Джуд неудачник

– Она вероятно перебралась в брод! – решила классная дама.

– А то утопилась, – вставил привратник.

Начальница всполошилась ужасно, – не столько от возможной гибели Сусанны, сколько от опасения, как бы это происшествие не попало на столбцы газет, что, в добавок к прошлогоднему скандалу, надолго оставит за колледжем незавидную репутацию.

Принесли еще фонарей и осмотрели реку; и вот, наконец, на противоположном, открытом к полю берегу, в тине были замечены следы маленьких ног, не оставлявшие сомнения, что экзальтированная девушка перешла реку в брод, погрузившись почти до плеч. Так как Сусанна не набросила тени на заведение своей гибелью, то начальница начала говорить об ней надменно, выражая даже радость, что она ушла.

В этот самый вечер Джуд сидел в своей квартирке близ монастырских ворот. Часто в это время после сумерок, он заходил на мирный монастырский двор, стоял против дома, в котором находилась Сусанна, и следил за тенями женских головок, мелькавшими на шторах. О, как охотно он стал бы читать и учиться по целым дням, как эти воспитанницы, а между тем для большинства этих легкомысленных девиц эти занятия были предметом нескрываемого отвращения. Но сегодня, окончив вечерний чай и почистившись, Джуд дольше обыкновенного засиделся над своими книгами. Вдруг ему показалось, будто что-то стукнуло в окно; потом опять. Верно кто-нибудь бросил камешком. Он встал и осторожно отворил окно.

– Джуд! послышался голос снизу.

– Сусанна?

– Да – это я! Можно войти к вам так, чтобы никто этого не заметил?

– О, конечно!

– Так вы не сходите; затворите окно.

Джуд остался наверху, зная что она может войти свободно, так как парадная дверь не запиралась. Он волновался при мысли, что она прибежала к нему в своем горе, как он недавно прибежал к ней в своем. Какие они были двойники! Отодвинув щеколду своей двери, он услыхал осторожный шорох на темной лестнице и вслед затем она предстала в свете его лампы. Он встал пожать ей руку, и увидал, что гостья его была вся мокрая, как морская богиня, и платье обвисло на ней подобно одежде на фигурах Парфенонского фриза.

– Как я прозябла! – проговорила Сусанна. – Могу я присесть к вашему камельку, Джуд?

Она подошла к догоравшему в камине огню, но вода текла с неё ручьями и нечего было думать обсушиться таким образом.

– Что вы сделали с собой, радость моя? – спрашивал Джуд с беспокойстве, обронив неожиданно нежное словечко.

– Прошла в брод через широкую реку – вот что я сделала! Представьте, мое начальство вздумало запереть меня за прогулку с вами, и это показалось мне так обидно, что я не стерпела, взяла да и вылезла в окно и марш через реку!

– Послушайте, Сусанна! – ухаживал Джуд, – вам надо снять платье! Да постойте – я пойду достану вам что-нибудь у хозяйки.

– Ах, нет, нет! Ради Бога, не посвящайте ее в эту историю! Школа от нас так близко, что оттуда еще пожалуй придут за мной!

– В таком случае, переоденьтесь в мое платье. Не протестуете?

– Нисколько.

– Знаете мою воскресную пару; она здесь под рукою.

Джуд достал из комода самую нарядную черную пару, и, встряхнув предварительно, передал ее Сусанне.

Из скромности наш кавалер вышел на некоторое время из комнаты. Вернувшись, он увидал в своем единственном кресле слабое и хрупкое существо в мужском костюме, такое жалкое в своей беспомощности, что у него сердце дрогнуло. На стульях пред камином висело её мокрое платье. Она было смутилась, когда он сел рядом, но только на секунду.

– Вам немножко странно, Джуд, видеть меня в таком виде, и мои платья, висящие перед камином? Впрочем, что за вздор! Это просто платья, не имеющая пола женская одежда… Однако, как бы мне не расхвораться. Вы займитесь пока просушкой моих вещей, Джуд, а я поищу поблизости комнату для ночлега. Теперь еще не поздно.

– Нет, это невозможно, если вам нездоровится. Лучше останьтесь здесь. Ах, дорогая Сусанна, чем бы мне помочь вам!

– И сама не знаю! Я что-то вся дрожу, мне хотелось бы согреться.

Джуд прикрыл ее своим пальто, и побежал в ближайший погребок, откуда вернулся с маленькой бутылочкой в руке.

