Мертвый сезон в агентстве «Глория»

— Работа над утренними выпусками, Костя, — Турецкий постучал пальцем по своим наручным часам, — уже закончена. Завтрашние газеты развозятся по точкам.

— Вот я и говорю: очень хорошо. Значит, завтра, в это же время кое-кто сможет прочитать свежий материал. Езжай работай, у тебя целая ночь впереди! И возбуждай уголовное дело.

Турецкий лишь покачал головой и с наигранным отчаяньем махнул рукой, вызвав смех всех присутствующих...

5

В обществе Елену Юрьевну знали как женщину с твердым характером, способную на неординарные поступки, но несколько сумасбродную. Правда, некоторые дамы готовы были окрестить ее даже и сумасшедшей. А то что со сдвигами в голове, так это без всяких сомнений. Если в какой-то степени еще можно было понять ее поступок во время афганской войны, когда она, оставив на попечение матери десятилетнего сына и двухлетнюю дочь, ринулась вслед за мужем в Кабул, в военный госпиталь, то вояж в Чечню, несмотря на строжайший запрет мужа, не лез уж вообще ни в какие ворота. Конечно, только ненормальная способна без всякой нужды так рисковать собой, своей жизнью и нервами близких.

Одна из светских дам, жена крупного финансиста, высоко понимавшая о себе, однажды во время званого ужина попыталась было мягко эдак урезонить госпожу Боярову, но, видно, не учла особенностей характера Елены Юрьевны и в ответ на свое дружески-снисходительное порицание вдруг услышала такое громкое и четкое солдатское напутствие, по сравнению с которым известный посыл на три буквы показался присутствующим при сем жалким детским лепетом.

Оскорбленная до глубины души светская дама попробовала апеллировать к Николаю Андреевичу, но была окончательно шокирована его реакцией — громким и заразительным хохотом.

При том, что Елена Юрьевна была отличным доктором, хирургом, внешность ее поражала той яркой славянской красотой, которую обожали воспевать поэты и романисты теперь уже позапрошлого века. Роскошные светлые волосы, соболиные брови, большие серо-голубые глаза и царственная походка — великая княгиня, да и только!

Помимо собственной профессии, которая у нее занимала практически все основное время, госпожа Боярова имела и маленькое хобби — испытывала слабость к словотворчеству, прекрасно при этом понимая, что никакое издательство по собственной инициативе ее литературными упражнениями не заинтересуется. Скорее, это было нечто напоминающее дневник, зарисовки о тех людях, с которыми пересекались ее пути-дороги. Или, говоря словами старого князя Николая Болконского, напутствие потомкам: «Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу».

Немалое место в ее воспоминаниях занимала военная тематика — опять-таки люди, с которыми встречалась, кого оперировала, о ком слышала в Афгане и Чечне. Среди таковых, естественно, особое место занимали «русские волки», молва о которых дошла до ее ушей еще в Афгане, но встретиться с которыми довелось в Чечне.

Она в буквальном смысле вытащила с того света командира группы разведчиков майора Всеволода Голованова — у него было очень тяжелое ранение в живот. Вспоминая афганскую войну, Елена Юрьевна пробовала расспросить выздоравливающего под ее непрестанной опекой майора, но так и не сумела выдавить из него ни героических рассказов о рейдах в горах, про которые сочиняли легенды, ни вообще ничего стоящего внимания. Всеволод отнекивался, морщился, не желая вдаваться в ненужные, по его понятиям, россказни: мол, всякое случалось.

Столь же немногословными оказались и его друзья-разведчики, денно и нощно дежурившие у медсанчасти.

Позже, после Хасавюртовского соглашения, прошел слушок, что «русские волки», за головы которых были обещаны сумасшедшие деньги, собирались пришить генерала-миротворца. Но все это оказалось очередной легендой. Хотя было известно, что «волки» так и не явились получать боевые награды из рук того генерала. И этот случай еще больше пробудил интерес Елены Юрьевны.

Вернувшись в Москву, Боярова сделала попытку отыскать майора и его друзей, но ничего из этого не вышло: словно разведка залегла на дно — прочно и надолго.

И вот однажды зайдя с одним знакомым поэтом в Дом литераторов, она увидела Голованова и не поверила своим глазам.

