Капитан Сатана, или Приключения Сирано де Бержерака

В то же время раздался оглушительный удар в дверь и угрожающие мужские голоса.

– Вот когда пригодятся наши шпаги! Эта проклятая книга здесь, и мы должны во что бы то ни стало сейчас же достать ее, иначе потом придется начинать работу сызнова! – торопливо говорил Сирано, подходя к ящику.

– Ну, по моему мнению, теперь надо заботиться скорее о своей собственной шкуре, ведь безопасность-то ее подлежит большому сомнению! – ответил Кастильян, обнажая шпагу.

Вдруг раздался зловещий треск, и тяжелая дубовая дверь с грохотом упала на пол На пороге появился Бен-Жоэль во главе кучки беспорядочно вооруженных бродяг.

– А, наконец-то мы поквитаемся с вами, Капитан Сатана! Ну, ребята, вперед! Бейте без пощады! – закричал цыган, бросаясь на Сирано.

– Прочь с дороги, мерзавцы! – в свою очередь крикнул Сирано, размахивая шпагой.

С яростными криками. «Бей! Руби!» – вся шайка бросилась вперед, но Сирано, взмахнув несколько раз своим оружием, невольно заставил их отступить.

– Дорогу! – еще раз крикнул он, смело напирая на толпу.

Вдруг острая боль в ноге заставила его отступить: Бен-Жоэль, незаметно подкравшись к нему сзади, нанес ловкий удар кинжалом в бедро Сирано яростно бросился на цыгана, но тот быстро спрятался за спины товарищей. Началась борьба Кастильян стойко выносил напор бродяг, а между тем Бержерак поспешно перевязывал ногу. Вдруг шпага секретаря скрестилась с оружием одного из бандитов.

– Коли! – крикнул Сирано, снова принимая участие в борьбе.

Послушный приказанию, Кастильян нанес удар и навылет ранил противника, бессильно свалившегося на пол В то же время раздался другой стон, стук падающего тела, и противник Сирано последовал примеру товарища Справившись с одним, Сирано бросился к Бен Жоелю, но цыган, увернувшись от удара, поскользнулся в крови и упал на одно колено Зилла, до сих пор бесстрастно относившаяся к борьбе, при виде брата в опасности быстро схватила свой плащ, лежавший тут же на стуле, и ловко накинула его на голову Сирано.

Ослепленный этим своеобразным головным убором и задыхаясь под мягкими складками плаща, тот тщетно старался освободиться из-под своего покрывала. А Кастильян не мог прийти ему на выручку, так как сам едва успевал отбиваться от сыпавшихся на него ударов. Стараясь освободиться от плаща, Сирано нечаянно наткнулся больной ногой на угол табурета; боль была настолько сильна, что он зашатался и упал.

Но не успели бродяги, привыкшие больше к ножу и кулаку, чем к шпаге, броситься на своего ослабевшего противника, как тот с оружием в руках встретил их нападение.

Однако, несмотря на ловкость и умение артистически владеть шпагой, положение Бержерака было очень опасно Он сознавал, что ему придется, пожалуй, сдаться, – и эта мысль заставила его с таким жаром броситься на своих противников, что пораженные ужасом бандиты невольно отступили к дверям. Видя это, Бен-Жоэль схватил тяжелую дубовую скамейку и изо всей силы пустил ее в Бержерака, но удар, предназначенный поэту, попал в подвернувшегося Кастильяна; молодой человек зашатался и грохнулся на пол. Забыв свое обычное самообладание, Бержерак наклонился над своим раненым слугой. В это время в воздухе мелькнула вторая скамейка, но, не попав в Сирано, сломала и выбила у него из рук шпагу.

– Безоружен! Безоружен! Смерть ему! – кричали цыгане, направляясь к Бержераку.

В это время, быть может побуждаемая жалостью к беззащитному Сирано и желая его защитить, Зилла бросилась к нападающим, но как раз в этот момент на пороге комнаты появился Ринальдо. Заметив Бержерака, окруженного бандитами, он подбежал к поэту и, схватив руку Бен-Жоеля, грозно крикнул:

– Не трогать его! Прочь!

– Разве ты забыл наш сегодняшний уговор? Ведь он должен указать нам дорогу к охранителю того важного документа! – проговорил цыган, с недоумением глядя на непрошеного заступника, однако оставил Бержерака, а за ним медленно отступили к дверям и его достойные товарищи.

Между тем Кастильян мало-помалу пришел в себя и с помощью Бержерака поднялся со скользкого окровавленного пола.

