Полная версия
Турецкая отдышалась, покачала головой, да уж, такие, мол, дела, как в Словении живем, и сказала:
– Танечка, куры есть?
Продавщица открыла морозильную камеру, достала оттуда единственную (бывает и такое) курицу и, не глядя, положила ее на весы. Весы показали ровно килограмм.
Турецкая сказала:
– Килограмм? Суп, туда-сюда, маловато, в общем, получается.
Но продавщица диалог не поддержала, она смотрела телевизор.
«Прокуратура и счетная палата должны отследить этот дурно пахнущий феномен – откуда в России за восемь-девять лет появились долларовые миллиардеры», – сказал на пресс-конференции в Мадриде спикер российского парламента. Во главе российской делегации он принимает участие в сессии Парламентской ассамблеи ОБСЕ. «В девяти из десяти случаев эти миллиарды появились потому, что нарушалось российское законодательство и создавались определенные преференции в пользу некоторых компаний», – заявил спикер. Вместе с тем председатель Госдумы подчеркнул, что речь не идет о полном пересмотре итогов приватизации в России. «Нашим доморощенным миллиардерам мало, взяв хорошие деньги и создав мощную недвижимость за рубежом, остановиться на этом – им становится скучно в рамках своего бизнеса, им хочется чего-то большего, чем-то себя заявить, и кто-то готов сам идти в политику, кто-то двигает туда своих представителей, кто-то может позволить себе приобрести американский бейсбольный клуб. Да это же просто плевок в сторону России!..»
– А покрупнее не найдется, Танечка?
Продавщица молча взяла курицу и сунула ее назад в морозильник, потом автоматически пошарила там рукой и вытащила ее же во второй раз. Положила на весы и чуть придержала их пальцем. Весы показали кило двести.
Турецкая прикинула: суп, туда-сюда, не забыть еще морковку, лук обязательно, растительное масло… все равно недостаточно…
– А знаете что, Танечка, – сказала жена следователя, – заверните обе.
Продавщица открыла было рот, не зная, что сказать, но говорить ей не пришлось, потому что теперь уже покупательница впилась в экран, на котором новости от международных сузились до московских, и в частности – криминальных. Диктор сообщал что-то из разряда криминальных событий, а на экране была фотография салона автомобиля: на заднем сиденье без признаков жизни лежала полураздетая девушка, а за рулем спал, по-видимому, пьяный мужчина. До сердечной боли знакомый пьяный мужчина. Ирина Генриховна, выронив курицу, бросилась из магазина.
Весна была хоть и холодной, но в разгаре, утро – туманным, настроение – паршивым. Таблетка «алказельцер» не помогла. Затылок слегка ломило, во рту – непрекращающаяся сухость, и вообще хотелось завалиться в койку с бутылочкой пива. А лучше – с двумя. Но делать нечего, работа есть работа, и Гордеев вывернул руль направо и тормознул в полусотне метров от Ярославского вокзала. Вышел из машины и двинулся к ближайшему ларьку. Пива он, конечно, себе сейчас позволить не мог, но хотя бы холодной минералки.
Неподалеку от ларька прямо на земле сидел какой-то человек. Расплачиваясь, Гордеев никак не мог отвести от него взгляд. Про таких принято говорить: «без определенного места жительства», или, попросту говоря, бомж, но в позе именно этого человека было столько спокойствия, если не сказать достоинства, словно именно этот кусок асфальта и был его самым что ни на есть определенным местом жительства, ну а в довершение всего бомж курил… сигару. Да-да, грязный и давно небритый человек в лохмотьях курил роскошную длиннющую сигару. Гордеев забрал свою воду и пошел назад, к машине, постепенно переключая свое внимание на более актуальные проблемы, которыми жизнь преуспевающего адвоката в Москве полна под завязку. Он направлялся в Лефортово.
Вот, например, существует так называемый классический тип адвоката, который верит в прецеденты. Такой юрист свято убежден, что как в литературе все сюжеты давным-давно использованы, так и в юриспруденции все преступления уже однажды совершены, и теперь безмозглые преступники просто движутся по хорошо заасфальтированному шоссе. Обычно в нестандартной ситуации, то есть когда у него нет готового решения, такой адвокат бежит в свою библиотеку, зарывается там, как крот, и в конце концов появляется на свет божий с каким-нибудь подобным делом, которое уже рассматривалось в суде лет двадцать назад. Пожалуй, если ему случится столкнуться с чем-нибудь действительно новым, то он, наверно, грохнется в обморок.
