Наследство капитана Немо

– Он помолчал минуту и прибавил: – Может быть, ваше несчастье будет для меня счастьем.

– А как вы попали сюда? – спросил инженер.

Старик изменился в лице, привстал и сделал несколько шагов. Потом, опершись о стол, посмотрел Марицу в глаза и сказал резким, взволнованным голосом:

– Я не спрашивал вас, кто вы. Зачем вам знать, кто я? Чего вам от меня нужно? Зачем вы пришли сюда? Вас послал сюда он? Он? Он?

Старик замолчал и закрыл лицо руками.

Инженер ответил так, как сказал бы каждый из нас:

– Простите. Мы не хотели встревожить вас. Мы не будем беспокоить вас. Но мы охотно скажем вам, кто мы и как нас зовут. Скажите только, каким именем вас называть, ведь мы будем, как видно, долго вместе.

Старик помолчал немного и, опустив глаза, сказал:

– Называйте меня Мертвым; я буду вспоминать тогда, что, хотя я и с вами, я умер для света.

– Нет, – сказал Джиджетто, – лучше мы будем называть вас Хозяином; это будет напоминать нам о нашем приходе.

– Хорошо, зовите меня Хозяином, – согласился старик.

Инженер начал называть ему наши имена:

– Луиджи Бай, из Италии, флорентиец, по профессии – бездельник; Марсель Уберт из Сент-Этьенна во Франции, шахтер; я – Карл Мариц, инженер из Наталя; Питер Вандоэль из Миддльбурга в Трансваале, земледелец; Николо Галли из Ливорно…

Старик вдруг вскочил на ноги.

– Как? Как вы сказали? – воскликнул он, задыхаясь, схватившись руками за грудь. – Как?

– Николо Галли из Ливорно, в Италии…

Хозяин посмотрел на меня пристально, во все глаза, взял меня руками за голову и, всматриваясь в мое лицо, дрожащим голосом повторил:

– Ни-ко-ло Гал-ли! Ни-ко-ло Гал-ли! Точь-в-точь!

Он закачался и упал на диван.

VI. Кто он?

«Почему старика так взволновало мое имя? Почему он так пристально вглядывался в мое лицо? С кем он нашел во мне сходство?» Эти вопросы не давали мне покою. Я ждал, чтобы старик пришел в себя, чтобы спросить его об этом, и в то же время боялся снова встревожить его.

Он очнулся, обвел нас глазами и сел.

– Простите, друзья, что я испугал вас. Я очень слаб, – дрожащим, тихим голосом сказал старик.

Я не решился тревожить его расспросами.

– Да ведь вы сегодня еще ничего не ели, – вспомнил Джиджетто. – Там, в кухне, есть еще немного рыбы.

– Не нужно, у меня здесь есть то, что мне теперь необходимо.

Старик поднялся и, опираясь на Марселя, прошел в свою комнату. Он вернулся оттуда с бутылочкой беловатой жидкости в руках; откупорив ее, он поднес ее ко рту и сделал долгий-долгий глоток.

– На земле нет таких бальзамов. Эта жидкость восстанавливает силы чудесным образом. У меня есть еще три бутылки этого напитка; отведайте, – сказал Хозяин помолодевшим бодрым голосом.

Мы попробовали эту жидкость. Ощущение силы и свежести разливалось по всему телу.

– Вы сами приготовляете ее?

– Как она называется?

– В нее входит спирт?

– Это сок особого рода морской травы, – ответил старик.

– А как вы добываете его? – спросил я, в надежде, что ответ Хозяина хоть как-нибудь коснется волнующих меня вопросов.

Но он только пристально поглядел на меня и ничего не ответил. Я почувствовал себя разочарованным, мои товарищи – тоже. Наступило неловкое молчание. Джиджетто прервал его.

– Знаете, друзья, хоть мы и напились волшебного напитка, нам нужно будет сегодня есть. Идемте к озеру, – ведь здесь только и кушанья, что рыба.

