Проклятие дьяка Лютого

– Простите меня, – тихо сказала Лина и втянула голову в плечи, как делала в детстве, ожидая нагоняя. – Если бы вы знали, как я…

– Конечно, конечно, дорогая! – радостно воскликнула Марта и подвинула ближе блюдо с пирогами. – Ни о чем не переживай.

– Но тщательно пережевывай, – хмыкнула Мартина. – А то, не ровен час, подавишься теткиным добротворчеством. Так что случилось?

Обе тетушки оказались внимательными слушательницами: они ни разу не перебили Лину ни словом, ни жестом, ни вздохом. Линочка говорила долго. После завершения рассказа тетушки многозначительно переглянулись.

Мартина пожала плечами.

– Повтори слова Рубцова, – потребовала она. – Постарайся точнее передать интонацию.

– Он сказал: «Кондрат… Икона… Убийца… Дворецкий». За интонацию поручиться не смогу.

– Икона? – Мартина задумчиво рассматривала потолок. – Что это значит?

– Фамилия Кондрата, – пояснила Линочка.

Марта вздрогнула и прижала ладонь ко рту, как делала в минуту волнения. Перед ее мысленным взором возник образ старообрядца, печального молельщика с заунывным голосом и слезящимися от дыма коптящих свечей глазами.

– Интересная фамилия, – произнесла она, опуская взгляд.

– Оригинальная, – Лина улыбнулась, угадав мысли тетушки. – Кондрат ветеринар. У него в городе своя клиника.

– Айболит, значит? – уточнила Мартина. – Хорошо. Если Рубцов желал изобличить Айболита, он сказал бы «Кондрат Икона убийца», но при каких делах какой-то дворецкий?

– А если, – подключилась к размышлениям Марта, – «…убийца дворецкий», то при каких делах Кондрат? Батюшки! – пальчик Марты, белый, пухленький, точно вылепленный из теста, указал на статью в газете. – Ты и есть та самая «юная усовчанка»? Я так и знала. Ты думаешь, что в смерти Рубцова – правильно, да? – виноват твой жених? Ты, действительно, так думаешь? Но это ужасно! Совершенно нелепая история. Почему всё случилась именно с тобой?

– Почему бы и нет? – Мартина пробежала статью глазами – Ты упоминала о том, что Рубцов сделал несколько попыток написать письма, но удалась лишь одна. Это, как я поняла из твоего рассказа, было в день его смерти?

Лина кивнула.

– Испорченные конверты он порвал и положил в карман, – напомнила Марта.

– В клочья порвал, – подтвердила Линочка. – Неотправленные письма. Странно, да?

– Нет. А эти фрагменты были обнаружены? – спросила Мартина, сворачивая из газеты самолетик.

Линочка растеряно поерзала на табурете.

– Я ничего не знаю. О них не упоминали. Рубцов мог их выбросить где-нибудь в другом месте, – пролепетала она, робея от пристального взгляда Мартины.

– Значит, их не нашли. Он успел избавиться от мусора.

– Избавиться? – переспросила Лина.

– Ответ очевиден, дорогая, – Марта быстро убирала со стола. – Твой Рубцов хотел сохранить имя и адрес получателя в тайне, поэтому уничтожил письма. Возможно, именно их искали в автомобиле и карманах Рубцова. Кстати, что означает надпись «ДСХ» на значке? Ты сказала, значок был прикреплен на лацкане пиджака. Глупо взрослому мужчине украшать себя бессмыслицей. Значит, у «ДСХ» есть некий смысл. Перстень с гравировкой «РС» – понятно: Рубцов Сергей… так наивно и мило, как в школьном журнале. Но что такое «ДСХ»?..

– Не знаю. – Линочка выглядела обреченной. – Я ничего не знаю про Рубцова. Дело не в нем. Мне-то что делать? Как помочь Кондрату?

– Ты не считаешь нужным отказаться от сомнительных отношений? – напрямую спросила Мартина, с интересом наблюдая за реакцией племянницы.

– Отказаться от Кондрата? И только потому, что у меня возникли какие-то там подозрения? Малодушно и подло!

– Как я тебя понимаю, дорогая, – сочувственно вздохнула тетушка Марта, погрозив сестре кулаком. – Но разве не малодушно со стороны Кондрата оставлять тебя в неведении?