– Выпейте милая, рюмку превосходного коньяку.

Сусанна выпила, разбавив вино водою, и опять уселась в кресло.

Потом дорогая гостья начала обстоятельно рассказывать свои приключения с тех пор, как они расстались; посреди рассказа голос её замер, голова склонилась и она заснула здоровым сном. Джуд, опасавшийся, как бы Сусанна ни поплатилась серьезной простудой, был счастлив, слыша её спокойное дыхание. Он тихо приблизился к ней, заметил разгоравшийся румянец на её перед тем посиневших щеках, и прикоснувшись к её руке, почувствовал её живую теплоту. Затем, обернувшись спиною к камину, он любовался ею, не отводя глаз, и ему казалось, что он созерцает божество.

IV

Мечты Джуда были прерваны звуком шагов, послышавшихся на лестнице.

Торопливо убрав со стула сушившееся платье, он уселся за книгу. Кто-то постучался и тотчас же отворил дверь. Но тревога оказалась напрасною: это была хозяйка.

– Ах, а я и не знала, что вы заняты, м-р Фоле, и зашла спросить, не сойдете-ли вы поужинать. Но у вас гость…

– Благодарю вас. Только попрошу вас нынче принести мне ужин в мою комнату и кстати стакан чаю.

Джуд обыкновенно столовался в кухне, вместе с семьею хозяйки, чтобы не доставлять ей личных хлопот. На этот раз было сделано отступление и он принял от неё поднос в дверях.

Поставив чайник к огню, Джуд снова развесил платье, никак не поддававшееся просушке, затем развел жаркий огонь и наблюдал, как пар от мокрого платья втягивался в камин.

Вдруг Сусанна воскликнула:

– Джуд!

– Я здесь. Ну как вы себя теперь чувствуете?

– Лучше; очень хорошо. Однако, я, должно быть, заснула? Который час? Вероятно еще не поздно?

– Начало одиннадцатого.

– Да неужели? Что я буду делать! – сказала она, вскочив с места.

– Оставайтесь, где сидите.

– Конечно; я именно так и хотела сделать. Но что скажет мое начальство! И вы-то что будете делать?

– Буду сидеть здесь с лампой всю ночь, и читать. Завтра воскресенье, и мне идти некуда. Оставшись здесь, вы может быть избегнете серьезной болезни. Вам смущаться нечего; все будет очень хорошо. Взгляните сюда – я вам принес поужинать.

Сусанна ощущала сначала большую слабость. Но пища несколько подкрепила ее, и напившись после ужина чаю, она уже чувствовала себя бодрой и веселой.

Они разговорились. Сусанна рассказывала ему о своем прошлом, о том, как много она читала в свое время, и назвала ему длинный перечень тех классиков, с которыми она ознакомилась в переводах, упомянув, между прочим, о сатириках и юмористах.

– Вы прочитали больше меня, – сказал Джуд со вздохом. – Но почему вам вздумалось читать и юмористов?

– Видите-ли, – сказала она в раздумье, – это вышло случайно. Моя жизнь слагалась совершенно своеобразно и это наложило на мой характер особый отпечаток. Я не боюсь мужчин, а следовательно не боюсь и их книг. Я уживалась с ними – особенно с одним или двумя из них – почти на правах одного с ними пола. Я хочу сказать, что никогда не соблюдала правила, внушаемого обыкновенно почти всем девушкам, быть на стороже против покушения на их добродетель; ибо никакой нормальный мужчина – если только он не чувственный ловелас – не оскорбит девушку ни днем, ни ночью, ни в доме, ни на улице, пока та сама не завлечет его. Пока та не скажет взглядом своим «дерзайте», мужчина сам никогда не решится на авансы. Впрочем, я хотела только сказать вам, что когда мне было восемнадцать лет, я сошлась на приятельскую ногу с одним студентом в Кристминстере, который много занимался со мною и доставал мне книги, которых без него мне никогда бы не иметь в руках.

– И что же, ваша дружба кончилась?

– Да. Он умер, бедняга, года через два или три после того, как окончил курс и уехал из Кристминстера.

– И вы часто видались с ним?