Старик вздрогнул и вышел из задумчивости.

– Рыбу из озера нельзя есть; она имеет самый невозможный вкус.

– Как так? А та рыба, что мы ели вчера?

– То была морская рыба, отличнейшая кефаль.

– Морская, – воскликнул я с инженером в один голос.

– Вот именно. Что ж, идемте половим – Джиджетто прав: здесь рыба – единственная пища.

– Неужели же мы пойдем к морю?

Перед моими глазами замелькали блестки солнца на синей воде, беспредельное лазурное небо, белый парус вдали.

– Не думайте, – сказал старик, – что я поведу вас на берег моря. Мое море скрыто в густом мраке, рыбы в него заходят, но не живут.

– Значит, мы пойдем в ту подводную пещеру, что нарисована у вас на плане? – спросил Мариц.

– Конечно.

– В таком случае там должен быть выход?

– Да, на глубине сорока метров от уровня моря.

Искорка надежды, на мгновение блеснувшая, потухла.

– Ведь я говорил вам: если тот путь, которым вы пришли, закрыт для вас – вы никогда не выйдете отсюда.

Тут старик взглянул на меня. Что-то промелькнуло в его глазах; видно было, что он очень волнуется. Каждая черточка его лица дрожала – казалось, он испытывает жестокую внутреннюю борьбу.

– И все-таки вы должны отсюда выйти, – сказал он наконец.

Он резко встал и направился в комнату, где были рыболовные снасти.

– Идемте приготовим снаряды, – сказал он.

Я задержал Марица: мне хотелось поговорить с ним.

– Скажи, Карл, что мне делать. Те несколько минут, когда ты назвал старику мое имя, взволновали меня до глубины души. Волнение старика, сходство, которое он нашел во мне с кем-то; время, с которого длится его заточение, его итальянское происхождение, его тосканский выговор, все заставляет меня думать, что он имел какое-то отношение к моему отцу и к его исчезновению. Кажется, я не говорил тебе, что мой отец отправился в далекое плавание и что мы не имели с тех пор о нем никаких сведений. Пароход, на который он сел, благополучно прибыл в Гамбург, но отца моего и еще нескольких пассажиров на нем не оказалось, и нам ничего не удалось узнать о них.

– Ты думаешь, он знал твоего отца?

– Может быть, он был его другом, может быть, он виновник его исчезновения или смерти.

– Не думаю, чтобы он был способен убить кого-нибудь.

– Что же мне делать? Спросить его?

– Тогда он, наверное, ничего не ответит или выдумает какую-нибудь историю.

– Как же быть?

– Подожди еще; может быть, тебе удастся захватить его в минуту откровенности, удастся разбить его замкнутость. Кажется, это будет вернее.

В эту минуту вошли Джиджетто, Марсель, старик и Питер, с сетью и самоловами в руках. Джиджетто и Марсель весело болтали; Питер имел унылый, пасмурный вид.

– Знаете, Хозяин, – воскликнул вдруг Котенок, – почему наш добрый Вандоэль раскис? Ему нечего курить. Нет ли у вас папироски? Ей-богу, он сейчас заплачет!

– Только и всего? – улыбнулся старик сконфуженному Питеру. Он достал с полки коробку сигар и протянул ее буру.

Питер сразу повеселел и пошел на кухню закуривать. Между тем наш хозяин открыл низенькую дверь, которой мы прежде не замечали, потому что она совершенно сливалась со стеной и была в тени.

– Эта дорога ведет к морю, – сказал он; потом он достал из стенного шкапа две стеклянные трубки, излучавшие яркий белый свет.

– Они, верно, наполнены водой из светлой части пещеры? – спросил Мариц.

– Да, – ответил старик, – а вы там были?

– Мы там бродили без конца; мы впервые узнали там, что в этих подземельях живет человек: там на песке был ясный след человеческой ноги.

– След? – воскликнул в изумлении старик. – Я там не был уже пять лет!

