особенно энергично трактуют об этих вещах. На своих собраниях гностики пели также гимны, которые, несмотря на местами проникающий их мистицизм, тем не менее показывают, что чувство верующих было переполнено представлениями, которые и нами могут быть оценены по достоинству, ибо они свидетельствуют с чисто человеческой красотой о страхе и надежде, об уповании на невыразимое или дышат твердой уверенностью в знании божественных тайн. Вот один из таких гимнов:

Сначала создал вселенную дух,А первенец родил затемХаос, излив его из себя.А после того получила душаСвою многотрудную жизнь.И с этих пор, образ оленя приняв,Ведет борьбу она с смертью.То в гордости царской на свет глядит,То стонет и плачет, глубоко скорбя,То смехом и радостью вдруг расцветет,То низвергается несчастная в бездну страданияВ лабиринтах бесконечно блуждая.Рек Иисус: Взгляни, отец мой,Как то существо земное,Цель и жертва всех несчастий,От тебя вдали блуждает.Посмотри, как от хаоса,Помощи нигде не видно,Убежать оно стремятся.Так пошли ж меня, отец мой,Я сойду с печатью к людям,Чрез эоны пронесусь я,Весть святую принесу им,Дам богинь изображенье.И открою я вам тайну,Ко спасенью путь священный:Гнозис – имя ей для вас!

В одном из своих гимнов гностики следующим образом прославляют мудрость:

Эта девушка – дочь света,На ней покоится гордый блеск царей,Внешность её прекраснаяОна блещет лучезарной красотойОдежды её подобны весенним цветам,Аромат цветов исходит от них.В головах у неё находится престол царя,Который дает своим подданным божественную пищу.Истина покоится на её главе,…………………………………Подобно ступеням подымается её шея,Ее создал первый строитель вселенной.Обеими руками указывает она на хор счастливых эоновЕё пальцы указывают на врата города.Её брачный покой светел,Полон запаха бальзама и других благовоний,Запаха мирры и пахучих корней.Внутри разбросаны ветви мирры и благовонные цветы,Входы украшены тростником.Вокруг неё стоят её дружки, числом семь,Которых избрала она сама;Подружек её также семь,Они ведут перед ней хоровод.Двенадцать тех, которые служат ейИ подчинены ей.Они напряженно смотрят на жениха,Чтобы взор его осветил их,И они вечно будут при нем для вечной радости,И будут присутствовать на той свадьбе, на которую собираются знатные,И на том пире, который будет дан в честь вечных.И наденут они царские облачения и блестящие одежды,И исполнятся оба радостью и весельемИ прославят отца всего,Гордый свет которого они восприняли,И осветились взорами своего господина,Божественную пищу которого они взяли,И пили его вино,Которое не возбуждало в них ни жажды, ни желания.Хвалили и славили с живым духомОтца истины и мать мудрости.

Гораздо красивее звучит короткий отрывов из проповеди одного замечательного гностического учителя и оратора: «Вы изначала бессмертны и дети вечной жизни, вы хотели распределить смерть между собою, чтобы извести и истребить ее, и чтобы таким образом она умерла в вас и через вас. Ибо, если вы уничтожите мир, сами же себя не уничтожите, то вы будете господами творения и всего преходящаго».

Сделав таким образом краткий и весьма неполный обзор великой секты, мы видим, с одной стороны, как гностицизм воспринимает греческую критику, с другой же стороны, что умозрительные спекуляция о вселенной, вера в познание посредством мистерий, посредством просветления души вполне соответствуют восточному мышлению и чувствованию; теперь для нас выясняются также и те пункты, в которых приспособляются друг к другу, по-видимому, совершенно несоединимые противоположности, ориентализм и эллинская философия. Гностики отвергли Ветхий Завет и его могучего гневного Бога; однако, они не отстранили последнего вполне, они объявили его лишь творческой силой, могучим, хотя и не высшим божеством: это вполне соответствовало восточному мышлению. Также не верили они и в страдания Христа; таким образом, они опять проводили различие между Иисусом, который страдал как человек, и Христом, который лишь временно жил в нем. Другие предполагали, что Мессия, о котором предсказывал Ветхий Завет, и который, согласно этой книге, может быть лишь воинственным князем, еще придет, и тогда истинный Христос будет бороться с ним. Так посредством своеобразного соединения умозрения и мифологии гностицизм старался устранить те сомнения, которые возникают у всякого критически мыслящего читателя, и, отбросив весьма употребительное аллегорическое толкование Ветхого Завета, это жалкое убежище от сомнения, сохранять в известном смысле за древней книгой её авторитет и органически связать ее с Новым Заветом. Но тем не менее, гностицизм нельзя назвать чистой эллинизацией христианства.