– Конечно. Мы любили гулять вместе, вместе читали, рассуждали, спорили и держали себя совершенно просто, как два закадычных приятеля. Однажды он пригласил меня жить с ним вместе и я выразила на это письменное согласие. Но приехав к нему в Лондон, я поняла, что у него на уме было нечто другое, чем у меня. Он, в сущности, желал быть моим любовником, а я его не любила – и после моего заявления, что я должна буду удалиться, если он не откажется от своих видов, он уступил. Мы наняли годовую комнату. Мой сожитель писал передовицы в одной из больших лондонских газет, пока не заболел, и тогда он должен был уехать в провинцию. Он говорил, будто я разбила его сердце, чуждаясь его столько времени при таком близком сожительстве, чего он никогда не ожидал от женщины. Вероятно, я уже не раз вела такую игру, говорил мой товарищ. Он вернулся на родину только для того, чтобы умереть. Смерть его вызвала во мне страшное раскаяние в моей жестокости – хотя я убеждена, что он умер от чахотки, а вовсе не от меня. Я ездила на похороны, и была единственным лицом, шедшим за его гробом. Он оставил мне небольшую сумму денег, вероятно за то, что я разбила его сердце! Так вот каковы мужчины – насколько они лучше женщин!

– Поразительно! – вздохнул Джуд, – но как поступили вы потом?

– Ну, слушайте же. Я поместила деньги моего добряка в дутую аферу, и потеряла их. Жила некоторое время одна близ Лондона, затем вернулась в Кристминстер, так как отец мой, живший тоже в Лондоне в качестве ученого мастера, не захотел принять меня обратно. И вот я нашла себе занятие в художественной мастерской, где вы и нашли меня… Я говорила, что вы не знаете, какая я была скверная!

Джуд оглянулся на сидевшую в кресле девушку, как бы желая глубже вдуматься в существо, которому он оказал гостеприимство. Затем проговорил с волнением:

– В каких бы условиях вы ни жили, Сусанна, я убежден, что всегда останетесь невинной и непоколебимой девушкой…

– Я не особенно невинна, как вы видите, сказала Сусанна, с заметной иронией, хотя Джуд видел, что она глотает слезы. – Но я никогда не отдавалась ни одному поклоннику, если вы разумеете именно это! Я оставалась до конца такого, какого начинала свои отношения к мужчине.

– Вполне верю вам. Но согласитесь, что не всякая женщина может сказать это про себя.

– Пожалуй и так. Лучшие женщины – те-то и не выдержали-бы. По этому поводу знакомые уверяли даже, что у меня должна быть холодная кровь, – что я бесполая. Но я с этим несогласна! Некоторые из самых страстных эротических поэтов были наиболее замкнутыми людьми в обыденной жизни.

– А говорили вы м-ру Филлотсону об этом приятеле – студенте?

– Да. – давно как-то. Я никогда не делала из этого тайны перед кем-бы то ни было.

– Что-же он сказал?

– Он не высказал никакого мнения, – только уверял, что я в его глазах совершенство, как бы я ни поступала, и тому подобные вещи.

Джуд сильно приуныл. Сусанна видимо отдалялась от него все больше и больше своими странными признаниями и курьезным игнорированием пола.

– Однако, не терзаю-ли я вас своим присутствием, мой милый Джуд? – неожиданно спросила она, с такой нежной ноткой в голосе, что едва верилось, что это говорит та самая девушка, которая так легко рассказывала о своем прошлом. Я могу оскорбить кого хотите, но только не вас, поверьте!

– Я и сам не пойму, терзаете вы меня, или нет. Знаю только, что я сильно озабочен вами!

– И я озабочена вами не меньше, чем кем либо из друзей, которых встречала в жизни.

Наступила новая продолжительная пауза. Потом разговор возобновился и коснулся философских и религиозных вопросов, вопросов о вере. Скептические возражения Сусанны не мало шокировали Джуда, которому она представлялась отъявленной атеисткой. Но эта оживленная полемика прекратилась самым естественным образом. Собеседники мирно задремали по своим местам. Очнувшись, он перевернул её вещи и вновь развел огонь. Часов в шесть он проснулся окончательно, и зажегши свечу, увидал, что её платье просохло. Сусанне в кресле было гораздо удобнее, чем ему на стуле, и она продолжала спать, тепло укутавшись в пальто Джуда. Положив подле неё платье и слегка тронув ее за плечо, он спустился вниз и умылся на дворе под звездным небом.

V

Когда Джуд вернулся, Сусанна уже переоделась в свое платье.

– Могу ли я теперь выйти из дому никем не замеченной? – спросила она. – Город еще не просыпался.

– Но вы еще не завтракали.