Неужели же в подземелье жил еще кто-нибудь? Старику это казалось невероятным. Мы, наученные опытом, готовы были верить всему.

– Нужно будет осмотреть эти места, – сказал Хозяин.

– Во всяком случае это очень странно.

Тут вернулся Питер; он с блаженной улыбкой пускал кольца душистого дыма.

– Они превосходны! Но это не табак, – сказал он.

– Верно, – ответил старик, – но они лучше всякого табака, не так ли?

– Лучше, конечно; но что же это?

– Это – не табак, – уклончиво ответил старик, передавая мне лампу.

Мы вошли в узкую, темную галерею. Больше часа мы шли хорошим, быстрым шагом. Перед нами открылась небольшая пещера, несколько проходов начинались в ней; мы вошли в один из них и стали спускаться все вниз и вниз.

Еще час пути, и мы очутились на широкой площади. Перед нами расстилалось море мрака; позади, над расселиной, из которой мы вышли, подымалась отвесная каменная стена.

– Там, внизу, море, – сказал старик. Я протянул вперед лампу; в трех шагах площадка обрывалась, и стена, такая же отвесная, как та, что была позади нас, уходила вниз, в темноту. Железный стержень, раздвоенный на конце, был неподвижно вделан в край площадки.

– Сколько отсюда до воды? – спросил я старика, который, перекинув веревку через разветвление стержня, собирался опустить вниз натянутую на железный обруч сеть.

– Шестьдесят метров, – ответил старик. Он укрепил лампу на перекладинах обруча и стал опускать сеть в пропасть. Мы перегнулись через край площадки. Сеть опускалась все ниже и ниже и, наконец, погрузилась в воду. Лампа освещала воду нежным, ясным светом.

Мы забросили в воду самоловы и стали ждать.

– Так вы говорите, что попали сюда из… – прервал вдруг молчание старик.

– Из Ньюкэстльских копей, – ответил Уберт.

– Что добывают в этих копях?

– Каменный уголь. Вся промышленность восточного побережья Южной Африки живет этим углем, – сказал Мариц.

Я заметил, что старика это удивило.

– Где же погружают этот уголь?

– В Дурбане или в Порт-Натале.

– В Порт-Натале? – воскликнул с изумлением старик.

Но скоро настала наша очередь удивляться.

– Вы упомянули о промышленности. Много там заводов? – спросил Хозяин.

– До войны – да, – отвечал Мариц, – но теперь, за исключением Капской Земли…

– Капской Земли! Но, значит, над нами Южная Африка!

Мы в изумлении переглянулись.

– Неужели вы не знали? – спросил я старика.

– Нет, не знал! – неохотно ответил Хозяин, жалея, видимо, что проговорился.

– Но откуда же вы… – начал было я, но замолчал, боясь разбудить его бдительность.

Он, чтобы избежать вопросов, встал и начал вытаскивать сеть. Мы помогли ему, в сети оказалась громадная камбала и немного мелкой рыбешки. Мы растянули сеть на земле, чтобы она просохла, и снова взялись за самоловы. Время от времени кто-нибудь вытаскивал бьющуюся на крючке рыбку.

Старик, по-видимому, заинтересовался очень сильно.

– Какая же там была война? – спросил он Котенка.

– Очень недурная, – ответил Джиджетто, – англичане подрались с бурами. Питер, Марсель и Мариц могут о ней кое-что порассказать.

– Что ее вызвало?

Мариц в двух словах рассказал, как сложились экономические отношения Южной Африки и Англии, как Англии стало важно завладеть этой богатейшей страной и сделать из нее свою колонию.

Марсель было хотел рассказать старику о своем участии в войне, но тот перебил его.

– Потом, потом. Расскажите мне лучше, что произошло наверху за последнюю треть века.

Мы собрали снасти и рыбу и двинулись домой. По пути и дома, покуда варилась рыба, мы не переставали рассказывать старику о том, что за эти тридцать лет произошло на земном шаре.

