Симеон Полоцкий

Борис Костин

Симеон Полоцкий

© Костин Б. А., 2011

* * *

Божественный посланник

«…Господи, верою объем в души моей и сердце Тобою реченная, припадаю Твоей благости: помози ми, грешному, сие дело, мною начинаемое… совершити…» Эти слова заимствованы мной из «Молитвы перед началом всякого дела». Я с трепетом осенил себя крестом, помолился в церкви, ибо прекрасно сознавал, что приступаю к написанию книги необычной, таящей в себе недосказанность и целый ряд гипотез, поскольку мой герой оставил по себе множество головоломок. Его многогранному творчеству посвящены бесчисленные труды искусствоведов, философов, историков, церковных деятелей прошлого.

Казалось бы, истина ясна. Симеон Полоцкий, в миру Самуил Гаврилович Петровский-Ситнянович – явление уникальное, и не только для века семнадцатого, но и для последующих столетий. Ведь не напрасно великий Ломоносов отзывался о книгах Симеона Полоцкого, как о «вратах премудрости».

Я предлагаю читателю войти в них и оценить, сколь прочен и основателен фундамент российского образования и просвещения, заложенный уроженцем древнего Полоцка, который не разделял общеславянское житие и верой и правдою, словом Божьим служил величию государства Российского.

Заранее оговорюсь: в мои намерения, дабы не отягощать магистральное направление, жизнеописание, не входила непосильная задача охватить все созданное Симеоном Полоцким. Однако я не отказался от мысли во всей полноте представить противоречивые оценки, которые давались творчеству и деятельности Симеона Полоцкого современниками и исследователями, характеристику его личных качеств: достоинств и недостатков, а самое главное, хотя бы штрихами обрисовать государственных и церковных деятелей эпохи правления Алексея Михайловича и Федора Алексеевича, а также исторический фон, на котором проходило житие героя моего повествования.

Борис Костин, писатель, заслуженный работник культуры России

Глава I. «Аз есм сын Церкве верный»

Солнце едино весь мир озаряет,Бог превыспри небо един обладает.Симеон Полоцкий

«Отче наш, еже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое», – повторял за священником слова молитвы Господней отрок Самуил, несколькими днями до Святой Троицы закончивший в ученичестве вторую седмицу. Именно так позднее в одном из биографических стихотворений определит Симеон Полоцкий семилетние вехи, которыми отмечен его путь к признанию и почитанию.

Первой седмицей, по обыкновению, было познание Псалтири и Часослова. Второй – братская школа, которая каким-то чудом уцелела в Полоцке в годы оголтелой травли иезуитами православных христиан. Вопрос, куда направить свои стопы для продолжения обучения, был для Симеона Полоцкого далеко не прост.

Прежде чем отправиться по жизненной стезе вослед герою нашего повествования, возвратимся к истокам, то есть в год 1629-й, который, как и точная дата рождения Симеона Полоцкого, неоднократно оспаривались исследователями[1]. Попытаемся выстроить свою версию и заглянем в святцы. Нет, вовсе не случайно Гавриил (Габриэль) Петровский-Ситнянович назвал сына Самуилом, что означает «испрошенный у Бога», очевидно, наследник был долгожданным, желанным, как и нескончаемы были молитвы родительские и чтение Библии. В ней о рождении пророка Самуила говорится:

Анна (мать): «О сем дитяти молилась я, и исполнил Господь прошение мое, чего я просила у Него; и я отдаю его Господу, на все дни жизни его, служить Господу…»[2]

С появлением на свет Божий пророка Самуила[3] всё ясно. Тестамент, или духовная Татьяны Яковлевны, матери Симеона Полоцкого, во втором браке пани Шеремет, хоть и дает представление о ее многочисленной родне и взаимоотношениях с близкими, однако не позволяет установить последовательность, в которой появились на свет Божий ее чада.

Итак, обо всем по порядку. Выйдя замуж за купца и магистратскую особу пана Габриэля Петровского-Ситняновича, Татьяна Яковлевна овдовела в двадцать три года. Гадать на кофейной гуще не станем, обстоятельства смерти отца Симеона Полоцкого неизвестны. После его кончины Татьяна Яковлевна осталась с тремя сыновьями: Самуилом, Сильвестром и Лукашем.