Но не таков был Гордеев, даром что карьеру свою он начинал, так сказать, по другую сторону барьера – в Генеральной прокуратуре. Кстати, о Генеральной прокуратуре. Черт бы ее побрал!
Гордеев притормозил, показал на КПП пропуск и припарковался на служебной стоянке СИЗО Лефортово. Захватил кожаный портфель с заднего сиденья и пошел в тюрьму. Да, вот именно, зло подумал Гордеев, я пошел в тюрьму. А как еще об этом скажешь? И хотя по роду профессиональной деятельности бывать здесь приходилось не раз и не два, сегодняшнее посещение следственного изолятора вызывало особые, смешанные чувства. Точнее, человек, который их вызывал… Точнее… Тьфу ты! Он перестал наконец копаться в себе, пройдя три раза на разных этажах проверку документов и оказавшись в маленьком кабинете со столом, двумя стульями и зарешеченным окном.
Сейчас Гордееву предстояло защищать своего давнего знакомого, чтобы не сказать больше – наставника и учителя, Александра Борисовича Турецкого. И никакие прецеденты тут не проходили. Кстати, декадный служебный пропуск, который адвокат только что продемонстрировал на КПП, ему выбил как раз Турецкий. Такая вот ирония.
Гордеев ждал недолго: Турецкого привели спустя минуты четыре. Вид у него оказался довольно независимый (из кармана пиджака торчала газета), у немолодого охранника – напротив, довольно смущенный, видно, знал, с кем имеет дело. Впрочем, как только охранник вышел, заперев за собой дверь, физиономия Турецкого приняла другое выражение, точнее, там была целая гамма: смущение, досада, раздражение, нетерпение и еще бог знает что. Они молча пожали друг другу руки, после чего Турецкий широким жестом хозяина предложил садиться.
– Что скажешь, Юра?
– А что тут говорить? – хмуро сказал Гордеев. – Жизнь коротка, как минет на Тверской.
– Жестко, – отметил Турецкий. – И боюсь, что очень точно.
– Это не я придумал, это «Свинцовый туман».
– Еще жестче, – не то одобрил, не то осудил Турецкий. Он бросил косой взгляд в зарешеченное окно. На улице действительно не видно ни зги.
– Да нет же, Александр Борисович, – с досадой объяснил адвокат. – «Свинцовый туман» – это рок-группа такая, и это они спели: жизнь коротка, как… это самое на Тверской.
– А, – без особого интереса сказал Турецкий. – Ну и фиг с ними. Лучше скажи, как мои-то дела? Как говорит Славка Грязнов, я – суворовский солдат и хочу знать свой маневр.
– Ваш маневр, Александр Борисович, сидеть тихо до моей команды.
Гордеев решил, что лучше пока не выставлять напоказ своих дружеских отношений с Турецким, и поэтому заговорил на «вы».
Турецкий внимательно посмотрел на адвоката, оценил сказанное и кивнул. Но все же поинтересовался:
– А как это я могу сидеть тут громко, а?
– Камера, кажется, одиночная? – вопросом на вопрос ответил Гордеев. – Теплая, сухая. Никто ведь не трогает. Жена не достает. Телевизор есть, спортивный канал ловит. Газеты приносят. Я вам удивляюсь, Александр Борисович, наверно, даже члены ГКЧП хуже сидели. Не говоря уж про воров в законе. А вам… чего еще желать-то?
– Члены ГКЧП были виновны, понимаешь?! Не говоря уж про воров в законе. А ты что, издеваешься? – тихо спросил Турецкий.
– Ну есть немножко, – не отказался Гордеев. – Надо же как-то разряжаться…
Наверное, с минуту они молча смотрели друг на друга.
– Не за мой счет, – попросил Турецкий.
– Ладно. Значит, так. Здесь все, что мне удалось собрать. – Гордеев протянул своему подопечному жиденькую папочку.
Турецкий бегло пролистал. Пара газетных вырезок, показания бармена ночного заведения, официанток, еще двух каких-то свидетелей.
– Не густо.
– Да уж.
– Каковы мои позиции?
– Довольно устойчивые, я думаю, – поскреб затылок Гордеев. – Скандал ведь никому не нужен.
– Кроме того, кто все это устроил, – напомнил Турецкий. – Скандал уже есть.
Гордеев встал и задумчиво прошелся по узенькой комнате, для этого хватило шести шагов.
– Не уверен, не уверен, – пробормотал он.