Мне приятно было видеть, с какой радостью слушал наш Хозяин рассказы о независимости и объединении Италии, как он вздыхал, слушая о тех невзгодах, которые ей еще приходится переносить.

Мне пришло в голову, что, если каждый из нас расскажет старику свою жизнь, может быть, и он перестанет быть таким замкнутым. Я сказал об этом Марицу, и он вполне согласился со мной.

Когда мы сели за стол, инженер снова заговорил о войне, Марсель охотно стал рассказывать о том, что ему пришлось видеть в эти ужасные годы. Не спеша он рассказал всю свою жизнь.

– Я родился в Сент-Этьенне. Мой отец был старый забойщик – как пойдет, бывало, махать киркой, не угонишься за ним. Упаришься, а не вывезешь угля, что он наломает. Я был старшим из детей, и мне, под худую руку, попадало чаще, чем брату и сестренке. Я все ждал – когда ж это я вырасту большой и стану спускаться в шахту. Ну, до тринадцати лет пришлось погодить.

А там день за днем стали мы с отцом на рассвете – солнце ли, слякоть ли – спускаться в проклятую дыру. Сперва я только катал вагонетки; потом, как немного в силу вошел, стал нагружать их. Восемнадцатый год мне пошел, чтоб не соврать, когда отца моего пришибло: в соседней галерее был взрыв, в нашей обвалился потолок. Мне повезло – я остался цел, а ему раздавило руку. Он протянул недельки три и сгорел.

Довелось тогда мне всю семью кормить; братишка подрос и, как водится, стал катать вагонетки. А я уже тогда забойщиком был.

Лет восемь так мы и прожили, покойно, по-хорошему. А тут хозяева наши стали плату сбивать да урезывать – народу безработного много было, а им и на руку. Работаешь, работаешь, а на хлеб не хватает – все вычеты да отсчеты. Устроили мы тогда забастовку, а из-за этой самой забастовки я из шахт, что пробка из воды, вылетел. Пошел искать работу в шахтах по соседству, да кто мне ее, клейменому, даст? Пошатался я, пошатался и нанялся кочегаром на пароход; доехал до мыса Доброй Надежды и отправился на Иоганнесбургские золотые копи. Золота там я нашел немало, да не мне с него был толк. Тут началась война – надо было вызволять буров. Мне пришлось быть под начальством Жуберта – славного старого Жуберта. Там-то мы и встретились с Питером. А ведь здорово мы дрались тогда! Помнишь, Питер, как однажды мы вдвоем разогнали целую шайку Хаки! [Прозвище английских солдат] И сверкали же тогда их пятки! Ну да об этих вещах вы с Марицем расскажете лучше моего… Эге, да это что?… – Он наткнулся на кусок странной рыбы, у которой хрящеватый отросток торчал надо ртом.

– О, ведь это химера! – воскликнул Джиджетто. – Ай да Марсель, кого выудил!

– А ты почем знаешь, что эта рыба – химера? – спросил инженер.

– Да потому, что я изучал зоологию! – отвечал парень.

– Ты? – спросил я.

– Еще как! На рынке, во Флоренции.

– О, это хорошая школа! – засмеялся инженер.

– Конечно! Мой папа и моя мама не успели сказать мне, как их звали. Как-то жена Свежих-Сладких…

– Кого?

