Владимир Высоцкий: Я, конечно, вернусь…

Когда в конце 63-го Людмила Абрамова сообщит Высоцкому о скором пополнении семейства, Высоцкого это известие мало обрадует. «Денег нет, жить негде, а ты решила рожать!» – пытался он увещевать свою жену. Разговор этот происходил на квартире Кочарянов, и вмешательство Левона предопределило его концовку. «Кончай паниковать! – сказал Кочарян другу. – Ребенок должен родиться, и весь разговор!»

В мае Высоцкий вновь отправился в Казахстан на съемки очередного фильма. Это была драма с необычным для такого жанра названием «По газонам не ходить». Речь в фильме шла о восстании рабочих на одной из строек Казахстана – там делами заправлял жестокий начальник, некогда руководивший стройкой, где работали зэки. Высоцкому предназначалась роль одного из помощников главного героя. Однако из этой затеи ничего не вышло. Практически в первый же съемочный день прямо на съемочной площадке Высоцкому стало плохо, и он потерял сознание. На «Скорой помощи» его доставили в больницу, где он провел несколько дней. Узнав об этом, директор «Казахфильма» решил не рисковать здоровьем молодого артиста и дал команду немедленно найти ему замену.

Однако если с кино дела у Высоцкого шли неважно, то песенное творчество, что называется, било ключом – к этому времени большинство его песен уже распевалось по всей Москве и области. По рукам вовсю ходили магнитофонные записи, сделанные на разных квартирах, где выступал Высоцкий. На одной из таких вечеринок, на Большом Каретном, 15, побывал знаменитый шахматист Михаил Таль, оставивший об этом свои воспоминания: «С Высоцким мы познакомились весной 1963 года … Тогда имя молодого артиста Владимира Высоцкого было уже достаточно известным. Естественно, с прибавлением уймы легенд, но имя было у всех на слуху… Нас представили друг другу, и через две минуты у меня сложилось впечатление, что знакомы мы с ним тысячу лет. Не было абсолютно никакой назойливости…

Там было очень много людей… Хотел Володя этого или нет, но он всегда был в центре внимания. С настойчивостью провинциала практически каждый входящий на третьей, пятой, десятой минутах просил Володю что-то спеть. И Володя категорически никому не отказывал».

О тех же временах оставил свои воспоминания и артист Владимир Трещалов, который снимался с Высоцким в «Штрафном ударе», а позже прославился исполнением роли Сидора Лютого в «Неуловимых мстителях»: «Я договорился со звукооператорами телевидения, и эти ребята в аппаратном цехе студии Горького записали Высоцкого. Тогда Володя пел почти час. Это было в самом начале лета 63-го. Запись эта довольно быстро распространилась, и песни Высоцкого пошли гулять по Москве».

К этому времени репертуар Владимира Высоцкого был уже достаточно внушителен, но самыми знаменитыми были следующие песни: «Красное, зеленое, желтое, лиловое» (1961), «Татуировка» (1961), «У тебя глаза, как нож» (1961), «Рыжая шалава» (1961), «В тот вечер я не пил, не ел» (1962), «Где твои 17 лет?», «За меня невеста отрыдает честно» (1962), «Серебряные струны» (1962), «Это был воскресный день» (1962), «В Пекине очень мрачная погода» (1963),«Антисемиты» (1963), «Катерина» (1963), «Кучера из МУРа укатали Сивку» (1963), «Сегодня в нашей комплексной бригаде» (1963).

Надо отметить, что до сего дня не утихают споры вокруг блатного репертуара Владимира Высоцкого. Многие из тех, кто поверхностно знает творчество поэта, считают, что те ранние блатные песни – это не что иное, как пустая трата времени, занятие несерьезное и не стоящее особого внимания. Мол, и тексты в них бестолковые, и музыка примитивная. Между тем уже тогда, в начале 60-х, у этих песен Высоцкого были горячие почитатели в среде, весьма далекой от блатной. По словам однокурсницы Высоцкого М. Добровольской, большим поклонником поэта был их преподаватель по Школе-студии Андрей Донатович Синявский: «Синявский весьма ценил эти первые песни Володи. «Это был воскресный день» или «Татуировка» … Да, ведь Андрей Донатович вместе с женой Марией Розановой сами прекрасно пели блатные песни!

