«И дольше века длится век…». Пьесы, документальные повести, очерки, рецензии, письма, документы

Николай Сотников

«И дольше века длится век…». Пьесы, документальные повести, очерки, рецензии, письма, документы

Автор проекта, составитель, автор примечаний и комментариев Н. Н. Сотников, ответственный секретарь Комиссии по литературному наследию Н. А. Сотникова

Эпиграфы ко всей книги

Да кто ж его отец?

Я. Б. Княжнин

Эпиграф к «Капитанской дочке» А. С. Пушкина

… Что видишь, всё твоё; везде в своём дому, не просишь ни о чём, не должен никому.

М. В. Ломоносов (Из «Стихов, сочинённых на дороге в Петергоф»)

«Я был революционером, потому что я не мог им не быть».

А. Н. Рубакин, профессор медицины, очеркист, прозаик, член Союза писателей, сын выдающегося книговеда Н. А. Рубакина

«Когда я вырос, и отца не стало, я, приезжая в родной аул Цада, любил ходить его тропами. И тогда наши старики-аксакалы сказали мне: "Не ходи тропами отца. Ищи свои тропы!”»

Расул Гамзатов (Из телепередачи).

Дорогому Николаю Афанасьевичу с любовью Расул Гамзатов. 26.XII-1973.

(Надпись на авантитуле первого однотомника в Москве «В горах моё сердце» Расула Гамзатова)

«Я бы очень хотел, чтобы ты подхватил мои труды и по возможности их продолжил».

Н. А. Сотников – своему сыну Н. Н. Сотникову в день последней их встречи в июне 1978 года.

«Это очень важно – отцовское дело продолжать».

Олег Лойко, профессор, поэт, прозаик. Изречение из романа «Франциск Скорина» (перевод с белорусского).

«Воспитание дано мне было отцом моим по тому веку наилучшее»

(Из монолога Стародума, героя пьесы Дениса Фонвизина «Недоросль» )

По отцу и сыну честь.

Одно из самых популярных русских изречений XVIII–XIX веков

Николай Ударов. Друзей архивы разбирая

Меня взять на опёку просятосиротевшие слова.Ещё одна людская осеньпредъявит нам свои права.Мне говорят – я научилсячужие судьбы понимать.Мне говорят – во мне открылсядар эти судьбы продолжать.Мне говорят: «К чужим архивамты прямо сердцем прикипел.Вот – настоящая стихиядля важных и отважных дел!»…Ко мне заказы поступают.Отказ встречают мой в штыки.Никак того не понимают:не все архивы мне близки!Ведь я, верша свой труд громадный,гражданский долг свой выполняли труд учителя с отрадойи вдохновеньем продолжал.Спасал я рукописи друга,который для меня – как брат…И как бы ни было мне трудно,трудом я этим был богат.И вот теперь – архив отцовский…Работать с ним всего сложней.Разнообразный, разношёрстный,он всех архивов мне родней.Творений многих я свидетель,но судьбы разные у нас.Проблема вновь – «Отцы и дети»!Огонь проблемы не угас.Восстановить не всё сумею,но постараюсь всё спасти,чтобы крылатые идеидо дней грядущих донести.Надеюсь, что найдётся кто-то,чтоб мой архив поднять со дна.Такая адская работадля сердца верного нужна.Да, нет забот неблагодарней,но благородней нет забот!…Из океана цвет янтарныйволна однажды принесёт.Николай Ударов[1]

Краткая автобиография Н. А. Сотникова

Я, Сотников Николай Афанасьевич, являюсь ровесником века. Поэтому все события моей жизни очень легко просчитываются. Я вырос в семье революционера, активного участника событий в Горловке в 1905 году. Моя мать Васса Григорьевна была верной соратницей отца, потомка запорожцев, токаря-ремонтника Афанасия Григорьевича. С отроческих и даже детских лет я воспитывался в духе революционном, только ещё не знал, как и где я смогу приняться самое активное участие в событиях Гражданской войны. А тут на короткую побывку в Полтаву, где мы тогда жили, прибыл мой дальний родственник и с гордостью сообщил, что он воюет под знамёнами самого Котовского! Выбор мною был сделан сразу же, и мы вдвоём пробрались в расположение бригады Котовского. Один наш путь – целая серия полнометражного фильма. Путь этот был дальний и опасный, но он многому научил меня, став своеобразной школой перед началом боевых действий.

