Двойной виски со снегом

С Мариной все не так, все с ног на голову. Поза покорности. Абсолютной беззащитности. Безусловного доверия. Удовольствие для него одного? Он всегда думал, что только так. Женщинам это не нужно. Но теперь вдруг усомнился в правдивости этой истины. С каким наслаждением во взгляде, в движениях девушка это все делала! Он позволит. Пусть все эти сомнения будут его маленькой тайной.

У Марины тоже была своя тайна. Она ласкала мужчину вот так в первый раз. Это… смело. Отчаянно даже для нее. Она не умеет.

Нет, теорию она знала. Сложно жить в век интернета и не видеть подобного действа ни разу. Но ей самой никогда не хотелось. С Георгом подобное было немыслимо и пошло. Даже придумав себе эту влюбленность, Марина не смогла переступить через высокий порог их отличий. Разный мир, очень разные люди. А Арата ей хотелось целиком. Развернуть, как фольгу на мороженном. Съесть всего без остатка. Ей нравилось в нем все: запах, вкус, прикосновения. Все возбуждало.

Она любовалась. Его возбуждением, даже его недоверчивым взглядом. Он словно смотрел и не верил. Да, она ничего не умела. Но разве все эти три дня, что они провели вместе, вплетаясь друг в друга, вжимаясь, втекая, становясь единым, не сказали ей красноречиво – куда важнее просто понимать друг друга? И она понимала, ощущала каждую клетку его вожделения. Он был весь в ее руках, Марина была сейчас главной. Она приказывала ему не двигаться, не мешать, и он послушно замирал. Кажется, даже не дышал. Вот и хорошо, вот и стой так, мой хороший. Оба… стойте.

А пальцы у нее дрожат от волнения, и внутри все дрожит. По животу бегут мурашки, колени сами собой сжимаются. Все равно страшно. Хотя… горячая плоть, пульсирующая в ее ладони всей бархатной кожей, с тугими налитыми венами, потемневшая от прилива крови – разве может солгать?

И Марина, закрывая от страха глаза, тянется к его достоинству. Сначала пальцами пробегая по стволу, будто по флейте, осторожно, медленно и, как всегда – с восхищением. Потом – невесомо касается губами. Для нее – невесомо. Для него – будто оставляя огненное клеймо. Арат сжимает кулаки и зубы, чтобы не издать извечный победный клич мужчины. Вот сейчас – она его женщина. Абсолютно, во всем, и душою, и телом.

А после он теряет себя, накрываемый горячей глубиной ее рта до самого основания. О, Создатель! Немыслимо, невыразимо! Когда женщина, красивая и бесконечно желанная, делает это с мужчиной, все наслаждения мира не смогут сравниться с этим – никак. Горячий язык скользит так сладко, так пронзительно и беспощадно, выворачивая из Арата всю душу, что из самых недр его легких вырывается низкий полустон-полурык.

Марина смотрит на него снизу вверх, зачем-то быстро отпуская, вызвав у бывшего пленника стон разочарования.

– Я все делаю правильно? – робко спрашивает она. Не выдержала. Слишком волновалась.

– Что? – хрипит Арат, не веря. – А можно делать неправильно?

– Я раньше ни разу…

Арат прикрыл глаза, буквально пряча под веками дикую яростную радость, охватившую его. Он – первый.

– Все, что ты делаешь – прекрасно, – сообщил он, лаская ее волосы. – Только…

– Что-то не так?

– Я ведь так кончу, Малыш. И очень быстро. Я на грани. Ты такая…

– Кончи, – кротко соглашается Марина, опуская ресницы. Он так уверен в ней – значит, она и вправду хороша!

– Невероятная, – шепчет он, красноречиво подаваясь вперед и не сводя глаз с ее губ.