Тут еще требуется короткое объяснение к некоторым поступкам Елены Юрьевны. Имея достаточно средств для широкой и вольготной жизни, она предпочитала оказывать некоторую посильную помощь людям творческого труда — писателям, поэтам, художникам. Говоря современным языком, часто спонсировала непризнанные таланты: у одного приобретала картину, другому помогала издать книжечку за свой счет, третьему устраивала хороший ужин в компании таких же голодных приятелей. Особо дорого это ей не стоило, но любое благодеяние, уверена была она, все равно зачтется — не в этой, так в грядущей жизни.

Так случилось, что и на этот раз она прихватила с собой одного подающего надежды поэта. Правда, подавал он их уже более двух десятков лет, но внешностью обладал вполне поэтической, а также практически всех знал и со всеми без всякой фамильярности был на «ты». Вполне типичное цедээловское явление — от первых букв Центрального Дома литераторов.

И вот тут-то, уже немного уставшая от похвальбы поэта, Елена Юрьевна увидела Севу, как звала его еще в Чечне. Он был с приятелями. Одного Боярова быстро вспомнила — невысокий, жилистый, белобрысый и синеглазый, он чаще других вертелся вокруг медсанчасти. Второй же, вальяжный и явно уверенный в себе, с красивой сединой на висках, был ей незнаком, хотя она могла бы поклясться, что где-то пересекалась с ним. Но где и при каких обстоятельствах — хоть убей, не вспомнить...

Троица присела за дальний столик, и к ним тут же подошел официант, видимо хорошо знавший кого-то из них. Разговор был почти приятельский, да и тема увлекательная — вероятно, обсуждали заказ.

Все трое были одеты у дорогого портного — уж это сразу определил наметанный глаз Бояровой. Значит, жизнь устроилась? Так надо понимать?

Елена Юрьевна задумалась и невольно пропустила момент, когда поэт ухитрился заложить лишнего.

— Шампанского! — вдруг рявкнул он, стукнув кулаком по столу.

Соседи стали оборачиваться, посмеиваться, а это совсем не входило в уже сложившиеся некоторые планы Елены Юрьевны. Она обернулась к соседнему столику, за которым лакомились фруктами два амбала, и кивнула им.

— В такси и бутылку на опохмелку, — сказала негромко.

Поэт хотел было уже привычно отключиться, но сильные руки охраны Бояровой ловко поставили его на ноги и быстро вывели из Дубового зала наружу. Никто и внимания на этот демарш не успел обратить.

Когда официант, приняв заказ, пошел на кухню, Елена Юрьевна знаком подозвала его. Тот был сама любезность:

— Слушаю, Елена Юрьевна.

— Сашенька, дружок, сообрази-ка по-быстрому три алюминиевые кружки, буханку черного хлеба, пару банок тушенки, пол-литра спирта и графин холодной воды.

— Извините, не понял? — смутился официант.

— Надо повторить? — улыбнулась Боярова.

— Нет, заказ я запомнил, память-то профессиональная. Но где мне взять алюминиевые кружки, вилки?..

— Молодец! Про вилки я как-то забыла. Ясно, Сашенька?

— Минимум полчаса, Елена Юрьевна, — снова заулыбался официант.

— Не больше десяти минут.

— Ну и ну! — вздохнул официант и рысью кинулся из зала.

В десять минут он, естественно, не уложился, но через пятнадцать минут принес поднос, накрытый белой салфеткой, и собрался с шиком представить заказ Елене Юрьевне. Она жестом остановила его.

За все время майор и его приятели даже мимолетного взгляда в ее сторону не кинули, сидели, склонив друг к другу головы, и о чем-то беседовали, не обращая вообще никакого внимания на посторонних.

Несколько обиженная их равнодушием к ее присутствию, она приподняла салфетку, посмотрела и кивнула.

— Жаль, конечно, что кружки новенькие, но... сойдет. А вот наклейки с банок и бутылки убери и вскрой их. И все это хозяйство поставь на столик вон к тем господам, которые уже сделали тебе свой заказ.

Официант оглянулся в угол зала, тоже кивнул:

— Понял. Инкогнито?

— Вот именно, Сашенька. Пусть сами догадаются от кого. А ты молчи.

Посетителей в ресторане было много, народ сидел деловой, не писательский, за богато сервированными столами. И потому на странный заказ немедленно обратили внимание.

— Вот и привет! — негромко произнес Кротов, самый вальяжный из троицы. — Чем ответим?

— От кого? — наивно спросил Голованов у официанта.

— Не приказано, — расцвел в улыбке официант Саша.

— Мужик? — предположил Филя Агеев, белобрысый и синеглазый.