Сосед четы Петровских-Ситняновичей пан Емельян (Амельян) Петрович Шеремет овдовел нежданно-негаданно, оставив от первого брака сына Андрея и двух дочерей – Екатерину и Полонию. Хозяйство вдовы Гаврилы Петровского-Ситняновича нуждалось в крепкой мужской руке, впрочем, как и хозяйство вдовца Емельяна Шеремета – в рачительной женской. На том, видимо, они и сошлись, а вскоре Татьяна Яковлевна и Емельян Шеремет пошли под венец. Брак этот скрепило рождение сына Яна (Иоанна).

В заботах и хлопотах о многочисленном семействе трудно поровну разделить материнскую любовь между детьми своими и обретенными. Завещание Татьяны Яковлевны – свидетельство ее сердечной теплоты как хранительницы семейного очага, которая «денег никому не должна, только Господу Богу душою». И не потому ли так проникновенно и поучительно звучит стихотворение Симеона Полоцкого с примечательным названием – «Родителям равной любовью плати, негодник».

В Этике своей учит философ[4] тому,Что ничем равным не могут родителямВоздать сыновья за то, что порожденыОт крови их на сей плачевной земле.Но я одного сына вижу,Который обильней вознаграждает:Так дорого платил он матери за ее труды,Что большей и сам Бог не умыслит платы.Христос и Мария.

Вновь обратимся к святцам. Православная церковь поминает пророка Самуила 20 августа по старому стилю. Пожалуй, именно этот месяц 1629 года можно считать отправной точкой прочтения судьбы Симеона Полоцкого, по которой слово Божие вело его будто чудесный посох.

…Они жили по соседству: Петровские, Скорины, Тяпинские, Шереметы, Яцкевичи – семьи среднего достатка, но отнюдь не бедные, и по обыкновению начинали трудовой день с молитвы. В те далекие времена человеческий век был краток, болезни и мор были делом обыденным, и недаром пословица гласила: «Проснулся живой – радуйся!» Радовались и молились Господу родители Самуила о том, что ниспослал им житие земное, преисполненное надежд на лучшее, чтобы продолжали сыновья род, во здравии пребывали и разума набирались.

Мы вправе усомниться в том, что расхожий художественный образ соответствует действительно Симеону Полоцкому[5].

Мальчик все взял от природы. Был он крепок статью, смышленый, богобоязненный и дотошный, будто сызмальства твердо решил дойти самостоятельно до понимания истины. Уже в зрелом возрасте он напишет:

Истинна есть трегуба: ума, уст и деласия же не врежденна бывает и цела,аще[6] ум самой вещы уравновешивается право,уста же уму точнее словят, не лукаво,дела паки[7] закону аще отвечают,истинна перед Господом Богом ся вменяют.

На некоторое время нарушив хронологию повествования, перенесемся в год 1708-й. В начале сентября в Полоцк пожаловал с небольшой свитой царь Петр Алексеевич. Северная война со шведами приближалась к своему апогею, и на карту было поставлено само существование государства Российского. Неприятель наступал с севера, с запада, и древний Полоцк, который по печальной традиции не обходило ни одно нашествие, вполне мог оказаться в зоне боевых действий.

В небольшом одноэтажном доме на берегу Двины состоялась историческая консилия, военный совет, который во многом определил исход кампании.[8] Невдалеке от дома располагался Богоявленский собор, мужской монастырь, в котором действовала братская школа. В ее стенах царь-преобразователь словно окунулся в не столь далекое прошлое, из которого явно доносились голоса незабвенного родителя Алексея Михайловича и монаха Симеона Полоцкого.

Известный собиратель и ценитель древностей Петр Алексеевич, вынашивая мысль о написании истории государства Российского, не мог равнодушно пройти мимо бесценных фолиантов, хранившихся в библиотеке иезуитской коллегии и в Богоявленском монастыре. Полоцкая летопись, древнейшая из древнейших, несомненно стала бы весомым подспорьем в осуществлении задумки. И царь, выступивший с полками к Лесной, приказал отправить в Санкт-Петербург бесценные книги. Там они бесследно исчезли. А какой бы кладезь премудрости открылся потомкам, сколько бы событий в жизни Полоцка высветили бы они!