Как ей нужно было это слово! Оно словно дало ей разрешение – на все. И она продолжает уже смелее, увереннее. Ощупывает языком выпуклые вены, все неровности и складочки. Не ласкает – исследует. Гладит ладонью бархатную кожу бедра, внимательно за ним наблюдая. Ей очень важно сейчас его видеть. Слышать его сдавленное дыхание, его тихие стоны, подчиняться едва ощутимым движениям бедер навстречу, ловя его темп – едва ли не слаще, чем самой принимать ласки. Прикусила, заставляя пальцы в волосах ощутимо вздрогнуть. Он напрягся – она почувствовала.

– Малыш, зубами не надо, – тихо шепчет Арат.

А как надо? Она проводит кончиком языка по всей длине, облизывает головку, как леденец, ощущая его дрожь. Снова захватывает в плен рта, сжимая губы, пальцами скользя по тяжелому мешочку ниже. Ей очень нравится запах его возбуждения, вкус его страсти, глухой стон, непроизвольные толчки бедер, руки, плотно обхватывающие затылок.

– Тш-ш-ш, стой. Не спеши, – шипит он сквозь зубы. Он не хочет торопиться. Хочет насладиться дарованным ему чудом сполна.

Марина послушно останавливает свою игру, подчиняясь его правилам. Арат дышит уже так тяжело, постанывая, вздрагивая в ее руках. Его ведет даже от одного только зрелища, и хочется просто смотреть, как влажный член погружается в ее рот. Как дрожат ее ресницы, как она обхватывает ствол пальцами у основания и закрывает глаза, принимая его. Он не выдерживает этой сладкой пытки, собирает светлые волосы в кулак, гладит ее скулы, замирая, а потом двигается сам – пожалуй, чуть резче и глубже, чем она готова, но девушка не возражает, только плотнее сжимает губы.

– Миний хайр, – Арат вдруг встревоженно пытается отстраниться. – Подожди, так не надо, я…

Она все понимает по твердости, по гудящему напряжению в своих руках. Удерживает, не отпускает. Ласкает языком и пальцами, мягко сжимает губами. Подхватывает его под ягодицы, словно чтобы не дать оторваться. Он пульсирует, оставляя на языке незнакомый терпкий вкус, стонет, уже не сдерживаясь, не пряча эмоций, зарываясь пальцами в волосы, весь крупно дрожа.

– Сумасшедшая! – в его голосе упрек и восхищение, а Марина смотрит снизу вверх, улыбаясь и облизывая припухшие губы. – Зачем? – едва переведя дыхание, он усомнился.

Марина снова рвала все шаблоны. Он всматривался в ее прекрасное лицо, стараясь найти там следы неприязни или, быть может, даже отвращения – и не находил. Лишь желание.

– Мне понравилось. Неожиданно было вкусно. Я даже не думала, что у меня получится. Это просто…

– Молчи. Слов здесь не нужно. Я все вижу, иди сюда, Малыш, ты была великолепна и подарила сегодня мне такое.. о чем даже догадаться не можешь.

Подарила себя. По-настоящему. Искренне и щедро. Он оценил.

Она легко поднялась: румяная, с припухшими яркими губами, затуманенными глазами с легкими искрами безумия. Арат очень хорошо знал, что с этим делать. Но сейчас он не будет спешить. Первый голод утолен, сегодня ему хватит терпения. Ей было вкусно? Он тоже распробует это сладкое блюдо – Марину. Выпьет до дна, возьмет, словно чашу. Так что чайки потом будут друг другу кричать так же громко, как споет от страсти его женщина – этой ночью для него одного, лишь для Арата.

Сладко ли тебе, Марина?

