Капитан Сатана, или Приключения Сирано де Бержерака

– Вы ошибаетесь! Я пришел узнать, не желаете ли вы получить свободу.

– Свободу? Вы предлагаете мне свободу?

– Это вас удивляет?

– О нет, нисколько. Теперь ничто не удивляет меня. И слово «свобода» я произношу совершенно спокойно, так как знаю, что это лишь новая ловушка, и этим словом вы хотите воспользоваться как приманкой.

– Но вы, Мануэль, уж слишком плохого мнения обо мне!

– А заслужили ли вы лучшего мнения? Говорите уж лучше прямо, чего вы от меня хотите?

Роланд вынул большой кошелек и, подавая его Мануэлю, проговорил дружелюбно:

– Мануэль, здесь находится большая сумма, целое состояние для человека, привыкшего, как вы, к нужде Этой суммы хватит, чтобы бежать из Франции. Возьмите, я дарю вам эти деньги!

– И делаете большую оплошность! – иронически заметил Мануэль. – Ведь услышь эти слова судья, вы, наверное, проиграли бы свое дело!

– Не понимаю, – произнес граф.

– Чего же тут не понимать? Вы обвиняете меня в посягательстве на звание вашего, будто бы покойного, брата и вдруг предлагаете мне огромные деньги, лишь бы избавиться от моего, почему-то неудобного для вас, присутствия. Нет, граф Роланд, вы своим предложением еще раз доказали мне, что я действительно граф де Лембра, и вы, право, боитесь суда.

Граф с досадой стиснул зубы. Эта неожиданная логика разбила план, на который он возлагал надежду.

Действительно, уговаривать Мануэля совершить побег значило бы доказать публике и судьям свою виновность: человек, уверенный в своей правоте, не станет избегать суда, а будет бороться, возражать до конца, протестовать даже у подножия эшафота.

Все это граф сообразил лишь теперь. Однако, не показывая и вида, что его планы разбиты, он холодно произнес:

– Лишь вы можете бояться суда, а никак не я!

– В таком случае найдите причину, которая объяснила бы ваше загадочное предложение, – продолжал Мануэль. – Но вам ничего не придумать. Предоставим же дела их естественному течению. Да, единственная моя вина в том, что я осмелился полюбить ту девушку, которую вы наметили для себя, я прекрасно сознаю это и теперь слишком дорого плачу за эту смелость.

– Неужели?

– Оскорбленное самолюбие заставило вас сыграть комедию, жертвой которой оказался я. И поэтому вы возбуждаете во мне больше жалости, чем презрения; страсть опьяняет вас, и чтобы добиться поражения соперника, вы совершаете преступление!

Мануэль слишком человечно судил о Роланде и не мог допустить, чтобы жадность была единственным двигателем поведения его брата. Роланд молча слушал его.

– Ступайте, будьте покойны, я не мог отнять у вас вашей невесты! – закончил узник. – Но только любви к ней вы не в состоянии вырвать у меня, как не в состоянии были отнять у меня и мое имя. Я люблю Жильберту! И месть моя состоит в сознании того, что душа этого чистого ребенка, вечно закрытая перед вами, вполне принадлежала мне и я испытал на себе всю нежность ее любви!

– Негодяй! – крикнул задетый за живое граф, порываясь к Мануэлю.

– Что ж, бейте меня! Ведь я уже сказал вам, что не опасен.

Роланд опомнился.

Впрочем, он был убежден в непоколебимом решении Мануэля. Тревога, возбужденная угрозой Сирано, усилилась еще больше при мысли, что в последний момент эта твердость показаний подсудимого пошатнет, а может быть, и совсем уничтожит убежденность судей.

«Да, присутствие его здесь опасно!» – пробормотал граф, выходя из тюрьмы.

– Господин судья разрешил мне допустить к заключенному уполномоченное мною лицо, если я сам не буду иметь возможности воспользоваться данным мне пропуском, – сказал он тюремщику.

– Да, действительно, так гласит эта бумага, – почтительно ответил тот.

– Скоро, может быть, сегодня вечером, сюда придет мой доверенный. Кто бы он ни был, вы должны проводить его к заключенному, словно бы это был второй я.

– Приказание господина судьи и вашей милости будет в точности исполнено!

Очутившись на улице, Роланд вздохнул полной грудью: кроме тяжелой болезнетворной атмосферы тюрьмы, его грудь тяготила только что виденная сцена.

