Социальный либерализм

Разделяя присущий многим скепсис в отношении адекватности политических решений, я исхожу из того, что преодолеть такое положение дел при отсутствии соответствующих каналов выражения мнений и требований различных общественных групп, законных возможностей отстаивания их прав очень сложно, если вообще реально. Поэтому нельзя не думать об адекватных демократических институтах, которые настолько отражают интересы различных общественных групп, насколько развито гражданское общество [Posnett, 1987; Rose-Ackermann, 1996; Salamon, Hems, Chinnock, 2000; Аузан, Тамбовцев, 2005]. Задачи такого рода или хотя бы пути их решения также должны быть отражены в экономической методологии социального либерализма. При этом какими бы ни были общественные преференции, сформулированные парламентом в качестве нормативных интересов общества, их необходимо учесть в экономическом описании, в частности в условиях рыночного равновесия.

В этом контексте предпринятое расширение исходных предпосылок исследования, обеспечивающего выход за жесткие границы методологического индивидуализма и включения в анализ нормативных интересов общества, формируемых политической системой, позволяет обсудить еще одну часть экономической методологии социального либерализма. Речь идет о замене стандартных для неоклассической теории частных товаров более общей совокупностью опекаемых благ и возможности построения для них модели равновесия с учетом как индивидуальных преференций, так и интересов общества в целом[30].

Модификация модели Викселля-Линдаля

В соответствии с теорией опекаемых благ универсальным признаком этих особых товаров и услуг служит их социальная полезность, то есть способность удовлетворять нормативные интересы общества. Сами же эти интересы являются общим мотивом для активности государства, которое, будучи автономным субъектом рынка, стремится максимизировать свою функцию полезности [Рубинштейн, 2009а, 2009б]. Принимая во внимание данные обстоятельства, попытаюсь ответить на третий вопрос, сформулированный в начале работы и относящийся к построению экономической модели, учитывающей как интересы отдельных индивидуумов, так и общества в целом.

Введем для этого некоторые обозначения. Из поставленной задачи следует, что в описание рыночного равновесия должны быть включены два качественно разных интереса UI и US. Один из них представляет собой рыночный агрегат индивидуальных предпочтений, трансформируемых механизмом невидимой руки в интерес UI = f (U1, U2, …,Un), где Ui – функция полезности i-го индивидуума. Другой – нормативный интерес общества US, формируемый в границах и посредством существующей политической системы. Иначе говоря, UI и US обозначают результаты «работы» двух институционально разных ветвей формирования интересов общества. Пусть мегаиндивидуум представляет рыночный агрегат предпочтений индивидуумов UI, а меритор является носителем нормативных интересов US, генерируемых политической системой.

Рис. 1.Рыночный агрегат функций полезности индивидуумов

Говоря о рыночном агрегате UI, я имею в виду агрегированную функцию индивидуальных полезностей UI(А), заданную на множестве точек конкурентного равновесия A {А1, … Аj …,Ak}, в которых для каждой j-й кривой предложения Rj значение функции UI(Аj) определяется равновесной ценой pj=p(Aj) и соответствующим объемом блага xj= X(Aj) = xj1+ xj2+ ….+ xjn. При этом различные точки равновесия обусловлены внешними условиями – кривыми предложения Rj (см. рис. 1).

Для того чтобы определить нормативный интерес US, формируемый в рамках политической системы, воспользуемся следующей Леммой I. Всякий нормативный интерес общества US может быть выражен в потребности меритора в увеличении (уменьшении) объема производства (потребления) некого блага по отношению к той величине, которая соответствует рыночному равновесию, то есть равенству предложения и агрегированного спроса мегаиндивидуума на это благо. Согласно данной лемме, интерес US материализуется в форме дополнительного спроса, предъявляемого меритором в отношении блага X, ставшего предметом общественной опеки. Говоря о спросе меритора, я имею в виду функцию социальной полезности US(B), заданную на множестве точек B {B1, … Bj …,Bk}, в которых для каждой j-й кривой предложения Rj значение функции US(Bj) определяется ценой pj=p(Bj), которую готов заплатить меритор за потребление данного блага индивидуумами в объеме xj= X(Bj) (см. рис. 2).