– Свежих-Сладких; это очень хороший человек из квартала Сан-Фредиано во Флоренции. Ну так вот: жена Свежих-Сладких как-то днем, а вернее, рано утром нашла меня в куче мусора. Она говорит, что я из этой куч и и родился, но я ей не верю. Она возвращалась с рынка, куда ходила за патокой для пирожков; ее муж продавал их и кричал: «Свежих, сладких – кому угодно! Только сольдо!» – потому его так и прозвали. Она потащила меня к своей приятельнице, которая имела грудного ребенка; та приложила меня к груди и покормила. И наелся же я! А Свежих-Сладких ругался с утра до вечера, глядя, как его жена бегает от одной доброй женщины к другой – то чтобы покормить меня, то за рубашонкой, то за пеленкой, как она сжигает пирожки и путается в сдаче. Наверно, у меня теперь есть штук тридцать молочных братьев и сестер. Когда мне стало пять лет, все мои мамы и папы решили, что довольно мне ползать по кучам мусора и что пора мне зарабатывать кусок хлеба. Меня отдали сапожнику, пьянице и поэту, черт возьми! Он уверял, что происходит по прямой линии от Данте Алигьери, хотя звали его Данте Сусини. Он окрестил меня именем Луиджи Бай и написал по этому случаю стихотворение. Имя это так и осталось, хотя звали меня все Котенком. Данте научил меня читать, писать и понимать толк в колодках. Он считал, что из меня должен выйти хороший поэт, и колотил меня колодками, когда я не мог выдумать рифмы. Потом я от него ушел и испробовал всякие занятия, какие только бывают на свете. А когда я узнал, что свет не сошелся клином на Сан-Фредиано, я решил отправиться посмотреть этот свет. Господи, как плакали все мои мамы и папы, и братья, и сестры, и тетки, и дядьки! Они натащили на прощанье столько курток и штанов, рубашек и ботинок и всякой дряни, что я чуть было не решил остаться и открыть лавку. Но это было бы невежливо; я отдал всю эту кучу жене Свежих-Сладких, чтобы она раздала ее бедным; так как беднее всех моих родственников в Сан-Фредиано никого не оказалось, то каждый из них получил свое. Когда я уезжал, они чуть не задушили меня поцелуями. Так я сюда и попал!

– Так я сюда и попал! – повторил старик. – Да ты ведь не рассказал самого главного – каким образом и почему вы сюда попали. Зачем мне знать, что с вами было раньше? Я хочу узнать, как вы сюда вошли и есть ли для вас надежда вернуться наверх.

– Я должен вернуться наверх, – воскликнул я. – Моя бедная мать…

– Твоя мать жива? А сестренка? – перебил меня Хозяин, вскочив с места.

Меня как громом оглушило. Я едва нашел в себе силы ответить ему, что сестра моя жива. Старик уже снова уселся и, казалось, взглядом просил меня не расспрашивать его ни о чем.

Несколько минут прошло в молчании. Наконец я собрался с силами и прервал его. Не торопясь, по порядку в рассказал Хозяину, как мы попали в подземелье.

Когда я кончил, старик немного помолчал, потом воскликнул:

– Нет, я не теряю надежды. Вы выйдете отсюда!

VII. Под Индийским океаном

Я сгорал от нетерпения остаться со стариком с глазу на глаз, чтобы расспросить его, наконец, обо всем, мучившем меня. После обеда мы провели несколько часов, болтая и куря прекрасные сигары, которыми Хозяин нас угостил.

– Завтра я расскажу вам свой план; теперь нам нужно хорошенько отдохнуть, потому что утром нам предстоит далекая прогулка, – сказал старик.

Он ушел в свою комнату, мы улеглись кто на полу, кто на диване.

Я не мог сомкнуть глаз; двадцать раз я готов был вскочить и пойти в комнату старика. Вероятно, старик тоже не спал: когда утром он вошел к нам, у него были воспаленные глаза и совершенно осунувшееся лицо. Я опять не мог поговорить с ним, потому что товарищи мои уже встали.

– Пора в путь! – сказал старик. – Надо получше запастись провизией, мы вернемся не раньше чем через два дня.

Мы последовали его совету и двинулись в путь.

Старик повел нас той же дорогой, которой мы шли к морю. Но в небольшой пещере, в которую выходило несколько галерей, он свернул в незнакомый нам проход.

Мы шли не останавливаясь весь день. Потом, выбившись из сил, мы растянулись на земле. Проснувшись, мы снова двинулись вперед. Часов через пять наш проводник поставил лампу наземь и сказал:

– Здесь нам уже не нужно освещать дорогу. Сейчас вы увидите свет, о котором так давно мечтаете.