Синявский был большим знатоком и ценителем такого рода народного творчества, и именно это он ценил в Володе. Как мне кажется, именно Синявский заставил Высоцкого серьезно этим заниматься… Он считал, что Володино раннее творчество ближе к народному. И до сих пор – мы недавно с ним разговаривали – Андрей Донатович думает, что это у Володи самое главное, настоящее».

Синявский, безусловно, прав, отдавая дань ранним песням Высоцкого. Ведь все в творчестве Высоцкого взаимосвязано, и не будь тех ранних блатных песен, то не было бы и позднего Высоцкого с его военными и сатирическими циклами. Сам же поэт за два года до своей смерти говорил: «Я начал со стилизации так называемых блатных песен. Они мне очень много дали в смысле формы. Меня привлекала в них несложная форма с весьма незатейливой драматургией и простой идеей – без хитрого и сложного подтекста. Эти песни окрашены тоской по человеческой близости. Окуджава, который писал иные песни, выражал эти чувства другими средствами. Я же (сам, кстати, выросший на задворках) отражал в песнях „псевдоромантику“ и брожение беспокойного духа пацанов проходных дворов».

Но наиболее точно и верно охарактеризовала раннее творчество Владимира Высоцкого его вторая жена Людмила Абрамова: «А почему он начал писать песни, которые – Володя Высоцкий? А что делать актеру, когда ему нечего играть? А что делать Актеру с самой большой буквы – Великому Актеру! – когда ему нечего играть? Он сам себе начал делать репертуар. То есть не то чтобы он делал его сознательно: „Дай-ка я сяду и напишу себе репертуар…“ Так не было. А вот когда есть потребность себя высказать, а негде: в „Свиных хвостиках“, что ли, или в „Аленьком цветочке“? Вот он и зазывал своих друзей, придумывал всякие штучки-дрючки, чтобы актеры похохотали. Это не уровень актерского творчества, это уровень актерских забав. А кто бы ему написал такую пьесу, да еще гениальную, про то, как шли в Монголию, про двух зэков? Кто? Да еще дал сыграть одного зэка, да другого, да повара с половничком? Кто бы ему тогда написал пьесу про штрафников?»

Безусловно, Владимир Высоцкий искал самовыражения как актер, но на сцене этого не находил. Ведь в Театре миниатюр были задумки поставить спектакль по его песне «Татуировка», но дальше проекта дело так и не пошло. Поэтому единственным средством самовыражения для Высоцкого оставалось его песенное творчество, ведь песни его были нечем иным, как своеобразными мини-спектаклями. А то, что тогда это были в основном блатные песни, неудивительно: Высоцкий пел о том, что ему было хорошо знакомо, ведь он сам был не кем иным, как одним из «пацанов проходных дворов». К тому же судьба не только бросила его в одно из самых романтичных мест Москвы, из благополучной Германии на Большой Каретный, но вдобавок ко всему наградила и самым «блатным» голосом из всех, что можно было только себе представить, – голосом «с трещиной». Человек с таким голосом, кажется, был просто рожден для того, чтобы петь «Нинку» или «На Большом Каретном». И не зря поэтому сам Высоцкий, отвечая в июне 70-го на вопрос анкеты: «Чего больше всего боитесь в жизни», ответил: «Потери голоса».