— Женщина, — одними губами сказал Саша. — Но я этого не говорил.

— И не надо, — пожал плечами Кротов. — Но поскольку вы уже сделали одно доброе дело, дорогой мой Саша, сделайте и другое. Быстренько купите той женщине букет хороших роз, — и он протянул пятисотрублевую купюру. — А наш заказ, я думаю, мужики, — он засмеялся, — уже можно отменить. Но это, Саша, между нами, ты понял?

— Яснее ясного!

Через несколько минут перед Бояровой появилась ваза с семью пышными розами.

— А вот теперь ты можешь, Сева, обернуться к своей спасительнице, — негромко сказал Кротов.

Голованов не спеша повернулся вместе со стулом, широко улыбнулся и слегка поклонился.

— Мужики, — шепотом произнес Филя, нюхая бутылку без наклейки, — а ведь это спиртяга! Чистоган! Я наливаю?

— Валяй, — кивнул Голованов.

Мужчины встали, подняли кружки, приветствуя Елену Юрьевну, чокнулись и выпили. И снова сели, заговорив о своем. Боярова даже готова была возмутиться таким нахальным равнодушием к ее персоне. Она нервно постучала кончиками ногтей по бокалу, чем насторожила уже вернувшихся своих охранников.

— Это вообще уже ни в какие ворота! — проговорила она и, сделав знак амбалам: сидеть! — встала и гордо направилась к столу Голованова.

Кротов тут же предупредительно подвинул ей стул.

— Здравствуй, майор, — сердито сказала она, присаживаясь.

— Здравствуйте, Елена Юрьевна, — спокойно отозвался тот.

— А ты, смотрю, совсем забурел! Не подходишь... Забыл?

Голованов лишь пожал плечами, а ответил Филя:

— Да он просто сомлел, Елена Юрьевна! Кто он, а кто вы! Жена олигарха! Это вам не баран чихал.

— Верно говорит белобрысый? — Боярова требовательно посмотрела на Голованова.

— В общем, да, — пожал плечами Сева. — Нам в Чечне не было известно, чья вы жена. А тут любой популярно объяснит, даже и спрашивать не надо. Слава впереди бежит, Елена Юрьевна!

— Налейте мне! — велела она.

— Так кружки всего три, — заметил Филя.

— А я из фужера! — Боярова так взглянула на него, что он тут же поспешил налить — почти по кромку. — Себе тоже плесните.

Выпив чистый спирт, Елена Юрьевна подставила фужер, и Филя налил ей воды — запить. И хмыкнул с уважением.

— А ведь непохожи вы, парни, на тех, кто побывал в Чечне, — задумчиво сказала она. — Солидно выглядите. Значит, оперились. Хорошо. Где работаете?

— Так... есть одна фирма... — сказал Кротов.

— Чем занимаетесь?

— Да как вам объяснить? Строим... всякое.

— Строители, значит? Неплохо. А фирма ваша как называется?

— Вам название ничего не скажет, — улыбнулся Кротов. — Но если настаиваете — «Феникс», так прежний хозяин назвал, а мы менять не стали.

— Как вас зовут?

— Алексей Петрович Кротов.

— Я нигде не могла вас видеть? Что-то знакомое...

— Лично я вас вижу впервые. — Кротов с легким полупоклоном прижал ладонь к груди. — А где вы — меня? Ума не приложу.

— Может, вы знакомый моего мужа?

— Ну что вы! — засмеялся Кротов, и товарищи подхватили его смех. — Для Николая Андреевича я слишком ничтожная фигура...

Мимо столика проходил один из амбалов. Остановился, закурил сигарету и пошел дальше.

— Ваши охранники, Елена Юрьевна, — заметил Голованов, — работают очень непрофессионально. Где вы их нашли?

— Не я, муж приставил. Один из его знакомых, из президентской администрации, посоветовал, Игорь Маркин. А я легко обходилась без них...

— И вы не боялись посещать злачные места без охраны? — поинтересовался Кротов.

— Никаких злачных мест я не посещаю, — сухо ответила Боярова. — Кроме ЦДЛ.

— Простите, я и не думал вас обидеть.

— Трите к носу и — пройдет... А вообще без охраны я, к сожалению, не бываю. До этих остолопов у меня был Митя Рябов. Молчаливый и незаметный человек. Вот с ним я себя чувствовала всегда спокойно.

— Почему — был? — спросил Голованов. — Он что же, умер?

