Рабыня Малуша и другие истории

– Зачем мне варяг? – испугался Ставр. – Не доставало еще чужеземцев пускать в свои земли! Сами управимся.

– Вот и договорились, – заключила княгиня, вставая с кресла и давая понять, что прием закончен.

Когда все разошлись, Ольга прошла в свою светелку и приказала Малуше:

– Позови ко мне ключницу, а потом принеси кваску. Я пока прилягу, утомилась что-то…

Малуша стрелой полетела исполнять приказание.

Возвращаясь с квасом, она едва не столкнулась с выходящей от княгини Меланьей. Та посмотрела на девушку и загадочно улыбнулась.

Вскоре ключница вернулась, неся что-то завернутое в убрус[68].

– Возьми, – обратилась княгиня к Малуше. – Это тебе. Меланья, помоги ей обрядиться.

– Ой, что это? – воскликнула пораженная девушка.

– Пойдем, пойдем, я помогу тебе, – улыбнулась ключница. – Увидишь…

Вскоре Малуша, одетая в расшитое платно – подарок княгини – ворвалась в покои Ольги, упала на колени и, плача, стала целовать ей руки.

– Ну вот! Заместо радости – слезы, – с напускной строгостью проговорила княгиня. – Носи, а то, небойсь, и перемены-то нет праской[69]. А теперь идите обе, дайте отдохнуть.

Женщины вышли, а Малуша продолжала плакать.

– Ну, чего ты новое платно мочишь? – обняла ключница девушку. – Радоваться надо…

– Да я радуюсь. Вон приехавший комонник рассказывал, что батюшка с дядьями спасли княжича от татей. Княжич приблизил их к себе…

– Вот видишь, как все складывается, – продолжала успокаивать Меланья названную дочку. – Ну, порадуйся, а мне надо бежать – за новыми стряпухами пригляд нужен…

Через несколько дней Киев отправлял новую дружину в помощь Святославу.

В то время, когда прилетевшие с юга птицы вили гнезда и начали высиживать птенцов, в Киев возвращались вой Святослава. Об их приходе упредили посланные вперед комонники, рассказавшие, что удалось захватить богатую добычу, пленных половцев и хазар. По этому случаю жители Подола оделись в лучшие одежды, все были взволнованы: у многих в дружине Святослава были отцы, братья, сыновья…

Стража на стенах и башнях Горы внимательно всматривалась вдаль, стараясь первыми углядеть прибывающих. И вот, когда день уже заканчивался и надежды на их возвращение сегодня, казалось, погасли, со сторожевой башни раздались крики:

– Идут вой! Вижу дружину! Возвращаются!..

Сейчас же весть разнеслась не только по Горе, но и по всей Почайне. От Подола и Перевесища понеслись звуки бил[70], народ, собравшийся было расходиться на покой, вывалил из жилищ, замелькали факелы…

Подъезжающие комонники и гридни двигались в плотном людском коридоре, многие из них останавливались и сходили с коней возле своих хибарок, землянок или жилищ своих родственников или просто знакомых.

По вьющейся вверх к Горе дороге поднимались княжьи гридни, впереди которых на белом коне ехал княжич Святослав в окружении близких воев.

Малуша, стоя позади княгини на ступенях княжеского терема, увидела отца, когда голова колонны въезжала в ворота. Корж ехал чуть позади Святослава.

Святослав с ближними воями подъехал к крыльцу терема и не спеша слез с коня. Он разительно отличался от того уноши, что уходил в поход. На его плечи было наброшено красного цвета корзно[71], рука лежала на крыже[72] меча. Повод его коня тут же принял его рында.

Подойдя к первой ступеньке крыльца, княжич остановился и низко поклонился матери. Потом поднялся выше и, подойдя к княгине, вынул из ножен меч и положил его к ногам Ольги.

– Прими, княгиня, покорность вятичей и нашу преданность тебе, – торжественно произнес он.

Малуша из-за плеч свиты княгини с восторгом смотрела то на отца, то на дядьев, то на княжича и видела, что родичи с удивлением и радостью также смотрят на нее.

Малуше очень хотелось побежать к ним, но она не могла нарушить церемонию встречи прибывших воинов. И только после того, как княгиня с княжичем стали заходить в терем, она на минутку подбежала к своим и прижалась к груди отца.

– Ну, ты совсем невеста! – похвалил ее дядя Кожема.

– Как повзрослела, как похорошела, – восхитился и дядя Остер.

– Откуда у тебя такое платно? – удивился отец.

