Просто Марго

В начале зимы 1918 года все русские войска покинули территорию Трапезунда. Перед самым окончательным уходом глубокой ночью казак Павел Егоров постучал в окно дома Вазилиса.

– Вася, друг, – на русский манер позвал шепотом его он. – Давай, бери все необходимое и бежим. Через час отплываем отсюда в Батум. Времени в обрез, поторопись!

Заспанный Вазилис стал нервно собирать свой небольшой чемодан, кладя все, что попадалось ему под руку.

– Документы не забыл? – заботливо спросил его казак.

– Нет, не забыл. Я готов, Павел. Только еще одну минуту, я должен попрощаться с тетей и дядей.

– Хорошо, давай я тебя во дворе подожду, только скажи им, чтобы громко не говорили, не привлекали внимания.

– Тетя Мелита, дядя Янис, – зашел в их комнату Вазилис. – Просыпайтесь! Я уезжаю!

– Ой, Боже, как? Уже? Так внезапно? – проснувшись, запричитала Мелита, и из ее глаз потекли ручьями горькие слезы расставания.

– Давай, сынок, счастливо тебе, пусть твое будущее будет благополучным и радостным! – напутствовал его дядя Янис, тоже еле сдерживая свое волнение. – Пусть удача тебя не покидает! Только прошу тебя, никогда не забывай, откуда ты родом! Молись за нас всех, понтийских греков, за народ, чья судьба столь неудачлива и трагична. И мы будем всегда помнить о тебе и молиться за тебя, наш дорогой мальчик!

Все трое содрогались от плача, соприкасаясь наклоненными головами и обхватив крепко друг друга за плечи. Казалось, что ничто на свете не сможет их разъединить, но настойчивый голос казака Егорова, приказавший: «Пора, давай, прощайся», – заставил их примириться с реальностью и отпустить из своих объятий самое дорогое, что было у них в жизни – их племянника Вазилиса.

Два пожилых человека еще долго махали ему вслед, горько сознавая, что, скорее всего, они больше с ним никогда не встретятся!

Курская губерния 1918–19 года прошлого столетия

«Большевиков ненавидели. Но не ненавистью в упор, когда ненавидящий хочет идти драться и убивать, а ненавистью трусливой, шипящей…Ненавидели все – купцы, банкиры, промышленники, адвокаты, актеры, домовладельцы, кокотки, члены государственного совета, инженеры, врачи и писатели…»

Михаил Булгаков «Белая гвардия»

Установившаяся в курской губернии после февральской революции советская власть не щадила никого в этой южной части территории России.

Столица губернии – старинный город Курск, некогда входивший в великое княжество Литовское, расположившийся на среднерусской возвышенности, родина праведника Серафима Саровского, курских соловьев и таких вкусных наливных курских яблок, жестко контролировался новой властью. Все слои местного общества, кроме, пожалуй, беднейших крестьян и рабочих многочисленных фабрик и заводов, находящихся в этой губернии, днем и ночью пребывали в постоянном страхе быть арестованными или расстрелянными как враги советской власти и трудового народа. Красный террор и раскулачивание, а иными словами, отнятие силой чужого имущества действовали на всей этой территории. Последний полтавский и курский губернатор – эстляндский немец Александр Карлович Багговут, сделавший свою карьеру благодаря своей сестре Елизавете Карловне, даме близкой к императрице Александре Федоровне, поспешно бежал, покинув Курск в неизвестном направлении. Позже ходили странные слухи о нем: якобы бывший губернатор в 1918 году записался в Красную армию, в то время как его родной брат генерал-лейтенант Иван Карлович Багговут сражался в Донской армии и в ВСЮРе до последнего, впоследствии эмигрировав во Францию, в Канны.

Курским помещикам и дворянам от новой власти досталось больше всего: их беспощадно истребляли и обворовывали. Великолепные старинные усадьбы дворян Анненковых, Барятинских, Ржевских и Малеевых были разграблены, а их хозяева пустились в бега. Но местные верхи общества не сидели сложа руки и не ждали, когда красные отберут у них все, а их самих поубивают. Они организовали заговор против власти большевиков, во главе которого стоял полковник Кругликов, но, увы, он был довольно быстро раскрыт, и всех заговорщиков: самого полковника Кругликова, губернского исправника Пожидаева, предводителя курского дворянства Афросимова – расстреляли.