– Ах, мне ничего не надо! Знаете-ли, я жалею, что позволила себе убежать из школы. Вещи представляются совсем иными в отрезвляющем утреннем свете. Не правда-ли? И что скажет теперь м-р Филлотсон! Ведь я по его желанию переселилась сюда. Это единственный человек на свете, к которому я имею какое-нибудь уважение или страх. Надеюсь, что он простит меня; но воображаю, – какую сделает мне сцену!

– Пожалуй, я схожу к нему и объясню… – начал было Джуд.

– Нет, вовсе незачем – какое мне до него дело! Пусть думает, что ему угодно – я поступлю как мне надо!

– Но вы сию минуту сказали…

– Ну что-ж! Я поступлю все-таки, как сама хочу! Я подумала вот что: отправиться к сестре одной из моих подруг по Высшей школе, приглашавшей меня посетить ее. У неё школа близ Шастона, миль восемнадцать отсюда, и там я пробуду пока не пронесется гроза, потом вернусь в свою школу.

После завтрака они преспокойно вышли из дома, и Джуд провожал ее на станцию. На платформе наша парочка стояла рядом в очень унылом настроении, и Джуд видимо хотел еще что то поведать Сусанне.

– Я хочу сказать вам всего два слова, – проговорил он торопливо, когда подходил поезд; – одно горячее, а другое холодное!

– Джуд, остановила она, – одно из них я угадала, но… не смейте.

– Чего?

– Не смейте любить меня. Будьте просто моим другом – вот и все!

Лицо Джуда выражало такую грустную внутреннюю борьбу, что Сусанне стало жаль кузена и она с особенной нежностью простилась с ним в окно вагона. Поезд тронулся, и она исчезла, сделав ему прощальный жест своей хорошенькой ручкой.

Мельчестер опостылел Джуду после отъезда Сусанны. На другой день пришло от неё письмо, написанное с обычной для неё спешностью, тотчас по прибытии к подруге. Сообщая ему о своем благополучном приезде и уютном устройстве, она прибавляла:

«Теперь, дорогой Джуд, пару слов о том, что я вам сказала при прощании. Вы были так добры и нежны ко мне, что, расставшись с вами, я почувствовала, как жестоко и неблагодарно было с моей стороны сказать вам ту суровую фразу, которая с тех пор терзает меня постоянно. Если хотите любить меня, Джуд, – можете: я против этого ничего не имею, и уж никогда не скажу вам – не смейте любить меня. Больше не желаю говорить об этом. Надеюсь, вы простите вашего легкомысленного друга в его жестокости и не откажете в прежнем расположении

Навсегда преданной

Сусанне».

Было-бы излишним говорить, каков был его ответ. Будь он свободен, ей не пришлось бы искать убежища у какой-то подруги, Бог знает где. Он чувствовал в себе полную уверенность в победе, если-бы дело дошло до столкновения с Филлотсоном из-за обладания Сусанной.

Между тем Джуд придавал быть может большее значение экспансивному письму Сусанны, нежели какое оно имело в действительности.

По прошествии нескольких дней, он возмечтал, что кузина напишет еще. Но никаких дальнейших вестей он не получал, и в порыве участия послал ей другое письмо, в котором извещал, что известит ее в одно из воскресений.

Джуд с волнением ожидал немедленного ответа, но ответа не было. Настал третий день, почтальон не остановился. Это было в субботу, и в лихорадочном беспокойстве за Сусанну он отправил ей коротенькое извещение, что приедет завтра, так как уверен, что случилось что-нибудь неладное.

Его первой мыслью было то, что она захворала; но в таком случае кто-нибудь известил-бы его об этом. Прибытие в сельскую школу близь Шастона, в ясное воскресное утро, когда все мирные обыватели были в церкви, положило конец его неправильным догадкам.

Небольшая девочка отворила дверь.

– Мисс Брайдхэд наверху, – сказала она на вопрос гостя. – Не угодно-ли вам подняться.

– Она нездорова? – спросил Джуд поспешно.

– Так немножко – ничего особенного.

Джуд поднялся и, когда вошел на площадку, знакомый голос подсказал ему куда повернуть: это был голос Сусанны. Он застал ее в кровати, в тесной комнатке.

– Ах, Сусанна! – воскликнул Джуд, садясь подле неё и взяв ее за руку. – Что с вами! Вы не могли писать?

– Нет, дело не в этом! – ответила она. – Я действительно схватила сильную лихорадку, но писать могла, только не хотела!