– Княгиня подарила, – улыбнулась девушка.

– Ну, беги, а то княгиня хватится, – подтолкнул ее Корж. – Начнет серчать. Потом увидимся, – Святослав велел нам быть в гриднице.

В Людной палате собрались все бояре, князья, воеводы, тысяцкие… Малуша не стала заходить в палату, а присела на скамью возле открытой двери.

Ей очень хотелось побежать к Меланье и поделиться своей радостью, но подумала: вдруг она понадобится княгине? Надо ждать…

Прошло довольно много времени, и наконец из палаты стали выходить приглашенные на встречу. Последними в створе двери появились Святослав с княгиней.

Увидев разряженную Малушу, Святослав обернулся к матери и спросил:

– Кто такая? Не узнаю…

– Малуша, дочь Коржа, – коротко ответила она.

– Дочь Коржа? – вскинул брови Святослав. – Хороша собой…

– Можешь пойти свидеться с батюшкой, – бросила княгиня Малуше, и девушка немедленно сорвалась с места, направляясь к гридне.

– Ишь, шустрая какая! – восхитился Святослав.

Ольга ничего не ответила, только сердито сдвинула брови.

Гридни, увидев красивую девушку, вразнобой закричали:

– Иди, красавица, к нам, мы тебя приголубим!

– Пойди-ка ко мне, унотка, я тебе что-то покажу…

Но Остер и Кожема остановили их:

– Это дочка Коржа и наша племяшка. Кто ее обидит, то будет иметь дело с нами.

Гридни, хоть и успевшие принять хмельного вина, ссориться с братьями, приближенными к Святославу, не решились.

В сторонке уединились отец с дочкой.

– Тебя не обижают? – спросил Корж.

– Нет, все хорошо, – ответила та, ласкаясь к отцу. – Княгиня вон даже взяла меня себе в услужение и подарила новое платно.

– Баское, – похвалил отец.

– А тебя не ранило? – обеспокоенно спросила Малуша. – Все в порядке?

– А я тебе что-то привез, – хитро сощурился Корж.

Он вытащил откуда-то узелок и передал Малуше.

– Что это? – спросила она.

– А ты разверни, глянь.

Малуша развязала тряпицу и увидела красивые колтки[73].

– Ой, это мне? – воскликнула девушка.

– Тебе, Мала, тебе.

– Где ты взял такие?

– У половца. Он, видно, для своей жены у кого-то забрал.

– А какие они, половцы? Страшные?

– Дикие, – подумав, ответил отец. – Росточком помене нас будут, налетают стаей, а телесней-то слабоваты. Чуть что – бегут без огляда… Глазки у них узеньки, словно щелочки. А страшные ли? Зевать с ними не след – тотчас стрелу схватишь. Стреляют они ловко.

– А хазары? – допытывалась Малуша.

– Такие же, как половцы. А ну их всех…

– Дальше-то что? – встревоженно спросила она. – Не пойдете в поход-то боле?

– Дак это, как княжич рассудит. Это не нам решать. Думаю, даст охолонуть.

– А как вы спасли княжича? Расскажи…

– И об этом ведомо?

– Комонник, которого вы прислали от вятичей, сказывал.

– Да лесные тати обстреляли нас. Ну, мы их и порубили. Ты лучше скажи: тебя точно не забижают здесь?

– Нет, нет… Только вот княгиня Милана бродит какая-то злая, все ей неладно.

– Помнит, как княгиня Ольга выслала Прекрасу. А сердится из-за безделицы.

К ним подошел молодой гридень Вогул и спросил Коржа:

– Так эта красавица твоя дщерь?

– Да видишь, как незаметно из малого птенчика превратилась в голубку.

– Истинно голубица, – подтвердил гридень. – Сказывали дворовые, что нравом зело добра и ласкова.

Малуша зарделась от похвалы и попыталась спрятаться за отцом.

– А ты не робей, красавица, – не отставал Вогул. – По нынешним временам такие ахаты и лалы[74] не часто встречаются.

И, обращаясь уже к Коржу, добавил:

– Поговаривают, что вас распустят по селищам. В сей раз дается роздых. Ратать не станем.

– Надолго ли? – отозвался Корж.

– А тут за нас другие головы тревожатся, – ответил Вогул и, поклонившись Малуше, отошел.

– Правда, что вы домой едете? – взглянула на отца Малуша.

– Пока от княжича ничего такого не слыхал, – ответил тот. – Только вот дома-то никто не ждет…

На глазах девушки показались слезы.