Рис. 2.Функция полезности меритора

При этом нельзя упускать из вида особенности функции социальной полезности US. Как следует из описанных выше механизмов формирования нормативных интересов общества, в их основе лежат, во-первых, предпочтения «других людей», во-вторых, и это самое главное, не потребность в приобретении опекаемого блага X этими, «другими людьми», в частности членами парламента или иными представителями власти, принимающими решение от имени общества, а нормативные установки по поводу «другого события» – в данном случае в отношении суммарного объема потребления опекаемого блага теми же самыми индивидуумами, интересы которых представляет мегаиндивидуум UI.

Поэтому при реализации нормативного интереса US, то есть при потреблении блага Х в соответствующем объеме xj, наблюдаются два результата: наряду с удовольствием индивидуумов имеет место удовлетворенность их сообщества в целом общим уровнем потребления указанного блага. Это означает, что суммарный объем опекаемого блага xj =xj1+ xj2+ ….+ xjn входит одновременно, причем в одинаковом количестве, в функции полезности мегаиндивидуума и меритора. Без потребления блага X индивидуумами не может удовлетворяться нормативный интерес общества, и чем больше достается индивидуумам, тем в большей степени реализуется и общественный интерес. Нетрудно показать, что в этом случае опекаемое благо проявляет два известных свойства – неисключаемость и несоперничество мегаиндивидуума и меритора. Иначе говоря, опекаемое благо X превращается в общественный товар, который мегаиндивидуум и меритор потребляют совместно и в равном количестве[31].

В связи с этим обратим внимание на следующий феномен. Возникновение интереса US в дополнение к интересу UI в отношении опекаемого блага X и появление отвечающих за эти интересы пары игроков – меритора и мегаиндивидуума сопровождаются социальной мутацией самого блага X. Я имею в виду приобретение данным благом свойств общественного товара[32]. Общий вывод можно сформулировать в следующей Лемме II (центральная лемма). Если индивидуумы из множества N имеют предпочтения U1, U2, …,Un в отношении частного товара X и их агрегированный посредством рыночных механизмов совокупный интерес UI = f(U1, U2, …,Un) дополняет нормативный интерес общества US в отношении этого же блага, то само благо X приобретает некую двойственность: оставаясь частным благом для всех индивидуумов из множества N, оно выступает в качестве общественного товара для пары носителей интересов UI(X) и US(X).

Замечу, что в данной ситуации имеет смысл рассматривать только двух субъектов, для которых благо X становится общественным. Дело в том, что для отдельных индивидуумов опекаемое благо X по-прежнему остается частным[33] и любой из них действует в ситуации соперничества, и каждого можно исключить из процесса потребления данного блага. Но может ли меритор образовывать пару совместного и равного потребления с каждым индивидуумом в отдельности? Конечно, нет. Дело в том, что индивидуумы потребляют это благо в разных объемах Xji. И лишь мегаиндивидуум, потребляющий суммарный объем опекаемого блага j =xj1+ xj2+ ….+ xjn, выступает партнером меритора по совместному и равному потреблению этого блага.

Размышляя о модели равновесия, учитывающей интерес индивидуумов и общества в целом, и имея в виду центральную лемму (Лемма II) и размышляя о модели равновесия, учитывающей интерес индивидуумов и общества в целом, нетрудно понять, что решение данной задачи сопряжено с определением величины совокупного спроса на опекаемое благо. При этом очевидно, что генетическая неоднородность интересов мегаиндивидуума и меритора не допускают простого суммирования объемов потребления опекаемого блага участниками этой пары. Кроме следствия из уже упоминавшейся «гильотины Юма», об этом же свидетельствует и тот факт, что в каждой точке конкурентного равновесия Аj функция полезности мегаиндивидуума UI(Аj) обусловлена предпочтениями индивидуумов, а функция полезности меритора Us(Bj) есть результат выбора «других людей» в отношении «других событий». К сказанному следует добавить и то обстоятельство, на которое я уже обращал внимание, – меритор удовлетворяет свой нормативный интерес исключительно в результате потребления мегаиндивидуума.