У людей моего поколения невероятно сложные, полные драматургических ходов биографии. Я знал одного нашего писателя, у которого в анкете всё просто: гимназия, Петроградский университет, а дальше – исключительно «литературная работа на дому», заветная цель каждого преданного литературе человека. Мне заполнять анкеты не очень-то просто: никаких граф не хватит! Поэтому я некоторые страницы своей биографии сокращаю, можно даже сказать, упрощаю. К тому же мне довольно часто приходилось в одно и то же время совмещать разные должности, когда – штатные, когда – договорные, а когда – и чисто общественные.

Для автобиографии художественной время ещё не пришло, как и для мемуаров в собственном смысле этого слова. Посему ограничусь короткими строками.

Одно время был в рядах Южной группы Якира. Ранен, контужен, дважды болел тифом. Чудом остался жив: видимо, сыграл свою добрую роль крепкий организм и добрая запорожская наследственность. У нас в роду были все долгожители. Демобилизовался я в 1921 году. Был направлен в Институт народного хозяйства, но мне, прирождённому гуманитару, там было никак не прижиться – всё тянуло в мир литературы и искусства. И вот появилась возможность приобщиться к миру кино в Госкинотехникуме, предшественнике ВГИКА. В техникуме я и работал, и учился, постигая многие азы киноискусства и кинопроизводства, что мне очень в дальнейшем пригодилось.

Приобщился я в Москве и к издательскому делу, что тоже писательству шло на пользу. А тут появилась возможность переехать в Ленинград, продолжить издательскую работу и заняться учёбой в первоклассном по тем временам учебном заведении – Высших курсах искусствознания при Институте истории искусства. Среди наших учителей были первоклассные педагоги! Достаточно сказать, что мне посчастливилось учиться истории и теории литературы и отчасти – кино у Юрия Тынянова, а истории архитектуры, прежде всего – Петербурга, Петрограда, Ленинграда – у Петра Николаевича Столпянского. С некоторыми своими однокурсниками (от слова не только КУРС, но и КУРСЫ) я подружился, и дружба эта продолжается до сих пор.

К величайшему сожалению, эти Курсы слили с университетом, и нам предложили стать студентами (а мы были как бы слушателями, даже в какой-то мере аспирантами). На это предложение никто не согласился: мы были уже не юнцы, многие штатно работали, публиковались и начинать всё с нуля не могли.

Так я остался без полнокровного высшего образования, о чём весьма сожалею, но учился и продолжаю учиться с вдохновением юноши.

Вторично я стал добровольцем Красной Армии уже в 1941 году – сперва в Народном ополчении, а затем в общеармейских рядах. Мой путь военкора и военного киносценариста оборвала тяжелая контузия, после которой пришлось долго и упорно лечиться. Боевые события вступили, говоря языком драматургии, в развязку, и я добился отправки меня на решающий, Первый Белорусский, фронт, с войсками которого и вступил в поверженный Берлин.

Наши киносценаристы и особенно кинодокументалисты так строят свои киноленты, что у зрителей, особенно молодых возрастов, может возникнуть невольное ощущение: вот отсалютовали личным оружием у стен рейхстага и – сразу же на колёса и домой! Демобилизоваться, прежде всего дисциплинированному, тем более отличившемуся офицеру было очень тяжело! Я лично просто потерял счёт рапортам с просьбой об увольнении, но вернулся в родной город на Неве почти через 14 месяцев после победного салюта. Горжусь, что именно как журналист был награжден орденами Отечественной войны I степени и Красной звезды, медалями «За оборону Ленинграда», «За взятие Берлина», «За победу над Германией».

И всё-таки я всюду и всегда оставался прежде всего писателем. Сравнительно недавно Книжная палата официально подтвердила мой 40-летний литературный стаж. Описания были столь тщательны, что я был, признаться, удивлён: пришлось вспомнить о публикациях, давно мною позабытых.