– Ну, ну, полно, – начал успокаивать ее отец. – Не мочи новое-то платно. Княгиня к тебе по-доброму относится, сыта, здорова, и то ладно…

– Маменьку вспомнила, – сквозь слезы проговорила она.

– Что уж тут сделаешь, видно, судьба у ней такая. А теперь иди, а то княгиня хватится, серчать станет. Я-то рядом с тобой, повидаемся еще.

Малуша вытерла слезы и согласно покачала головой.

– Я пойду?

– Иди, иди…

Едва Малуша отошла, к Коржу подошел Вогул и спросил:

– Чего плакала-то?

– Мать вспомнила. Погибла она у нас ране времени. Медведь заломал.

– Беда, – посочувствовал тот.

В это время с задней стороны терема раздались всполошные женские крики.

– Что там случилось? – встревоженно спросил Вогул и вместе с Коржем побежал в ту сторону.

У притвора двери на кухню стояли и рыдали две молоденькие прислужницы ключницы.

– Там, – сквозь слезы они показывали внутрь кухни. – Там…

Мужчины вошли внутрь и в полумраке увидели лежавшую на полу Меланью. Она слабо стонала и пыталась встать, опираясь на локоть.

Вогул поднял старую женщину на руки, отнес в ее каморку и положил на лежанку. Та бессильно лежала и как-то жалостливо смотрела на окруживших ее мужчин, молодых помощниц и истопника, переводя взгляд с одного на другого. Губы ее слегка шевелились, но говорить она, видно, не могла.

На шум прибежала Малуша, присланная княгиней узнать, в чем дело. Увидев лежащую Меланью, она бросилась перед ней на колени и заплакала. Отец положил руку на плечо дочери и молча поглаживал ее.

– Надобно старуху-ворожею или волхва позвать, – медленно проговорил он.

– Я мигом сбегаю, – отозвался Вогул и выскочил наружу.

– А ты пойди, скажи княгине, а то она серчать станет, что долго тебя нет, – сказал Корж дочери.

Малуша встала и, кивнув головой, молча вышла.

Через недолгое время в каморку вошла княгиня Ольга и, подойдя к лежанке, взяла ключницу за руку. На глазах Меланьи показались слезы.

– Позовите ворожею, – сказала княгиня, глядя на больную.

– Уже послали, – с поклоном ответил Корж.

Княгиня посмотрела на него долгим взглядом, но ничего не сказала. Потом повернулась к Малуше:

– Принимай ключи. Дело тебе знакомое.

После этого повернулась и вышла.

Растерянная Малуша замерла, не зная, что предпринять. Но отец кивнул ей, обнял, и она стала понемногу успокаиваться.

– Не уходи пока, – попросила она отца.

– Побуду, – коротко ответил он.

За дверью раздались негромкие голоса, и вот уже в тесную каморку вошел Вогул, приведший волхва и старуху-знахарку.

Чтобы не толкаться в тесноте, Вогул и Корж с Малушей вышли на свежий воздух. Девушка тихо плакала.

– Ну, полно, полно, – успокаивал ее отец.

– Она была мне заместо матери, – всхлипывала девушка. – У ней никого из родичей нет…

Вышедший из каморки волхв тихо проговорил:

– Отмаялась несчастная…

– Пойдем, старче, отведу тебя, – Вогул подхватил старика под руку и увел. Похоронили Меланью скромно и тихо. А у Малуши началась новая жизнь…

После вечерней трапезы Малуша испросила у княгини позволения пойти на празднование Ивана Купалы[75] и получила на это согласие.

Когда солнце начало садиться, на берегу речушки Почайны собралась молодежь. Было заметно, что некоторые уноши заранее приняли немного хмельного меда. Они ходили возле уноток, собиравших цветы, из которых плели венки, и пели праздничные песни. Даря приглянувшимся уношам эти венки, девушки пели:

Носи, мой друг,Носи, мой друг,Не складывай,Не складывай,Люби меня,Люби меня,Не покидывай,Люби меня.

На другом конце поляны девушки выводили свою песню:

– Святой Иван,Что ты робишь?– Ах, мой Боже,Ляды полю.– Святой Иван,На что ляды?– Ах, мой Боже,Ячмень сеять!– Святой Иван,На что ячмень?– Ах, мой Боже,Пиво варить!Пиво варить,Сынов женить,Дочек отдавать,Пасаг[76] делить.

Малуша веселилась вместе со всеми и совершенно неожиданно увидела возле себя княжича Святослава, одетого в простое платно.