***

Проснулась Марина одна – подскочила, завертела головой. Услышала в кухне звонок телефона и успокоилась. Вообще-то, наверное, это она должна его кормить. Она здесь хозяйка. Вот только готовить Марина умела не очень хорошо. Домашняя еда с ее стилем жизни – непозволительная роскошь. И время, и деньги. Позволить себе готовить она зачастую просто не могла, питаясь или в китайском ресторанчике прямо на пристани, или чуть дальше в рыбном кафе. И там, и там в меню была преимущественно рыба, свежая, вкусная и разная. Но за последние два года рыба эта ей уже надоела хуже манной каши, и от ухода с головой в фастфуд спасала лишь его общеизвестная калорийность, а ей нельзя толстеть. А он вот балует ее, снова собираясь кормить чем-то невероятно вкусным.

Неловко.

Марина натягивает белье и футболку и выходит в камбуз. Смущенно садится на табурет, глядя на него исподлобья и накручивая на палец светлую прядь волос.

– Что не так? – тут же замечает ее напряжение монгол.

– Арат, ты не должен…

– Что “не должен”?

– Готовить. Это… ну…

– Малыш, не придумывай глупостей. Не мешай мне за тобой ухаживать. Мне это нравится. Можешь считать, что я – дикий монгол и мне можно.

Марина сделала большие глаза и удивленно приоткрыла рот. Глядя на ее губы, Арат замер, раздумывая, не отложить ли ему этот глупый завтрак. Нет, не стоит. У Марины ритм жизни такой, что она не всегда имеет возможность нормально поесть, а организм ей потом спасибо не скажет. А ему хотелось о ней заботиться.

Арат ведь – монгол, может, и не “дикий”, но все же. Женщины у него на родине – национальное достояние. Никогда монголки не были тихими жительницами сералей или продаваемыми за пару куриц ненужными семье лишними ртами. Он впитал эту истину с молоком матери, на которую был так похож. Все женщины степи – гордые, смелые и свободные. Арат привык с детства видеть в них достоинство. А сказки их монгольские так часто пели про воительниц и всадниц, хозяек и матерей – такие вот были спутницы людей вечного огня1.

Заботиться о женщине не только приятно – правильно. Даже сегодня монголу, чтобы жениться, нужно было до женщины своей еще дотянуться – встать на ноги и иметь возможность заботиться о своем главном сокровище.

Марина, разумеется, не знала этого. Хотя в ее семье это тоже было нормально и правильно, но доля жены офицера российского флота всегда была тяжела. Их с Лизой мама была “и пахарь, и жнец”. И заботиться о них отец имел возможность лишь в краткие дни счастья – в отпуске. Марина вообще поняла очень скоро, что такие мужчины, как их отец – редкость. И не стоит искать даже подобия. Всех давно разобрали.

А уж в Америке и вовсе забота о даме расценивалась в наше время как демонстрация гендерного неравенства. Нынче тут это было просто неприлично. Марина успела отвыкнуть.

А Арат… ему очень хотелось себя “показать”. Как и каждому мальчишке, конечно. Все самцы этого мира под солнцем пушат хвосты и ходят на цыпочках перед самками. Ничего необычного. И пусть он не обладал богатырским телосложением и ростом, не умел обворожительно улыбаться камерам и не был миллиардером (достаточно было оценить стоимость яхты, чтобы представить себе размеры состояния соперника), но вот готовить монгольский мужчина умел и любил. На сковородке зашкворчали грибы, он отвернулся, помешивая.

Марина молчала, кажется, потрясенно. Злится? Или поняла? Женские руки обвили его, она прижалась всем телом доверчиво и мягко. Она согласилась играть в его игры.

– Корми и пои меня, чем хочешь, монгол. Я ужасно голодна.

Потерлась носом о его щеку, нежно взяла кончик уха в зубы. Арат мгновенно развернулся, поймал ее в объятья, жадно и глубоко целуя, выбивая все мысли из головы, а потом подтолкнул ее к стулу, буквально силой усаживая обратно.

– Ну уж нет, Малыш, второй раз ты меня не проведешь, – весело прищурился он. – Сказал накормлю, значит – накормлю.

Марина обижено надула губы и скрестила руки на груди, решив, что она обиделась. Будет молчать и сверлить его взглядом. Но когда в камбузе одуряюще запахло омлетом с помидорами, грибами и сосисками, в животе ее заурчало так громко, что щеки вспыхнули.