– В чем ты не уверен? – насмешливо поинтересовался Турецкий.
– Мне вот, например, очень не нравится, что я до сих пор не могу встретиться со следователем из ФСБ, который ведет ваше дело. Некто Игнатьев. Знаком такой?
– Я его видел, разумеется, иначе бы здесь не сидел. Толстяк, потеет все время. Но, во-первых, я и сам с ним разговаривать без твоего присутствия не собирался, о чем тут же предупредил, а во-вторых, он моментально слинял, – развел руками Турецкий.
– И больше не объявлялся?
– И больше не объявлялся.
– Н-да-а…
Гордеев подумал, что со стороны вся эта ситуация выглядит комично. Следователь Генпрокуратуры натурально сидит в тюрьме. Зачем? Почему? За что? А может, старшие товарищи (тот же Меркулов) просто решили дать возможность Александру Борисовичу хорошенько отдохнуть? Хм… С помощью такого вот громкого скандала. То, что это «подстава», сомнений нет, так и Грязнов вчера сказал, причем подстава не сказать чтобы очень уж тонкая, но грамотная, умная, качественно сработанная, раз до сих не появилось ни единой зацепки, чтобы Турецкого из СИЗО вытащить.
– Слушай, Юра, – сказал вдруг Турецкий, – ты знаешь систему перестука?
– Систему чего? – удивился Гордеев.
– Ну как зэки между камерами перестукиваются? Как бы мне в этом разобраться? Все перестукиваются, один я ни черта не понимаю. Обидно.
– Почему обидно?
– Ну как же! А еще следователь! Элементарных вещей, оказывается, не знаю! Мало ли что в жизни может пригодиться. Вот система перестука определенно могла бы пригодиться. Там, понимаешь, каждая буква выделяется особым образом, скажем, «а» – один раз, «б» – два и так далее. Но невозможно выстукивать одну букву тридцать два раза! И главное, как их разделять между собой? По букве в час, что ли?!
– Александр Борисович, на черта вам система перестука, если вы тут не задержитесь, я вам обещаю! – Гордеев потер виски пальцами и шумно вздохнул.
Турецкий внимательно посмотрел на него и изрек:
– Ты с похмелья, что ли?
Адвокат развел руками: так случилось, мол, не моя вина…
– Ага! – одновременно с осуждением и завистью сказал Турецкий. – А я тут как раз прочитал, – он бросил на стол «Известия», – что пагубное пристрастие людей к наркотикам, алкоголю и табаку частично определяется их генами. В Оксфорде вычислили. Они там исследовали десять тысяч человек, представляешь? Они же запросто могли это исследование здесь провести, в Лефортове, и результат был бы еще более впечатляющий. Или, допустим, в «Распутине».
– Александр Борисович, ради бога…
– Нет уж, ты послушай! Оказывается, на особенности личности и наклонности, которые ведут к нездоровому образу жизни, сильно влияют генетические факторы, вот!
– Да неужели? – усомнился Гордеев.
– Точно тебе говорю.
– Так что же, дражайший Александр Борисович, вы мне предлагаете воспользоваться этим аргументом в суде?! Мол, плохие гены вам достались по наследству, и потому за свои поступки вы отвечать не уполномочены?
– Ну, – задумчиво сказал Турецкий, – ты адвокат, тебе видней, как защиту строить…
Гордеев, сдерживая раздражение, некоторое время смотрел на своего подопечного, пытаясь понять, что у него на душе и что он себе, собственно говоря, думает. Потом адвокат хлопнул себя по лбу и открыл портфель:
– Совсем забыл, у меня для вас презент. – С этими словами он достал… гранату-«лимонку».
Турецкий даже отшатнулся.
– Ты… Юрка, ты в своем уме?!
– А что такого? На крайний случай у вас всегда остается шанс решить все разом. – Гордеев сделал движение, словно хочет выдернуть чеку.
Турецкий бросился на него и вцепился в руки. В какую-то долю секунды у следователя Генпрокуратуры пронеслась мысль: а как он, собственно, сюда это протащил?! Но Гордеева Турецкий все же не выпускал, наконец адвокат сам взмолился:
– Сан Борисыч, да это же шутка!
Оказалось, в антураж «лимонки» была упакована туалетная вода с какой-то надписью. Турецкий присмотрелся: «l’Adieu Aux Armes».
– «Прощай, оружие», что ли?