«Что теперь делать, что предпринять?» – задумчиво бормотал он, нерешительно направляясь вдоль улицы.

«Зилла!» – вдруг вспомнил он и уверенно направился к «Дому Циклопа», где уже несколько дней цыганка жила одна, не подозревая о настоящей причине отсутствия брата. Впрочем, она не особенно заботилась о Бен-Жоеле, так как все мысли ее, все ее внимание были поглощены Мануэлем, безумно любимым: его поражение было ей невыразимо приятно, так как снова возвращало его в «Дом Циклопа».

Она каждую минуту ждала этого возвращения, видела его смирившегося, побежденного, мечтала даже о том, как, утешая его, она наконец предложит ему вместо лучезарных несбыточных надежд тихое мирное счастье.

Но тщетны были ее ожидания: Мануэль по-прежнему сидел под замком и она напрасно пыталась узнать что-нибудь про него. По целым дням одиноко сидела влюбленная девушка, запершись у себя в комнатке и вся отдавшись раздумьям, мечтам… По временам проснувшаяся совесть наполняла ее сердце невыразимыми муками, и она проклинала свою измену и свой эгоизм Вдруг на источенной червями шаткой, грязной лестнице послышались мужские шаги. Девушка вся встрепенулась. Сердце ее усиленно забилось, влажные губы полуоткрылись, глаза зажглись страстью.

– Это он! – прошептала она и быстро рванулась к дверям. Но на пороге вместо Мануэля показалась высокая стройная фигура графа.

На лице цыганки появилось выражение разочарования, впрочем, опять сменившееся счастливой улыбкой: она надеялась узнать что-нибудь о Мануэле и, может быть, о так долго ожидаемом освобождении любимого.

Граф с искусно разыгранным великодушием сообщил девушке, что дело Мануэля серьезно и ему не миновать пытки, но что он, Роланд, желая спасти несчастного, готов устроить его побег из тюрьмы, пусть только Зилла сама напишет ему письмо с предложением этого побега, иначе ему, Роланду, Мануэль не поверит.

Зилла подошла к столу и через минуту ее рука лихорадочно забегала по бумаге. Она писала на цыганском наречии, на котором изъяснялись кочующие цыгане. Мануэль знал его с детских лет.

Видя, что девушка увлеклась письмом, граф стал прохаживаться по комнате, незаметно заглядывая во все уголки. Очевидно, он что-то искал. Наконец, внимание его остановилось па маленьком столике, покрытом всевозможными вещицами. Тихо подойдя к столу, граф быстро схватил с него маленький флакон и поспешно спрятал его в карман.

– Ну что, вы еще не кончили? – спросил он, подходя к цыганке.

– Кончила, вот возьмите, – проговорила та, подавая записку.

– Ну вот и прекрасно! Денька через два все ваши волнения окончатся и вы будете вне опасности, – проговорил Роланд, загадочно улыбаясь.

Но Зилла не заметила этой улыбки; ее глаза, привыкшие заглядывать и читать в чужой душе, теперь затуманились появившейся надеждой на возможность близкого счастья.

«Однако красотка ловко попалась в мою ловушку; она и не подозревает, что косвенно будет причиной смерти Мануэля!» – подумал Роланд, выходя от цыганки.

Однажды, когда Роланд и Ринальдо совещались в комнате Зиллы, Бен-Жоэль указал им на этот флакон и шутливо проговорил:

– Эта штучка будет пострашнее шпаги Капитана Сатаны: две капли этой жидкости в минуту способны убить человека!

Тогда граф не обратил внимания на слова Бен-Жоеля и равнодушно поставил флакон на прежнее место, теперь же, возвращаясь из тюрьмы, случайно вспомнил эту фразу, и в голове его появился новый план. Купить яд нельзя было, так как это могло бы послужить явной уликой; надо было приобрести его иным способом. Таким образом, письмо цыганки послужило лишь поводом для отвлечения ее внимания.

Между тем Зилла не подозревала о краже; лишь вечером, собираясь ложиться спать, она подошла к столу, чтобы отыскать один нужный ей состав, которым она привыкла покрывать на ночь щеки и губы, и вдруг заметила исчезновение опасного флакона. Это открытие страшно поразило ее. Она принялась шарить между косметическими принадлежностями и другими предметами, покрывавшими стол, тщетно стараясь найти исчезнувший флакончик, так непредусмотрительно оставленный на виду. Наконец, убедившись в краже, она пришла в ужас:

– Граф! Это он украл у меня яд! А я, безумная, поверила его искренности! Он хочет отравить Мануэля, и у меня, у меня взял для него яд! О, подлый лицемер, и как я могла, зная всю его подлость, поверить ему!