– Почему-же? Зачем так мучить меня молчанием?

– Я и не хотела мучить, но решила никогда больше не писать вам. Наша начальница не желает меня принять обратно в школу, вот почему я и считала неудобным продолжать с вами переписку.

– Хорошо; а дальше?

– Она не только не желает меня, но дает мне еще интимный совет…

– Какой?

Сусанна ответила не сразу. – Я дала себе слово никогда не говорить вам об этом – так это грубо и грустно!

– Что-же – насчет нас, что-ли?

– Да.

– По крайней мере, объясните мне, в чем дело!

– Ну слушайте. Кто-то сделал начальству недостойный донос на нас, и мне сказали, что вы должны безотлагательно жениться на мне для спасения моей репутации! Ну вот – теперь я вам сказала, и сама не рада этому!

– Ах, бедная Сусанна!

– Но успокойтесь. Я не смотрю на вас их глазами! Я и сама поняла, что братство наше было только номинальное, раз мы встретились совершенными незнакомцами. Но мой брак с вами, милый Джуд – это абсурд. Согласитесь, что еслиб я рассчитывала выйти за вас, мне не следовало-бы так часто приходить к вам! Я никогда не предполагала, что вы думаете о женитьбе на мне до того памятного вечера, когда мне впервые представилось, что вы немножко любите меня. Быть может, мне не следовало так сближаться с вами. Это все моя вина. Во всем всегда моя вина!

Это признание казалось несколько принужденным и они смотрели друг на друга с выражением безотчетной тоски.

– Я была так слепа в начале, – продолжала Сусанна. И не замечала, что у вас происходит на сердце. О, вы были безжалостны ко мне – вы смотрели на меня, как на любимую девушку, не говоря об этом ни слова, и предоставили мне самой сделать это открытие! И вот вашу привязанность ко мне узнали в школе и понятно, что начальство видит в наших отношениях всякие ужасы! Теперь уже я никогда не буду вам верить. Слышите, Джуд?

– Да, Сусанна, – ответил он просто, – я достоин порицания – даже более, нежели вы думаете. Я хорошо знал, что вы не подозревали моих чувств к вам. Но разве вы не находите меня заслуживающим хоть некоторого снисхождения за утайку моих неуместных чувств, раз я не мог дать им исхода?

Сусанна бросила на него недоверчивый взгляд и сейчас-же отвернулась, как-бы боясь, что может простить его.

Под впечатлением этого объяснения, Джуд хотел рассказать ей свою фатальную биографию. Она была на его устах; но в этот грустный для него час признание не сходило с языка, и он предпочел оставить Сусанну при сознании родственных препятствий к их брачному союзу.

– Я знаю, вы ко мне равнодушны, – сказал он сухо. – Вы не можете сблизиться со мною, да и не имеете права. Вы принадлежите м-ру Филлотсону. Если не ошибаюсь, он был у вас здесь?

– Да, – ответила она коротко, слегка изменившись в лице, – хотя я не приглашала его. Вы вероятно рады, что он был; я же отношусь к его посещениям совершенно равнодушно.

Но вместо ответа, Джуд перевел речь на другой предмет.

– Все перемелется, дорогая Сусанна, утешал кузен. – В вашем деле свет не клином сошелся. Школа не одна. Вы можете поступить в какое-нибудь другое заведение.

– Я посоветуюсь с м-ром Филлотсоном, – ответила она решительно.

Хозяйка Сусанны возвратилась из церкви, и интимный разговор прекратился. Джуд уехал, чувствуя себя безнадежно несчастным. Но он видел ее, сидел с нею. Разговор этот останется у него в памяти на всю жизнь. Ему, будущему пастору, нужен и полезен этот урок самоотвержения!

На другой день Джуд проснулся с мучительными мыслями о Сусанне. Он решил, что она была пристрастна, несправедлива к нему, но старался найти в ней какие-нибудь примиряющие черты. В этих думах застала его следующая записка, отправленная ею, вероятно, вслед за его уходом:

«Простите мне мои вчерашние капризы! Я была резка с вами, знаю это, и мне самой это противно. А вы были так милы, что даже не рассердились. Джуд, прошу вас, считайте меня всегда вашим другом и товарищем, не смотря на все мои недостатки. Я постараюсь исправиться. В субботу приеду в Мельчестер взять свои вещи из школы и по другим делам. Могу уделить полчаса на прогулку с вами, если хотите.