— Нет... — улыбнулась теперь и она. — Просто он однажды вежливо попрощался со мной и ушел. И очень жаль. Причины я не знаю...

— Вот Митя и был профессионалом, если вы его не замечали, но всегда чувствовали рядом.

— Знаете что, парни? — решилась Боярова. — Давайте поедем ко мне ужинать?

Голованов и Филя уставились на Кротова как на старшего.

— Если женщина просит... — развел руками Кротов. — Но как же нам быть с собственным заказом? Саша! — позвал он официанта, который в ожидании застыл невдалеке. — Понимаешь, какое дело...

— Я их забираю с собой! — решительно заявила Боярова.

— Но... расходы! — Кротов достал пятидесятидолларовую бумажку.

— Саша, считай, что за все заплачено! — Боярова сунула купюру Кротову обратно, в верхний карман пиджака.

— Ну что ж, — хмыкнул тот, — супруга олигарха может позволить себе все что угодно...

Увидев, что хозяйка с тремя мужчинами направилась к дверям, охранники быстро кинулись вперед. Один придержал дверь, пропуская, а второй, выскочив к белому «мерседесу», за рулем которого дремал водитель, стал осматриваться, нет ли где опасности.

— На сегодня вы оба свободны, — сказала им Боярова.

Вместо ответа амбал распахнул дверь машины, делая вид, что сказанное не имеет к нему отношения. Но он, видимо, еще не изучил характер своей хозяйки. Ее глаза стали свинцово-тяжелыми.

— Я не привыкла повторять свои приказы, — медленно произнесла она.

— А мне вы приказывать не можете, — независимо ответил тот. — Я на службе. И начальников у меня тоже хватает. Садитесь лучше.

— Пошел вон! — повысила голос Боярова. — И вообще, с этой минуты вы оба уволены. Марш отсюда! — И повернулась к своим гостям: — Садитесь, господа!

Сева, Алексей и Филя переглянулись и, пряча улыбки, пошли к «мерседесу».

Но когда Филя взялся за дверную ручку, его запястье перехватил второй амбал и сжал с большой силой. Филя притворно охнул и взглянул на Голованова, наблюдавшего в это время за водителем «мерседеса».

— Отваливай, — прошипел амбал, пробуя вывернуть руку Филе. — И быстро, пока я добрый...

— Валить?! Сей момент! — вдруг засмеялся Филя. — Сева, да что ж он творит? Так же ж руку можно повредить!

— Ты чего творишь, браток? — посмотрел на амбала Голованов. — Надо же соизмерять силенки! Не ровен час, обидишь человека!

И тут амбал совершил ошибку. Равнодушно-лениво окинул он прозрачным взглядом Голованова и протянул к его лицу широкую свою пятерню, как бы предлагая заткнуться. А Сева вообще не терпел подобного обращения. И через мгновение, утробно вскрикнув, амбал совершил переворот в воздухе и гулко, всей тушей, грохнулся на асфальт.

Второй охранник кинул руку внутрь пиджака, но достать оружие не успел. Постарался подошедший сзади Кротов.

Водитель «мерседеса» разъяренным быком ринулся из машины, но, сложившись пополам, сделал один кульбит, второй и едва не угодил под движущийся по улице транспорт. Филя остановил его дальнейшее движение под колеса «Газели», рванув за руку. Водитель завопил — рука его повисла плетью.

— Ах ты бедненький! — воскликнул Филя. — Сейчас мы тебя подлечим.

За здоровую руку он выволок водителя на тротуар, где уже лежали рядышком оба амбала-охранника, сказал: «Потерпи, браток!» — и резко дернул вывихнутую руку. Водитель аж взвизгнул.

— Все, не шуми, уже не больно. Я тебе ее вправил на место.

Окончательно пришла в себя брошенная охрана Бояровой, когда белый «мерседес» скрылся из глаз. Амбалы зашевелились, стали приподниматься, оглядываться.

— На кого мы нарвались? — ничего не понимая, спросил один. Он сунул руку под пиджак, растерянно поглядел на товарищей. — Хана, ребята, нема ствола...

— И я тоже пустой. — Второй пошарил у себя под мышкой. Посмотрел на водителя: — А тебя кто положил? Неужто тот, беленький?

Вместо ответа водитель ощупал свою правую руку, покачал ею из стороны в сторону, хмыкнул:

— Ну надо же! Аккуратно вправил. Наверняка ему не впервой...

— Ну хулиганье! Ах, хулиганье! — прошамкала оказавшаяся случайной свидетельницей происшествия старушка. — Помочь чем, сынки?