– Он хочет меня защитить, – пискнула Линочка и с вызовом посмотрела на Марту.

– Хорошо, хорошо. Расскажи, какой он, твой жених?

Действительно, какой он? Лина задумчивым взглядом обвела кухню, останавливаясь на стиральной машинке, занявшей место дивана.

– Кондрат… Он мягкий, надежный, уютный и теплый.

Мартину заинтересовал ответ Лины, она смотрела на племянницу, приподняв левую бровь и чуть улыбаясь. Марта молчала, вертела в руках чашку и растерянно хлопала ресницами.

– Отлично! – усмехнулась Мартина. – Но вот, что я тебе скажу: он был надежный, но от времени и сырости рассохся. Он был уютным, но потерял мягкость и перестал радовать теплом. Сначала мы пытались привести его в порядок и, надо сказать, это стоило больших и, увы, совершенно неоправданных расходов. Пришлось от него избавиться. Мы отправили старую рухлядь в утиль. Надо уметь прощаться с тем, что уже не желает тебе принадлежать. Он тоже был рад с нами расстаться.

– Кто? – тихо спросила Лина, ощущая странную прохладу во всем теле.

– Не задавай глупых вопросов и прекрати, наконец, бледнеть. Не хватало еще, чтобы ты хлопнулась в обморок. Я-то говорила о старом диване, а ты о своем женихе.

– Я тебя не предупредила, – прошептала Марта на ушко Линочке, – она стала невыносима: ужасно упряма и безнадежно права. К тому же, дорогая, мне показалось: ты проявляешь несколько болезненный интерес к Рубцову. Его смерть выше твоего понимания. Ты говоришь о нем так, словно он еще продолжает жить и дышать. Сказки о принцах утешительны, но проблем они не решат.

В голосе Марты послышалось легкое осуждение. Лина сделала вид, будто не поняла сентиментального замечания тетушки и поспешила сменить тему.

– Как меня они беспокоят, – грустно сказала Линочка и пояснила: – Неотправленные письма. В этом есть что-то неправильное.

Марта обеспокоенно смотрела на племянницу, и Лина боялась, как бы тетушка не возобновила разговор о чувствах, переживаниях и восприятиях. Но тут вмешалась старшая тетка, которую душевные переживания мало интересовали.

– Я сочла бы историю банальной. Демонстративное самоубийство – допустимый вариант, при условии наличия многих неизвестных величин-причин, но замечание Боброва в корне меняет дело. – Мартина задумчиво потерла подбородок.

– Какое замечание? – Марта дернула сестру за рукав, требуя немедленного ответа.

– Он сказал, что всегда огорчается, если замечает ошибку. Кстати, – она подалась вперед и не мигая, уставилась на Лину, словно опасаясь не расслышать важную информацию. Ты упомянула, что твой Кондрат Евсеевич…

– Иванович, – шепотом поправила Марта.

– Тем более, – поморщилась Мартина. – Господи, что за имя-то такое? Кондрат да еще Иванович, да еще и Икона. Специально искать – не найдешь. Ладно, он говорил о каком-то проклятии. Что за проклятие?

Вопрос застал Лину врасплох, она не хотела вспоминать слова Кондрата, опасаясь, что тетки примут их за бред сумасшедшего и, упомянув о проклятии вскользь, надеялась больше не возвращаться к столь щекотливой теме.

– Да, – ответила Линочка, опуская взгляд. – Семейная легенда. Когда-то некий дьяк – кажется, дьяк – проклял барона Гальтского.

– И? – не поняла Мартина. – Твой Евсеевич, то есть, Иванович оказался бароном? Это совсем немыслимо!

– Нет, но он живет с ним под одной крышей, – пролепетала Лина.

– Чушь, – развела руками Мартина. – Дьяки канули в Лету давным-давно. Какая крыша?

– Дьяк канул, – тихо, но настойчиво произнесла Линочка. – Но призрак его остался.

– Знакомо: нечто подобное мы уже слышали. А барон-то кто? Тоже призрак? – не унималась Мартина.

– Нет, – Линочка съежилась и принялась шмыгать носом.

– А с кем же тогда под одной крышей, черт возьми, живет твой Иванович?

