Нефтяные магнаты. Кто делает мировую политику

Эрик Лоран

Нефтяные магнаты: кто делает мировую политику

Разница между оптимистом и пессимистом заключается в том, что пессимист обычно бывает более информированным.

Клер Бут Люс

Приношу благодарность:

Жаку Граверо,

Шарлю Уржевичу,

Фабьенне Ле Биан,

Сяоя Ли,

Николасу Саркису,

Антону Бренлеру,

Кристиану Пари

и Кларе,

которая, как всегда, смогла разобрать мой отвратительный почерк.

Предисловие

31 января 2006 года, в то время как баррель необработанной нефти достиг стоимости 68,25 доллара и его курс поднялся более чем на 18 % с начала года, одиннадцать министров ОПЕК[1], собравшись в Вене, опубликовали краткое коммюнике. Они решили сохранять свое производство на прежнем уровне, несмотря на подъем спроса. Объяснение сохранения статус-кво казалось вполне правдоподобным: возросшая цена на нефть гарантировала им рекордную прибыль.

На самом деле истина заключалась в прямо противоположном: если члены ОПЕК замораживают производство на прежнем уровне, то только потому, что они более не способны увеличивать свою нефтедобычу, свои ресурсы, сильно переоцененные, быстро начинающие сокращаться; включая и страны Аравийского полуострова – лидеров в производстве нефти на нашей планете.

Это обстоятельство тщательно скрывается. Страны-производители, нефтяные компании и правительства стран-потребителей – по крайней мере, те, которые были информированы об этом, – предпринимали все усилия, чтобы избежать огласки – из-за того потрясения, которое она могла вызвать в мировой экономике и общественном мнении.

Этот тайный упадок ОПЕК равным образом касается множества других нефтяных стран. Самое ужасное, что дефицит реальных резервов совпадает с беспрецедентным увеличением потребления нефти. Кажется, у нас нет ни малейших шансов…

Отныне мы видим последний акт пьесы, «полной шума и ярости». Представление началось почти сто лет тому назад и всегда идет при закрытых дверях. В мире нефти всегда царит атмосфера неясности и дезинформации. Мы часто забываем, что это сырье все еще является ставкой в борьбе за власть – по причине его стратегической роли, невысокой стоимости его добычи и исключительных прибылей, которое оно дает.

Нефть обеспечила беспрецедентный рост нашего благосостояния; тем не менее потребители нефти никогда не имели и малой доли информации об истинном положении дел в этой области.

Настоящая книга, которая является плодом более чем тридцатилетних исследований и разнообразных встреч, пытается приподнять завесу над многочисленными секретами, тщательно скрываемыми от публики. Я понял довольно давно, еще в начале 1970-х годов, насколько нефть была средоточием великих конфликтов XX века.

В 1972 году, а затем в 1974-м, две встречи, о которых я говорю в этой книге, – с одним из руководителей нацистского государства и с бывшим британским премьер-министром, который был когда-то правой рукой Черчилля, – прояснили для меня решающую роль нефти в ходе Второй мировой войны.

Между прочим, я обнаружил во время первого нефтяного кризиса, 1973 года, что недоверчивый и напуганный Запад, похоже, зашатался, боясь лишиться своей власти и своих привилегий. Страны-производители выглядели победителями – это было заблуждением, столь же кратковременным и безосновательным, как и страх, испытанный Западом. Первая книга, которую я опубликовал в 1975 году, стала результатом встреч с одним из виновников национализации нефтяных промыслов в Ираке, Ливии и Алжире.

В последующие годы я присутствовал на собраниях ОПЕК, налаживая контакты и встречаясь с главными действующими лицами этой «большой игры» – президентами компаний, биржевиками, руководителями государств, такими как Каддафи, Саддам Хусейн, шах Ирана, который впоследствии спровоцировал свое собственное падение и второй нефтяной кризис, с имамом Хомейни, в то время находившимся в изгнании и жившим в небольшом особнячке в Нофль-ле-Шато.

Один из моих собеседников выразился весьма образно: «Мир нефти имеет тот же цвет, что и сама эта столь желанная жидкость, – черный, усиливающий самые темные стороны человеческой натуры. Он вызывает вожделение, разжигает страсти, провоцирует предательство и смертельные оскорбления, приводит к наглым махинациям». Со временем я утвердился в верности этих слов.