Зилла почти бессознательно набросила на себя плащ, прикрыла рассыпавшиеся волосы капюшоном и быстро сбежала с лестницы.

– Куда, красавица? Поздно, опасно теперь уже выходить со двора! – крикнула старуха, но молодая девушка не слушала и быстро помчалась вдоль темной, давно затихшей улицы, направляясь к Новому Мосту.

Конец первой части

Часть вторая

Расплата

I

Неделю спустя после описанных событий Сирано был уже в местечке Колиньяк. При этом, хотя он сильно спешил, чтобы встретиться с Сюльписом, от которого не имел больше известий, однако не мог устоять перед желанием заехать к своему другу детства графу Колиньяку. Здесь же он назначил свидание кюре и своему молодому секретарю, но, не найдя никого из них, нисколько не встревожился их отсутствием, так как знал, что кюре и без чужой помощи сумеет сохранить драгоценный документ, а потом к нему подоспеет и Кастильян, который, вероятно, немного запоздал.

Порешив на этом, поэт с удовольствием воспользовался широким гостеприимством своего друга, и вопреки своей обычной умеренности на этот раз вот уже целые сутки почти не отходил от стола.

В то время как Сирано, граф Колиньяк и маркиз Кюссан, его сосед, удалой охотник и собутыльник, весело болтая, с бокалами вина встречали восходящее солнце, к воротам лучшей таверны местечка поспешно подъехал какой-то всадник. Это был Ринальдо. Не теряя времени, он живо собрался в дорогу и, как оказалось, догнал Сирано.

Почтенный слуга графа был опять неузнаваем: одетый с головы до ног в черное, с важным таинственным выражением лица, он произвел сильное впечатление на гостей таверны и на самого хозяина, привыкшего к виду лишь одних перигорских крестьян.

Отозвав в сторону содержателя гостиницы, Ринальдо таинственно шепнул ему на ухо пару слов.

Удивленный хозяин, широко раскрыв глаза, с величайшим почтением и удивлением взглянул на своего гостя. Пошептавшись еще немного, хозяин и гость отправились наверх, продолжая свои таинственные переговоры. Час спустя возбужденный содержатель гостиницы молча вернулся к своим занятиям, а Ринальдо отправился к местному уездному судье, единственному представителю судебной власти местечка.

Появление таинственного гостя сильно заинтересовало простоватых посетителей таверны.

– Эй, Ляндрио! Ступай-ка сюда на минуту! – крикнул один из них, постукивая своей оловянной кружкой по залитому вином столу.

– Чего тебе? – ответил хозяин, подходя к гостям.

– А вот объясни ты нам, пожалуйста, с каких это ты пор вздумал скрытничать со своими друзьями? Ну, болтливая сорока, отвечай!

– Я скрытничаю?! И не думал!

– Не заговаривай зубы! Говори, кто этот черный, что теперь, словно вор, крадется к судье? Ты все время шептался с ним да раскланивался.

– Мало ли кто! Не твоего ума дело!

– Уж больно ты важничаешь, видно, что сам ничего не знаешь!

– Что, я не знаю? Я, я не знаю? – закипятился хозяин, – да не дай я слова быть немым как рыба, я бы тебе показал, как я ничего не знаю!

Этот ответ, сопровождаемый самодовольной улыбкой, еще больше взволновал заинтересовавшихся слушателей, которые с любопытством столпились у стола.

– Если ты дал слово быть немым как рыба, так мы можем дать слово быть немыми как могила! – продолжал поселянин. – Ну, сосед, не дури; говори, кто этот черный!

– Но…

– Говори, говори! – заволновались крестьяне, заинтересованные необычайной молчаливостью обыкновенно болтливого Ляндрио.

– Но ведь я дал слово молчать!

– А, дуй тебя горой! Сказано – немы как могила, стало быть уж немы. Говори!

– Так вы взаправду не скажете?

– Будь спокоен!

– А если вы меня выдадите?..

– Да скажешь ли ты наконец? – рассердился поселянин.

– Ну так вот, раз вы обещаете быть немыми…

– …как могила! – подхватил поселянин.