– Ну. – Гордеев присел, переводя дыхание и подумал, что если охрана за ними сейчас наблюдает, то хорошо же они смотрелись – легендарный следователь Генпрокуратуры и широко известный в узких кругах адвокат. – Ну и спектакль устроили…
– Что значит – прощай, оружие?! – возмутился Турецкий. – Ни хрена не прощай! Ты на что это, паршивец, намекаешь, вообще?!
– Александр Борисович, да успокойтесь же, – пытался вразумить подопечного Гордеев. – Ни на что я не намекаю. Просто я позвонил вам домой, поинтересовался у Ирины Генриховны, что вам сюда привезти помимо всего прочего, а она сказала, что вас всегда раздражают посторонние запахи, в тюрьме их наверняка предостаточно, и неплохо бы снабдить вас каким-нибудь дезодорантом, я заехал в «Седьмой континент», увидел там эту штучку, «Прощай, оружие» – остроумное название, ну и решил, что забавно будет…
– Да уж, – пробурчал Турецкий. – Веселей не бывает… Как там Ирина вообще?
– По-моему, вполне бодро, все говорила про какой-то выпускной концерт своих учеников.
– Нет, ну надо же! – тут же возмутился Турецкий. – Мужа в острог, можно сказать, упекли, а она о музыке своей беспокоится! – А про себя подумал: хорошо, что Ирка спокойна, хорошо, что у нее сейчас дел невпроворот… Хотя знаем мы это спокойствие.
– Что делать, Александр Борисович? – философски заметил адвокат. – Жизнь продолжается.
– Да уж, – вздохнул Турецкий. – А ты, значит, выпивал? – снова невпопад сказал он. – Вместо того чтобы своего драгоценного клиента из «гестаповских застенков» вызволять, ты, значит…
– Ну уж вы скажете… Просто вчера допоздна с Константином Дмитричем и Вячеславом Иванычем обсуждали эту заковыристую ситуацию и пути ее разрешения.
– Что, и Костя тоже с вами наяривал? – удивился Турецкий.
– Нет, Меркулов ушел…
– Ну?
– …как только Грязнов вторую бутылку «Ахтамара» вытащил.
– Школа, – оценил Турецкий.
Гордеев горестно покивал.
– А вы, значит, продолжали? И сильно?
Еще один кивок. Гордеев даже приложил ладони к вискам, тяжела, мол, жизнь подростка.
– Взрослый – тот, кто преуменьшает, а не преувеличивает количество выпитого накануне, – назидательно сообщил Турецкий.
Гордеев только вздохнул.
– Ну и как, придумали что-нибудь ценное?
– Так, в общем и целом, – промямлил адвокат.
– Придумали! – взорвался Турецкий. – В общем и целом! Ни хрена вы не придумали! Если бы придумали, я бы уже тут не сидел! Все, начальник, устал я от тебя, зови охрану, в камеру хочу.
Гордеев воспринял это как призыв к нормальному разговору, уселся с комфортом, насколько это было возможно, достал свой любимый «паркер», некогда Турецким же подаренный, и принялся фиксировать необходимое.
– Александр Борисович, вы помните, как оказались на Ярославском шоссе?
– Боюсь, что нет.
– Переформулирую. Что последнее вы помните из событий того вечера?
– Счет в ресторане, – усмехнулся Турецкий. – Ну а если без шуток, то, как я вышел на стоянку «Распутина», сел в машину и отъехал. Дальше – пустота.
– Вы были сильно пьяны?
– Вообще не был.
Гордеев округлил глаза.
– Представь себе, Юра, это медицинский факт.
– Но ведь когда вас обнаружили, вы были фактически в бессознательном состоянии, настолько…
Турецкий усмехнулся:
– Большая доля алкоголя в крови, да? Как говорят тинэйджеры: бла-бла-бла-бла… Ты что, не знаешь, как это делается? Или в кино никогда не видел, как в человека водку вливают?
Плохо, подумал Гордеев, очень-очень плохо. Это ни за что не докажешь. Напротив, все знают, что А. Б. Турецкий выпить не дурак, совсем не дурак. Да и по женской части не безгрешен…
– Значит, алкоголь вы там не пили?
– Нет.
– Даже в качестве коктейлей?
– Говорю же, что ни капли.
– А что же тогда, Александр Борисович?
– Минеральную воду, устраивает?
– Вполне. Какую именно? – Гордеев записывал.
– «Перье». Такую – в маленьких зеленых бутылочках. Французскую.
– Я знаю. Со льдом?
– Нет. С лимоном.
Гордеев по-прежнему все фиксировал.