Действительно, пройдя несколько шагов, мы увидали впереди бледное нежное мерцанье. Еще немного – и мы вышли в просторную пещеру. С высоты лился мягкий, синевато-зеленый свет.

– Да ведь это море! – воскликнули мы, глядя на прозрачный свод, лежавший над нами.

– Совершенно верно, – сказал старик, – это море. Свод этой пещеры состоит из одного гигантского кристалла!

– Что за чудное зрелище!

– А теперь посмотрите сюда! – он указал нам на угол пещеры.

Я вздрогнул от изумления. Там была груда брильянтов, жемчуга, драгоценных камней, слитков золота, которыми можно было бы нагрузить несколько вагонов.

– Берите, берите сколько вам угодно, – сказал Хозяин.

Мы стали наполнять свои карманы. Старик смотрел на нас и посмеивался. Потом мы поели и двинулись в обратный путь.

– Вот что я думаю, – сказал старик. – Мы пойдем туда, откуда вы прошли в эти подземелья. Кто-нибудь из вас, на кого меньше других злы англичане, пройдет в шахту и условится с шахтерами, какого выкупа будет достаточно, чтобы обеспечить вам свободный проход. Потом он вернется, вы все выйдете, уплатите условленную сумму и будете свободны. Прав я?

– Конечно, вы правы, – ответил Уберт, – но почему вы говорите только о нас?

– Разве вы не пойдете с нами? – прибавил я.

Он пристально взглянул на меня и сказал:

– Нет.

– Неужели же вы хотите остаться здесь?

– Здесь кончится моя жизнь. Вдали от мира и людей.

Мы не решились расспрашивать и возражать ему.

После трехдневного отсутствия мы вернулись к дому старика, поели и выспались. Наш Хозяин сказал:

– Мы сегодня же отправимся туда, откуда вы пришли в подземелье. Но прежде чем двинуться в путь, я прошу у вас одного обещания.

– Мы согласны на все! – ответили мы в один голос.

– Вы не скажете ни одной живой душе о моем существовании. О богатствах вы скажете, что нашли их.

– А вы… – заикнулся я.

– Мое решение непоколебимо. Здесь – моя могила и мое освобождение.

Я замолчал.

Мы собрались в дорогу. Марсель и Джиджетто отправились в светлую часть пещеры и наполнили сверкающей водой шесть стеклянных трубок; мы запаяли их сверху, уложили в резиновый мешок драгоценности и оружие – револьверы Марселя и Питера и три револьвера, подаренные Хозяином Марицу, Джиджетто и мне, туго затянули мешок и привязали его к середине длинной веревки, чтобы он не затруднял нас, когда нам придется нырять из прохода в шахту. То же самое мы сделали и с провизией. Когда все было готово, мы двинулись в путь, причем Хозяин взялся быть нашим проводником.

Нам не пришлось прибегать к помощи плота.

– К берегу озера можно выйти подземным коридором, – сказал старик.

Мы пошли тем же путем, каким шли к морю; в пещере, в которую выходило несколько галерей, мы свернули в проход, круто спускавшийся вниз.

– Мы находимся теперь как раз под озером, – сказал старик после получаса ходьбы.

Действительно, сырость пронизывала нас до мозга костей.

– Этот проход – моя гордость, – сказал наш проводник.

Только дойдя до подъема, мы поняли его слова; в почти отвесной стене было вырублено больше трехсот ступенек.

– Я работал над этой лестницей больше года, – сказал старик, – мне не из чего было сделать плот.

Мы стали подыматься наверх. Каким ясным, белым светом освещали водяные лампы наш путь! Длинные черные тени скользили позади нас. Наконец подъем кончился.

– Вот то место, где инженер упал в обморок! – воскликнул Джиджетто.

Мы сделали продолжительный привал и со свежими силами двинулись дальше. Через несколько часов мы вошли в узкую черную расселину.

– Это та галерея, через которую вы пришли сюда? – спросил старик.

– Нет, – сказал я, – по тому коридору бежал ручей.