– Запомни, женщина – мужчина всегда прав, – строго сказал Арат, ставя перед ней большую тарелку с завтраком. – И не спорь, особенно с кормильцем.

– Так я и не спорила, – мурлыкнула она. – Я предлагала альтернативу.

– Заманчивую, согласен, – улыбнулся уголками губ Арат, смеясь одними глазами. – Но нам потребуется много сил, сама ведь понимаешь.

Сел напротив нее, опустил подбородок на сложенные руки, с умилением наблюдая, как она ест, прищелкивая языком и закатывая глаза. Угодил, и она оценила.

Их идиллию расколол на куски телефонный звонок. Марина не глядя протянула руку и мазнула пальцем по экрану. Крошечный камбуз вдруг заполнил голос Георга, такой уверенно-сильный, что казалось, он проник в каждый угол, в каждую щель.

– Детка, я уже в Нью-Йорке. Закончу свои дела и к тебе, буду уже через час, – Марина с ужасом зажмурилась, понимая, что снова случайно включила громкую связь. – Скучала?

– Д-да, – пробормотала она – сначала краснея, потом бледнея и судорожно прикусывая губу от волнения. У нее натурально затряслись руки.

– Целую, жди! – Георг всегда был лаконичен.

Марина, еще раз вздрогнув, бросила телефон на стол, будто ядовитую змею, поглядела на Арата.

“Что он может подумать? Что? Что вообще теперь делать? Гнать его с яхты?”

Разворачивался сюжет достойный итальянской мелодрамы: муж, любовник и яхта. Любовный треугольник. Нет, не так: первый любовник, второй любовник и клиническая идиотка Марина.

Крепкая паника наползала, затягивая разум тугими кольцами. Становилось тяжело дышать, вдруг заболела голова. Черт! Как она могла забыть о “расписании” Георга?

Монгол был совершенно невозмутим. Азиатское лицо, словно маска, не выражало ровным счетом никаких эмоций. Делает вид, что его это не касается, или ему в самом деле плевать? Как бы ему намекнуть тогда?

Девушка перевела дыхание, вытерла вспотевшие ладони о бедра, выдавила из себя жалкую улыбку и виновато посмотрела на любовника, соображая, что лучше сейчас сказать. Но он уже не смотрел в ее сторону, просто молча вышел на палубу. Обиделся? Не удивительно. Снова она перед ним виновата, снова испортила все своей бестолковостью, глупостью.

Он стоял на корме яхты, задумчиво смотря в воду. Медленно оглянулся. Нужно было подойти. Сказать что-нибудь. Нельзя так с человеком. По ее вине ему неприятно. Придется решать вопрос с лодкой, как-то возвращать ее с причала. Черти полосатые, ну как она так?

Отвернулся и начал снимать кроссовки. Что он делает? Зачем? Ему стало вдруг жарко от обиды?

Молча завязал шнурки, повесил обувь на шею. Отступил на шаг.

Зачем?!

Взмахнул руками и гибким движением профессионального пловца нырнул прямо с кормы в глубину ледяного залива. Безумец!

9. Пустота

– Боже, Боже, – металась Марина по палубе, ломая руки. Бросилась на корму к спасательному кругу, потом к снова к борту, понимая, что монгол уверенно плывет в сторону берега и в спасении явно не нуждается. Все, что ей оставалось – это плюхнуться на палубу и разреветься в голос.

Ну почему она такая дура? Почему все так глупо, так неправильно? И отчего в груди печет, словно сердце прижгли каленым железом?

А через час приедет Георг.

Марина бросилась на нижнюю палубу – перестелить белье, проветрить насквозь пропахшую сексом каюту. Вымыть два стакана и две тарелки в камбузе. Мокрые полотенца закинуть в стирку, остатки омлета с овощами сунуть в холодильник. Переодеться – нервы нервами, а выглядеть перед Георгом неряхой она бы ни за что не хотела. Накраситься. Волосы уложить уже не успела, стянула в хвост.