– Подари венок, красавица, – с улыбкой обратился он к девушке.

– Э, нет! Венок в Иванов день дарят только почетникам[77].

– А я не гожусь в почетники?

– Ты – княжич, я – рабыня.

– В этот праздник я такой же, как и все. А ты не боишься колдуний и ведьм? Они в эту ночь выходят на охоту.

В ответ Малуша озорно запела:

Вы катитесь, ведьмы,За мхи, за болота,За гнилые колоды,Где люди не бают,Собаки не лают,Куры не поют, —Вот там и место!

Начало заметно темнеть. С шумом и прибаутками уноши начали собирать сухой валежник. Вскоре окрестности озарились пламенем костра.

Все сгрудились вокруг него, а когда пламя немного поутихло, молодежь начала прыгать через огонь, – считалось, что в эту ночь пламя очищает от всех накопившихся за год грехов.

Заполночь молодые люди стали парами уходить в темноту леса. Святослав взял Малушу за руку и позвал:

– Пойдем, я покажу тебе поляну с красивыми цветами.

Поддавшись общему настроению, девушка, не ожидая подвоха, пошла за ним.

В стороне стоял Вогул и кусал губы, – он-то понимал, зачем ее уводят. Но противиться князю он не мог, да и понимал, что, согласно древнему обычаю, в Иванов день любая девушка имела право уйти не со своим почетником, а с любым уноком.

А в княжеском тереме греческий священник Григорий выпытывал у княгини, что творится в ночь Ивана-купалы, и, плюясь и ругаясь, направился в свою светелку. При свете свечи он записал на пергаменте: «Егда бо приидеть самый праздник Рожество Предтечево, тогда во святую ту нощь мало не весь град возмятется, и в седах взбесятца в бубны и в сопели и гудением струнным, и всякими неподобными играми сотонинскими. Плесканием и плясанием, женам же и девам и главами киванием и уст-нами их неприятен клич, все скверные бесовские песни, и хребтом их вихляниа. И ногам их скакание и топтаниа; ту же есть мужем и отрокам великое падение, ту же есть на женско и девичье шептание блудное им воззрение, тако же есть и женам мужатым осквернение и девам растлениа».

После праздника Иваны-купалы жизнь Малуши изменилась. Едва ли не каждый раз, когда княгиня Ольга выходила из натопленной бани со своей новой дворовой девушкой, а Малуша задерживалась прибраться в бане, в нее пробирался княжич Святослав…

Осень и зиму княгиня Ольга провела в Византии и вернулась в Киев ранней весной вместе с послами византийского императора Никифора.

Вместе с княгиней они убеждали Святослава усмирить дунайских болгар. Святослав, будучи прирожденным воином и начавший самостоятельно управлять государством, согласился и начал готовиться к походу. В отличие от своей матери, он не нуждался в советах бояр, воевод, князей и принимал все решения самостоятельно.

И вновь на Подоле, на Почайне, на Перевесище стали собираться комонники, взятые из ближних и дальних селищ. Прибыли сюда и дядья Малуши Остер и Коже-ма, сообщившие, что Коржа оставили дома, так как у него разболелись раны, полученные в схватках с хазарами.

Вогулу также предстояло идти в поход, и в преддверии разлуки с молодой ключницей он старался как можно чаще видеться с ней.

В одну из таких встреч он убеждал девушку:

– Зачем ты нужна князю Святославу? Побалуется с тобой и бросит. Не ровня ты ему…

– Я понимаю: рабыня – не чета князю. Но что я могу поделать?

– Он нравится тебе?

– Молодой, сильный, красивый…

– Впереди – жизнь. Он женится, бросит тебя. Как ты будешь жить?

– Не знаю… Я понимаю все, но…

– Отказать не можешь?

Малуша опустила голову и молчала.

– Да, вот оно как, – вздохнул Вогул. – Князь – ему не поперечишь… Но ты знай, я всегда рядом с тобой. Мила ты мне, сил нет, как мила…

Малуша заплакала.

В этот раз дальний поход не состоялся. Гонцы с южных рубежей доложили, что зашевелились печенеги, разорившие несколько селищ. Поэтому князь Святослав направил свое воинство против них. Взяв отряд надежных комонников, Святослав устремился на южные рубежи государства…

К осени воинство возвратилось в Киев.

Малуша, оторвавшись от работы, наблюдала, как вой втягиваются в ворота ограды Горы.

Впереди ехал князь, державший в поводу пегую лошаденку, на которой сидела какая-то женщина. Сердце девушки замерло от неминучей беды.