Водитель уже набрал полную грудь воздуха, чтобы громко и со смаком послать сердобольную дуру куда-нибудь подальше. Но вдруг улыбнулся и сказал почти ласково:

— Спасибо, бабуля, мы уж теперь как-нибудь сами...

Был, правда, еще один случайный свидетель скоротечной драки, но он не выказал никакого внимания, ибо мирно подремывал, слушая музыку из наушников, в припаркованном на противоположной стороне улицы «жигуленке». Или делал вид, что подремывал, но тогда он был бы совсем и неслучайным. Он же старательно делал вид, что происходящее у входа в ЦДЛ его абсолютно не касается...

Но когда обиженные амбалы отправились в сторону Кудринской площади, водитель «жигуленка», сняв наушники, неторопливо поехал следом...

— Что скисли, парни?! — заливисто хохотала, сидя за рулем, Елена Юрьевна. — Ну спасибо! Давно такого спектакля я не видела! Не смеялась так!..

— Нехорошо получилось, — нахмурился Голованов.

— Да бросьте вы! Они мне уже во как надоели! — чиркнула она себя указательным пальцем по горлу. — А все-таки здорово жить на белом свете, а? Что молчите? Я будто десяток лет скинула!..

Но у мужчин, сидящих в «мерседесе», в принципе никаких оснований для особой радости не было...

Дорога оказалась недлинной.

Старинный особняк, прекрасно отреставрированный, стоял в глубине зеленого двора неподалеку от Пречистенки. Он был оснащен выносными телекамерами. Ворота неслышно открылись на свет фар, и по бокам сразу выросли двое охранников в темной форме. Кто-то грамотно потрудился, чтобы обеспечить семье Бояровых максимум безопасности.

— А кому принадлежал этот особняк при царе-батюшке? — спросил Голованов.

— Демидовым.

— Что, тем самым, что еще при Петре? Графам, кажется?

— Вот именно. — Боярова с интересом посмотрела на Севу. Но тот только покачивал головой — не то удивляясь, не то сомневаясь.

Дверь им отворила горничная в кружевном передничке, словно под старину. Она поклонилась хозяйке и гостям и доложила:

— Только что звонили Николай Андреич, будут через полчаса.

И в этом тоже какая-то игра...

— Прекрасно, — сказала, не оборачиваясь к ней, Боярова и прошла в просторный холл. — Ужин на пятерых. В моем кабинете.

Прошли в гостиную, обставленную итальянской мебелью, сработанной также под старину. Вошла горничная с подносом, на котором стояли кофейник и маленькие кофейные чашечки. Саксонский фарфор, определил Кротов. Его интерес не остался незамеченным.

— А вы, Алексей Петрович, — хитровато улыбнулась Елена Юрьевна, — умеете не только что-то там строить! У охранника, которого вы так играючи положили, между прочим «черный пояс».

— Вот именно, что между прочим... — хмыкнул Кротов, делая глоточек и разглядывая чашечку. — А вот это — подлинник, причем действительно старинный. Настоящий Мейсен! Век, вероятно, восемнадцатый. Где-нибудь середина.

— Я в восхищении, — искренне заметила Боярова. — А ведь я вспомнила, где видела вас!

— Где же? — продолжая любоваться фарфором, спросил Кротов.

— Да там же, возле нашей медсанчасти. Где ошивались ваши друзья — Филя и Сева. Вернее, Сева лечился, а вот ошивались как раз вы.

— Боюсь, вы ошиблись, Елена Юрьевна. В Чечне я не бывал...

— Ну пусть будет по-вашему... — не стала спорить Боярова и сказала как бы в сторону: — Хотя я практически никогда не ошибаюсь.

— Вероятно, это как раз тот редчайший, если не единственный, случай в вашей богатейшей практике, мадам, — учтиво улыбнулся Кротов. — Впрочем, мне бы тоже не хотелось настаивать, поскольку бывают до омерзения похожие люди.

Все рассмеялись, и Боярова сменила тему:

— А как вы оказались в ЦДЛ?

— Разве нельзя? — удивился Кротов. — Я там частенько бываю. Кухня хорошая, не шумно. Как только он стал дорогим коммерческим заведением, я имею в виду конечно ресторан, там стали появляться солидные люди, серьезная публика. Писатели же не только народ шумный и приставучий, но и небогатый, им Дубовый зал не по карману, им — кафе... Веранда, на худой конец...