– Но алкоголь вам туда не добавляли?
– По моей просьбе – нет.
Гордеев выпрямился и посмотрел своему давнему товарищу в глаза. Турецкий спокойно выдержал этот взгляд.
– Александр Борисович, дорогой, но позвольте, что же в таком случае вы вообще там делали – в ночном клубе? Если с девушкой этой вы не знакомились и алкоголь не употребляли, каким ветром вас туда занесло?
– Ты не знаешь, чем занимаются люди в ночных клубах? – удивился Турецкий.
– Видимо, нет.
– Развлекаются, – пожал плечами Турецкий, – получают удовольствие от жизни.
– Александр Борисович! – взвыл Гордеев. – Хочу напомнить, что я – ваш адвокат, а не следователь.
– Помню.
– Так почему же все приходится клещами тянуть?!
– Ну ладно, ладно, не ной, – снизошел Турецкий. – У меня там была деловая встреча.
– Слава богу. – «Паркер» ожил в пальцах Гордеева. – С кем?
Турецкий – ни дать ни взять опытный зэк – сцепив руки на колене, разглядывал потолок.
– Так с кем же?
– Увы, не могу сказать.
«Паркер» безжизненно повис.
– Начинается, – вздохнул Гордеев. – В смысле, продолжается.
Турецкий тоже вздохнул и закурил сигарету. После пары затяжек сказал:
– Я тебя понимаю, Юра, но я должен выполнять условия договора.
– А я бы на вашем месте, Александр Борисович, сейчас о другом беспокоился.
Турецкий развел руками, и Гордеев понял, что решения своего он не изменит.
Не раз и не два, оказываясь в щекотливых ситуациях, приходилось Гордееву жалеть, что из прокуратуры он подался прямиком по другую сторону баррикад – в адвокатуру, даже нет, не то чтобы сожалеть, а скорее, заново, с позиции прожитого, переоценивать сделанный шаг. И вот сейчас был как раз такой момент: ему хотелось помотать головой и проснуться наконец, убедившись в том, что все происходящее – нелепый, дурной сон. Но каково же тогда Турецкому – его другу и в недалеком прошлом наставнику? Гордеев заставил себя собраться, он распустил слегка узел галстука, сделал глубокий вдох, задержал дыхание на пять секунд и сказал:
– Ладно. Это был ваш информатор?
– Пожалуй, можно так сказать.
– Сколько времени вы были в ночном клубе?
– Я лично – час двадцать – час тридцать.
– Сколько времени вы общались со своим человеком?
– Дай подумать. Я приехал приблизительно без четверти одиннадцать.
– Согласно показаниям охранников на автостоянке в двадцать два сорок три, – уточнил Гордеев.
– Ну вот, видишь… Значит, прождал его минут сорок. Потом еще минут двадцать мы общались. – Турецкий почесал затылок – И через полчаса я уехал.
– Сходится, – кивнул Гордеев. – По всем косвенным данным вы провели в «Распутине» около полутора часов.
– Ну вот, видишь, как все замечательно, – благодушно кивнул Турецкий.
– Ни черта не замечательно, что вы мне лапшу вешаете?! Вы вышли из «Распутина» вместе?
– Нет, он оставался.
– Плохо, черт возьми, плохо!
– Не понимаю. Почему?
– По всему! Где свидетели?!
– Ну свидетели-то, положим, есть. Наверняка кто-то видел, как я выходил, камеры сканируют при входе-выходе опять-таки.
Гордеев только махнул на него рукой. Турецкий, с его привычной логикой, мыслил как всегда, категориями атаки, а не обороны.
– А вот чего я не понимаю, Александр Борисович, так это почему вас пустили в клуб с оружием?
– Никто бы меня туда с оружием не пустил, я оставил пистолет в машине, в бардачке.
– Вот так свободно, запросто, в машине? – усомнился Гордеев.
– Машина была припаркована на охраняемой автостоянке, – напомнил Турецкий. – Черная служебная «Волга» с государственными номерами. Кто залезет?
– А потом вас нашли на другой стоянке, – в свою очередь напомнил Гордеев. – Все в той же черной служебной «Волге» с государственными номерами.
Турецкий скривился.
– Александр Борисович, сменим тему.
– С удовольствием. – Турецкий вытащил из пачки «Кэмел» сигарету и стал катать ее между пальцами.
– Вы знали что-нибудь об этом заведении, возле которого вас нашли?
– Ты имеешь в виду?..
– Супермаркет, а точнее, гипермаркет «Москарт».