И всё-таки по материальным и семейным причинам я не мог полностью переключиться на домашнюю творческую работу. Правда, в работах штатных на киностудиях, в аппаратах Правлений Союза писателей, как и в довоенные годы – в газетах и издательствах я продолжал творческую учёбу, расширял круг знакомств, овладевал новыми приёмами работы, в том числе и педагогической. С начала 50-х годов эта работа протекала в Московской секции драматургов, был Ответственным секретарём Комиссии по драматургии Союза писателей СССР, около девяти лет – на посту Ответственного секретаря Совета по драматургии театра, кино, радио и телевидения Союза писателей России.

Обозначилась в моей послевоенной судьбе и новая для меня сфера творческой деятельности – перевод драматургических произведений писателей народов России, прежде всего Дагестана, Татарии, Марийской и Чувашской республик, переводил и украинских драматургов, с детских лет владея украинским языком. Остальные переводы я осуществлял по подстрочникам, но с непременным погружением в культурно-бытовые реалии того или иного народа. Мечтаю написать статью обобщающего характера об особенностях художественного перевода именно пьес – эту специфику я чувствую всё острее и острее.

И всё же главным было и остаётся личное творчество. В настоящее время репетируется моя пьеса «Встреча в веках» об истории создания М. И. Глинкой оперы «Иван Сусанин», продолжается многолетний и, пожалуй, самый заветный труд над темой истории гимна «Интернационал». Одновременно работаю и как очеркист: речь идёт о циклах «Были пламенных лет» и «Памятные встречи». Отдельные главы и фрагменты печатались в газете «Литературная Россия», в журналах «Урал», «Волга», «Север». Не оставляю и дорогой для меня темы истории династии Дуровых. Одной из первых передач нашего телевидения для Интервидения была большая передача с участием Натальи Дуровой. Автором телесценария предложили выступать мне. Так я впервые в жизни стал драматургом телевидения.

Не прерываю своей дружбы с радиожурналистами и в Москве, и в тех городах, куда направлялся в творческие командировки. В самое последнее время приобщился к устным выступлениям в самых разных аудиториях по линии Бюро пропаганды литературы и общества «Знание», так как ценю живое общение с будущими возможными читателями. Мне очень помогают реакция аудитории, вопросы, записки. Всё это писателю даёт отличный творческий заряд!

По мере сил и возможностей не забывал и своей работы в качестве театрального рецензента, прежде всего – для журнала «Театральная жизнь». Порою, но всё же редко, реже, чем хотелось бы, выступаю и с публицистическими статьями и проблемными очерками. Некоторые из таких публикаций имели большой общественный резонанс. Горжусь тем, что после публикаций одного очень острого материала мне даже угрожали по телефону! Даже номер где-то нашли, причём, домашний!

Собирался написать деловую краткую автобиографию, но, как видите, не получилось – вышло нечто похожее на публицистическую статью, на радиовыступление. Что поделать – таков творческий темперамент у человека в 66 лет.

Главное, что работа идет, что планы хотя и не так быстро, как бы хотелось, выполняются. Бойко стучит моя пишущая машинка – подарок командования 61-й армии «За освещение Берлинской операции», как было сказано в приказе. Эта пишущая машинка связует для меня времена моей судьбы.

Н. А. Сотников

1966

Леонид Соболев. Творческая характеристика писателя Н. А. Сотникова

Я знаю Николая Сотникова с довоенных лет как редакционного работника, киносценариста, неутомимого общественного деятеля в Доме печати. Меня всегда поражали разносторонность его интересов, глубокая и обширная эрудиция.

Какие бы явления в жизни он ни брал в качестве предмета своих литературных произведений (многочисленных очерков, очерковых книг, киносценариев, театральных статей и рецензий, пьес и новелл), к каким бы периодам жизни своего народа он ни обращался, он прежде всего искал в человеке, в природе, в искусстве прекрасное.

Повествует ли он о военных подвигах бойцов и командиров в своих «Окопных тетрадях», в фильмах «Прорыв блокады Ленинграда» и «Снайперы», повествует ли о трудовых подвигах сталевара Ивана Кайолы в киноочерке «Грядущему навстречу», горьковских земледельцев в киноочерке «Иван Емельянов, крестьянский сын», он непременно подчёркивает в своих героях богатство натуры, смелость и мужество, изобретательность ума, силу русского народного характера, увлечённость в труде.