Выход из создавшейся ситуации подсказывает та же Лемма II. Из нее непосредственно вытекает возможность использования известной модели равновесия Викселля-Линдаля для общественных товаров, предусматривающая схему вертикального суммирования функций спроса [Lindahl, 1958]. Учитывая социальную мутацию опекаемого блага и его превращение в общественный товар для мегаиндивидуума и меритора, при небольшой модификации эта модель может быть обобщена для всей совокупности опекаемых благ, то есть для любых товаров и услуг, обладающих социальной полезностью.

Рассмотрим данный вопрос несколько подробнее, сопоставляя базовую и модифицированную модель Викселля-Линдаля. Во-первых, и в той и в другой модели рассматривается единичное общественное благо и два субъекта: у Линдаля – агрегированная группа индивидуумов, обладающих высоким доходом, а также агрегированная группа менее обеспеченных индивидуумов; в модели для опекаемых благ их заменяют носители агрегированных интересов, располагающие собственными средствами – мегаиндивидуум и медиатор.

Во-вторых, в модели Викселля-Линдаля «спрос одного участника на общественное благо по определенной цене зависит от точки зрения другого участника, так как предложение данного блага возможно только в случае покрытия всей стоимости его производства» [Lindahl, 1958, р. 85]. В модифицированной модели для опекаемых благ это условие также претерпевает некоторые изменения. Устанавливаемые меритором цена и объем опекаемого блага зависят от цены, по которой мегаиндивидуум готов приобретать этот суммарный объем данного блага, обеспечивая полное покрытие издержек его производства.

В-третьих, в модели Викселля-Линдаля «спрос и предложение касаются не общественных товаров как таковых, а доли пользования ими». Адекватен этому и процесс финансирования, который «устроен таким образом, что каждый индивид вносит налоговый взнос, соответствующий его оценке общественного блага» [Lindahl, 1967, р. 86, 91]. С учетом же того, что в модифицированной модели действуют не отдельные индивидуумы, а мегаиндивидуум и меритор, вклады участников также определяются предельными полезностями. Однако речь здесь идет уже не о налогах, а о ценах: о единой цене pj, по которой каждый i-й индивидуум готов покупать определенный объем опекаемого блага xji; и цене pjS, по которой меритор готов оплачивать опекаемое благо в объеме xj = xj1+ xji+ ….+ xjn.

Легко заметить, что предложенная модификация базовой модели не меняет общего вывода: совокупный спрос в этой модели определяется путем вертикального суммирования кривых спроса мегаиндивидуума и меритора, а Парето-эффективное равновесие для данной пары игроков, имеющих персональные интересы в отношении опекаемого блага X, реализуется в форме равновесия Викселля-Линдаля. Подчеркну особо, что в данном равновесии участники потребляют общественное благо в равном количестве, но по разным ценам (см. рис. 3).

Рис. 3. Равновесие Викселля-Линдаля для опекаемых благ

Этот вывод дает основание для следующей Леммы III (лемма инверсии). Возникновение нормативного интереса общества US в отношении любого частного блага X, которое индивидуумы приобретали в разных количествах xji, но по единой цене pji, порождает социальную мутацию этого блага и приводит к инверсии его равновесных цен и количества: мегаиндивидуум и меритор приобретают ставшее для них общественным благо в одинаковом количестве Xj, но по разным ценам pji и pjS. Лемма инверсии устанавливает связь между появлением нормативного интереса в отношении частного блага и инверсией цен и количества данного блага при определении совокупного спроса, учитывающего как индивидуальные предпочтения, так и общественные преференции. Следует подчеркнуть также, что в предложенной модификации модели Викселля – Линдаля цены равновесия имеют разную природу[34]. В основе персонифицированной цены мегаиндивидуума (pi) лежит предельная индивидуальная полезность частного блага X; цена, оплачиваемая меритором (pS), также соответствует предельной, но уже социальной полезности общественного блага X и отражает ту часть бюджетных ресурсов меритора, которая расходуется на реализацию социального интереса US.