– …немыми как могила, так уж я все расскажу И если бы вы только знали, соседушки, что тут выходит, какая каша заваривается! Как вы думаете, кто этот черный, а? – спросил хозяин полушепотом, закрывая рот рукой.

– Ну?

– Это, други мои, важный чиновник, присланный сюда от самого парижского прево!

– От самого прево? – повторили пораженные слушатели.

– Тише вы, горластые! Этот важный чиновник прислан сюда для исполнения королевского приказа об аресте страшного преступника, помощника самого сатаны! Да что там скрывать, об аресте колдуна-чародея!

Эти слова произвели потрясающее действие на слушателей. Переглянувшись со страхом, они невольно покосились в угол, где, им казалось, вот-вот появится страшное, таинственное чудовище. В эту эпоху имя колдуна было величайшим пугалом для темных суеверных крестьян. Нередки были случаи, когда самый невинный и безвредный человек превращался в их понимании в помощника сатаны, колдуна, чародея и прочее.

Даже люди развитые, просвещенные, и те сохранили в своих умах этот пережиток прежних лет и торжественно сжигали па площадях так называемых колдунов и чародеев.

– А этот колдун… он, может быть, Боже, упаси и сохрани, здесь? – спросил какой-то дрожащий от страха голос.

– Друзья, видели ли вы того всадника с длинным носом, который приехал к нашему графу?

– Да, да! Помню, когда он проезжал мимо, у меня появился какой-то непонятный страх, и по телу пробежали мурашки! – со страхом проговорил один из крестьян.

– Ну вот, видите, это он и есть, этот колдун.

– Но… Да ведь это здешний сеньор, Сирано де Бержерак, – робко заметил один из слушателей.

– Бержерак это или нет, человек или дьявол – дела не меняет, мне достоверно известно то, что он написал какие-то богохульные книги, и за это его арестуют и сожгут на костре! – торжественно проговорил Ляндрио.

– Братцы, а помните, когда он въехал на площадь, сейчас же раздался гром, а на небе в то время ни единой тучки не было? Нет, что ни говорите, а Ляндрио прав! – решительно закончил доселе молчавший поселянин.

– Ишь ты, чего доброго, он может напустить на нас порчу!

– А думаете, нет! Да стоит ему только взглянуть на человека, и с тем может статься всякое несчастье! То он, потехи ради, в одну минуту опаршивит все стадо овец, то сквасит вино в бочке, то… да чего-чего только не может он сделать!

– Но ведь, я думаю, его все-таки поймают!

– Ну конечно, сегодня же с Божьей помощью скрутят его и, отведут в тюрьму, а скоро мы полюбуемся и сожжением его на костре!

– Но кто же поймает его?

– Все мы, братцы, пойдем на это! Этого требует спокойствие и благоденствие страны. Надеюсь, никто не откажется постоять за свою родину?

– Верно! Все пойдем на него! А ты, пономарь, пойдешь с нами со святой водой?

– Ну да, конечно, и я возьму ковш святой воды, но… но у вас будут с собой вилы или иное какое оружие? – робко спросил пономарь.

– О, еще бы! Мы захватим с собой вилы, ножи, косы, всякое оружие! – отвечал решительно Ляндрио, вынимая из-за пояса свой поварской нож и грозно потрясая им в воздухе. – Вот дайте только важному чиновнику вернуться к нам, и тогда мы покажем Сирано где раки зимуют!

В то время как новость Ринальдо, умышленно сообщенная с такой таинственностью болтливому содержателю гостиницы, волновала слабые умы гостей почтенного Ляндрио, мнимый «важный чиновник» развязно вошел к судье.

Любезно усадив гостя в своем собственном кресле, судья в смиренной позе остановился перед Ринальдо, почтительно выслушивая его уверенную самодовольную речь. Судья был добродушный толстяк с весьма внушительным брюшком и с жизнерадостной цветущей физиономией; светло-голубые глаза, прикрытые длинными белыми ресницами, придавали его лицу кроткое, запуганное выражение, которое сильно подрывало его авторитет в глазах перигорских крестьян В общем это было наивное, суеверное, невежественное существо, охотно поддававшееся чужому влиянию ради своего сонного спокойствия.

Он вел свои дела торжественно до глупости, очень часто поступаясь законами в угоду сильным мира сего Все, что касалось суда, было для него священно, даже сержант в его глазах представлялся человеком необыкновенным. Когда же иной раз ему случалось побывать в парламенте, то при виде самого последнего писца он казалось, делался счастливейшим из смертных, а упоминание при нем имени короля вызывало во всей его фигуре выражение такого почтения, благоговения и покорности, что самое преувеличенное описание было бы слишком слабо.