Георг, как всегда, пунктуален. Ровно через час после звонка его катер останавливается рядом с "Крейсером Авророй". Он взлетает на борт легко и красиво, нет, не так грациозно, как Арат, но не хуже, просто по-другому. Более точно, что ли. Размеренно. Боже, да о чем она думает вообще!

– Выглядишь неважно, – замечает мужчина, обнимая ее за плечи и целуя в щеку. – Бледная такая. Тяжелый день? Нездоровится?

Сначала Марина вспыхивает от злости и обиды: что значит "неважно"? Она тут одевалась, красилась, а ему, значит, не нравится? А потом с невероятным облегчением, цепляясь за его слова, быстро-быстро кивает головой:

– Критические дни. Живот болит, и вообще…

Георг не расспрашивает. Для него есть несколько запретных тем, и женская физиология – одна из них. Ну и ладно, ну и отлично. Он не будет ничего от Марины сегодня требовать, а ей не придется объяснять, что она была с другим. С тем, кто, по сути, никто в ее жизни. А Георг – он, наверное, кто-то. Постоянная. Аксиома. Он просто есть.

– Расскажи про съемки, – просит он, проходя в свою каюту, скидывая пальто и туфли. – Как твои контракты? Как учеба? Последний курс, уже решила, что будешь делать дальше?

Ему и в самом деле интересно, будто Марина – один из его проектов. Слушает внимательно, дает дельные советы, подсказывает, обещает поговорить с кем-то из своих знакомых насчет благотворительной фотосессии в пользу африканского заповедника. Да, бесплатная реклама никогда не бывает лишней.

С ним легко, он не давит на Марину, не пытается ее прогнуть. Марину даже слегка отпускает. А два бокала прекрасного итальянского вина и вовсе приводят ее в благодушное настроение, и спать она идет уже без всяких посторонних мыслей, радуясь только, что у Георга пунктик насчет ночевок в своей собственной спальне. Он ведь даже с женой в одной постели никогда не засыпал. Однажды ответил, смеясь, на безмолвно заданный Мариной вопрос: “Сон – это самое интимное, детка. Ближе него у меня никого нет. Не хочу делить с другими мир своих кошмаров”. Элегантно послал. Как обычно.

А с Аратом так сладко спалось! Он вообще был очень уютным, ее Соболь. Умудрялся обвивать ее собой, словно плющ, греть одновременно со всех сторон, как теплая пижама. На него можно было смело укладывать руки и ноги, крепко обнимать, вжимаясь носом между лопаток, вдыхая его запах. Ей хотелось впечататься в него, слиться, впитаться, как воде в песок. Его дыхание, жар тела, стук сердца успокаивали, умиротворяли… Забудь, Марин. Учись жить без него. У тебя был шанс, ты его упустила. Идиотка трусливая.

Наутро Георг уплывает, обещая вернуться через две недели. Марина кивает, послушно подставляя губы для сухого бесчувственного поцелуя, натянуто улыбается и с облегчением выдыхает, когда его катер скрывается в стелющемся по воде тумане. Ритуал завершен.

Можно возвращаться в себя. Снимать маску и вволю страдать. Упала прямо на палубу на четвереньки и завыла раненой волчицей.

Где он? Жив ли этот упрямец, этот безумец?

“Ломка по Арату” – острая нехватка его глаз, рук, дыхания начинается почти сразу. Пока рядом был Георг, она запрещала себе быть собой, думать, жить. Существовала. Сейчас ей тяжело было даже дышать. Мысли мучительно возвращались туда, где рядом с Мариной был Арат.

Кончики пальцев покалывало от желания к нему прикоснуться. Ни одного человека она не хотела так сильно. Даже неважно, что он был на нее зол и обижен. Просто… нужен. Не выдержала – позвонила.