А мы-то, пацаны 60-х—70-х, слушая песни Высоцкого, думали, что голос его не иначе как «пропитой». Да и сам Высоцкий как-то однажды рассказал следующее: «Я со своим голосом ничего не делаю, потому что у меня голос всегда был такой. Я даже был когда-то вот таким маленьким пацаном и читал стихи каким-то взрослым людям, они говорили: „Надо же – какой маленький, а как пьет!“ То есть у меня всегда был такой голос – как раньше говорили, „пропитой“, а теперь из уважения говорят – с „трещинкой“.

Когда в 56-м Высоцкий поступал в Школу-студию, о нем тогда говорили: «Это какой Высоцкий? Хриплый?» И Высоцкий тогда пошел к профессору-отоларингологу, и тот выдал ему справку, что голосовые связки у него в порядке и голос может быть поставлен. А то не видать бы Высоцкому актерской профессии как собственных ушей.

Чем еще запомнился Высоцкому 63-й год? Он получил очередное приглашение сниматься в кино. На этот раз от Василия Шукшина, который взял его в свою дебютную ленту «Живет такой парень» на роль деревенского парня Хыца. Натурные съемки фильма проходили на Алтае. Однако в окончательный вариант эпизоды с участием Высоцкого почему-то не вошли.

Между тем конец 63-го года застал Высоцкого далеко от Москвы – в Сибири, в Томске. Попал он туда случайно: сидел со своим приятелем актером Михаилом Туманишвили в буфете Театра киноактера, когда к ним подошел администратор Калмыцкой филармонии В. Войтенко и предложил подхалтурить – съездить с гастролями по городам Сибири, Алтая и Казахстана. «Так у нас и программы никакой нет!» – удивились друзья. «А ничего особенного и не надо: выучите пару отрывков из какой-нибудь прозы да еще три-четыре стихотворения – вот и вся программа, – ответил Войтенко. – Я сегодня улетаю в Томск – там работают Зинаида Кириенко и Леонид Чубаров, а через несколько дней закажу вам билеты, и вы их смените».

В Томск Высоцкий и Туманишвили прилетели 30 декабря. И уже на следующий день давали свой первый концерт. Дрожали от страха, как школьники, поскольку за те несколько дней, что у них было до отъезда, они успели выучить только один отрывок из прозы (его читал Туманишвили) и несколько стихотворений Маяковского (их декламировал Высоцкий). Однако публика приняла молодых актеров достаточно тепло. А потом и вовсе дела пошли на лад: Войтенко в местном кинопрокате за две бутылки водки нанял киномеханика, и тот стал помогать гастролерам – крутил ролики с отрывками из фильмов, где они снимались. К тому времени гастролеры уже вполне освоились и помимо стихов и прозы разыгрывали смешную сценку из книжки Карела Чапека. За полтора месяца гастролей Высоцкий и Туманишвили выступили в нескольких городах: Томске, Колпашеве (10 января), Барнауле, Бийске (1 февраля), Горно-Алтайске, Рубцовске. В Москву гастролеры вернулись только в конце февраля 1964 года.

Между тем единственным местом работы Высоцкого тогда был Клуб МВД имени Ф. Дзержинского, где он играл в спектакле «Белая болезнь». Символичное название для человека, у которого в трудовой книжке была лаконичная надпись, что он не имеет права работать по профессии из-за систематического нарушения трудовой дисциплины, то есть из-за пьянок.

В апреле судьба Владимира Высоцкого вновь пересеклась с Театром имени Пушкина: его пригласили туда сыграть по договору роль в хорошо знакомом ему спектакле «Дневник женщины». Высоцкий, естественно, согласился. А в мае он едва не ушел из жизни. Случилось следующее.

На майские праздники он сильно загулял с друзьями и как-то вечером, возвращаясь домой, был задержан милиционерами. Те препроводили его в вытрезвитель. Высоцкий идти туда не желал, активно сопротивлялся и всю дорогу твердил, что он актер, что снимается в кино. Стражи порядка в ответ скалились: «Что-то мы тебя ни в одном фильме не видели». И так достали Высоцкого своими издевками, что уже в вытрезвителе он выдернул из брюк ремень и захотел повеситься. Спасло его чудо. В тот самый момент, когда петля захлестнула шею, в камеру зашел пожилой старшина. Он и вынул уже задыхавшегося Высоцкого из петли. И в тот же день позвонил его отцу.