Мы опустили лампы к земле. Несомненно, ручей пробегал здесь прежде; теперь сухое русло змеилось между обточенными водой камнями.

Что могло случиться с ручьем? Мы вошли в галерею. Конечно, это был тот проход, по которому мы шли прежде. Еще несколько часов утомительной ходьбы, и мы поняли, почему иссяк ручей. Громадный обвал завалил проход в шахту. Очевидно, англичане, взбешенные нашим бегством, взорвали динамитом проход и навеки завалили мертвую галерею.

Мы были погребены в подземном царстве.

VIII. План Марица

Грустен был наш обратный путь. Даже Котенок приуныл и стал серьезен.

Мы вернулись домой, свалились от усталости и проспали мертвым сном добрых девять часов. Разбудило нас торжествующее восклицание инженера:

– Выдумал!

– Что такое? – спросил Джиджетто, вскакивая с дивана.

– Я выдумал, как нам отсюда выйти.

– Как? Неужто? Как?

– Мы пробьем себе дорогу наверх!

Мы все уже были на ногах и окружили Марица, забрасывая его вопросами. В эту минуту в комнату вошел Хозяин.

– Вот и вы! – воскликнул инженер, – ваши советы будут нам нужны сегодня как никогда!

– Я всегда рад помочь вам, – ответил старик.

Мы уселись, и Мариц начал:

– В светлой части пещеры таится двигательная сила неисчислимой величины. Вам известно, Хозяин, откуда происходит этот ослепительный свет?

– Нет, мы напрасно ломали над этим голову.

Я заметил с удивлением, что старик ответил «мы» (во множественном числе). Кто, кроме него, мог видеть эту пещеру?

– Это неудивительно, – сказал Мариц, – ведь вы не выходили из этих подземелий уже тридцать четыре года. Между тем ученые нашли некоторые тела – их назвали полонием, радием и актинием, – которые обладают способностью излучать свет, похожий на тот, которым залита пещера. Если я прибавлю к этому, что эти тела обладают способностью не только распространять световые лучи, но и передавать это свойство другим телам, что, будучи опущены на некоторое время в воду, они заставляют воду светиться, вы поймете, конечно, что явления, виденные вами в пещере, очень мало отличаются от явлений, вызываемых этими телами. Очевидно, в этой пещере находятся значительные массы какого-то минерала, близкого радию, либо полонию, либо актинию. Ведь так?

Хозяин молча кивнул головой.

– Науке, – продолжал инженер, – удалось также найти объяснение явлениям, вызываемым присутствием этих минералов.

Вы знаете, вероятно, что в пространстве всегда находится некоторая энергия, очень близкая электрической энергии, а может быть, ничем от нее не отличающаяся. Эта энергия распространяется в виде волн точно так же, как звук – концентрическими кругами: такие же круги покрывают рябью гладь озера, если в него бросить камень. Энергия эта незрима для глаза; однако волны ее, называемые волнами Герца, дают отпечаток на фотографической пластинке. Соотечественник Джиджетто и Николо, а может быть, и ваш, Хозяин, по имени Маркони, воспользовался этим свойством и устроил беспроволочный телеграф, перебрасывающий телеграммы из одного конца света в другой. Но это еще не все. До некоторого времени полагали, что эти волны обладают только способностью передачи; что, получив некоторое воздействие в одной точке, они передают его в некоторую другую, определенную точку. Между тем оказалось, что волны эти можно собрать и путем особых трансформаторов превратить в другие виды энергии, скажем, в световую, в электрическую. Эта мысль родилась, когда увидели, что светоизлучательные свойства радия происходят оттого, что этот металл поглощает полностью все волны Герца, находящиеся в непосредственной близости от него, и, сгустив их до того, что они становятся зримыми, отдает их вновь пространству. Мы, по всей видимости, не ошибемся, если скажем, что минерал, находящийся в пещере, потому заливает все подземелье светом, что обладает способностью поглощать и отдавать волны Герца.