Ринальдо с первого взгляда верно угадал характер своего собеседника; лицо его осветилось улыбкой и он пробормотал довольным тоном «Кажется, сам черт помогает мне; я не думал, что дело пойдет так гладко!»

Поболтав некоторое время для того, чтобы выказать в полном блеске свои, правду сказать, очень скудные юридические познания, Ринальдо, наконец, сказал серьезно.

– Как вам кажется, о чем я думаю в настоящую минуту?

– Простите великодушно, но я не могу похвастаться проницательностью. Будьте добры, скажите, пожалуйста, яснее!

– А вот, глядя на вас, я постепенно прихожу к тому заключению, что вы родились под счастливой звездой, и вам многие могли бы позавидовать, если бы только знали, какую важную услугу предстоит вам оказать королю и правосудию.

– Королю! Правосудию? О Боже! – еле пролепетал судья.

– Да! Я уже сообщил вам, что состою чиновником особых поручений при главном парижском прево; но я еще не сказал вам, какое дело побудило меня приехать сюда, в провинцию.

– Действительно, вы не сообщили этого! – усиленно моргая глазами, проговорил толстяк.

– Я сейчас вкратце расскажу вам это. Дело в том что мне поручено арестовать одного закоренелого преступника, человека в высшей степени опасного, написавшего бесчестные, богохульные книги, в которых он нахально сознается в своих дьявольских действиях и где в каждом слове звучит бесстыдная самоуверенность чародея и жесточайшая хула еретика!

– Но ведь это ужасный злодей!

– О, он достоин костра! – подхватил Ринальдо. – Лишь благодаря своей сатанинской ловкости он бежал из Парижа, и вот уже несколько дней я тщетно гоняюсь за ним, но теперь-то уж он не уйдет от меня: я знаю, где он спрятался и моментально накрою его!

– Скажите, Бога ради, где он? Неужели здесь, поблизости?

– Еще вчера он прибыл в Колиньяк.

– Что? В Колиньяк? Подобный преступник жил целый день рядом с нами? Дышал одним воздухом со мной, и я этого не знал! Что же можете вы подумать о моей рачительности?

– Успокойтесь, я вхожу в ваше положение и понимаю отлично, что очень трудно, подчас невозможно различить невиннейшего человека и закоренелого преступника; вы даже могли стоять с ним рядом и не подозревать о его преступлениях.

– Да, вероятно, так оно и было! – со вздохом согласился судья.

– Этот злодей скрылся теперь у графа Колиньяка. Судья поморщился: он побаивался графа и не осмеливался вмешиваться в его дела.

– Я должен сообщить вам, что граф – верный, преданный слуга короля и глубоко верующий христианин! – робко заметил он.

– Что же делать? Разве волк не залезает нахально в овчарню? Но я же не сказал вам имени этого преступника. Это – Сирано де Бержерак.

– Бержерак? Это не тот ли, который написал безобразный пасквиль, полный гнусной лжи и клеветы на высокопреосвященнейшего кардинала Мазарини?

– Да, это он. Теперь вы сами видите, что он не заслуживает пощады. Имя его вам известно, так что мне остается только дать некоторые инструкции.

– Что?! Мне – инструкции? – ужаснулся судья.

– Да, относительно его ареста.

– Неужели я должен его арестовать? – чуть не плача воскликнул представитель местной судебной власти.

– Что я слышу? Разве вы бы отказались от этого, так сказать, своего священного долга? О если бы король только мог знать!

– Король… Хорошо, я арестую его, будьте покойны, арестую! Но что мне делать, если он станет упорствовать, сопротивляться? – пробормотал бедняга.

– Тогда вам помогут жители этого местечка. Поверьте, давая вам это поручение, я сделал это лишь ради симпатии, которую почувствовал к вам с первого взгляда. Вы – главное должностное лицо в этом крае. Вы, так сказать, представитель судебной власти и потому-то лишь одному вам могу я поручить это серьезное дело. Вероятно, вы теперь согласны со мной, что вы родились под счастливой звездой?

– Столько чести… такая милость… Поверьте, я оправдаю ваше доверие… но, но… позвольте узнать, его королевское величество будет знать о том, что именно я все это сделал? – робко пролепетал судья.