Спустя несколько дней, по настоянию родных, Высоцкий согласился лечь в наркологическую клинику. Тогда всем еще верилось, что таким способом можно вылечить его от тяжкого недуга. Горькая правда выяснится позже, а пока недельное пребывание Высоцкого в больничных стенах вроде бы помогло – с выпивкой он завязал.

По выходе из больницы Высоцкий уезжает в Айзкрауле (Латвийская ССР) на съемки фильма «На завтрашней улице» режиссера Ф. Филипова, у которого он еще в 61-м снимался в фильме «Грешница»: там он играл корреспондента, здесь – молодого бригадира строителей Петра Маркина. Причем в «Улицу» он попал с большим скрипом. Начальник актерского отдела Адольф Гуревич был категорически против его кандидатуры, считая Высоцкого алкоголиком. Но режиссер сумел-таки его уговорить. Гуревич согласился, но пригрозил Высоцкому: сорвешься – вышибу с киностудии с «волчьим билетом».

Когда об этом узнали друзья Высоцкого – Всеволод Абдулов и Геннадий Ялович, – они испугались: хорошо зная друга, они были уверены в том, что он не сможет долго выдерживать «сухой закон», обязательно сорвется и – прощай кино. И тогда они решили отправиться вместе с киногруппой, чтобы приглядывать за Высоцким. А чтобы их взяли, сами (!) дописали в сценарий роли под себя. Они «создали» бригаду строителей, которая вызывала на соцсоревнование бригаду Маркина. Хитрость удалась: режиссеру понравилась новая сюжетная линия, и он включил молодых актеров в группу.

13 мая Высоцкий пишет жене письмо, где сообщает: «Наша таборная жизнь течет нормально. Целый день мужики лежат вверх животами, а бабы ходят и гадают (за деньги), когда будет съемка. Безделье. Вечером – звон гитары молодого черноголового Абдулова Севки и пляски вокруг костра, а потом спим в шатрах-палатках на пляжных простынях. Погода только сегодня хорошая, а так – дождь и холодно. Хожу я как герой из „Великолепной семерки“ – в джинсах и в американских ботинках, так что выходит очень великолепно. Вчера собрал бутылку земляники (1231 штука), считал и нагибался за каждой ягодой, а потом с молоком съел. Результат налицо и на желудок – тяжелая, но скоротечная медвежья болезнь. Хотели разрушить нашу беззаботную жизнь и сегодня назначить съемку, но вдруг кто-то намекнул, что сегодня 13-е число и понедельник. Все забегали и испугались. Так что, если не будет съемок еще два дня, – будет 50 % зарплаты. Это плохо. Я живу экономно и не принимаю. У нас четверых общий котел, но я это дело кончаю и из шараги со скандалом выхожу, потому что они все жрут и иногда пьют и мне выгоды нету.

Вчера комсомольцы ГЭС пригласили нас на «голубой огонек». Я рассказывал, какой я артист, и пел и играл с Яловичем сценку, а потом по микрофону пели американскую бодягу, а труженики плясали ТВИСТ и махали бедрами. Пахло потом, дымом и похотью. Одна работяга своей мозолистой рукой погладила нашего звукотехника (в прямом смысле погладила), и у того рожа в царапинах. Люсик! Мне здесь скучно!..»