Сформулирую теперь общий вывод, причем также в виде Леммы II. В обобщенной версии равновесия с учетом того, что на рынке одновременно оперируют индивидуальные субъекты с присущими им предпочтениями U1, U2, …,Un и действующее от лица общества государство, стремящееся реализовать выявляемые политической системой общественные преференции US, равновесие достигается тогда, когда прдельные издержки уравниваются суммой предельной индивидуальной и предельной социальной полезности блага: MCR = MUI + MUS.

Иначе говоря, построенная модель демонстрирует последствия появления нормативного интереса общества в отношении частного товара или услуги – его превращение в опекаемое благо и изменение стандартных условий равновесия посредством добавления еще одной составляющей, отражающей расходы государства, направленные на реализацию данного интереса. Собственно это и есть общее описание условий равновесия для любых разновидностей рынков опекаемых благ, которое необходимо учитывать в экономической методологии социального либерализма. Дело в том, что возникновение нормативного интереса социума меняет конфигурацию равновесия – совокупность его участников. Так, появление среди субъектов рынка государства, стремящегося максимизировать функцию социальной полезности, в состав которой входят различные виды опекаемых благ, обусловливает один и тот же тип государственной активности. Речь всегда идет об обмене бюджетных средств на социальную полезность, извлекаемую посредством реализации общественного интереса US.

Следует обратить внимание на выделенный выше термин «появление» применительно к нормативному интересу общества. Этим я хотел подчеркнуть динамический характер данной категории. Действительно, в общем случае надо говорить о процессах возникновения и исчезновения нормативного интереса. Это следует из самой природы рассматриваемого феномена: всегда можно представить такие социально-экономические и политические условия и такие вызванные этими условиями ценностные суждения и нормативные установки, когда их достижение потребует наделить социальной полезностью, то есть способностью удовлетворять соответствующий социальный интерес, любой товар и или услугу, превращая их в опекаемое благо. Подобная связь указывает на историчность и эволюционный характер класса опекаемых благ: отказ от прежних целевых установок и появление новых задач приводят к тому, что одни блага утрачивают способность удовлетворять общественные интересы, другие же, наоборот, ее приобретают [Рубинштейн, 2008, с. 113–143].

* * *

В заключение еще один комментарий в отношении самой категории «социальный либерализм». Мое желание вернуться к этой теме продиктовано намерением подтвердить свои мировоззренческие позиции: мне одинаково чужды и рыночный фундаментализм, и коммунистическая идеология. Поэтому любые попытки оппонентов увязать одно из ключевых положений разрабатываемой методологии – наличие несводимых потребностей общества как такового – с давно устаревшей «органической концепцией» или «новыми» социалистическими идеями, я рассматриваю как недопонимание моих разработок, требующее дополнительных разъяснений.

В этом ряду – сомнения ряда исследователей, указывающих на близость тезиса о существовании интересов общества как целого к недемократическим социально-экономическим системам, к тому, что было в советское время, когда утверждалось, что общественные интересы имеют примат перед личными. Некоторые из моих коллег и вовсе опасаются, что предлагаемая «начинка» социального либерализма может стать удобным идеологическим прикрытием для тех, кто стремится навязать обществу свои представления о благополучии. Такие опасения понятны, особенно с учетом человеконенавистнических режимов А. Гитлера и И. Сталина. По-видимому, этим историческим опытом объясняется и столь жесткая индивидуалистическая позиция Ф. Хайека, К. Поппера, Дж. Бьюкенена и других выдающихся ученых XX в.