– Без всякого сомнения! Я ведь обязан донести ему обо всем.

– Он будет знать! О, это будет счастливейший день в моей жизни! – с восторгом воскликнул толстяк.

Ринальдо важно вынул огромный пергамент со свешивающейся печатью с гербом Франции и, показав его издали судье, быстро спрятал обратно в карман.

– Это полнейшее полномочие господина прево, выданное мне для ведения этого дела. Эту доверенность я передаю вам!

При виде королевской печати судья выразил на своем лице глубочайшее благоговение.

– Берите бумагу и пишите формальный приказ об аресте господина Бержерака, обвиняемого в ереси и колдовстве. Я подпишу сам! – проговорил Ринальдо.

Судья послушно уселся к столу и начал выводить неумелой рукой буквы. Поминутно макая перо, он наконец кое-как кончил свою трудную работу. Пот крупными каплями выступил у него на лбу от чрезмерного усердия и робости.

Прочитав с неподражаемой важностью приказ и подписавшись Клодом Понелином, первым попавшимся именем, Ринальдо свысока обратился к судье:

– Прекрасно! Через час вы отправитесь к графу Колиньяку и арестуете у него господина Сирано.

– А затем?

– Затем, надеюсь, у вас имеется приличная тюрьма?

– Конечно!

– Так вот, поместите его в эту тюрьму и будете содержать его вплоть до моего возвращения.

– Вы уезжаете?

– Да, еду теперь в Тулузу, где у меня есть важные дела. Захватив с собой эскадрон солдат для сопровождения арестанта, я вернусь сюда и повезу его в Париж, где будет произведено следствие, лучше сказать, суд. До тех пор вы отвечаете своей головой за его сохранность!

– Я готов сложить свою покорную голову к стопам его королевского величества! Я не отличаюсь решительностью, это верно; но раз уж у меня есть точное приказание, сам черт не сможет поколебать меня! – смело проговорил судья.

– Хорошо сказано! Итак, я еду, вполне доверяясь вашей расторопности, господин судья!

– А я бегу в таверну к Ляндрио, где захвачу с собой своего секретаря и несколько человек для помощи!

– Вероятно, почва там уже подготовлена для вас, так как господин Ляндрио, кажется, довольно болтливый малый, а уходя, я шепнул ему пару слов о причине моего приезда сюда, которые он, конечно, поспешит сообщить своим посетителям.

– Конечно, но как вы наблюдательны, ни малейшая мелочь не ускользнет от вашего внимания! – проговорил судья, вместе с Ринальдо направляясь к таверне.

В то время как судья вел переговоры с крестьянами, сидевшими в таверне, Ринальдо велел седлать лошадь и выехал со двора, вполне уверенный в исполнении обещания своего уполномоченного. Ринальдо добился своей цели: он задержал Сирано и таким образом сделал невозможным вмешательство поэта в попытку Бен-Жоеля овладеть драгоценным документом графа де Лембра.

По расчету лакея, Бен-Жоэль находился уже два дня в Сен-Сернине и, вероятно, заручившись доверием кюре, блестяще вел свое дело. Теперь, стало быть, он вовремя прибудет, чтобы лично убедиться в победе.

Достать бы только драгоценный документ, а тогда ему чихать на Сирано и всех его помощников! Да, тогда он едет в Париж, вручает драгоценную рукопись графу и заживет барином в своем новом, обещанном ему поместье.

Проделка Ринальдо с судьей не так неправдоподобна на самом деле, как это кажется с первого взгляда. В то время ведение судебных дел было чрезвычайно запутанно и неправильно, и случаи ареста ни в чем не повинных людей были очень обыкновенным явлением; даже нередко из-за какого-нибудь пустяка обвиняемые изнывали десятки лет в тюрьмах, а судьи совершенно забывали об их существовании.

Само заключение доказывало их виновность. Иногда обыкновенный ложный донос служил поводом к аресту неповинных людей. Непризнание своей виновности только усиливало вину, следствие не разъясняло, а запутывало дело.

Суд велся таким образом, что вскоре и обвиняемые, и обвинители, и, наконец, сами судьи сбивались с толку и, окончательно запутавшись в этой галиматье, сами уже не знали, обвинять или оправдывать подсудимого, но для вящей безопасности и личного спокойствия они оставляли его гнить в тюрьме. Ринальдо прекрасно знал тогдашние судебные порядки и потому-то, заручившись словом судьи, спокойно отправился дальше.