Имел ли возможность Симеон Полоцкий лицезреть сей уникальный труд хранителей памятливости, как иногда называют летописцев? Вероятно, да.

Известно, что любознательность на пустом месте не возникает. А судя по творениям монаха Симеона, он с младых лет обладал особым родом пытливости, которая не отпускала его душу до смертного часа. Книги и окружающий мир, пронизанный духом нетленной Истории, круто замешанной не только на крови, но и на созидании, сотворили личность, в которой возобладало творческое начало. Да иначе и быть не могло!

Бродя по улицам Полоцка, Самуил словно «прошагивал» события минувших лет, в которых правда чередовалась с вымыслом, а «преданья старины глубокой» давали обильную пищу уму.

Вот место, где норовистая и извилистая Полота, давшая название городу[9], сливается с величественной Двиной и откуда берет свое начало первая русская трагедия. Прислушался – и словно из поднебесья зазвучал голос гордячки Рогнеды, полоцкой княжны: «Не желаю за робича!» Робичем тем был не кто иной, как князь Новгородский Владимир Святославович, впоследствии Великий князь Киевский и креститель Руси.

В Полоцке, стоявшем на известном всему свету пути «из варяг в греки», где шла бойкая торговля русичей с посланцами полуденного Востока и где царило многоязычие, испокон веков быть безграмотным считалось верхом неприличия. Устроитель веры Христовой на берегу Двины князь Полоцкий Изяслав, сын Владимира и Рогнеды, сущей бедой считал недостаток церковных книг, способных донести Святое писание люду полоцкому. Однако прошел век, прежде чем Слово Божие проторило дорогу к сердцам и душам полочан.

Чудо преображения сотворила хрупкая девица, в миру полоцкая княжна Предислава[10], в крещении Евфросинья, с именем которой по святости и величию деяний неизменно соседствует поименования «Полоцкая» и «преподобная».

Вот могуче зазвучали колокола Богоявленского собора, а вослед им раздались певучие голоса колоколов церкви Спаса, детища преподобной Евфросиньи. Она пристально, словно изучающе, смотрела на отрока Самуила с одной из фресок церкви, будоража его мысли и взывая к раздумьям.

Так был найден достойный образец жития для подражания, так в душе отрока Самуила зародилась сокровенная мечта, отныне ставшая смыслом всей его жизни.

А зде житие наше чему подобится?Имяй ума очы, право присмотрится:Не блистание отъвне нужда созерцати,Но от основания полезно есть знати.

Первые биографы Симеона Полоцкого, вослед нашему герою, также поделили образовательные периоды, которые сформировали личность философа, просветителя, проповедника, критика, драматурга, на отрезки, кратные семи годам. Первоначальный период, по такому воззрению, отрок Самуил завершил в 1643 году. Шел ему в ту пору пятнадцатый год. В те времена юноши взрослели рано, тем более когда не приходилось рассчитывать ни на родительскую опеку, ни на помощь сродственников. «Дошел своею головою…» – частенько употреблял сие высказывание будущий светило российской словесности, который, вкусив вдосталь плодов иезуитской настырности, не единожды задавался мучительным вопросом, куда направить стопы, где продолжить образование и как осуществить свою сокровенную мечту.

…Мерило человеческой жизни и событийной канвы – век. Минует сто лет, и ровесники Самуила Петровского-Ситняновича, к какому бы сословию они ни принадлежали, могли по душе и призванию выбирать любой жизненный путь. Служение России, поднятой Петром Первым «на дыбы» на многих поприщах, в том числе и на ниве просветительства, считалось делом первостепенным, государственным.

Но тогда, в середине XVII века, Московия, в силу бесконечных распрей, смут, войн, и конечно, с потугами преодолевая последствия татаро-монгольского ига, «юношам, обдумывающим житье» ничего путного предложить не могла.

Глава II. Киево-Могилянские Афины

Счастлив ты… что живешь между такими людьми, с которыми хлеб мудрости делить можешь…

Симеон Полоцкий. Из письма ректору Киево-Могилянской коллегии В. Ясинскому

С превеликим трудом можно определить время, когда на слуху люда русского появилась поговорка «Язык до Киева доведет». Однако она в точности отражала положение дел в российском образовании после «великой разрухи». Отброшенное на долгие лета в историческую Тмутаракань, оно едва теплилось в монастырских стенах, и только путь подвижничества, который избрали единицы, вел к вершинам познания.