Несмотря на то что мы должны приготовиться не только к дороговизне нефти, но также и к ее нехватке, я продолжаю восхищаться неизменностью этих взаимоотношений.

В начале XX века Иран и Ирак, до того как стать независимыми государствами, были не чем иным, как гигантскими нефтяными концессиями, дающими «исключительные прибыли» (по выражению одного из акционеров того времени). То, что произошло с Ираком в 2003 году – американское военное вторжение, а затем захват контроля над нефтяными промыслами – следовало в русле той же логики.

Начиная со своего вступления в должность, Буш и Чейни были больше озабочены энергетической безопасностью Соединенных Штатов и ресурсами Ирака, чем угрозой терроризма и той опасностью, которую могла представлять собой «АльКаида». И это является одной из тем данного расследования.

Февраль 2006 года

1. Миру не нравится смотреть в лицо реальности

Я обнаружил, что миру не нравится смотреть в лицо реальности, во время первого нефтяного кризиса 1973 года. За несколько дней все, казалось, пошатнулось. В Вене 14 октября произошел срыв переговоров между странами – членами ОПЕК и нефтяными компаниями. 16 октября шесть государств Персидского залива – Саудовская Аравия, Иран, Ирак, Объединенные Арабские Эмираты, Катар и Кувейт – решили в одностороннем порядке поднять цену, «установленную» на сырье[2], увеличив ее с 2 до 3,65 доллара за баррель.

По прошествии времени такое увеличение кажется ничтожным, но тогда, по принятии решения на встрече в Кувейте, саудовский нефтяной министр шейх Ямани заявил своим коллегам: «Я долго ждал этого момента». За десять дней до этого, в день иудейского праздника Йом Киппур, египетская и сирийская армии напали на еврейское государство, развязав четвертую израильско-арабскую войну.

17 октября, в то время как сражения становились все ожесточеннее, нефтяные министры арабских стран – членов ОПЕК решили установить эмбарго и высказались за сокращение производства на 5 %. Окончательное коммюнике, изложенное на арабском языке, уточняло, что «это процентное отношение [5 %] будет распространяться на все месяцы, исходя из объема производства нефти в предыдущем месяце, до полного вывода израильтян с арабских территорий, оккупированных в июне 1967 года, и признания законных прав палестинского народа».

По странной иронии госпожи Истории, оба события произошли одновременно, хотя между ними не было никакой связи. Одностороннее увеличение цены проистекало из длинных и трудных переговоров между странами-производителями и крупными нефтяными компаниями, в то время как эмбарго установили, по словам Генерального секретаря ОПАЕК[3], «единственно для того, чтобы привлечь общественное мнение людей Запада к проблеме Израиля». Это не имело ничего общего с желанием поднять цену на нефть. Но это окажется самым надежным средством поднять цену на еще более высокий уровень.

19 октября эмбарго начинает действовать. Саудовская Аравия, первая из стран – мировых экспортеров нефти, заявляет о снижении производства своей продукции на 10 % и о прекращении всех поставок Соединенным Штатам и Голландии за их поддержку Израиля. Выбор пал на Нидерланды, возможно, также и потому, что порт в Роттердаме принимал крупные партии нефтяных грузов с Ближнего Востока. То, что танкеры больше не причаливали в голландских портах, позволило усилить давление на Европу.

Нехватки никогда не было

В течение десятилетий нефть, которой было много и которая стоила дешево, приводила Запад в эйфорию и служила ему анестезирующим средством. Она сделала людей Запада процветающими, но также наглыми и слепыми. К началу Первой мировой войны автомобильный парк планеты насчитывал всего-навсего 2 миллиона легковых и грузовых машин. В середине 1950-х годов количество автомобилей перевалило за 100 миллионов, а к началу действия эмбарго достигло 300 миллионов, из которых 200 миллионов находились в Соединенных Штатах.

За несколько дней страны – производители нефти, которыми до этих пор, похоже, мало кто не интересовался, взяли в заложники мировую экономику и заставили ее зашататься. По крайней мере, воспоминание об этом надолго осталось у нас в памяти. Воспоминание это ошибочное и в большой степени сфабрикованное.

Нефтяной кризис 1973 года и его последствия породили чудовищный обман, очень эффективно организованный. Достаточно просто перечислить факты.