Весной 1918 года курская губерния была оккупирована германскими войсками и вошла в состав Украинской державы, но ненадолго, потому как в сентябре 1919 года город занял главнокомандующий вооруженными силами юга России генерал Антон Иванович Деникин.

Ликовала местная знать, ведь первое с чего начали белые в этом городе, это стали возвращать все то, что у них отняли красные. По случаю оккупации Курска Белой гвардией был организован парад, который принимал новый губернатор города генерал-лейтенант Май-Майский. С огромным носом-сливой, с красным лицом и маленькими мышиными глазками, без бороды и усов на лице, чрезмерно страдавший от своей тучности генерал постоянно вытирал свою толстую шею носовым платком, и не было для него большего испытания, чем молебны и парады. После предполагаемого взятия Москвы этого отважного, с большим опытом и знаниями военного дела полководца Деникин прочил на пост военно-морского министра. Но, увы, при всех его достоинствах, у Май-Майского был большой недостаток – генерал очень любил выпить и начинал это делать уже прямо с утра. Именно за это его позже снимут с командования, и он умрет, всеми забытый, в Крыму в 1920 году.

Множество курян подтягивалось из Стрелецкой, Ямской и Пушкарской слобод к центру города, а площади и Кафедрального собору посмотреть, как гордо и четко вышагивает добровольческая армия Деникина: казаки, белогвардейские офицеры, представители буржуазии и помещики. Но, к сожалению, без нового террора опять не обошлось. На этот раз уже белые безжалостно расстреливали местных коммунистов, советских рабочих и даже просто подозреваемых в сотрудничестве с советской властью. Но и эта власть продержалась недолго в городе. Под натиском упорно наступающей Красной армии и повстанческой армии Нестера Махно генерал Деникин был вынужден осенью 1919 года начать отступление своих войск из Курска в Крым.

Дворянин Александр Иванович Юдин, местный помещик и владелец небольшого по местным меркам сахарозавода в Курске, как только произошла революция в Петрограде, решил для себя, что просто обязан воевать против советской власти и с началом гражданской войны вступил в армию Антона Деникина. Возвратившись в свой родной город с Белой гвардией в сентябре 1919 года, он был более чем уверен, принимая во внимание все последние ее победы, что победа им почти гарантирована. Но уже к зиме ситуация сильно изменилась и уверенность в полной победе Деникина рассеялась как несбыточный сон.

Александр Иванович, человек мудрый и трезво оценивающий общую ситуацию на его Родине, еще до своего отбытия на фронт распустил всех рабочих и закрыл свой сахарный завод, а крестьян из своего поместья почти всех освободил, оставив лишь несколько человек в помощь жене и дочерям. Действуя таким образом, он наивно полагал, что сможет спасти от погромов и грабежа свое имение и своих близких. Дескать, хороший я фабрикант и помещик, никого не мучаю и не эксплуатирую. Такие поспешные его действия снискали немалую критику со стороны его супруги Валентины Сергеевны. Жена фабриканта очень волновалась за будущее своих дочерей, к тому же фабрика и поместье должны были стать приданым для их девочек.

– Не рано ли ты, Саша, решил расстаться со своим имуществом? Столько лет создавали все это, а теперь, что же, все отдать новой власти? Так, за здорово живешь? А дочкам твоим в наследство что оставишь? Может, все же ты поторопился, Александр Иванович, может, все и обошлось бы?

Юдин не переносил, когда женщины влезали со своими советами в мужские дела. И для того, чтобы его жена раз и навсегда поняла, что на самом деле происходит в стране, довольно резко ей ответил:

– Да что ты такое говоришь, ангел мой, Валентина Сергеевна, раскрой глаза и посмотри, что вокруг-то делается! В Дерюгине, в поместье Великого князя Михаила Александровича, разграблено все, что можно! А сахарные заводы Харитоненко и Терещенко национализировали! Сами-то они уже за границей! Хотя Михаила Терещенко сначала арестовали прямо в Зимнем дворце и поместили в Петропавловскую крепость, но благодаря значительному залогу его жены-француженки, его оттуда выпустили и после этого они сразу всей семьей эмигрировали. Нет другого пути, к сожалению, душа моя, как только прикинуться малоимущими и эмигрировать! – с грустью в голосе подытожил Александр Иванович.