Любовь к гор оду на Неве писатель пронёс через всю свою жизнь. По его фильмам можно изучать историю города и историю искусства. Это прежде всего киноленты «Город русской военной славы», «Город поэта», «Зодчий Росси», «За рекой Сестрой». Автора всегда волнуют следы героической славы и одновременно светлые приметы новизны настоящего.

Выдающиеся люди русской науки и русского искусства относятся к числу любимейших героев Николая Сотникова. Это Михаил Глинка, основатель дуровской династии Владимир Дуров, учёный-энциклопедист, прозаик и поэт народоволец академик Николай Морозов. Следует отметить, что зачастую довольно сложные вопросы Сотников, не упрощая, не делая избыточных сокращений, делает увлекательными и понятными для самых широких кругов зрителей и читателей. А ведь дар популяризатора – один из редчайших в художественном творчестве!

Нельзя не сказать о глубоком интересе писателя к народному творчеству. Ещё в довоенные годы его внимание привлёк народный хор «Гдовская старина», созданный учителем Савельевым, который стал героем киноочерка «Народный учитель». В блокадные годы писатель вместе с режиссёром С. Морщихиным организует ансамбль 42-й армии, который был известен не только в армейских дивизиях и полках, но и в масштабах Ленинградского фронта и блокадного города. Участники этого ансамбля являли собой редчайший союз самодеятельной непринужденности и даже лихости и высокого профессионализма, являясь артистами-профессионалами. Сотников фактически становится заведующим литературной частью музыкального коллектива, составляет песенный и чтецкий репертуар, сам пишет тексты в прозе и в стихах. Широко известной была его боевая песня «Вперёд, сорок вторая, в году сорок втором!»

В послевоенные годы, являясь ответственным сотрудником Правления Союза писателей России, Сотников большое внимание уделяет художественной самодеятельности, народным театрам, проводит всероссийские семинары, отбирает и редактирует пьесы, готовит к печати репертуарные сборники, которые издательство «Советская Россия» выпускает в свет большими тиражами. Особое внимание Сотников уделяет дефицитному жанру комедии.

У каждого автора есть своя главная, заветная тема. Такой темой для Сотникова стала история создания гимна «Интернационал». В 1928 году ему посчастливилось лично познакомиться с автором музыки гимна Пьером Дегейтером. Все минувшие с той поры годы писатель занимается драгоценной для него и для всех нас темой: сценарий фильма, пьеса, десятки очерков, радиовыступления… Воистину тема оказалась неисчерпаемой.

Сотников обладает очень редким даром – даром литературной педагогики. Бывает, что автор и опыт значительные имеет, и довольно широкие познания, и общефилологическая основа у него есть, а найти контакты с молодыми авторами не может, не хватает терпения, деликатности, сосредоточенности, можно сказать, и самоотверженности. Увы, встречаются даже случаи, когда литературный педагог «заимствует» навсегда у своего ученика какой-то особенно яркий образ, сюжетный ход и т. д. Сотникова отличает абсолютное бескорыстие. Он готов в ущерб своим личным творческим делам неделями, а то и месяцами совершенствовать драматургические тексты своих учеников. К тому же он оказался и умелым и инициативным организатором литературной учебы: участники семинаров слушают лекции видных театроведов, литературоведов, историков, совершают литературно-краеведческие экскурсии, непременно посещают несколько наиболее интересных и поучительных в педагогическом отношении спектаклей в местных театрах. Я уже не говорю о бесконечных организационных, административных и даже финансовых вопросах, которые приходится решать быстро и чётко, по-фронтовому.

Стоит ли удивляться тому, что Сотникова знают и любят во многих писательских организациях России. Учеников у него десятки, и каждому он старается помочь, вникая даже в бытовые, жилищные дела. Один дагестанский драматург-сатирик прямо заявил, что «Николай Афанасьевич – наш всероссийский отец»! Это очень редкое и ценное свидетельство признания.

Недаром поиски прекрасного в человеке, во всех многообразных проявлениях его духовной жизни и составляют существо и смысл творческой деятельности Николая Сотникова.