19 октября, в тот самый момент, когда Саудовское королевство и, соответственно, его подданные решают ввести эмбарго, президент Ричард Никсон публично заявляет о предоставлении военной помощи в размере 2,2 миллиарда долларов Израилю. Начиная с 8 октября, через два дня после начала конфликта, глава американского государства дает разрешение самолетам «Эль-Аль», лишенным регистрации, приземляться в Соединенных Штатах, чтобы снабжать еврейское государство боеприпасами. Казалось бы, дальнейшая поддержка, оказанная Израилю, в то время как он возобновил наступательные действия, а соглашение о прекращении огня «так и не было подписано, должна была бы вызвать ярость стран-производителей и побудить их еще больше ужесточить свою позицию. Ничуть не бывало – эмбарго сняли через три месяца после его объявления, причем в таком странном режиме, что никто толком не знал, сколько времени оно длилось, с какой неукоснительностью применялось и почему ему был положен конец.

Страны-производители не получили от него никакой политической выгоды.

Я, молодой журналист, был захвачен событиями. Я часто бывал тогда в странах – производителях нефти и в Соединенных Штатах. Меня поразили многие факты, на которые, любопытно отметить, средства массовой информации почти не обращали внимания. Саудовская Аравия, которой следовало бы быть в центре сражения, проявила крайнюю осторожность. Правивший в то время король Фейсал никогда не использовал нефть в качестве политического оружия и присоединился к решению о санкциях с оговорками – только чтобы не оказаться в изоляции. В сентябре 1973 года, за месяц до кризиса, он заявлял, что «простое неодобрение Соединенными Штатами политики и действий Израиля имело бы больше значения и позволило бы выдернуть фитиль из нефтяной бомбы». Это предложение не встретило никакого отклика в Вашингтоне, где никто – ни в Белом доме, ни в Пентагоне, ни в Государственном департаменте – не воспринял всерьез эту просьбу. По мнению шейха Ямани, саудовского нефтяного министра, Генри Киссинджер убедил Никсона, что угрозы, высказанные Фейсалом, не так велики. И, возможно, он был прав.

Множество нефтяных дельцов признавались мне, что саудовцы никогда не применяли этого эмбарго в буквальном смысле, прибегая к услугам независимых предпринимателей, посредников, чтобы обойти эмбарго и продавать нефть странам, которые теоретически «бойкотировались».

Истина находится далеко от легенды: в 1973 году не было никакой нехватки нефти!

Я был потрясен той истерией, которая царила в странах – потребителях нефти. В течение десятилетий цена на баррель, к нашему вящему удовольствию, застыла на уровне 1–2 долларов[4]. Богатые страны достигли беспрецедентных в своей истории достатка и экономического подъема благодаря сырью, которое покупалось по почти символической цене. Но открытие потребителями для себя этого факта породило вовсе непристойную панику.

Я видел в Соединенных Штатах – как на Восточном побережье, так и в Лос-Анджелесе – вереницы автомобилей, вытянувшихся к действующим заправочным станциям; водители не выключали моторы и кондиционеры, сжигая больше бензина, чем могли залить в емкости. С тех пор американские потребители и стали жить в ужасе перед «пустым баком» и только и думать о том, как его наполнить, хотя до того они ездили почти с пустыми баками. Запасы бензина тают, и Соединенные Штаты, как и Европа, столкнувшиеся с холодной зимой 2005/06 года, сильно повышают спрос на нефть. Тем не менее существует большой излишек нефти, но перед размахом этого спроса он быстро исчезает, оказывая этим сильное давление на цену нефти.

Потребители, напуганные этой нехваткой и «головокружительной» ценой в 5 долларов за баррель, ждут возврата прежней умеренной цены.

Тщательно скрываемая истина

Военный кризис 1973 года был похоронным звоном по распроданным остаткам нефти и всемогуществу нефтяных компаний, которые контролировали 80 % мирового экспорта. В самом разгаре эмбарго «семь сестер» – «Эксон», «Шелл», «Тексако», «Мобил», БП, «Шеврон» и «Галф» – получили рекордные прибыли. Например, «Эксон» получил на 80 % барышей больше, чем в предыдущем году. Эти барыши происходят за счет значительной добавочной стоимости, полученной от реализации этими компаниями своих запасов нефти.