Московское государство, решавшее в XVII веке сложнейшие задачи внутреннего обустройства, то есть ликвидацию удельных порядков, укрепление самодержавия во всех сферах, не исключая духовную, а во внешних делах вынужденное вести борьбу ценой крайнего напряжения сил и средств, попросту было не способно в одночасье разорвать путы невежества.

Вечной трагедией русской истории называет видный бытописатель России А. Е. Пресняков «несоответствие народных сил со все возрастающими национально государственными потребностями». Справедливость этого высказывания не вызывает сомнения, и потому в решении отрока Самуила отправиться в Киев ничего предосудительного не было. Однако сама простота выбора была кажущейся.

Очевидно, родичам Самуила стоило большого труда отбиться от настойчивости местных иезуитов, державших в узде непокорных и сурово каравших своеволие. Полоцкий иезуитский коллегиум, находившийся, как говорится, под боком, имел достаточный опыт по «промыванию мозгов» православным отрокам и обращению их в католичество. Вероятно, отрок Самуил воспользовался советом человека, которому судьба юноши, осененного божественной дланью, была далеко не безразлична. Кто был этот человек – остается строить догадки.

Покуда отрок Самуил совершает долгий путь от Полоцка до Киева, заглянем в предысторию учебного заведения, в котором ему предстояло провести целых семь лет. Училище, или коллегию, основателем которой стал Петр Могила, не случайно называли «Киевской ученостью» или «Киево-Могилянскими Афинами».

Петр Могила якобы вел свою родословную от самого Муция Сцеволы[11]. Его отец Симеон был одно время воеводой Воложским, а затем поочередно господарем Валахии и Молдавии, вплоть до завоевания последней турками в 1612 году. В ходе кровавой битвы за молдавский престол Симеон Могила с домочадцами чудом избежали расправы и вынуждены были бежать в Польшу, вражда которой с Турцией не прекращалась многие годы и где обосновались влиятельные и богатые родственники.

Воспитанный в православных семейных традициях, Петр Могила сделал выбор, который впоследствии предопределил всю его судьбу. Он получил образование во Львовской братской школе, существовавшей с незапамятных времен и являвшей собой остров, вокруг которого бушевало враждебное католическое и униатское море. Не поддаться слащавым посулам тех и других в такой обстановке было вовсе не просто. До конца своей жизни Петр Могила остался ярым противником перебежчиков в лагерь последователей Брестской унии.

Как бы то ни было, но учеба в Львовской братской школе подошла к концу, и не имевший материальных затруднений юноша отправился в путешествие по Европе, отринув, однако, примитивную роль обычного созерцателя.[12]

Доверимся одной из первых биографий П. Могилы, где говорится о европейских университетах, в которых посещал лекции молдавский дворянин. Познания его были столь обширны, а вера в Бога столь неподдельна, что пути Господни привели его к человеку, которого он обожествлял и считал своим духовником. Человеком тем был не кто иной, как митрополит Киевский Иов Борецкий. По некоторым свидетельствам, в 1625 году Петр Могила был пострижен в монахи. Будущий владыко в собственноручных записках писал, что «вступил в христианское житие, кое есть совершенство… тяжким полувером и железным лангузом стискал и умерщвлял свое тело».

Митрополит Киевский Иов Борецкий, мудрец и философ, слыл человеком весьма осторожным, по скольку карающий меч католицизма неизменно напоминал о том, кто в духовном доме хозяин. Православная церковь на Украине официальной Варшавой никогда не признавалась и под натиском униатов шаг за шагом сдавала позиции. Единственным непоколебимым оплотом православия оставалась Киево-Печерская лавра. В одной из ее келий и обосновался брат Петр, имя которого в переводе с греческого – «камень» – соответствовало и его облику, и целеустремленности.

«Вода камень точит», говорится в народе. Монах Петр постигал не только премудрость Божию, но и по крупицам собирал силы и людей, способных противостоять чуждой вере и схоластике. Первой значительной победой Петра Могилы стало признание его монашеской братией в качестве духовного лидера. В 1628 году он был избран Киево-Печерским архимандритом.[13]

Уникальность положения, в котором пребывала одна из древнейших на Руси православных обителей, заключалась в том, что ее настоятель непосредственно подчинялся патриарху Константинопольскому и мог беспрепятственно осуществлять многие из своих задумок.