Леонид Соболев[2]

Н.А. Сотников. С берегов Невы до берегов Шпрее

Вдохновение

Н.А. Сотников. Вместо предисловия

Воспоминания о первом дне войны у многих авторов проникнуты благостным чувством покоя, красоты окружающей жизни, очарования прелестным июньским днем… И у меня этот последний мирный день оставил добрый след в душе. В превосходном настроении я проснулся в уютной комнате Дома творчества писателей на Карельском перешейке и сразу направился к берегу моря.

Было мне тогда сорок лет (сорок первый ещё не исполнился), чувствовал я себя физически неплохо, был полон сил и творческих планов, а главное – наконец-то пришли и опыт, и мастерство, и, что самое для писателя главное, – признание. На «Ленфильма» заканчивался производством мой фильм о сталеварах Коробовых[3]* «Отец и сын». Одновременно с ним (сейчас такую ситуацию и представить себе нельзя!) шла работа над вторым фильмом – «Певец из Лилля» о славном шансонье Пьере Дегейтере, авторе музыки гимна «Интернационал». Продолжал свою работу и как кинодокументалист, сосредоточив внимание на историко-архитектурной теме. Приступил к автобиографической повести и одновременно собирал материал о жизни и творчестве моего кумира в музыке Михаила Ивановича Глинки… Впервые я обрёл финансовую независимость, что для писателя чрезвычайно важно – два полнометражных фильма это к тому же и весьма солидные гонорары.

Конечно, о том, что война будет, я не сомневался. В этом меня убеждал и мой военный опыт, немалый, прямо скажем, для сугубо штатского по духу и настрою человека: ведь я был участником всех походов и кампаний за исключением Халкин-Голла и Хасана! Но и ещё раз но – всё-таки теплилась надежда, что Гитлер не решится воевать на два фронта, а в Западной Европе он увяз основательно.

Пока живу – надеюсь. Этот девиз древних питает душу каждого человека, если он не закоренелый пессимист. И вот я стою у Балтийских вод и просто-напросто любуюсь игрой волн, красками неба, силуэтами Ленинграда и Кронштадта. По прибрежному шоссе бегут автомашины, переполненные ленинградцами, торопившимися на отдых. В соседнем пионерлагере звенят ребячьи голоса…

Я постоял немного и спустился к воде. На песчаном пляже поудобней устраивались загорелые купальщицы. Одна из них стояла на мостике, готовясь к прыжку в воду как бы повторяя собой репинскую «Купальщицу» – этюд, написанный великим художником в соседней Куоккале. Из репродукторов неслась ария: «Я вас люблю, люблю безмерно…». Как вдруг эту чарующую мелодию сменила та самая памятная речь Молотова: на рассвете напал на нас лютый враг, безжалостно бомбивший наши мирные города…

Надо было куда-то бежать, что-то предпринимать, срочно сниматься с места. Оставаться здесь в роли отдыхающего было невыносимо! Но случилось так, что я сразу не смог найти своего места в мгновенно разгоревшейся борьбе. Об этом я скажу несколько ниже, а пока постараюсь припомнить, что же я ещё видел в тот день. В памяти наступает какой-то обрыв. До сих пор не восстановить некоторые картины и эпизоды, хотя на память, натренированную издательской, газетной, литературной и кинематографической профессиями, я никогда не жаловался. Столь велико было переживание!

Я отправился в Дом творчества и стал спешно собираться в Ленинград. Но выехать отказалось не так-то просто – шоссе оказалось битком забито, а поток машин двигался уже в другом направлении – к Ленинграду. И машины мчались другие, и публику везли иную. Это начальство, отдыхавшее на Карельском перешейке, со всеми багажами начинало свой путь в эвакуацию. Оно, начальство, панически покидало райские уголки для отдыха, справедливо рассудив, что как бы ни сложились боевые действия, а уж Карельский-то перешеек тылом никак не будет и скорее всего станет наоборот – театром военных действий.

Моя текущая литературная работа, как я уже только что говорил, носила сугубо мирный характер. Это вовсе не означало, что я совсем не писал о войне, о подвигах, о славе, но писателем так называемой оборонной тематики (было такое определение в довоенные годы) меня назвать было никак нельзя.