Она прикрыла ладошкой рот, чтобы не закричать. Князь тем временем подъехал к крыльцу терема, даже не взглянув на нее…

Малуша повернулась и убежала за угол амбара, чтобы никто не видел ее слез. «Кинул, кинул! – рыдала она. – Стала немилой…»

Здесь-то и отыскал ее Вогул, следивший за девушкой, как только въехал в теремный двор.

– Ну, полно, полно, – обнял он ее за плечи. – Слезами горе не смоешь. Так и должно было кончиться…

– Кого это он привез? – сквозь слезы спросила Малуша.

– Половецкую княжну. Сказал, что возьмет ее в жены.

– А как же я?

– Ты – рабыня, не свободная. Побаловался с тобой, и будя…

– Зачем, зачем так-то?

– Князь! Ему все позволено, – сердито сплюнул Вогул. – Когда возвращались и ночевали в степи, я хотел убить его…

– Убить? – вздрогнула девушка.

– Да, за то, что он сделал с тобой.

К ним подошел Кожема.

– Вот вы где укрылись, – мрачным голосом проговорил он.

Малуша вытерла слезы и спросила:

– А где дядя Остер?

– Остался в степи, – нехотя ответил он. – Печенежская стрела достала. Вот ведь горе какое…

– Что же теперь с Праскеной будет?

– Не знаю… Поможем как-нибудь, – ответил Кожема. – В беде не оставим.

– Ночью они напали, – вмешался в разговор Вогул. – Пеши подкрались и при свете костра многих побили. Хорошо, что еще стражники не спали, успели упредить. Утресь-то мы отыскали их в степи и перебили, только вот нашим-то побитым это не помогло.

В это время со стороны кухни раздались крики, призывающие Малушу.

– Ой, скоро трапезничать, а я здесь заболталась, – опомнилась она.

– Ты погоди, – задержал ее Кожема. – Я уезжаю в селище. Что отцу-то передать?

– Скажи, что у меня все хорошо, пусть не волнуется. О нем беспокоюсь…

– Я пригляжу за ней, – сказал Вогул, когда Малуша убежала. – Пусть Корж будет покоен.

– Не нравится мне, что Святослав глаз с нее не спускает, – задумчиво проговорил Кожема.

– Тут уж ничего не поделаешь, – вздохнув, проговорил Вогул. – Он – князь, а мы…

В народе не напрасно говорят: пришла беда – отворяй ворота. Так случилось и с Малушей.

Как было заведено, ключница приносила блюда во время трапезы и делала перемену блюд. Но она все чаще ловила на себе неприязненные взгляды половецкой княжны, перехваченной князем у степняков. Это было тем более неприятно, что жена Святослава все чаще поглядывала на пухнущий живот Малуши. Под этими взглядами девушка чувствовала себя так, словно совершила что-то постыдное, лицо ее покрывалось пунцовыми пятнами.

Проницательная Ольга с тревогой смотрела на эти перегляды и однажды позвала Малушу к себе.

– Готовь себе замену, – коротко проговорила она.

Малуша стояла растерянная, не понимая, чем провинилась перед госпожой. Потом упала на колени и еле выдавила из себя:

– Я в чем-то провинилась? Простите меня…

– Хозяйство ты ведешь ладно, я довольна тобой, – ответила княгиня. – Только не место тебе в тереме. Вон как смотрит на тебя половчанка Стрена, да и княгиня Милана давно тебя не любит. Чую, скоро они споются. А я должна надолго уехать в Византию по делам. Съедят тебя эти ведьмы… С отцом тебе будет покойнее…

– Что же мне делать? – Малуша вскинула глаза на княгиню.

– Отправлю тебя к отцу, там тебе покойнее будет.

Через седьмицу по наказу Ольги Вогул с двумя комонниками отвез Малушу в родное селище.

В назначенное богами время Малуша родила сына. Помогали ей в таком священнодействии Праскева и Рада, приняв на руки малыша. По наказу князя, ему тотчас сообщили о рождении сына.

В первое время Малуша не обращала внимания, что чаще всего помогать им с отцом в хозяйстве приходила Праскева. А когда кормила сынишку, она стала замечать, что при ней отец и тетка смущаются и стараются не смотреть друг на друга.

Наконец она не выдержала и однажды обратилась к ним:

– Что вы таитесь, словно унаки? Оба одинокие, оба любы друг другу. Жили бы вместе…

– Нам всем так будет легче? – спросил Корж, глядя на Праскеву. – Если Праскева не против…

Та стояла, потупив взор, не зная, что сказать.