Верно во всяком случае, что ненависть церкви и её признанных представителей со всей энергией обрушивается также на все эллинское в христианстве. Уступками язычникам в догматах рисковали потрясти самые основы возникающей церкви, а то равнодушие, с которым христиане во время гонений относились к жертвоприношениям языческим богам и в отречениям от христианства, также ослабляло единство выступления. Но и в других отношениях христианство, в собственном смысле этого слова, должно было заботиться о том, чтобы его не смешивали с гностицизмом. Враги христиан с насмешкой указывали на гностические мистерии, на их склонность во всяким волшебствам, на близость их в восточным культам. И здесь нужно было поднять забрало, нужно было заявить тем, которые называли себя христианами, на деле же не были таковыми, что они по духу не имеют ничего общего с христианством. Некоторые исследователи не без основания думают, что во время этой борьбы дело шло о том. будет ли или не будет христианство поглощено волной языческих идей. В самом деле, казалось, что тот исполинский вал, который вынес с Востока христианство, грозил снова захватить его в свою мутную пучину. Однако, простой смысл апостолов и их учеников, как позднее западный дух отцов церкви, всеми силами воспротивился этому и сумел отстранить великую опасность, которая угрожала со стороны гностицизма. Правда, одновременно с этим было уничтожено и много хорошего.

Сила восточного течения в то время была огромна. Под копытами персидских коней, начиная с III столетия, содрогается почва Малой Азии восточные императоры, с увлечением прославляемые восточным народом, вступают на трон цезарей, и, наконец, греческий Восток получает свою собственную столицу. То же происходит и в области религии. После гностицизма здесь выступает учение, так называемых, манихеев. Старый гностицизм находился уже в упадке, вопрос о том, кому будет принадлежать господство в римском государстве, Христу или Мифре, также уже был почти разрешен, когда Восток еще раз обнаружил свою исполинскую религиозную творческую силу, выдвинув против Запада учение вавилонянина, Мани. Это была последняя и самая трудная борьба. Мани родившийся в 215/6 году по Р. Хр. в Вавилонии, был таким же основателем религии, как Магомет. Его желанием было дать персам лучшую религию, а не вытеснить апостольское христианство. Хотя он и примкнул к одной гностической системе, но форма его учения была более языческой, чем гнозис. Как все веровсповедания той эпохи, за исключением христианства, его учение также восприняло самые разнообразные составные части: мы находим в нем элементы парсизма, буддизма, вавилонской и восточно-христианской религии. Поэтому-то его учение и оказывало такое глубокое влияние: от высот Передней Азии оно прошло по всему тогдашнему миру до Столбов Геркулеса и проникло в Галлию, с IV и почти до XII века оно оспаривало господство у христианства и доставило много тяжелых часов отцам и князьям церкви. К Мани, рассказывало предание, явился ангел, который призвал его на служение Богу; после этого Мани, на 28-м году жизни выступил как основатель новой религии, он говорил, что после Будды, Заратустры, Иисуса он является последним посланником Божиим. Его учение абсолютно дуалистическое; здесь мы снова встречаем две силы, свет и тьму, как первобытное состояние мира. Первичный свет состоит из дважды пяти элементов, которые носят названия нравственных состояний. К царству света принадлежит еще земля света, которою управляет бог света, – род отражения человеческой земли. Под царством света лежит тьма, которая персонифицируется, как вавилонская Тиамат; тьма также состоит из пяти элементов и также имеет свою землю тьмы. Из тьмы вырос сатана, который и начал борьбу с царством света. В этой борьбе выступает множество крайне запутанных новых мифологических фигур; в конце концов побеждает свет. Из смешения элементов света и тьмы возникает видимый мир. В нем продолжается та же вражда между светом и тьмою, она отражается также и в человеке, тело которого создано демонами, душа же принадлежит свету, при чем в Адаме содержится более световых частиц, чем в Еве. Поэтому, к людям посылается утешитель, Иисус, который разъясняет им это печальное состояние. Затем с разными дико-фантастическими украшениями передается басня о Каине и Авеле; в конце концов Адам отправляется в царство света, Ева – в ад. Такой же необузданностью фантазии отличается и изображение конца мира, мы, однако, не будем останавливаться на этом; достаточно сказать, что и здесь, как и в других воззрениях манихеев, господствует идея о конечном соединении всех существующих во вселенной световых элементов и об окончательном торжестве света над тьмою.