– Какой кошмар! Это как же, Сашенька, мы должны уехать навсегда из России?? – Валентина Юдина все же надеялась, что муж в последний момент откажется от этой идеи.

– Да, Валюша, придется! К тому же, поведение этой новой власти мне и вовсе непонятно! Понимаю, что они хотят властвовать вместо помещиков и дворян. Отнимают землю у нас, но вовсе не для того, чтобы работать на ней! Им, как оказалось, просто нравиться грабить! И знаешь, кто верховодит этим разгулом бандитизма? Советские вооруженные солдаты-фронтовики! Целыми деревнями, вооруженные кто ружьями, а кто и наганами, и винтовками, они идут грабить и убивать помещиков! Рушат все: инвентарь, всю обстановку в доме, сами же усадьбы разбирают порой по кирпичикам! А скот берут и угоняют, а потом его не кормят и вовсе о нем забывают! Эх! – в отчаянии покачал головой Юдин.

– С другой стороны, это и неудивительно: ведь лозунг у этих извергов какой: бери, ломай и жги! Так что, жена моя дорогая, собирайся как можно быстрее. Драгоценности зашей себе и девочкам в корсеты. Пригодятся, я думаю, они вам очень за границей! Хотя ты в курсе, что я давно разместил значительный капиталец в иностранные банки, в частности, во Франции, в Ницце. Будь покойна – на первое время вам хватит с лихвой. А там посмотрим. Имя моего доверенного лица и название банка я тебе позже дам. – Александр Иванович стоял перед своим секретером и бегло просматривал на нем свои бумаги и документы, раскладывая их по отдельным папкам. Все самые важные документы он отдаст своей жене, а остальное сожжет, чтобы никому не достались. Жаль, конечно, семейные реликвии, старинные часы, картины, гобелены, любимый диван в кабинете, на котором он частенько просматривал свежие газеты, но ничего не поделаешь – война есть война, поэтому все материальное – не главное, а важно вовремя спастись от верной гибели.

– Мне в штабе по секрету сказали, – продолжал он, – что будем вынуждены скоро отступать в Крым. Так что если ситуация сложится не в нашу пользу, то и я буду вынужден бежать, сяду на корабль и к вам доберусь А если наоборот получится, то ты с девочками сюда вернетесь вскоре! – при этих его словах, в которых, несмотря на ободряющий тон, не чувствовалось ни капли уверенности ни в их будущем, ни в будущем вообще страны, уже и без того очень взволнованная всей этой ситуацией Валентина Сергеевна вдруг не сдержалась и расплакалась, ведь на ее хрупкие женские плечи ложился неподъемный груз ответственности за судьбы их дочерей в чужой стране.

– Не плачь, душа моя! – утешал Валентину муж. – Посмотри-ка мне в глаза, ну что ты так разволновалась! – подбадривал, как мог, ее Юдин, утирая ей слезы. – У тебя совсем нет повода для такого волнения! Ведь я обязательно к вам приеду! И деньги на жизнь у вас, слава Богу, имеются!

– Ну, так если ты думаешь, что вам придется отступать в Крым, не можем ли и мы с вами вместе туда отправится?! – еще раз попыталась упросить мужа не уезжать Валентина.

– Дорогая, к сожалению, это невозможно. Я теперь человек военный и должен подчиняться приказам. Одно могу тебе сказать, что и сам Антон Иванович не исключает своего бегства из России, но только, конечно, в самом экстремальном случае.

– Хорошо, Саша, я все поняла: мы должны с девочками идти и собирать вещи. – Юдина не стала больше перечить мужу и питать себя пустыми надеждами, направилась к двери отдавать все необходимые распоряжения прислуги по поводу отъезда, но вдруг резко остановилась и, обернувшись на мужа, спросила:

– А куда, собственно, мы должны ехать??

– Ах, ну да, прости меня, ангел мой, моя голова просто раскалывается от всего того, что я должен сделать буквально за несколько дней, вот я и позабыл уточнить. – Вам надо направляться в Батум.

– Куда?? Это что, в Грузию?! Да там же одни мусульмане живут! Разве там я смогу быть спокойной за наших дочерей! Нет, это невозможно, я не поеду туда! – решительно возразила она.