Перед уходом в мир иной митрополит Киевский Иов назначил Петра Могилу своим душеприказчиком и завещал сокровищницу, богатую библиотеку, которую он и его предшественники собирали по всей Европе.

На посту верховного пастыря Украины Иова (Борецкого) сменил человек, угодный Польше, приверженец Унии митрополит Исайя (Копинский). И вот тут-то, как говорится, нашла коса на камень. Пользуясь своей относительной самостоятельностью, Петр Могила, в противовес киевской братской школе, которая находилась в митрополичьей юрисдикции, создал при Лавре высшее училище «для преподавания свободных наук на греческом, славянском и латинском языках».

В июне 1631 года Петр Могила писал: «Я, милостию Божею Архимандрит Киевопечерский, видя великую потерю для душ человеческих от неучености духовенства и необучения юношества, и желая, при благодати и помощи Божией, по собственной моей воле, предотвратить столь великую потерю, а также приобрести удалившихся от Православия, вознамерился основать школу для того, чтобы юношество наставляемо было во всяком благочестии, в добрых нравах и в свободных науках, и сие не для какой-либо пользы или славы моей, но во славу и честь Живоначальной, Нераздельной Троицы, Отца и Сына, и Святаго Духа, в пользу и утешение правоверного народа».

Что тут сотворилось! Митрополит метал громы и молнии, а братчики тем временем смекнули, что объединение с могилянцами сулит им немалые выгоды, поскольку в названии училища фигурировало слово «высшее», да и патриарший патронаж позволял смело глядеть в будущее. Но увы, сколько ни бился Петр Могила, чтобы его детище именовалось Академией, ничего из этого не вышло. Однако от этого значение учебного заведения в духовной жизни Малой и Белой Руси, а впоследствии и России отнюдь не уменьшилось, наоборот, училище приобрело известность и притягательность, поколебать которую не смогли ни войны, ни всевозможные бедствия.

Из знаковых событий, которые произошли до того момента, когда перед отроком Самуилом распахнулись двери Киево-Могилянских Афин, можно отметить следующие. В 1632 году король Польский Владислав IV даровал православной церкви Украины равенство с униатской. Выхлопотал сие Петр Могила, который представлял в польском сейме делегацию Киева и, как мы помним, имел влиятельную родню в Варшаве. Последствия такого акта сказались незамедлительно.

Противник киево-печерского архимандрита митрополит Исайя (Копинский) был лишен сана, вослед ему лишились епископских кафедр многие из приверженцев Унии, православной церкви был возвращен Софийский собор и большая часть монастырей, захваченных униатами.

В 1633 году во Львове состоялась церемония возведения в сан митрополита Киевского Петра Могилы. К чести владыки, ни монахов Лавры, ни своих питомцев-могилянцев он не покинул. По прошествии многих лет, уже пребывая в Москве, Симеон Полоцкий собрал прекрасную библиотеку, в которой книги его духовного наставника Петра Могилы находились на самом видном месте.

Различны книги нам суть Богом предложены,да благонравно жити будем наученни.Первая книга – мир сей, в ней же написася,что либо от всемощна Господа создася.То же мы писание в то время читаем,егда от твари Творца силу познаваем.И егда, строение всяческих видяще,величаем строяща, премудрость хваляще.

В 1616 году тогдашний архимандрит Лавры Елисей Плетенецкий приобрел типографию. В предисловии к первой книге было помещено такое обращение к читателям: «Молите же Бога, в Троице Единого, да поспешите же умыслихом, типарским делом угодите Церквам Православным». Вот оно, заповедное правило, которое твердо усвоил учень Самуил со скамьи Киево-Могилянской коллегии!

Ему несказанно повезло. Более половины срока обучения митрополит и основатель Киевских Афин владыко Петр Могила, невзирая на чрезмерную занятость, неизменно открывал начало учебного года.

«Отчего православные, в духе и во плоти преимущество имеющие, в спорах божественных со латинянами и последователями Унии беспомощны?» – вопрошал владыко и сам же отвечал: «Да оттого они не имеют успеха, что противники печатью ревности горячей отмечены и умением пустословить. И пока слово их иезуитское, схоластическое торжествует, многие беды и лишения люд православный претерпевать будет».