– Впервые о таком узнал из газет, – после некоторой паузы сказал Турецкий. – Чем, кстати, гипермаркет отличается от супермаркета?
– Об этом у меня самые смутные представления, – признался Гордеев. – Размерами, надо полагать. Продолжим. И о том, что гипермаркет «Москарт» должен был открыться со дня на день, соответственно, тоже ничегошеньки не знали?
– Тоже не знал, – уже более уверенно сообщил Турецкий.
– А это не приводит вас ни к каким выводам?
– К каким же? – насмешливо поинтересовался Турецкий. – Что я пешка в чужой игре? Слишком просто, Юра. Все мы пешки, начиная с президента. В нашем отечестве других фигур уже много лет не водилось.
– Я понимаю, – кивнул Гордеев. – Значит, то, что вас отвезли на Ярославское шоссе, – это всего лишь случайность? Но между «Распутиным» и Ярославкой – немалое расстояние. Зачем вас туда отвезли? Какого черта? Просто подальше?
– Экспертизу в салоне моей машины провели? – перебил Турецкий.
– Да, к сожалению, никаких следов посторонних лиц, только ваши и этой девушки…
– Давай вернемся к ней,– перебил Турецкий.
Такое ощущение, подумал Гордеев, что главный тут не я – адвокат, а он – следователь. Да, собственно, он и есть следователь. Только на нарах.
– Что ты о ней узнал? – наседал Турецкий.
Гордеев полистал блокнот:
– Никифорова Анна Васильевна, 1980 года рождения. Уроженка города Николаева, приехала с Украины несколько лет назад. Профессиональная танцовщица. Работала в различных ночных заведениях, последние полгода – в «Распутине». Никакого криминала, ни наркотиков, ни проституции, девочка чистая как слеза. Жалко.
– А проститутку было бы не жалко?
Гордеев подумал и сказал:
– Тоже жалко.
– То-то же. Как она туда попала, выяснил?
– Обычно попала, пришла на кастинг, когда им понадобились новые танцовщицы. Александр Борисович, вы ее совсем не помните?
– Я ее помню, – после паузы сказал Турецкий.
– То есть как?! – поразился Гордеев. – Я так понял, что это чистейшей воды подстава, но как же в таком случае…
– Подстава и есть. Но – виртуозная. Точнее – изящная.
– Почему же это – изящная? – спросил несколько задетый за живое Гордеев. Он-то ведь уже классифицировал эту невеселую историю именно как подставу, грамотную и качественно сработанную, но и только. Значит, он, адвокат, чего-то здесь не понимает, не учитывает?
Турецкий снова закурил сигарету и стал пускать дым колечками, но взгляд у него был напряженный, словно он находился в суде под присягой и обдумывал ответ, который мог стоить ему… стоить чего?
Гордеев терпеливо ждал, он знал, что, повторяя вопрос, не получит большего: Турецкий решал какую-то свою внутреннюю дилемму, и ничто не могло изменить его внутреннего течения времени. Наконец Александр Борисович соизволил открыть рот:
– Потому что эту девчонку клеил человек, с которым я там встречался.
– Как?! Эту самую стриптизершу, которую нашли в вашей машине?! Застреленной из вашего пистолета?! – Гордеев даже вспотел.
– Ну да.
– Ах вот оно что… Тогда действительно лихо, – не мог не оценить адвокат. – Александр Борисович, ведь следствие ведет ФСБ, так? – Гордеев достал из нагрудного кармана пиджака ослепительной чистоты платок и вытер лоб.
– Ну, – вопросительно глянул на него Турецкий.
– А… – Адвокат встал и прошел по тесной комнатке.
– Не томи.
– Я вот что подумал. Это ведь серьезные ребята, когда им что-то нужно, они всю душу вынут, но свое получат.
– К чему ты клонишь?
– Камеры слежения. В таком заведении, как «Распутин», их наверняка должно быть до черта.
– Ты меня за фраера, что ли, держишь? – удивился Турецкий. – В клуб мы приехали порознь, а общались в мертвой зоне, куда камеры не достают.
– Александр Борисович, – вздохнул Гордеев. – Какой-то вы сильно ершистый. Я пытаюсь нащупать нишу, в которой мы с вами можем занять устойчивую оборону, а вы мне ни черта не помогаете.
– Ничего, – сказал Турецкий. – Время все выправит.
– В каком смысле?
– В том, что все гады повылазят из своих щелей, как только их там солнышко пригреет. Или им так покажется.