– Вы свободны, можете идти! – вежливо проговорил Ринальдо, пытаясь изобразить улыбку на своем мрачном лице.

– Нельзя ли узнать причину вашей защиты, достопочтеннейший Ринальдо? – спросил Бержерак, теряясь в догадках об этом неожиданном и непонятном заступничестве.

– Я счастлив, что имел возможность оказать услугу одному из друзей графа же Лембра, – льстиво отвечал графский слуга.

«Гм! Здесь что-то неладно», – подумал Сирано.

– Эй вы, мерзавцы, если вы даете мне свободу в надежде найти другой, более благоприятный случай, то, предупреждаю вас, вы ошиблись, так как я при первой возможности постараюсь отблагодарить вас как следует за ваше сегодняшнее угощение! – обратился он к цыганам.

– Ну, Кастильян, обопрись на мою руку и идем! До свидания, Зилла! – и с этими словами Сирано гордо прошел мимо цыган, мрачно уступавших ему дорогу.

– Не подвернись я вовремя, и ты бы сделал страшную глупость, Бен-Жоэль! – проговорил Ринальдо, иронически улыбаясь вслед удалявшемуся Сирано.

– Рано или поздно, а он мне поплатится жизнью, – мрачно пробормотал цыган.

– Хорошо, бери его себе, когда мы перестанем нуждаться в нем. Не бойся, теперь ему не увернуться от нас: я держу его, словно жука, привязанного за ножку, – проговорил самодовольно Ринальдо.

На этом разговор двух друзей кончился, и, подобрав раненых, цыгане удалились. Зилла, оставшись одна, задумчиво посмотрела на следы посещения Сирано, выражавшиеся в хаотическом беспорядке, царившем в комнате.

XVII

На следующий день после описанного происшествия к дверям довольно приличной гостиницы, где жил Сирано, подошел какой-то хромой старик. Постояв некоторое время в нерешительности перед дверями гостиницы, он наконец переступил порог общего зала, помещавшегося в нижнем этаже.

Одет он был в потертый черный камзол, слишком короткие брюки, стянутые ремнем с болтавшимся на нем дорожным письменным прибором, и серые грубые чулки, сползавшие на большие неуклюжие башмаки, лишенные тесемок, без завязок. Из-под маленькой засаленной шапочки, еле прикрывавшей макушку, выбивались длинные седые волосы.

Этот костюм и вся фигура иностранца производили жалкое впечатление. Весь сгорбившись под тяжестью маленького узелка на плечах, он то и дело задыхался и багровел от душившего его кашля, заставлявшего вздрагивать всю его худую болезненную фигуру.

Несмотря, однако, на то, что этот жалкий старик производил впечатление скорее нищего, чем постояльца, способного заплатить за свой угол, хозяин гостиницы, относившийся весьма сострадательно ко всем несчастным, подошел к нему и вежливо предложил свои услуги.

– Номерочек бы мне! – проговорил тот между двумя приступами кашля.

– А вам известно наше правило брать с постояльцев плату за неделю вперед? – спросил хозяин.

– А сколько это будет? Я ведь бедный человек и не могу транжирить свои гроши.

– Всего один пистоль. Вероятно, вы издалека?

– Да, я из Анжу и прибыл сюда попытать счастья в Париже.

– Вы, кажется, будете уличным писцом? Я сужу по вашему письменному прибору.

– Я – поэт! – с оттенком гордости проговорил старик. – Я намерен похлопотать о моей трагедии.

– Вот как? Как раз в настоящее время мой дом почтен присутствием знаменитого поэта, автора «Агриппины», господина Сирано де Бержерака!

– Я уже знаю об этом и потому-то предпочел вашу гостиницу, так как все мы любим греться в лучах солнца, и мне приятна будет эта близость. Так уж вы, если можно, отведите мне комнатку по соседству с ним! – с улыбкой проговорил старик.

– Если хотите, я могу вас представить господину Бержераку Это, что бы про него ни говорили, славный малый!

– Нет-нет, это затруднило бы меня в настоящее время. После, когда я окончательно отделаю свое произведение, я попрошу вас об этом одолжении.

– Как угодно! А относительно номера, я могу вам дать славненькую комнатку, помещающуюся как раз над номером господина Бержерака. Так что вы даже будете слышать, как он декламирует свои новые стихотворения: у него чрезвычайно громкий голос. Ну что, как вам нравится это?