Потребители подозревали эти фирмы в тесных связях со странами-производителями. После десятилетий безраздельного царствования крупные нефтяные объединения видят, что существует сила, способная лишить их выгоды в пользу стран-производителей, которые они в течение долгого времени презирали. Но подозрения потребителей не лишены оснований. За кулисами, в обстановке самой большой секретности, производители и нефтяные заправилы заключили самый невероятный союз: это истина, которая тщательно скрывается даже в настоящее время и которую мы раскроем в последующих главах. Без этого согласия нефтяного «кризиса» никогда бы не было.

Тот же самый феномен произошел и с ценой на нефть. В конце 1973 года стоимость барреля возросла с 5,20 доллара до 11,65 доллара. Но в противоположность тому, что всегда утверждалось, вовсе не краткое эмбарго, наложенное странами-производителями, привело к увеличению цены в четыре раза. Хотя именно с этих пор урок затвержен, и возможность поднятия цен притягивает их, как магнит.

Обстановка истерии, страх перед нехваткой нефти, которые царят в индустриальных странах, разжигают курс цен. Потребители ведут себя как избалованные дети и эгоисты, отказываясь смотреть в лицо реальности и усиливая тем самым кризис.

Восхитительная ситуация! Потребители отвергают любое стеснение своего образа жизни и своего потребления. Ответственные политические деятели Запада бессильны, не способны эффективно действовать и предвидеть будущее. Для того чтобы не потерять популярность, сократив потребление бензина, они решают уменьшить скорость движения на дорогах – единственным результатом будет сокращение на 23 % количества жертв несчастных случаев – и усилить меры, направленные на борьбу с разбазариванием энергии на рабочих местах. Прекрасная иллюстрация, по циничному выражению столпа Четвертой Республики[5] Анри Кейля: «Не существует проблемы настолько сложной, чтобы ее нельзя было решить при помощи отсутствия политического решения».

«Американец, погруженный в нефть»

Два английских автора, Давенпорт и Кук, делают в 1923 году чрезвычайно справедливое замечание: «Разве американец не живет в некоторой мере погруженным в нефть? Во всяком случае, он и пальцем шевельнуть не может без нее. Один американец из десяти имеет автомобиль, а остальные экономят, чтобы купить себе машину».

Через пятьдесят лет Соединенные Штаты представляют собой идеальное место для того, чтобы наблюдать за кризисом. В Нью-Йорке, из комнаты моего отеля, окна которой выходят на Центральный парк, я вижу огромную черную пропасть на месте небоскреба, сиявшего огнями, которые освещали Манхэттен. Впервые за время после Второй мировой войны Америка сталкивается с нехваткой горючего. Чрезвычайное положение, введенное 27 ноября Ричардом Никсоном, предусматривающее контроль над ценой, над производством и распределением нефти, производит противоположный эффект и усиливает хаос. В Детройте, крупном индустриальном городе на севере США, где сосредоточены заводы трех гигантов автомобильной промышленности – «Дженерал Моторс», «Форд» и «Крайслер» – царит мрачная атмосфера. Автострада, ведущая из аэропорта Детройта к центру города, не освещается, и единственное огромное светящееся панно, расположенное справа, рассекает тьму, указывая точное количество автомобилей, сошедших сегодня с конвейера. Показатели продаж, естественно, находятся в свободном падении. В течение десятков лет «Дженерал Моторс», главное в мире предприятие, имеющее более 800 000 рабочих по всему миру, символизировало всемогущество транснационального промышленного гиганта, переживая без ущерба для себя кризисы и войны. Тем не менее в эту зиму 1973 года кризис показался глубоким и длительным в глубинах штаба «Дженерал Моторс», находящегося в огромном, массивном и сумрачном небоскребе, установленном в центре города.

Этот гигант, как и его соперники «Форд» и «Крайслер», воплощает в себе больше, чем просто производство; эти фирмы являются символом американского образа жизни и до этих пор триумфального роста. Но на самом деле это индустрия, которая уже находится в упадке. Начиная с 1948 года, когда была изобретена автоматическая перемена скорости, не было введено ни малейшего новшества, если не считать плотности амортизаторов или цвета покрытия автомобилей. Один ответственный сотрудник «Дженерал Моторс» признался мне, что разница стоимости производства между «шевроле» и «кадиллаком» не превышает 500 долларов. При покупке разница цен двух моделей составляет почти 10 000 долларов. Ситуация, которая, как и все преимущества, не позволяет дерзать и упрочивает консерватизм. Казалось, кризис 1973 года возвестил об исчезновении моделей крупных размеров, требующих много бензина. Короче, конец их мира, но не конец света? Нет, до этого далеко. Крестный путь американского автомобилиста сводится к тому, что в июне 1974 года он платит 55,1 цента за галлон бензина[6], за который годом ранее он должен был уплатить 38,5 цента. Американцы составляют всего лишь 6 % населения планеты, но они потребляют 33 % всей энергии, производимой в мире.