Ваша виноватая

Сусанна».

Джуд простил ее тотчас-же, и ответил просьбой немедленно вызвать его с работы в соборе, когда она приедет в Мельчестер.

VI

Тем временем Ричард Филлотсон покинул смешанную сельскую школу в Лемздоне, близ Кристиминстера, чтобы основать большое училище для мальчиков в своем родном городе Чэстоне, отстоящем от Лемздона миль на шестьдесят.

Прежние планы нашего учителя были оставлены, вместо них у него явились какие-то новые мечты, не имевшие ничего общего с прежними убеждениями и занятиями. Человек в высшей степени не практичный, он тщательно собирал и копил теперь деньги для достижения своей жизненной цели – женитьбы. В связи с этим его занимала мысль поручить будущей жене заведывание женским отделением общей школы, где он возьмет на себя отделение для мальчиков. Ради этого он и советовал ей поступить на высшие курсы, если она не желает вступить с ним в брак немедленно.

Около того времени, когда Джуд переселился из Меригрина в Мельчестер и в этом последнем городе пустился в приключения с Сусанной, наш школьный учитель уже поселился в новом школьном здании в Чэстоне. Когда все вещи были уставлены и книги размещены на полках, он стал проводить длинные зимние вечера в своем кабинете, возобновив научные занятия.

В описываемый вечер Филлотсон достал из комода небольшую, тщательно перевязанную пачку писем. Каждое письмо было в своем конверте и писано одною женскою рукою. Он развязал письма и стал вдумчиво перечитывать их одно за другим. Это были спешные записочки, подписанные «Сусанна Б.», какие пишут обыкновенно при кратковременных разлуках, рассчитывая на их немедленное уничтожение. Они касались главным образом прочтенных книг и других, впечатлений в высшей школе, впечатлений мимолетных, вероятно забытых автором на другой же день после отправки письма. В одной из этих записочек – самой последней – молодая девушка, в ответ на его письмо, одобряла его обещание не посещать ее слишком часто (чтобы не компрометировать ее в виду строгих правил заведения). Над этой загадочной фразой учитель задумался. Как это – любящий человек не должен часто видеть дорогое ему существо! Эта оговорка раздражала и смущала его. Он открыл другой ящик, где нашел конверт, из которого вынула, карточку Сусанны ребенком, с корзиночкой в руке. У него имелась и другая её карточка, уже взрослой девушкой, с темными глазами и шевелюрой, с очень интеллигентной и привлекательной наружностью, с отпечатком недюжинной мысли на открытом веселом лице. Филлотсон уже хотел было поднести карточку к губам, как вспомнил её насмешки над подобными нежностями и остановился.

Сам учитель имел болезненный вид, и лицо его казалось старообразным. вследствие особого зачесывания бакенбард. Говорил он с некоторой запинкой, но голос его был довольно приятный, делавший заикание не особенно заметным. Седые курчавые волосы обрамляли голову с пробором посредине. На лбу сложились уже предательские морщины, но зрение еще было не дурно, и он надевал очки только при вечернем чтении. В заключение этой характеристики остается прибавить, что его одиночество по всей вероятности было скорее вынуждено, в виду задуманной им академической карьеры, нежели являлось результатом отвращения к женщинам, и что этот-то неосуществившийся проект и мешал ему до сих пор отважитьсяна брачную жизнь.

Итак учитель безропотно примирился с желанием Сусанны – не навещать ее часто в школе; но наконец терпение не выдержало мучительного испытания, и одним субботним вечером он решился сделать ей неожиданный визит. Тревожное известие об её отъезде поразило его как громом, когда он стоял на подъезде, школы, ожидая сию минуту увидать свою возлюбленную. На возвратном пути он шел, сам не зная куда. Сусанна ни строкой не обмолвилась ему об этом факте, не смотря на двухнедельную его давность. После некоторого размышления, он решил, однако, что это молчание ничего не обозначает и объясняется лишь понятной деликатностью по отношению к нему.

В школе Филлотсон узнал, где теперь находится Сусанна, и прежде всего разразился негодованием на администрацию заведения. В пылу гнева он бессознательно вошел в соседний собор. Здесь, обдумывая план дальнейших действий, он сел на один из каменных брусьев, не обращая внимания на известковую пыль, пачкавшую платье Его рассеянный взгляд невольно следил за движениями рабочих, как вдруг он увидал среди них ославленного виновника всей истории – «любовника» Сусанны, Джуда.