– Да все совсем не так, как ты себе представляешь, Валентина Сергеевна! Во-первых, в этом месте живет много православных грузин, и они довольно цивилизованные люди, а во-вторых, и это самое главное, Батум сейчас находится под британской оккупацией. Я уверяю тебя, что именно там вы с девочками будете в полной безопасности. Я передам через вас рекомендательное письмо от имени Антона Ивановича для английского генерала, и тот устроит вас в лучшем виде. Но если вдруг так случится, что англичане начнут уходить из Батума, все может произойти: война есть война, то вы, пожалуйста, уезжайте немедленно с ними! Сначала доберитесь до Константинополя, а потом поезжайте во Францию, в Ниццу. Даст Бог, там мы с вами вскоре и встретимся!

– Хорошо, дорогой, я сделаю все, что ты мне говоришь! Я твоя жена и должна полностью доверять и верить тебе, – немного успокоившись, сказала Валентина Сергеевна. Тот факт, что в этом далеком незнакомом южном городе находятся англичане, вселял в нее некую уверенность. Все же они не будут в городе совсем одни среди аджарцев и грузин.

– Ты должна понимать, дорогая моя, – продолжал убеждать жену Юдин, хотя по ее глазам он уже понял, что в этом нет большой необходимости, – вся страна охвачена гражданской войной, красные перешли в наступление и не исключено, что скоро будут здесь. А тогда пощады от них не жди. И в первую очередь они перережут всех дворян, помещиков и промышленников. Батум, пожалуй, одно из самых надежных на сегодняшний день мест. Мой человек поможет вам добраться через Ростов-на-Дону до Новороссийска, а оттуда паромом приплывете в Батум.

Через три дня сборы в дальнюю дорогу были завершены, и на пороге родовой усадьбы члены семьи Юдиных прощались друг с другом, не стыдясь своих слез. Дочки Александра Ивановича, Александра и Ксения, так любившие своего родителя, не хотели никак с ним расставаться, и ему пришлось почти силой оторвать их от своей могучей груди.

– Папенька, папенька, обещайте нам клятвенно, что скоро приедете к нам, что не бросите нас! – наперебой вырывали обещание у отца Ксения и Александра.

– Ну конечно, мои дорогие доченьки, мы все очень скоро увидимся в Ницце. Ведь правда, вам Ницца очень нравится?! Своими модными салонами и магазинами! – хотел как можно больше отвлечь их от грустной действительности Юдин.

– Ты их всегда слишком балуешь, Саша! – упрекнула Юдина жена.

– А кого же мне еще баловать? Ведь я живу ради вас, мои дорогие! Ты только, жена, первое время прошу деньгами особенно не разбрасывайся; вам, конечно, того, что я дам, должно хватить, но основные капиталы, все же, у нас в банке во Франции. А вот когда мы все соберемся в Ницце, тогда и заживем на широкую ногу, как мы и привыкли, правда, мои маленькие, которые, к сожалению, уже совсем и не маленькие! – крепко обнял сначала одну дочь, а потом и другую Александр Иванович.

– Да! – воодушевленно хором ответили юные барышни.

– Я все поняла, Александр, не беспокойся, деньги попусту тратить не будем. А тебя, в свою очередь, я просто умоляю – береги себя, под пули не подставляйся и при первой же возможности приезжай к нам! Ведь если что с тобой случится плохого, я этого не вынесу, не переживу!

– Э, нет, жена! Ты мне это брось! У тебя уже есть огромный стимул в жизни – это наши дочки, и вообще ни о чем таком плохом не смей даже и думать!

С этим строгим напутствием, еще раз крепко всех расцеловав, Юдину, наконец-то, удалось распрощаться со своими близкими, усадив их в экипаж, направляющийся на железнодорожный вокзал.

Вернувшись в просторный дом своей родовой усадьбы, в котором как будто еще были слышны заливающийся смех его маленьких дочерей и строгий, но ласковый голос его обожаемой и любимой жены Валентины Сергеевны, призывающий девочек не баловаться, курский помещик Александр Иванович Юдин подошел к столику с крепкими напитками, налил себе полный стакан водки и разом опрокинул его.