Той же идеей света проникнута и этика. Человеку рекомендуется есть определенную пищу, которая содержит в себе световые частицы, по обратным причинам он должен избегать нечистых слов, мыслей и занятий. Верующие, по степени выполнения этих заповедей, делятся на «совершенных» и «слушателей»; последние оказывали первым бесконечное почтение, как праведным. Религия света характеризуется также и внешними обрядами; смотря по положению солнца, ежедневно произносятся четыре различные молитвы, содержание которых относится ко всем светлым единствам манихейской веры.

Взгляд Мани на Христа сходен со взглядом многих гностиков. Распятого иудеями Иисуса Мани называет «сыном бедной вдовы» и видит в нем род дьявола, истинный же спаситель обладал лишь призрачной видимостью человека, его рождение, крещение, его страдания были лишь кажущиеся. С этим связано точное различение истинного и неистинного в библии; пророк света Мани считает особенно истинной в Новом Завете, конечно, историю преображения и затем этику Христа. Ветхий Завет, разумеется, совершенно отвергается им; Моисей – это апостол тьмы.

Манихейство было справедливо названо совершеннейшим гнозисом. Оно переняло элементы уже падавшей великой секты и еще раз наводнило Восток и Запад представлениями вавилонского язычества. Ведь и гностицизм в основе своей был также проникнут вавилонским духом. Церковь вновь обратилась против нового врага. С ним, однако, было труднее справиться, чем с собственно гнозисом. Хотя Августину, который сам долгие годы пробыл в лагере манихеев, и удалось одолеть некоторых отдельных манихеев, но и он не добился большего успеха в своей борьбе против этой секты. Не смотря на жестокия преследования, она держалась до позднего средневековья под именем «кафаров» (т. е. людей чистоты). Наряду с этим гностическим учением доныне сохранилось еще другое разветвление гностицизма, секта мандеев, которые называли себя учениками Иоанна. Мандеи живут в болотистых местностях нижнего Евфрата и Тигра в количестве приблизительно 1500 человек: это последний, в высшей степени замечательный остаток древнего гнозиса, упоминанием о котором мы и закончим наше рассмотрение этой секты.

* * *

Если мы еще раз бросим взгляд на развитие древнего христианства, то мы снова придем в изумление перед его исполинской силой. Оно предприняло тяжелую борьбу против языческой полемики, против греческого скепсиса. Хотя, как мы неоднократно замечали, и трудно было добиться победы, тем не менее произошло все, что могло произойти при неустанном и решительном выступлении христиан против врага. Тяжела была также и борьба с языческим государством и его могучей организацией. Однако, как раз здесь христианству помогло огромное число его приверженцев; систематические преследования явились слишком поздно. Гораздо серьезнее был спор с вновь пробудившимся языческим благочестием, с стремлением язычников к Богу, которое у народа выразилось в широком распространении культа Мифры, у философов же – в неоплатонизме. Всего же труднее было христианству побороть секты внутри самого себя. Церковь постоянно боролась против них, как против изменников, и добивалась уничтожения их также систематическим преследованием их литературы. Но все-таки христианство одержало победу в этой гигантской борьбе, которая велась одновременно на несколько фронтов. Каковы-же были исторические причины этой победы? Постараемся, насколько это возможно, указать их. Как на одну из таких причин, мы указывали выше на крайнюю концентрацию христианства, другую причину мы нашли в общем настроении той эпохи, в потребности человека углубиться во внутреннюю жизнь духа. Но гораздо сильнее этих отдельных факторов действовало, по-видимому, общее развитие вещей, т. е. в этом случае: религиозное влияние Востока; оно целиком завладело Западом, оно доставило и христианству его первые победы. Последнее, однако, скоро оттолкнуло от себя этот победоносный ориентализм. Хотя христианство само было восточной религией, но оно представляло собою чудесное сочетание мистики, которая составляет принадлежность всякой религии, и простой практической морали, вполне совпадавшей с божественным символом христианства. В эпохи возбуждения и христианство принимало экстатические формы; когда же снова наступали спокойные времена, тогда оно во всей чистоте заполняло души своих приверженцев. К тому же, в противоположность другим религиям Востока, христианство, как чисто народная религия, предъявляло столь простые требования к отдельной личности, что опасность притока новых восточных элементов была совершенно устранена. Борьба, которую затем пришлось вести апологетам с учеными языческими врагами, снабдила их философским оружием противников и наложила на их дух печать эллинизма. Основной чертой последнего всегда был известный рационализм. Этот-то рационализм и отверг фантастический дух восточного гнозиса: так Запад реагировал на Восток. Таким образом черты Востока были восприняты лишь сектами, а не сделались принадлежностью всей религии в её целом.

КОНЕЦ

Сноски

1

Ср. ниже последнюю главу о Востоке и Западе в древнем христианстве.

2

Я, конечно, не касаюсь здесь выступающей уже в евангелиях апологетической тенденции.