Абонент временно не доступен. Так. Ладно, бывает. Работает, выключил телефон, вне зоны доступа. Позвонила еще и еще, с ужасом понимая, что даже не представляет, где его искать. Она не знает, где он живет, кем работает. Не знает его фамилию. Даже возраст точный не знает! Все это было неважно сутки назад, а теперь приводило в отчаяние.

А что, если он вообще не доплыл до берега? Утонул? Переплыть расстояние до пристани и летом было делом непростым, а уж в ноябре… С каждой минутой ей становилась все страшнее. Вода ледяная. А вдруг мимо прошло судно, и его захлестнуло холодной волной? Он одет, тяжелые мокрые тряпки тащили ко дну. Плыть неудобно. Доплыть невозможно. Он покончил с собой у нее на глазах, а она это поняла лишь сейчас?

Села. Взяла в руки себя и трубку телефона. Нажала команду экстренного вызова 911.

Стуча зубами от ужаса, дождалась ответа оператора.

– Здравствуйте, мисс. Что у вас случилось?

Ну конечно же, все под контролем, и у оператора сразу же высвечивается окошко информации о звонящем. Эта мысль отчего-то ее успокоила.

– Здравствуйте. У меня… пропал человек. Сутки назад.

– Что за человек, кем вы ему приходитесь?

– Арат. Я не знаю. Просто… он спрыгнул с моей яхты и пропал.

– Вы пострадали? На вас было совершено нападение?

– Нет! Конечно, нет, это был мой… гость.

– Пожалуйста, уточните данные вашего пропавшего гостя. Полное имя, возраст, гражданство.

– Я… я не знаю.

– Вы точно не пострадали? Проверьте, пожалуйста, не пропали ли предметы вашего имущества. Я подожду.

– Я не пострадала, и ничего не пропало. Только человек пропал. Вы не понимаете, там холодная вода, он прыгнул и пропал!

– Мы все понимаем, мисс. Преступники обычно именно так и пропадают с яхт. Перевожу ваш сигнал на номер полиции.

Что она делает?!

Марина отлично знала американский порядок вещей. Если подключится полиция, Арата могут арестовать за проникновение на яхту, и пока будут разбираться – он будет сидеть в участке. Это может лишить бедного монгола работы, всего лишить!

Его, может, и найдут живым, но государственная машина перемелет этого человека в фарш и выплюнет лишь жалкие ошметки.

Она быстро отключила звонок. Если будут перезванивать – ответит, что все вещи нашлись, и оказалось, что это была шутка. Только бы пронесло.

Нужно самой его искать, на пристани постоянно ошивается множество людей. Уж труп-то не пропустят.

Внутренне Марина заледенела, будто сведенная судорогой. Быстро одевалась, по обыкновению роняя все, к чему прикасалась, и сметая на своем ходу предметы. Чудом не разнесла лодку, спуская ее на воду. Отшвырнула чехол, утопила весло, пришлось возвращаться за запасным. Чуть не свалилась в воду. Двигалась, как сломавшийся робот, у которого садятся батарейки.

Ее трясло крупной дрожью, руки не слушались.

Удивительно, что она вообще доплыла до берега!

Несколько часов Марина ходила по береговой линии, как тень. Спотыкаясь, смотря на следы, что-то разглядывая в конструкции волнорезов. Падала, вставала. Разбила о камни локоть. Нашла лишь скелет какого-то морского животного, пообщалась с семейкой енотов и погоняла чаек. Вернувшись на пристань, разыскала дежурившего там владельца лодочного проката. С трудом нашла в себе силы его расспросить.

– Да, был такой странный. Вылез из воды, босой, без штанов, в зубах бумажник.

Слава Богу, штаны он умудрился снять и кроссовки бросил!