Отвечая на подобного рода аргументы, считаю важным, во-первых, заявить свою правоцентристскую позицию. Без всяких оговорок я отношу себя к категорическим противникам любых версий подчинения индивидуальных интересов общественным потребностям. И в этом смысле я на стороне Хайека, Поппера и Бьюкенена. Однако сам факт признания интереса общества как такового не означает подчинения ему интересов индивидуумов. Иначе говоря, дополнение индивидуальных интересов общественными не предусматривает их иерархии. И в этом смысле экономическая методология социального либерализма, развивающая либеральную парадигму посредством введения институтов конкуренции за ресурсы между рыночной и политической ветвями формирования общественных интересов – абсолютно рыночная конструкция.

Во-вторых, реально заданная иерархия потребностей в тоталитарных обществах, выраженная в подчинении индивидуальных интересов «общественным», требует отказа от комплементарности полезностей и допускает только одну, внерыночную, ветвь формирования этих интересов. Наличие иерархии не оставляет места для несводимости, так как a priori постулируется совпадение личных и общественных интересов: «все, что хорошо для общества, хорошо и для индивидуумов». Здесь невольно напрашивается ассоциация с теоремой Эрроу «О невозможности», с ее единственным случаем, когда «невозможное становится возможным», когда предпочтения индивидуумов тождественны предпочтениям диктатора. В тоталитарном обществе все интересы сводимы. Несводимость же существует лишь в демократическом обществе, где интересы индивидуумов различны.

И наконец, в-третьих, исторический опыт и эволюция либеральной идеологии продемонстрировали, что без учета социальной составляющей всеобщего благосостояния в достаточной степени невозможно обеспечить ни права индивидуумов, ни их свободы. При этом традиционная интерпретация социального компонента исключительно в терминах комбинации индивидуальных предпочтений дала незначительный прирост «объяснительного потенциала», даже в том случае, когда своекорыстие включает в себя и альтруизм, а условие рациональности заменяется ограниченной рациональностью.

Поэтому предложенное в данной статье приближение теоретической конструкции к реальной практике в результате включения в экономический анализ двух ветвей формирования общественных интересов и учет их конкурентных взаимодействий в рыночном равновесии представляется мне существенном шагом не только в достижении определенной сбалансированности либерального и социального компонентов, но и в развитии общей экономической методологии.

Список литературы

Автономов В. С. Модель человека в экономической науке. М., 1998.

Ансар П. Современная социология // Социологические исследования. 1995. № 12; 1996. №№ 1–2, 7–10; 1997. № 7.

Аузан А. А., Тамбовцев В. И. Экономическое значение гражданского общества // Вопросы экономики. 2005. № 5.

Афонцев С. А. Политические рынки и экономическая политика. М., 2010.

Блауг М. Методология экономической науки, или Как экономисты объясняют. М., 2004.

Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М., 1994.

Болдырев И. Языковые игры и экономическая теория мейнстрима. М., 2008.

Будон Р. Теория социальных изменений. М., 1999.

Бхаскар Р. Общества // Социо-логос. Общество и сферы смысла. Вып. 1. М., 1991.

Бьюкенен Дж. Конституция экономической политики // Нобелевские лауреаты по экономике. Джеймс Бьюкенен. М., 1997.

Вебер М. Избранное. Образ общества. М., 1994.

Вебер М. Исследования по методологии наук. М., 1980.

Верлен Б. Объективизм Поппера и метод критического рационализма // Социологическое обозрение. 2002. Т. 2. № 4.

Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 2009.

Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. М., 1994.

Гофман А. Б. Эмиль Дюркгейм в России: рецепция дюркгеймовской социологии в российской социальной мысли. М., 2001.

Гринберг Р. С., Рубинштейн А. Я. Основания смешанной экономики. М., 2008.