Богословие (теология), риторика, философия – вот столпы, на которые должно опираться образование, и чтобы получить его, учащиеся должны не жалеть ни силы, ни времени.

«Старшим братом» до последних дней жизни[14] величали питомцы Киево-Могилянской коллегии ее основателя и наставника. Петр Могила оставил по себе не только завидное эпистолярное наследие[15], но и завещал свою богатую библиотеку питомцам, пожертвовал в их пользу землю, а также значительную сумму денег. Но самое главное, владыко сумел настоять на индивидуальном подходе к зачислению желающих обучаться в коллегии и закрепил правило, чтобы поступавшие в старшие классы имели рекомендации, устные или письменные. Дидаскалов-выпускников коллегии можно было встретить в братских школах Малой и Белой Руси и России.

Ко времени начала учебы Самуила Ситняновича в коллегии прочно утвердилась организационная структура и устав, который закрепил всесословность как господствующий принцип приема студентов и отнюдь не грешил мелочностью и придирчивостью к отрокам.

Во главе коллегии стоял ректор. В 1642 году Петр Могила сделал свой выбор. Место Игнатия Оксеновича-Старушича, «мужа многомудрого и [к сожалению] многоболезненного», владыко предложил занять Иосифу Кононовичу-Горбацкому[16], «добре подвизавшемуся о учении в [различных] школах». Церковные документы свидетельствуют: ректор Киево-Могилянской коллегии был «муж по истине достойный удивления и всякими мудростями и знаниями украшенный». На ректорстве И. Кононович-Горбацкий пребывал четыре года и передал бразды правления Иннокентию Гизелю, который до конца жизни именовался «благодетелем и покровителем киевских школ».

Об И. Гизеле святитель Димитрий Ростовский писал: «Много [он] студентов в цветущей младости вразумил и искусных в книжной премудрости показал». То, что в их число входил и Самуил Ситнянович, сомнению не подлежит.

Правой рукой ректора являлся префект. До 1647 года эту должность справлял Сильвестр Косов, который чутко держал руку на пульсе учебного процесса, зорко следил за твердым выполнением программ в младших и старших классах.

По образованности и по знанию своего предмета, риторики, Сильвестру Косову не было равных. И не случайно, что он стал первым на Украине доктором богословия, а затем и ректором Киево-Могилянской коллегии.[17]

Родоначальником славянской филологии называли Мелетия Смотрицкого[18], по «Грамматике словенския» которого обучалось не одно поколение молодежи Малой и Белой Руси и России.

В дошедших до нашего времени источниках рядом с именами Епифания Славинецкого, Арсения Сатановского, Варлаама Лащевского неизменно употребляется словосочетание «известные эллинисты».

Утвердительно можно сказать, что на греческом языке Симеон Полоцкий не писал и не оставил после себя каких-либо сочинений, однако сие не означает, что язык Гомера, Пиндара, Платона, Сократа, Аристотеля, Демосфена, Еврипида был ему чужд. Стихи и драматические произведения Симеона Полоцкого изобилуют примерами, заимствованиями из истории Древней Эллады, именами ее героев. Это воочию доказывает, что труды преподавателей-эллинистов не прошли бесследно. Да ведь иначе и не могло быть! Переводы с греческого языка являлись обязательными для студентов. Ко всему, древнегреческая мифология, которая преподавалась в училище «с нарочитой обширностью и с малейшими подробностями», стояла среди предметов обучения в особом ряду.

Авторитет философского учения Аристотеля оказался настолько устойчивым, что с несущественными изменениями оно кочевало из века в век, покуда не дошло до учебных заведений Польши, не миновав Киево-Могилянскую коллегию. Логике, физике и метафизике предшествовали азы диалектики, которая, однако, грешила элементарной схоластикой. Попытки соединить учение Аристотеля с догматами веры выражались в бесконечных диспутах о способах толкования различных философских и богословских точек зрения. Диспут являл собой арену, на которой оттачивались приемы полемики, умение твердо отстаивать свою позицию и доказательно опровергать возражения. Наукой этой Симеон Полоцкий овладел в совершенстве.