– Я сначала собрался было полицию вызвать, но он сказал, что любовник, сбежал от мужа, купил у меня одежду, вызвал такси и уехал. Я ему еще виски налил – совсем синий был, бедняга. Но на грабителя не похож, уж больно спокойный и не спешил никуда. Да и заплатил хорошо, тут же мне на кредитку все скинул. Твой, что ли, любовник-то?

Марина была так счастлива, что едва не расцеловала толстенького низкорослого чернокожего. Живой! Доплыл! Остальное – не важно. Не хочет он больше с ней иметь ничего общего – пусть. Она виновата, она дура, она чуть не угробила его. Получила по заслугам. Главное – он жив!

– Да! Мой, это мой любовник, – улыбалась совершенно по-идиотски.

– Повезло же, – чернокожий внимательно на нее посмотрел. – Детка, а ты вот на той лодке приплыла с яхты?

– Да. А что?

Опасаться его не было смысла – Марина видела толстяка каждый день, мило с ним здоровалась.

– И ты обратно собираешься плыть? Такая вот?

– Ну, да, – до нее вдруг начало доходить. После волшебной новости, так ее обрадовавшей, сила, державшая Марину на ногах все это время, вдруг иссякла. Ноги подгибались, руки тряслись, ее ощутимо качало. Доплыть до яхты? Хотелось только сесть прямо на пристань, а лучше – лечь. И умереть. Больше ничего.

– Давай-ка так, детка. Я сейчас заведу катерок, прицеплю твою лодочку и отвезу тебя туда с ветерком. Ты же с “Авроры?”.

Сил не было даже обрадоваться. Этот черный крепыш был сегодня ее героем.

– Да. Сколько я вам буду должна?

– Пятьдесят баксов, детка, и мы в расчете.

Дорого. Ну ладно, оно того стоило, все равно этот мужик прекрасен, а торговаться нет никаких сил.

– По рукам.

Больше она ничего не помнила. Чернокожий не просто довез ее к яхте, он выгрузил Марину, поднял ее лодку на борт, тщательно все закрепил на случай непогоды, зачехлил, проверил готовность яхты к шторму и даже оставил ей свой номер телефона, чтоб никакие любовники больше так не плавали, если надо будет – всех быстро вывезет. Все это она видела, словно в тумане. И когда тот уплыл, прогудев на прощание сигналом катера, она смогла лишь упасть на пушистый ковер в спальне. Свернуться калачиком и зажмуриться. Марину трясло крупной дрожью. Ноги сводило судорогой, голова невыносимо болела. И отчетливо хотелось сдохнуть. Чтобы отныне не болело ничего: ни душа, ни тело.

10. Боль

Яхта “Крейсер Аврора” весьма символично стояла на якоре чуть меньше, чем в километре от острова Манхэттен, ровно посередине невидимого пути от выхода из Бруклинского тоннеля до острова Статуи Свободы.

Арат был совершенно свободен.

И когда шагнул с палубы яхты, и теперь – когда доплывший на одних руках и чисто азиатском упрямстве выползал на причал Баттери-Парк Ферри терминала. Джинсы он стянул с себя еще в самом начале своего героического заплыва.

Зол? Да он был в ярости. И эта ярость волокла его в устье Гудзона, через воды Аппер Бей залива, как мощный мотор. В его жизни теперь будет этот заплыв через холодные воды Атлантики. Не стыдно, герой-любовник? Он снова утер нос этому Голиафу. Отчего же так больно?

Бумажник, изгрызенный от судорог в ногах и злости, мокрый и раскисший, к счастью, надежно хранил все кредитки. Найти человека из персонала причала и уговорить его на помощь за отдельную плату было делом нескольких минут. Вести переговоры Арат умел, ловко улавливая настроение собеседника и давя на все нужные точки соприкосновения, искусно, словно жонглер. Спустя уже четверть часа он, одетый и высохший, пил горячий кофейный коктейль с виски в кафе на шоссе Франклина Рузвельта. Пил и размышлял.