Опек: виновник обнаружен

Когда 27 ноября 1973 года изнуренный Ричард Никсон выступает по телевидению, припечатывая слова так, что в его краткой речи подчеркивается смысл каждого из них: «Соединенные Штаты окажутся перед лицом самых суровых ограничений, с которыми им когда-либо приходилось сталкиваться – даже во время Второй мировой войны». Эта речь производит впечатление, и очень скоро собрание ответственных лиц называет виновного: ОПЕК, и особенно ее арабские члены.

Выступая в Сенате, сенатор Дж. У. Фулбрайт, председатель комиссии по иностранным делам, один из самых независимых умов в Конгрессе, заявляет: «В современном мире арабские страны – производители нефти располагают незначительными военными силами. Они похожи на слабых газелей в джунглях, где водятся крупные животные. Мы должны им об этом по-дружески напомнить. Они будут ужасно рисковать, если начнут угрожать экономическому и общественному равновесию великих индустриальных держав, особенно такой, как наша».

Заявление абсолютно ясное, но страны – производители никогда и не помышляли мериться силой с Западом. У них для этого нет ни желания, ни средств. Тем не менее одна чрезвычайно удачная кампания выявит опасность и покажет, что эти развивающиеся страны могут оказать свое воздействие на нашу независимость и наше процветание.

В прессе ОПЕК презрительно называют «картелем», диктующим свои законы, и ни один из знатоков дела не берет на себя труд припомнить, что с 1960 года, даты своего образования, и до 1971 года, даты подписания Тегеранского соглашения, ОПЕК никогда не была в состоянии хоть чуть-чуть поднять цены, хотя бы на несколько сантимов. Хуже того, во время этого кризиса цена на нефть, в абсолютной стоимости, не переставала понижаться.

Затем в памяти возникает ее новое богатство, нефтедоллары, которые дают ей головокружительное могущество. В 1974 году страны ОПЕК загребли 140 миллиардов долларов, из которых 60 миллиардов достались арабским членам этой организации. Мне вспоминается одна статья, напечатанная в британском еженедельнике «Экономист», где объяснялось, сколько минут, часов, дней понадобится «сверх ОПЕКу», чтобы прибрать к рукам ту или иную отрасль мировой экономики. Немногим позже «Л’Экспресс» подчеркивал, что «сверх ОПЕКу» хватит 15,6 года, чтобы приобрести все акционерные общества, котированные на бирже во всем мире; 3,2 года, чтобы купить все золото центральных банков по цене 850 долларов за унцию, 10 лет, чтобы купить Елисейские Поля, и всего лишь 8 минут, чтобы купить Общество Эйфелевой башни.

Ну, это еще мало реально. Никто не пытается найти другую интерпретацию цифр, которая сумела бы показать финансовое могущество ОПЕК относительно. Так вот, 60 миллиардов долларов равнозначны 14 % национального дохода Японии, всего лишь 18 % казны многонациональных фирм, оцененной в начале 1974 года более чем в 300 миллиардов долларов, 4,3 % национального дохода Соединенных Штатов или, последний пример, около двум третям экспорта ФРГ.

Но помутнение разума наблюдается не только на Западе. Я вспоминаю одну дискуссию, состоявшуюся в 1974 году в Алжире с нефтяным министром Белайдом Абдессаламом. Безупречный продукт единственной разрешенной в стране партии, плотный мужчина, доктринер, он отстаивал полную индустриализацию своей страны, чтобы получать доходы от нефти, которые, как он мне объяснял, позволят по-иному распределить равновесие в мире. Некоторые ответственные лица в развивающихся странах начинают разрабатывать идею нового мирового экономического порядка, который, согласно Абдессаламу, заставит Запад согласиться с перемещением 25 % своего потенциального производства в страны третьего мира, чтобы избежать нового удара от нефтяного оружия. Речь идет не только о каком-то нереальном проекте, но об уже пройденном этапе. Я спросил его, не будет ли развитие сельского хозяйства более разумным выбором, и он сухо мне ответил: «Нефть обеспечит нам ввоз всего продовольствия».