– Да будет вам, как дети, право, – ответила за нее Малуша.

Неожиданно раздался конный топот, резко оборвавшийся возле их избушки.

– Кто бы это мог быть? – Корж выглянул в окошко и тут же отпрянул. – Батюшки-светы, сам князь!

Дверь распахнулась, в избу вошел Святослав.

– Здравы будьте, хозяева, – обратился он ко всем.

Те поклонились гостю, за всех ответил хозяин:

– И ты будь здрав, княже!

Святослав подошел к Малуше:

– Ну, кажи сына.

Та оторвала ребенка от груди и протянула его князю. Запищавший было мальчонка заплакал было, но на руках князя замолк и уставился на него светлыми глазенками.

– Ишь, признал отца, – ласково проговорил Святослав. – Как думаете назвать? Зардевшаяся Малуша проговорила:

– Так еще не решили, думаем.

– Думать нечего. Владимир – властитель мира. Так будет, княжич? – обратился он к сыну.

– Робичич[78] он, – робко проговорил Корж.

– Он – сын князя, мой сын, – твердо сказал Святослав.

Видя, что князь любуется ребенком, Корж слегка подтолкнул Праскеву к двери, и они вышли наружу.

– Как ты? – Святослав глянул на Малушу. – Нет ли нужды в чем?

– Благодарствую, у нас все есть.

– Ну-ну, – только и ответил он. – А ты все такая же красивая, как и прежде. Малуша смущенно молчала, опустив голову, и лишь украдкой, исподволь, поглядывала на Святослава.

– Княгиня поклон тебе прислала. Помнит тебя.

– Она была очень добра ко мне. Тепло разливается в груди, как вспомню ее. Возле хаты Корж разговаривал с Вогулом и другими комонниками, с которыми хаживал в походы, когда раздался зов князя.

Вогул встрепенулся и пошел на зов. Войдя в избу, он молча поклонился Малуше, а на кивок князя вынул из-за пазухи какой-то сверток и положил на столешницу. В нем что-то глухо звякнуло.

Святослав махнул рукой, отпуская гридня.

Через некоторое время князь вышел наружу и обратился к Коржу:

– Береги ее, а пуще береги мне сына. Помню тебя – жизнь спас и верным товарищем был. А это кто? – кивнул он на Праскеву.

– Жена Остера, что погиб об печенежской стрелы, когда те ночью напали на нас. Теперича нам с Малушей помогает по хозяйству.

– Славный был вой, жаль терять таких, – Святослав похлопал Коржа по плечу. – Ну, берегите себя.

Князь, а за ним и комонники вскочили в седла и быстро поскакали в сторону Киева.

– Чем это он тебя одарил? – спросил Корж, войдя в избу и указывая на сверток.

– Глянь, – бросила Малуша, пристраивая ребенка к груди.

Едва управились с весенним севом, как в селище рода Коржа приехал тиун с несколькими обельными холопами[79].

– Чего это они? – дивились люди. – Для полюдья рано.

– Кто же знает? – пожала плечами Праскева.

– Кабы в поход, то прибыл бы гридень или тысяцкий, – рассуждал Корж.

Однако тиун со своими людьми молча проехал сквозь весь конец, ни с кем не заговаривая, а на пригорке, на околице, холопы стали воздвигать намет[80]. А на следующий день в лесу застучали топоры и к намету стали стаскивать бревна.

На правах старейшины рода Корж подошел к тиуну и спросил, что задумали строить возле их родового селища?

Тиун, растелешенный от жары, сидел в тени намета на стольце и рукавом вытирал пот с лица.

Поклонившись и назвав себя, Корж осторожно заговорил:

– Не серчай на смердов – спрашивают: что это здатели[81] робят?

– Не велено сказывать, – нехотя отозвался тот, а потом приказал принести ему холодненького сыта. – Да людишек пришли в помощь.

Спорить с тиуном – себе дороже! Пришлось местникам ежедневно носить княжьему слуге и сыту, и хмельной мед. Но как ни хитрили люди, как ни пытали, тиун так и не сказал правды.

Местники понимали, что отделаться от тиуна они не в силах и до окончания стройки их не отпустят, работали в полную силу: надо было успеть до уборочной. А тут еще новая напасть – тиун заставил готовить сено и метать его в стога.

К осени сруб был поставлен. Мало того, в просторном помещении были изготовлены и расставлены столешницы, лавки, лари…