– Чудесно! Восхитительно! – и, вскинув на плечи свой узел, старик, покашливая, поплелся за хозяином.

Войдя на первую площадку лестницы, последний остановился:

– Вот здесь живет господин Бержерак, – указал он на дверь.

– Здесь? – переспросил провинциал, благоговейно складывая руки.

– Да, но только идите и говорите потише, он болен, у него сильный жар, – и его секретарь предупреждал меня, чтобы здесь не шумели и не беспокоили больного.

– Мать Пресвятая Богородица, да что же случилось с этим бесподобным человеком?

– Кто-то пырнул его ножом в какой-то схватке, но это дело привычное для него, так как он одинаково часто работает пером и шпагой.

– О, да сохранит его Бог! – набожно проговорил старик.

– Не беспокойтесь, он вне опасности и дней через пять-шесть будет совершенно здоров.

– Да ниспадет благословение небес на его голову! – пробормотал старик, входя в свою комнату.

– Ну вот и ваш номер. Как проголодаетесь, сойдите вниз в столовую или велите служанке Варваре принести вам сюда обед.

– Благодарю вас, я не настолько богат, чтобы пользоваться чужими услугами, я и сам могу себе прислужить.

Хозяин немного поморщился, услышав эту новость, лишавшую его части заработка, и, пренебрежительно поклонившись, вышел из номера. Но лишь только он скрылся за дверями, как старик моментально преобразился. Глаза оживились, губы сложились в насмешливую улыбку, согнувшийся стан выпрямился, слабые колени перестали дрожать, ноги стали ровнее и даже страшный кашель не потрясал его слабой груди. Не будь этих седых волос, его смело можно было бы принять за молодого человека. Проводив насмешливым взглядом хозяина, он принялся быстро ходить по комнате, передвигая мебель, заглядывая в углы, осматривая стены; затем, вполне ознакомившись со своим помещением, развязал свой мешок и выбрал из него не книги, рукописи и бумаги, а… напильники, коловороты, рубанки и другие столярные принадлежности. Но только что незнакомец взялся за один из этих инструментов, как услышал тихий стук в дверь. Быстро побросав все вещи обратно в мешок и страшно закашлявшись, он направился к двери.

– Войдите! – крикнул он, задыхаясь.

– Извините, я забыл спросить ваше имя, – спросил хозяин, показываясь в дверях.

– Матурин Леско.

– Из Анжу?

– Да.

– Теперь вы, кажется, прибыли из Анжера?

– Да.

– А в Париж вы приехали ради собственного удовольствия и по своей воле?

– Да, ведь я же уже сказал вам. К чему эти расспросы?

– Извините, таково приказание господина судьи. В это бурное время он находит необходимым интересоваться всякой мелочью. Впрочем, не беспокойтесь, вас не будут больше утруждать расспросами. «Провались я на этом месте, если это не заговорщик какой-нибудь!» – пробормотал хозяин, скрываясь за дверью.

– О, черт бы тебя взял, старого болвана! Еще влезет сюда опять, когда я займусь работой! – с досадой проговорил провинциальный поэт, возвращаясь к своему мешку.

Вдруг снизу донесся какой-то вакхический романс. Это распевал Сюльпис. Очевидно, он был сильно не в духе, так как голос его звонко раздавался по всему дому.

Да, ему было на что сердиться: доктор объявил, что рана Бержерака, казавшаяся на первый взгляд пустячной, довольно серьезна и требует недельного, а то и двухнедельного лечения. И Кастильян приходил в негодование от одной мысли, что теперь, когда время так дорого, его господину приходится беспомощно сидеть взаперти.

Впрочем, несмотря на приказание врача, Бержерак не ложился в кровать, а сидел в большом мягком кресле, положив раненую ногу на скамеечку, заботливой рукой служанки Сусанны прикрытую мягкой подушкой. Перед ним лежал лист бумаги, и он досадливо грыз кончик пера, посматривая то на бумагу, то в сторону, как бы дожидаясь вдохновения. Наконец позвав служанку, он приказал подать письмо, лежавшее в ящике комода. Оно было написано еще накануне и предназначалось сен-сер-пинскому кюре.

– Незачем писать наново; добавлю пару строк, и будет вполне достаточно, – проговорил Сирано, внимательно просмотрев письмо, и, набросав несколько строк, затем скрепив их огромным «С», он позвал Кастильяна, на всю квартиру распевавшего свои романсы.

На зов поэта Сюльпис всунул в дверь свое лицо, на котором ясно можно было прочесть живейшее участие и сострадание к господину.