Высоцкий сумел воссоединиться с женой только в конце месяца, когда были отсняты эпизоды с его участием. Однако жена женой, но Высоцкий находит время ухаживать и за другими девушками. Вот как это выглядит в рассказе свидетеля тех событий – тогдашнего начальника Калининградского порта Ильи Н. (много лет спустя он рассказал об этом В. Золотухину): «К нам приехал Театр миниатюр Полякова. Я пригласил театр, устроили прием. Там были две потрясающие девки: Томка Витченко и Рысина. У меня разбежались глаза. Они даже смеялись надо мной: „Смотри, он не знает, на ком остановиться!“ Ладно. Томка жила в Москве… набережная… там полукругом спускается дом. Лето 1964 года. Я приезжаю в Москву. Прихожу к ней, мы сидим, выпиваем. Где-то поздно ночью звонок, приходит парень… Мы сидим, выпиваем втроем. Три часа ночи. Кто-то должен уйти. Мы ждем, кто это сделает. Она не провожает, не выгоняет никого… нам весело… но мы ждем друг от друга, кто уйдет. В конце концов мы уходим вместе… Прощаемся, берем такси. Он уезжает в одну сторону, я – в противоположную. Через пять минут к ее подъезду подъезжают одновременно два такси. Выходит этот парень, выхожу я… Мы рассмеялись и опять поднимаемся вместе. И до 12 дня выпиваем… Этот парень был Володя Высоцкий. Тогда я, разумеется, не знал… Хотя он и тогда был с гитарой и пел…»

9 июля Высоцкий вновь срывается в Латвию, чтобы продолжить съемки в фильме «На завтрашней улице». 16 июля он пишет в письме жене: «Я теперь жарюсь на солнце, хочу почернеть. Пока – старания напрасны. Обгорели ноги до мяса, а спина не обгорела до мяса – обгорела до костей. Хожу с трудом, все болит… Никак, лапа, не посещает меня муза – никак ничего не могу родить, кроме разве всяких двустиший и трехстиший. Я ее – музу – всячески приманиваю и соблазняю, – сплю раздетый, занимаюсь гимнастикой и читаю пищу для ума, но… увы – она мне с Окуджавой изменила. Ничего… это не страшно, все еще впереди. Достаточно того, что вся группа, независимо от возраста, вероисповедания и национальности, распевает „Сивку-Бурку“, „Большой Каретный“ и целую серию песен о „шалавах“…

Позвони отцу – расскажи, какой я есть распрекрасный трезвый сын В. Высоцкий…»

18 июля в своем очередном письме жене Высоцкий пишет: «А вообще скучно… Читать нечего. Дописал песню про «Наводчицу». Посвятил Яловичу. Ребятам нравится, а мне не очень…»

Как и положено истинным творцам гениальных произведений, им обычно не нравятся именно те произведения, которым впоследствии предстоит стать всенародно любимыми. Я лично из своего глубокого детства помню полутемный подъезд старого пятиэтажного дома, нас, ребят-малолеток, и пацанов чуть постарше, один из которых, ударяя по струнам «шаховской» семиструнки, поет:

Ну и дела же с этой Нинкою,Она ж спала со всей Ордынкою,И с нею спать – ну кто захочет сам?– А мне плевать – мне очень хочется…

И вот это последнее – «а мне плевать – мне очень хочется» – разнеслось потом среди московской ребятни со скоростью холеры. Мы щеголяли этой фразой к месту и не к месту, картинно закатывая глаза и во всем стараясь сохранить интонацию оригинала.

Она ж хрипит, она же грязная,И глаз подбит, и ноги разные.Всегда одета, как уборщица, —Плевать на это – очень хочется!

Сам того не подозревая, Высоцкий в июле 64-го создал гениальную вещь, которая стала своеобразным гимном дворов и подворотен 60-х, своеобразную «Мурку» того времени. В тех дворах и подворотнях не пели песен Александры Пахмутовой, там пели «Нинку», которая «спала со всей Ордынкою». Да и сам Высоцкий в одном из писем июля 64-го писал жене: «…писать, как Пахмутова, я не буду, у меня своя стезя, и я с нее не сойду».