— Ну... писатели тоже бывают разные, — усмехнулась Боярова. — Но мне сегодня повезло, скажу честно. Ведь я вас разыскивала, Сева.

— Чем же это я перед вами провинился? — сыграл испуг Голованов.

— Наоборот!.. Вот Алексей Петрович высказался довольно однозначно о писательной братии... Может, он по-своему прав, не знаю. Но сам процесс творчества — это ведь чрезвычайно заразительная вещь. По себе знаю...

— Мама родная! — явно придуриваясь, запричитал Филя. — Да неужто и вы, царица, так сказать, бала, какие-то любовные романы сочиняете?!

Его комический ужас у всех вызвал улыбку.

— Нет, романы я, конечно, не сочиняю, — смеясь, сказала Боярова, — однако кое-какие жизненные впечатления записывать не ленюсь. И мне были вы все очень интересны, вы — «русские волки», о ком я много слышала и в Афгане, и в Чечне. Вы ведь, Сева, тогда не были старшим? Вами командовал Валерий Саргачев? [1] Саргач, если не ошибаюсь?

Никто из троих не проронил ни слова. Елена Юрьевна внимательно посмотрела на них и закурила.

— Надо понимать, что он в чем-то провинился перед вами?

— Вы пригласили нас для того, чтобы мы поделились своими воспоминаниями? — сухо спросил Голованов. — А вы уверены, что нам это приятно? Или интересно?

— Извините, мальчики, — после долгой паузы сказала Боярова.

Слова были сказаны так искренне, что гости немного расслабились.

— И вы каждый день садитесь за стол и пишете? — спросил настырный Филя.

— Если бы!..

— Но ведь я слышал, что у писателей ни дня без строчки, так?

— У профессиональных писателей, может, и да. Но я же не писатель... Просто воспоминания о хороших людях, которых встретила в жизни... Всякие смешные истории. Забавные. Есть и трагические. Печатать я это пока не собираюсь, возможно, когда-нибудь детям будет интересно. И поучительно. Знать, как мы с вами жили! — Последнее она произнесла почти с вызовом.

— Так это ж совсем другой разговор! — повеселел Голованов. — Вот Филя у нас по этой части настоящий мастак. Давай, Филя, чем вола тянуть, расскажи что-нибудь поучительное из своей жизни!

— А что? — даже приосанился Филя. — Это можно. Да вот хоть случай, как мы в стогу ночевали. Рассказать? — спросил у Севы.

— Валяй! — заулыбался тот.

— Ну ладно. Пришлось, говорю, нам во время одного рейда заночевать в стогу сена. Шуметь, сами понимаете, нельзя, переговариваемся исключительно с помощью рук. Раскопали стог, залегли, устроились. Ночь, стало быть. И вдруг слышу — храп! Да какой! Богатырский! С присвистом, со всхлипом, сытый такой, важный... Ну, думаю, дает Демидыч, во наяривает! Так он же нас своим храпом всех выдаст...

— Демидыч? — перебила Боярова.

— Вот именно. Здоровенный такой мужик. Косая сажень!

— Но почему Демидыч?

— А-а-а! — сообразил Филя. — От своей фамилии. Володька Демидов он. Мог троих в охапке тащить!

— Смотри-ка, тезка мой! Я ведь урожденная Демидова.

— Ну тогда мне лично все понятно! — Филя широким жестом обвел гостиную. — Не, у него такого особняка точно нет. Так что, знаете, как в том анекдоте: «Цыперович, вы не родственник того Цыперовича, который уехал за границу?» — «Что вы, что вы! Даже и не однофамилец!»

Переждав очередную волну смеха, Филя продолжил:

— Словом, лежу я и думаю, что Демидыч сейчас своим храпом всех «духов» на ноги поставит. Тянусь к нему, толкаю. Чувствую, он. А не храпит. То есть храпит, но не он. Я, конечно, туда-сюда — спят мои ребятки. Тихо спят, не шелохнутся. Так кто же храпит-то?! Нет, думаю, что-то тут не так, какая-то подлянка имеет место. Но какая? Выбрался я из стога. А луна! Не дай, говорю, бог! Автомат на взводе. Вдруг, думаю, «духи» с той стороны уже после нас пришли? Каково? Двигаю вокруг стога. И чем дальше — сильнее храп. Точно, «духи»! И тут мне прямо под ноги выкатывается живое существо вроде щенка. Но откуда же здесь собаки?! Пригляделся я и — мать моя! Да это же волчонок!