– Иди сюда, дьявольский хорист! – притворно сердясь, крикнул Сирано. – Довольно уж этих рулад! У тебя есть деньги?

Кастильян в величайшем недоумении посмотрел на патрона, уже начиная сомневаться в нормальном состоянии его мозгов.

– Есть ли у меня деньги? – переспросил он, как бы приходя в себя после минутного замешательства.

– Я потому спрашиваю тебя, дитя мое, что у меня лично наберется всего несколько пистолей, а нам нужны деньги, притом большие деньги! – проговорил Бержерак, улыбаясь его изумлению.

– Это все равно, как если бы вы пожелали, чтобы чертополох зацвел розой, а палочная трава покрылась бы черешнями! – ответил секретарь.

– Чудесно; итак, чтобы вполне уподобиться библейскому бедняку Иову, тебе стоит только усесться на навозную кучу, взять в руки черепок для почесывания и обзавестись сварливой женой!

– Вполне удачный и остроумный пример!

– Однако, друг мой, шутки в сторону. Сегодня же вечером тебе необходимо раздобыть хорошую выносливую лошадь, теплую одежду и прилично набитый кошелек.

– Каким же способом, тысяча чертей, добиться этого чуда?

– А вот увидим. Возьми этот перстень, подарок моего друга Колиньяка, и снеси его в заклад. Думаю, что ты получишь за него тысячу пистолей.

– Вы хотите продать его?

– Нет, только заложить…

Вдруг легкий шорох привлек внимание Сирано. Эта было трение какого-то инструмента по дереву; шум доносился с потолка, но был настолько слаб, что Сирано не мог его определить.

– Очевидно, здесь завелись мыши, – наконец проговорил он, – дрянной домишко. Надо будет попросить хозяина поставить на чердаке несколько мышеловок, а то, чего доброго, эти проклятые грызуны, съедят все мои книги и бумаги.

Тем временем таинственный старик, поместившийся над Сирано, сверлил в полу своей комнаты дыру, затем, растянувшись на полу и приникнув ухом к отверстию, стал прислушиваться.

– Я спасен! – пробормотал он, услышав замечание Сирано.

Между тем, послушав еще немного и не уловив больше шума, Сирано продолжал:

– Ну-с, дитя мое, так ты отправляешься сейчас же к какому-нибудь ростовщику в ссудную кассу, заручаешься там верным обязательствам и приносишь его мне вместе с деньгами.

– Ну а затем?

– Затем ты употребишь эти деньги, как я тебе говорил, и явишься ко мне. Перед отъездом же нам надо будет поговорить пообстоятельнее. Ступай, сегодня вечером я дам тебе последние приказания.

– Стало быть, мне придется ехать?

– Да, завтра утром, если Бог даст, поедешь.

– А долго будет продолжаться это путешествие?

– Это будет зависеть от твоей расторопности и аллюра твоей лошади. До вечера!

– До вечера, – ответил слуга, не смея больше надоедать вопросами.

– Как раз успел вовремя! – проговорил старик, поднимаясь с пола, и, сообразив, что до вечера ему не придется услышать ничего интересного, он, кашляя и хромая, сошел вниз в столовую, где, к недоумению хозяина, помнившего его прежние слова, велел Варваре приготовить себе яичницу, жаркое и кружку пива. Быстро окончив обед и разложив перед собой бумаги, он принялся что-то писать.

Хозяин, любопытный, как все ему подобные люди, предполагая, что старик беседует с музами, тихо приблизился к его столу и вежливо осведомился о его занятии.

– Ах, мой герой так трудно дается мне, вот уже двадцатый раз начинаю его главный монолог и вижу, что это грубое, аляповатое подражание несравненному, великому Бержераку! – проговорил, кашляя, старик. – Первый попавшийся отрывок из его стихотворения в тысячу раз больше стоит всего, что я мог выжать из моей бестолковой головы! Выслушайте только это место из его неподражаемой «Агриппины».

Забросив трагическим жестом салфетку через плечо, широко взмахнув рукой и страшно вращая глазами, он воскликнул с пафосом:

– «О нет, я ее ненавижу! Я ненавижу ее всей душой!» Это говорит Сежанус! – произнес старик, поясняя. – «Нет! Я ненавижу ее в душе! И хотя она обожает меня и готова жертвовать мужем, братом, племянниками, она для меня ужасна! Я не могу приручить свое сердце к ее страсти, а ее благодеяния внушают мне отвращение!» – крикнул он так, что хозяин от страха шарахнулся в сторону.