– Ну, ничего, ничего, – теперь уже сам себя успокаивал Юдин, – все будет хорошо! Мы эту войну выиграем, и в стране все будет как прежде; не совсем, конечно, учитывая, что Романовых уже больше нет, но с властью большевиков будет раз и навсегда покончено! А если не одолеем? – и он посмотрел внимательно на святой образ Богородицы, висевший в углу комнаты. – Что тогда со всеми нами станется?!

Его риторический вопрос тяжело повис в воздухе, и, неприятно содрогнувшись от одной только этой мысли и не дождавшись ниоткуда ответа, Александр Юдин пошел в своей кабинет заканчивать дела с документами.

Глава вторая. Батум

«Сталин: Ты читал статью Ноя в „Квали“?

Вано: Читал.

Сталин: Ну, скажи сам, к чему будут годны люди, которых они воспитывают такой литературой? Интеллигентные чернокнижники. Ты знаешь, они ко мне прислали гонца. И он меня уговаривал, чтобы я уехал из Батума. Они говорят, что здесь, в Батуме, невозможно вести борьбу и нелегальную работу. А когда я спросил, почему – он говорит: рабочие, говорит, темные, а кроме того, улицы хорошо освещены, прямые, всё, говорит, видно как на ладони! …Выходит, не борись, потому что рабочие темные, а улицы светлые!..»

Из пьесы Михаила Булгакова «Батум»

В годы первой мировой войны в батумском регионе власть пытались удержать белые, красные и грузинские националисты. А с декабря 1918 года по июль 1920-го в Аджарии хозяйничали англичане, привлеченные, прежде всего, нефтяным терминалом Батума. Одним из нефтеперерабатывающих заводов владела семья парижского банкирского дома Ротшильдов, другим заводом «Товарищества Братьев Нобель» руководил Эммануил Нобель. Именно на заводе Ротшильда в 1902 году Коба (он же товарищ Сталин) организовал многотысячную забастовку рабочих, принявших участие в марше протеста у здания военного губернатора. По митингующим войска открыли огонь, и было много убитых и раненых.

И типографию, в которой печатались листовки, полицейские тоже нашли. Коба был арестован, но впоследствии очень гордился этим фактом своей биографии.

В период английской оккупации в городе Батуме царил настоящий военный порядок. Командовал всем военный губернатор английский генерал Кук Колисс, красовавшийся перед жителями города в своем ярко-красном кителе с золотыми пуговицами. Да и сама британская армия являлась неким примером воинской доблести и дисциплины, тем самым заслужив высокое уважение у батумчан. Английские солдаты всегда были добротно одеты, хорошо выбриты, смотрели бодро и приветливо. От всякой мошкары и комаров им выдавали специальные сети, да такого высокого качества, что местные модницы слезно выпрашивали у них эти сети и шили себе из них великолепные модные платья.

Статные английские офицеры, заглядывавшиеся на этих местных модниц, носили открытый мундир с длинными полами и большими карманами сбоку, брюки с обмотками цвета хаки и двубортные шинели тоже цвета хаки с погонами, имевшими спецзнаки и знаки различия. Несмотря на комендантский час, в городе, особенно в вечерние часы, царила атмосфера веселья и разгула. Работало множество кабаков, ресторанов и баров, в которых проводили свое свободное от службы время английские офицеры, сильно подвыпившие, но никогда не учинявшие ни дебошей, ни беспредела в этих заведениях.

Но после значительных осенних неудач Белой армии Деникина 1919 года на юге России Ллойд Джордж открыто заявил в английском парламенте о невозможности до бесконечности финансировать белые русские правительства и неправильности взвалить на плечи Англии страшную тяжесть, каковой является водворение порядка в стране, раскинувшейся в двух частях света.

Это означало только одно – скорый конец английской оккупации. Русским генералам Деникину и Врангелю было предложено с английской стороны прекратить неравную борьбу и при посредничестве Англии вступить в переговоры с советским правительством. Естественно, это было неприемлемо для Белой гвардии. Тогда Англия полностью оставила без помощи Белое движение, постепенно выводя свои войска из Грузии.

Вазилис Савулиди, недавно прибывший в Батум, город своей мечты, был очень доволен своей жизнью. Ему нравился этот многонациональный вертеп, который не очень то и отличался от его родного Трапезунда ни климатом, ни обычаями и в котором молодой человек чувствовал себя почти как у себя дома. Жил он у дальнего родственника своей тетки Мелиты, тоже понтийского грека, помогая тому в его небольшой ремонтной мастерской.