К слову, Всеволод Абдулов утверждал, что «Нинка» была написана чуть раньше поездки в Ригу – в Москве, на Пушкинской улице, в коммунальной квартире скрипача Евгения Баранкина. В. Абдулов вспоминает: «Мы сидели у Жени. Отмечали какое-то событие или просто так собрались, сказать не могу, только в три часа ночи кончилась водка. А в начале 60-х на радость всем нам работало кафе „Арарат“, куда ночью в любое время можно было постучаться и увидеть двух швейцаров с благородными, честными лицами:

– Сколько?

Ты говорил, сколько – хоть ящик! – и тут же получал требуемое количество бутылок. По пять рублей (при госцене 2 рубля 87 копеек).

Пошли мы с Володей в «Арарат» и остановились у автоматов с газированной водой: они тогда только-только появились. Кидаешь три копейки, автомат говорит: «Кх-х-хх», – и либо не выдает ничего, кроме газа, либо наливает стакан воды с сиропом, вкус которой непредсказуем заранее и зависит от честности лица, заправлявшего его накануне. (Сущая правда. В 70-е годы я был знаком с парнем, который работал на этих автоматах на Киевском вокзале, так вот он разбавлял сироп… акварельной краской. – Ф. Р.). Володя жутко завидовал мне в то время: я умел обращаться с этими устройствами. Подходил к автомату, долго смотрел ему в лицо, определяя место, в которое нужно ударить. Потом бил мягкой частью кулака: «Др-р!» – и получал воду с сиропом. У Володи этого не получалось, и я его учил.

Приблизились мы к автоматам, и вдруг Володя отошел в сторону, произнеся:

– Постой, чудак, она ж наводчица…

Потом мы зашли в «Арарат», отоварились, возвратились к Баранкину, и Володя спросил:

– Жень, где мне здесь присесть? Нужно кое-что записать.

Отошел в угол, а буквально через пятнадцать минут спел нам ту самую «Нинку»…»

Тем временем пребывание Высоцкого в Латвии продолжается. Воспользовавшись образовавшимся в съемках «окном», Высоцкий и его друзья решают на пару дней съездить в Ригу. На календаре было 21 июля. О том, чем завершилась эта поездка, вновь вспоминает В. Абдулов: «У нас было два свободных дня, и мы чувствовали себя самыми богатыми людьми в Советском Союзе. Потому что получили отпускные в театре, суточные и квартирные. Кроме того, за съемки нам заплатили по 100–130 рублей, тратить которые было не на что: питались мы с местных колхозно-совхозных полей, варили себе очень вкусные обеды. Пиво за 22 копейки, водка за 2,87.

Скопившиеся деньги мы повезли в Ригу, начали их тратить! Добирались туда долго, но весело. Приехали днем и пошли в ресторан. Потом заняли очередь в «Лидо», сидели там на левом балконе – прекрасный оркестр, танцующие пары… Европа! Гуляли на полную катушку: кидали бокалы в окно – и вообще, много было сумасшествия и безобразия.

Познакомились с каким-то мастером спорта по боксу и ночью из «Лидо» пошли к нему пешком. Потом он нас ограбил – проснулись без копейки денег, осталась только чья-то заначка.

Отправились купаться на море. Меня понесли – встать я не мог. Доставили на пляж, я рухнул головой к воде и таким образом спал еще некоторое время. А потом подошел Володя:

– Сев, послушай. Я играл в преферанс и спустил половину наших оставшихся денег, рублей двадцать.

А я считался знатоком игры и значительно превосходил Володю в этой области – по общему мнению. Окунулся в море и пошел отыгрывать наши деньги. Сел. Володя принес стакан холодного шампанского с коньяком. Я выиграл несколько игр, а потом, естественно, все поплыло у меня в глазах, так что и оставшиеся двадцать рублей оказались проигранными.