– Как это величаво, как прекрасно! – воскликнул старик с восторгом. – Эти стихи подавляют меня своим величием, и после них я не хочу профанировать искусство своей пачкотней. Уж лучше налейте мне кружку вина!

«Кажется, он чувствует больше пристрастия к Бахусу, чем к музам!» – пробормотал хозяин про себя.

После этого замечания, доказывавшего некоторую осведомленность его в области мифологии, хозяин с почтением взглянул на поэта и поспешил исполнить его требование.

В поэтическом энтузиазме старик незаметно осушил кружку вина, а хозяин с приятной улыбкой поддерживал столь выгодное для него волнение поэта.

Окончив вторую кружку, старик окинул комнату посоловевшими глазами, поклевал несколько раз носом и, кашлянув раза два, медленно опустил голову на стол и вскоре совсем соскользнул под стол, откуда и донесся его могучий храп с присвистыванием.

Был уже поздний вечер, когда к воротам гостиницы подъехал всадник на сильной серой лошади. Легко соскочив с седла и привязав лошадь к железному кольцу у ворот, он шумно вошел в зал, немилосердно стуча высокими охотничьими сапогами и гремя огромными шпорами. Это был не кто иной, как Кастильян.

Лишь только он скрылся на лестнице, ведущей в квартиру Бержерака, как пьяный старик проснулся, потер глаза и, оглашая комнату могучими протяжными зевками, выполз из-под стола.

– Я хорошо вздремнул! – покачиваясь и покашливая, обратился он к удивленному хозяину. – Да, это немного подкрепило мои слабые силы, но… недостаточно… надо продолжить. Будьте добры, дайте свечу.

– Прикажете проводить вас?

– Нет, не надо, я уж как-нибудь… сам! – и, пошатываясь, он пошел к лестнице.

Войдя к себе в номер, он мигом стряхнул с себя притворное опьянение и, заперев дверь, снова прижался ухом к отверстию в полу.

XVIII

– Ну, сколько? – коротко спросил Сирано при виде Кастильяна.

– Тысячу двести пистолей!

– Ого, порядочный жид. Двести пистолей сверх ожидания!

– Он сказал, что если вы захотите продать этот перстень, так он добавит вам еще четвертую часть этой суммы.

– Понимаю, вероятно, он стоит раза в три больше. Но дело не в этом. Сколько у тебя осталось денег?

– За лошадь я заплатил двести пистолей, экипировка обошлась мне в пятьдесят пистолей, осталось девятьсот пятьдесят.

– Двести возьми с собой, остальное положи туда, в ящик.

Разделив деньги, слуга спрятал свою часть в карман.

– Теперь, сын мой, обрати свой слух и внимание на мои слова. Не будь у меня этой проклятой раны, я и не беспокоил бы тебя этим поручением, а завтра же сам бы поскакал в Перигор. Но сам знаешь, мне нужно самое малое неделю оставаться в абсолютном покое. Между тем ожидать выздоровления значило бы настолько же продлить страдания бедного Мануэля. Поэтому я решил послать тебя.

– Что же я должен сделать?

– Отвези это письмо Жаку, знаешь, тому, о котором я так много говорил тебе!

– Я счастлив, что наконец увижу его!

– Он славный малый, по отнесется к тебе, вероятно, сначала с недоверием, так как я предупредил его остерегаться всяких подлогов и хитростей. Когда же он хорошенько вникнет в мое письмо, тогда сомнения его исчезнут и он поедет вместе с тобой и привезет сюда это драгоценное письмо, содержание которого ни тебе, ни ему не известно.

– Разве нельзя мне самому привезти это письмо?

– Послушай, ты ведь знаешь, я не труслив; но не забывай, дитя мое, что осторожность – мать всех добродетелей. И уж раз я прошу Жака сопровождать тебя, то, значит, так надо.

Кастильян молча поклонился.

– Дело, которое я тебе поручаю, не совсем безопасно. Роланд де Лембра будет стараться всеми силами достать это письмо. Он не задумается окружить нас шпионами. Возможно, что нельзя будет избежать стычек, а мне было бы очень не па руку быть побежденным.

– Хорошо. Приказания ваши будут в точности исполнены.

– Чтобы убедить тебя в серьезности этой задачи, я прибавлю, что, лишь только рана моя позволит мне сесть на лошадь, я сейчас же последую за тобой!

– Вы поедете нам навстречу?