Его иранский коллега Амузгар более тонко и реалистично анализирует соотношение сил: «Все очень непрочно». О, еще как! Четырьмя годами позже, в 1978 году, изумленный мир обнаруживает, что сверхфинансы ОПЕКа растаяли, как снег на солнце, из-за инфляции, падения доллара, роста цен на промышленные товары и продукты питания, 90 % которых большинство арабских стран – членов ОПЕК ввозят из-за границы. Таким странам, как Ирак и, конечно же, Алжир, крайне не хватает средств, и, к своему великому стыду, они вынуждены делать займы по высокой цене на международных торгах. Между тем страх исчез, и развитые страны снова двинулись вперед. Они развиваются дальше, с новой верой в то, что этот рост принесет решение всех экономических и общественных проблем, и никто ни на секунду не задумывается о том, что этот рост может достичь какого-то предела или стать источником проблем.

Реванш шаха

Другой удивительный факт мог пробить брешь во всех общепринятых представлениях, но никто тогда не сделал из него сколько-нибудь разумного вывода. В 1969 году, когда баррель нефти стоил 1 доллар, мировое потребление нефти достигало 45 миллионов баррелей в день. Между 1969 и 1978 годами мировой спрос возрос с 45 до 65 миллионов баррелей в день, что составило рост на 44 % процента практически за десятилетие, хотя цена на нефть выросла в 14 раз.

Вопреки неоднократным утверждениям экспертов, рост тарифов на нефть не сдерживает ее потребления, но, возможно, по словам американского банкира Мэтью Р. Симмонса, он ведет к тому, что потребители будут, наконец, иметь более четкое представление о реальной ценности продуктов, полученных из нефти, которые они покупают. И снова факт еще замаскирован… или игнорирован.

В 1975 году шах становится ключевой фигурой в «большой нефтяной игре». Его придворные ему завидуют или запугивают, Запад перед ним угодничает, он вовсю наслаждается вниманием, объектом которого он является, и своим реваншем, одержанным над судьбой. Он полагает, что покончил с прошлым, не замечая того, где именно линия его жизни связана со ставками на нефть.

Я три раза брал у него интервью. Первая встреча состоялась в 1973 году, в его дворце в Тегеране, неподалеку от города. Я познакомился с придворным этикетом, наблюдая самые раболепные знаки почитания, оказываемые человеку, отец которого, неграмотный командир отряда охраны, состоящей из казаков, в 1921 году захватил власть с благословения англичан, а пятью годами позже и трон. Отныне он был Реза-шах Пехлеви (Повелитель), Царь Царей, Тень Всемогущего, Наместник Бога на земле и Центр Вселенной, а также основатель династии Пехлеви, единственным наследником которой будет его сын Мухаммед.

Для того чтобы лучше понять психологию этого наследника, следует прочитать проницательное суждение Рышарда Капушинского по поводу одной фотографии: «Всякий, кто вглядится в эту фотографию отца с сыном, сделанную в 1926 году, хорошо все поймет. Отцу сорок восемь лет, а сыну семь. Контраст между ними поразителен во всех отношениях: отец громадный, сильный, он стоит, держа руки на бедрах, вид у него хмурый и решительный, а рядом с ним стоит навытяжку маленький мальчик, еле доходящий ему до пояса, хрупкий, бледный, встревоженный. На нем такая же фуражка, такая же обувь, такая же форма, такой же пояс и то же количество пуговиц – четырнадцать. Отец, которому хочется, чтобы его сын – такой непохожий на него – походил бы на него во всевозможных деталях, придумал эту идентичность в одежде. Сын подчинился этому желанию и, хотя по натуре он слабый и неуверенный в себе, приложит все усилия, чтобы походить на своего деспотичного и безжалостного отца. С тех пор в мальчике будут развиваться и уживаться два естества: одно врожденное, другое привнесенное извне ради его амбиций, чтобы стать повторением своего отца. Кончится это тем, что он полностью подчинится этому своему второму естеству и годы спустя, когда он станет шахом, будет автоматически (а иногда сознательно) копировать поведение своего отца и даже ссылаться, к концу своего царствования, на его авторитет».