Как беженцу Вазилису предстояло легализовать в чужой стране свое положение, и он отправился в местную контору, занимавшуюся такими как он.

В приемной за столом сидел с важным видом грузин, а рядом стоял английский военный. Они смерили взглядом Вазилиса, начав вести почти допрос с пристрастием.

– Предъявите ваши документы, молодой человек! – приказал грузин.

– Да вот, пожалуйста, – совсем оробев перед ними, Савулиди протянул свернутую вдвое бумажку.

– Значит вы понтийский грек из Трапезунда, так?

– Именно так.

– А что вас вынудило бежать из Турции?

«Что меня вынудило?! А то вы это хорошо не знаете? Вас бы туда хотя бы на месяц отправить к туркам! Я посмотрел бы, как вы после этого такие вопросы осмелились бы задавать?!» – возмутился про себя Вазилис, но внешне никак не проявив свои эмоции, кратко ответил им.

– Геноцид греческого народа.

– Да… Понимаю… А грузинский откуда так хорошо знаете?

«Еще один глупый вопрос! По-моему, они надо мной просто издеваются».

– У нас двор был многонациональный, с детства говорю на грузинском и аджарском языках, – так же невозмутимо ответил молодой человек.

– Ну, хорошо, я вижу, ты парень положительный, серьезный, кстати, ты где здесь живешь, работаешь?

– Я живу у моего дальнего родственника и работаю в его ремонтной мастерской. Можете проверить.

– Обязательно проверим это. А пока мы выдаем тебе временное разрешение на проживание в Аджарии. Но ты должен понимать, что в любой момент власть может поменяться и тогда эта бумажка станет недействительной. На прощание дам тебе один совет, парень: если сюда придут большевики, поменяй свое имя на русское Василий и отчество возьми Дмитриевич. Так тебе легче будет здесь жить.

– О, большое спасибо за такой дельный совет! Я обязательно воспользуюсь им. До свидания.

Выйдя из полицейского участка, радостно присвистывая, молодой человек пошел немного прогуляться по приморскому бульвару. Ему так нравилось это место, что в каждый свободный вечер он стремился именно сюда, пройтись по великолепному Николаевскому бульвару Батума, где было всегда оживленно и людно. Его длинные тенистые аллеи, усаженные различными тропическими растениями, шикарными многолетними магнолиями, от больших белых цветков которых распространялся такой сильный сладковатый запах, что немного начинала кружиться голова; возносившимися к небу юкками, кипарисами и пальмами, под тенью которых можно было приятно отдыхать часами, – все радовало глаз и заставляло вновь не раз возвращаться туда.

А уж какой великолепный вид открывался с бульвара на морское пространство и главный кавказский хребет с заснеженными вершинами, прямо дух захватывало!

Помимо природных красот, на бульваре имелся ресторан, на открытой веранде которого четыре раза в неделю играл оркестр. Под исполняемые им модные мелодии того времени элегантные дамы и их кавалеры грациозно танцевали на глазах у всех. Это зрелище очень привлекало многочисленных прохожих, прогуливающихся по бульвару. Обычно они усаживались поудобнее на скамеечках напротив ресторана и, не стесняясь, глазели на танцующих.

Для бедного греческого парня, еще ничего хорошего, кроме горя и бед, в своей молодой жизни не видевшего, это зрелище было просто завораживающим, волшебным, от которого он не мог оторвать своих восхищенных карих глаз!

Конечно, на данный момент своей жизни Вазилис Савулиди не мог позволить себе пойти поужинать в ресторан, пригласив с собой какую-нибудь симпатичную молодую барышню, но у него были четкие намерения на свое будущее: стать если не богатым, но хотя бы прилично зарабатывающим человеком. И тогда наверняка у него появится красивая, из приличного общества невеста, с которой он также, как вон те господа, сможет красиво, на зависть другим проводить время. А сейчас ему приходилось довольствоваться малым: имея в кармане лишнюю копеечку, он обычно шел побаловать себя в припортовую хачапурню, где покупал себе кусочек свежайшего сулугуни или свежевыпеченную кукурузную лепешку мчади, а в праздничные дни позволял себе хачапури по-аджарски, запивая его вкуснейшим местным лимонадом.