Гринберг Р. С., Рубинштейн А. Я. Экономическая социодинамика. М., 2000.

Дюркгейм Э. Метод социологии. Киев – Харьков, 1899.

Канто-Спербер М. Философия либерального социализма // Неприкосновенный запас. 2004. № 6.

Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. М., 2007.

Крозье М. Современное государство – скромное государство. Другая стратегия изменения // Свободная мысль. 1993. № 2.

Кэй Дж. Карта – не территория: о состоянии экономической науки // Вопросы экономики. 2012. № 5.

Лаффон Ж.-Ж. Стимулы и политэкономия. М., 2007.

Либман А. М. Политико-экономические исследования и современная экономическая теория. М., 2008.

Либман А. М. Экономическая теория и социальные науки об экономике: некоторые направления развития. М., 2007.

Милль Дж. С. О свободе (1859) // Наука и жизнь. 1993. № 11, № 12.

Милль Дж. С. Система логики силлогистической и интуитивной. Изложение принципов доказательства в связи с методами научного исследования. М., 1914.

Перспективы либерализма и поиск корней // Неприкосновенный запас. 2004. № 6.

Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997.

Полтерович В. М. Становление общего социального анализа. М., 2010.

Поппер К. Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы // Открытое общество и его враги. Т. 2. М., 1992.

Ролз Д. Теория справедливости. Новосибирск, 1995.

Рубинштейн А. Я. К теории рынков «опекаемых благ». Статья I. Опекаемые блага и их место в экономической теории // Общественные науки и современность. 2009а. № 1.

Рубинштейн А. Я. К теории рынков «опекаемых благ». Статья 2. Социодинамическое описание рынков опекаемых благ // Общественные науки и современность. 2009б. № 2.

Рубинштейн А. Я. Опекаемые блага: институциональные трансформации // Вопросы экономики. 2011. № 3.

Рубинштейн А. Я. Рождение теории. Разговоры с известными экономистами. М., 2010.

Рубинштейн А. Я. Экономика общественных преференций. М., 2008.

Сен А. Об этике и экономике. М., 1996.

Сен А. Развитие как свобода. М., 2004.

Соссюр Ф. де. Заметки по общей лингвистике. М., 2000.

Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М., 2009.

Тамбовцев В. Л. Перспективы экономического империализма // Общественные науки и современность. 2008. № 5.

Тамбовцев В. Возникновение институтов: методолого-индивидуалистический подход // Вопросы экономики. 2010. № 11.

Тейлор Ч. Неразложимо социальные блага // Неприкосновенный запас. 2001. № 4.

Харсаньи Дж. Ценностные суждения // Экономическая теория. М., 2004.

Хиршман А. О. Интересы // Экономическая теория. М., 2004.

Ходжсон Дж. Институты и индивиды: взаимодействие и эволюция // Вопросы экономики. 2008. № 8.

Шаститко А. Е. Теоретические вопросы неоинституционализма // Введение в институциональный анализ. М., 1996.

Эрроу К. Дж. Общее экономическое равновесие: цель исследования, методология анализа, коллективный выбор. Нобелевская лекция. 12 декабря 1972 г. Лекции нобелевских лауреатов по экономике. Современная экономика и право. М., 2005.

Agassi J. Methodological Individualism // Modes of Individualism and Collectivism. London, 1973.

Agassi J. Methodological individualism // The British Journal of Sociology. 1960. Vol. 11. № 3.

Aoki M. Toward a Comparative Institutional Analysis. Cambridge (MA), 2001.

Arrow K. Social Choice and Individual Values. New York, 1951.

Arrow K., Debreu G. The Existence of and Equilibrium for a Competitive Economy // Econometrica. 1954. Vol. XXII.

Bergson A. A Reformulation of Certain Aspects of Welfare Economics // Quarterly Journal of Economics. 1938. February.

Bhaskar R. The Possibility of Naturalism: A Philosophical Critique of the Contemporary Human Sciences. Brighton, 1989.