А о чём писать сегодня – я ещё не знал и в первые дни войны очень томился без нужного для обороны страны дела. И вдруг я узнаю, что в одной из школ Выборгского района идёт запись в добровольческий полк ленинградцев. Формировалось Народное ополчение, и я понял, что моё место в его рядах.

Дома у меня хранилось военное обмундирование, в котором я ещё, казалось, недавно участвовал в Финской кампании. Одевшись по форме, я едва успел встать в шеренгу бойцов одетых ещё в гражданские костюмы, и тут же был выведен из шеренги. Как работник фронтовой печати, я имел звание капитана. У самого же командира формирующейся роты было только три «кубика» старшего лейтенанта. Мы даже не поняли сразу, кто кого должен приветствовать первым.

– Выйдите, выйдите из строя, товарищ капитан, – приказал мне мой новый командир – старший лейтенант. – Обратитесь в штаб полка за назначением.

Меня направили к парторгу полка – тоже сугубо штатскому человеку преподавателю политических дисциплин в педагогическом институте.

– А почему вы не обратились в свой. Октябрьский, райвоенкомат? – деловито спросил меня парторг-капитан.

– В Октябрьском районе сказали, что я призыву не подлежу, а в Дзержинском, к которому относится Союз писателей, проявлена странная инициатива – набран стрелковый взвод очкариков, а меня после просмотра моих документов послали опять в Октябрьский райвоенкомат. Так я и остался – ни к селу, ни к городу. И вдруг случайно узнал о вашем полке.

– У нас уже нет начсоставских должностей в политчасти, – доложил парторг комиссару. – Пускай идёт домой, он – ограниченно годный по возрасту и по здоровью.

– Погоди ты отсылать его, – кивнул в мою сторону комиссар полка. По профессии он был преподавателем в институте иностранных языков. – Писатель может пригодиться и нам в части. Пусть пока побудет с бойцами.

И комиссар велел отыскать для меня какую-нибудь подходящую вакансию.

Ночь я провёл на нарах, наспех установленных в школьном классе с отодвинутыми к стенам партами. Рядом со мной отдыхали ополченцы – люди самых неожиданных профессий: балетмейстер из какого-то ансамбля, инженер-конструктор из проектного института, виолончелист из театрального оркестра. Были там и техник с электролампового завода, и помощник режиссера с киностудии «Ленфильм», и рабочий мельничного комбината, и водитель трамвая… Хорошо, что я с ними познакомился уже в первую ночь. Нигде люди так быстро не знакомятся и не сходятся между собой, как в пути и в армии.

… К утру отыскалась только одна штатная единица, пока ещё свободная – переводчик с немецкого языка. Я призадумался: «А что я буду делать, пока появится первый пленный фашист? Конечно, надо бы освежить в памяти знания немецкого языка ещё с далеких времен учебы моей в Полтавском реальном училище…».

И вдруг комсорг полка мне говорит:

– Ау нас в клубе показывали Ваши фильмы об архитектуре Ленинграда. Всем этим красотам грозит непосредственная опасность. Что если Вы такие беседы среди личного состава проведёте – вроде бы об истории архитектуры и искусство, но с военно-патриотическим уклоном. К тому же у нас не только ленинградцы – есть и из области люди, и иногородние появились. Впоследствии их будет ещё больше. Да и сами-то ленинградцы, прямо скажем, очень многого по истории нашего города не знают!

– Вот это дело! Это нам очень пригодится на первых порах! – решил комиссар и благословил мою лекторскую работу.

– Хорошо бы устроить несколько мысленных прогулок с бойцами по улицам и площадям Ленинграда, – предложил я, и тотчас же моя идея была, как любил говорить наш комиссар, «затверждена». И я стал готовиться к беседам. Мне разрешалось пользоваться школьной библиотекой, делать выписки из книг, справочников… Я тут же пересмотрел каталоги и развёл руками – книг мало, и все они для такого разговора не годились. Тогда мне позволили добывать материал и на стороне – ходить в центр города в музеи, в Публичную библиотеку… Военная служба, как вы видите, первое время меня не очень-то обременяла. Но всё равно – всё надо было делать чётко, быстро, по-военному.