Но всему прекрасному приходит конец, и мы поехали на вокзал, так как давно пора было возвращаться на съемку. При отъезде нас предупредили: в случае опоздания придется уплатить за срыв съемки 4500 рублей. По тем временам нам пришлось бы на каторге лет пять отрабатывать эти деньги.

Между тем на вокзале выяснилось, что последний прямой поезд ушел, а следующий отправляется только вечером. Мы сели на другой, проехали примерно половину пути, а там, совершенно уже обалдев, выскочили на шоссе ловить попутку. Попутка довезла нас до места, от которого до съемочной площадки оставалось всего километров 60. И мы пустились бегом. Бежали, бежали, бежали… Я последним, совершенно умирая. Слышу – кто-то несется сзади. Оборачиваюсь и вижу: меня догоняет здоровенная собака. Я к ней:

– Ты тоже опаздываешь?

После чего я упал наземь и заявил:

– Все, ребята! К эдакой матери, но дальше не пойду.

Тут, к счастью, испортилась погода, пошел дождь – значит, съемку отменили, и не за наш счет…»

И все же та поездка едва не сорвала последующие съемки. В Риге Ялович забыл в автобусе портфель, в котором находились плавки Высоцкого. А он в них уже снимался в предыдущих эпизодах. Режиссер, естественно, поднял крик: ищи те же плавки, в которых ты был в кадре ранее. А где их теперь найдешь? В итоге сошлись на том, чтобы больше Высоцкого на пляже не снимать.

В отличие от своих друзей, которые нет-нет, но позволяют себе «заложить за воротник», Высоцкий продолжает с гордостью нести бремя непьющего человека. 29 июля в длинном письме жене вновь звучит радость за себя: «Я расхвастался затем, чтобы ты меня не забывала, и скучала, и думала, что где-то в недружелюбном лагере живет у тебя муж ужасно хороший, – непьющий и необычайно физически подготовленный.

Я пью это поганое лекарство, у меня болит голова, спиртного мне совсем не хочется и все эти экзекуции – зря, но уж если ты сумлеваешься – я завсегда готов…

Было вчера собрание… Впервые ко мне нет претензий – это подогревает морально.

Я, лапочка, вообще забыл, что такое загулы, но, однако, от общества не отказываюсь…»

Высоцкий вывел эти строчки 3 августа, а пять дней спустя в Москве у него родился второй сын – Никита. И счастливый отец пишет 15 августа своей жене: «Я тебя очень люблю. А я теперь стал настоящий отец семейства (фактически, но не де-юре – это в ближайшее будущее), я и теперь чувствую, что буду бороться за мир, за счастье детей и за нравственность».

В это же самое время судьба готовила Высоцкому тот самый крутой поворот, который должен будет серьезно изменить всю его творческую жизнь.

К 1964 году московский Театр драмы и комедии, что на Таганке, исчерпал все свои творческие возможности и практически дышал на ладан. Назначенный в ноябре 1963 года новый директор театра Николай Дупак предпринимал все возможные меры, чтобы вдохнуть в старые мехи свежее вино. В конце концов судьба послала ему удачу на этом поприще. Актер Театра имени Е. Вахтангова Юрий Любимов был в то время и режиссером курса в Щукинском училище. Силами своих студентов он поставил спектакль по произведению Б. Брехта «Добрый человек из Сезуана». Увидев этот спектакль, Дупак пригласил Любимова к себе в театр, и тот, недолго думая, согласился. Так, в феврале 64-го бывшего главного режиссера театра А. Плотникова отправили на пенсию и на его место назначили Юрия Петровича Любимова. Могли ли тогда представить себе чиновники от культуры, сколько хлопот доставит им в скором будущем человек, которого они привели к руководству нового театра? Ведь им казалось, что лояльность этого человека предопределена всей его прошлой деятельностью: работа в ансамбле НКВД, съемки в таких официозных фильмах, как «Молодая гвардия» и «Кубанские казаки».