– Да, я поеду к Колиньяку и буду там ждать вас. Теперь все сказано. Давай твою руку, и завтра на рассвете ты отправишься в путь. Иди приготавливайся к дороге и оставь меня одного: мне что-то чертовски хочется спать!

Пожав протянутую руку, Кастильян поклонился и тихо вышел из комнаты, затем отправился к Сусанне с просьбой зашить ему господское письмо. Служанка с (готовностью исполнила его просьбу, отпорола подкладку кафтана и тщательно зашила под нее письмо Сирано к Жаку Лонгепе. Смело расцеловав ее в обе щеки за оказанную любезность, Кастильян отправился к себе. По дороге он зашел еще в коридор и, кликнув хозяина, приказал ему поставить лошадь в конюшню, а сам, не раздеваясь, бросился на свою кровать. Как раз в это время ближайшие часы пробили девять.

Час спустя из замка Фавентин вышел граф Роланд в сопровождении слуг, вооруженных кнутами, шпагами и фонарями, необходимыми в этот поздний час, когда улицы Парижа наполнялись различными бродягами, выползавшими из мрачных кварталов города. Вернувшись домой, граф хотел уже ложиться спать, как вдруг в дверь осторожно постучали.

– Кто там? Это ты, Блезоа?

– Да, граф!

– Чего тебе?

– Там вас спрашивает какой-то незнакомец.

– В одиннадцатом часу ночи? Что за дерзость?

– Он говорит, что пришел по весьма спешному делу. Какие-то известия относительно господина Сирано де Бержерака.

– Хорошо, впусти его и зажги свечу, но если ты беспокоишь меня из-за какой-нибудь глупости, то смотри, поплатишься за это!

Слуга раскрыл дверь и вошел в комнату с зажженным канделябром в руке.

За ним, униженно кланяясь, вошел знакомый нам старик-поэт, подражатель и почитатель Бержерака, иначе говоря, таинственный слушатель интимных бесед Сирано – Матурин Леско.

Вся его фигура была так жалка и вместе с тем комична, он так приниженно, суетливо кланялся, дрожа всем своим старческим телом, одетым в старый камзол и коротенькие брюки, что граф, несмотря на свое скверное настроение, невольно рассмеялся при виде этого забавного старикашки.

– Добро пожаловать, надеюсь, что вы принесли хорошее известие Что скажете?

Но старик молчал, весь дрожа от страха.

– Ну, говорите же! Что вам угодно? Чего вы боитесь?

Старик молча указал глазами на слугу.

– То, что я имею сообщить, должны услышать только вы! – робко ответил он.

Граф приказал слуге выйти. Едва тот успел выполнить это приказание, как старик вдруг весело проговорил:

– Вероятно, я действительно неузнаваем, раз вы не признали меня, граф?

– Ринальдо? Ты? – удивился граф.

– Да, я. Вы дали мне отпуск па один день, и я не тратил зря времени! – ответил итальянец весело.

– Так неужели это ты действительно? – спросил граф, продолжая сомневаться. – Да, ты очень способный малый и тебя совершенно не узнать!

– Вы находите? Ну так выслушайте, как я действовал в этой роли!

– Ну-ну, рассказывай скорее!

– Во-первых, у меня уже в руках нитка от клубочка! – начал он свой рассказ и потом подробно рассказал о всех событиях, только что рассказанных нами. Когда же наконец он сообщил об отъезде Кастильяна в Пери-гор, граф невольно перебил его:

– Так вот где рукопись отца!

– Да, и находится у друга Бержерака!

– Как его фамилия?

– Не знаю, его прямо называли Жаком.

– Жак… Жак!.. – бормотал Роланд, тщетно стараясь сообразить, кто бы мог быть этот Жак, о существовании которого он совершенно не знал.

– Не беспокойтесь, вам нечего ломать голову! – заметил Ринальдо, – я сказал уже, что у меня есть в руке нитка от этого клубка. К этому Жаку есть письмо!

– У кого оно?

– У Кастильяна, он должен доставить его этому Жаку и… вы понимаете?

– Вполне! Теперь только раздобыть письмо и…

– И мы достанем его! Из адреса мы узнаем, куда едет Кастильян и где находится рукопись покойного графа!

– Нет ли в этом письме чего-нибудь намекающего на содержание этой рукописи? – спросил граф с беспокойством.

– Бержерак очень ясно упомянул о том, что содержимое этой рукописи должно быть тайной и для лица, охраняющего документ, и для Кастильяна.