– С бароном, – Лина закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. – Кондрат Иванович живет под одной крышей с Романом Владимировичем Гальтским, потомком проклятого дьяком барона. Кондрат Иванович уверен, что, вернув титул и фамилию, нынешний Гальтский вернул и семейное проклятие, которое вершит призрак дьяка.

– Ну вот, оказывается, можешь выражаться почти красиво, – проворчала Мартина, задумчиво поглаживая острый подбородок. – Только ясности твое красноречие не прибавило. Призрак мстит барону – понятно. А Кондрат за компанию под раздачу попал?

– Кондрат считает, что проклятие распространяется на всех, кто оказался рядом.

– Либо холера, либо грипп, – фыркнула Мартина.

Марта стояла возле стола, прижав руки к груди, и с выражением отчаянной жалости смотрела на Линочку, забыв о своей святой обязанности – обращать острые речевые обороты сестры в плавные линии.

***

Линочку отправили спать в комнату Мартины. Не смотря на пережитое волнение и узкий диван, Лина уснула моментально, как только голова коснулась подушки. Тетушки продолжали чаевничать, сидя на кухне.

– Мне все это очень не нравится, – взволнованно заговорила Марта. – Проклятия, призраки и, между прочим, возможно, убийство.

– Да, убийство – это совсем «между прочим», – хмыкнула Мартина.

Марта отмахнулась.

– Куда нелегкая занесла нашу Линочку – не знаю. По-моему, ее необходимо спасать. Теперь простым запретом проблему неподходящих знакомств не решить. Надо что-то придумать.

Мартина поморщилась, на ее лице читалось выражение скуки. Рассказ Лины не вызвал в родной тетке ни страха за племянницу, ни озабоченности судьбой бедолаги. Марта недоумевала.

– Как ты можешь оставаться равнодушной? Нам необходимо позаботиться о девочке.

– Забота – один из видов тирании, – зевнув, ответила Мартина.

– Но ей угрожает опасность!

– Неужели? – рассердилась Мартина и, сорвав с носа очки, бросила их на стол. – Она придумала сказку, в которую сама же и поверила. Лина – эмоциональное, плохо воспитанное и капризное дитя. И это, кстати, целиком твоя вина. Что, по сути, случилось? Умер незнакомый Линке мужчина, показавшийся ей красивым и успевший заинтриговать маленькую дурочку. Когда тебе кто-то интересен, ты невольно придаешь гипертрофированное значение жестам, движениям, словам, неотправленным письмам – любым мелочам. А тут еще и смерть вмешалась. Терзания, переживания – вот и результат. Перестань зря волноваться. С такими, как Линка никогда ничего не случается серьезного; таких даже собаки со всей злостью не кусают – лень.

Марта промолчала, продолжать разговор с сестрой не имело смысла. В чем-то Мартина права: они допустили ошибку в воспитании девочки. Большую судьбоносную ошибку. Именно они упорно диктовали Лине свои мировоззрения, желая спасти от разочарований и трагедий. Именно они настойчиво внушали ей страх перед мужчинами, возлагая надежды на здравомыслие и осторожность в чувствах. Мужчины коварны, нечистоплотны, агрессивны, эгоистичны, ленивы, ревнивы, неудобны в общении, демоничны и так далее – Линочка поверила. Но осмотрительность, не лишняя для Линочки-подростка, стала балластом для Лины-женщины. Она вынесла весь этот бред в свою взрослую жизнь.

Теперь, когда на горизонте появился самый обыкновенный мужчина, без патологий в характере, Линочка испугалась. Оказавшись дезориентированной, она сделала все, чтобы вернуться к знакомым понятиям: закрутила воображаемый роман с демоном-красавцем Рубцовым, охладела к Кондрату и подвела к разрыву отношений. Смерть демона стала для нее символом, а бороться с символами гораздо сложнее, чем с четко сформулированными идеями. Даже следователь Бобров в глазах Лины имеет большую привлекательность, нежели Кондрат, поскольку, следователь, возможно, не слишком коварен, но, как ни крути, в общении ужасно неудобен, а это вполне согласуется с вызубренными правилами жизни.

Чем опаснее мужчина, тем у него больше шансов быть узнанным Линочкой, а, значит, либо она побежит от него, либо побежит навстречу. В любом случае, ничего хорошего: девочка разобьет лоб как раз там, где они с Мартиной усиленно подстилали соломку.

– А что, если никакого проклятия не существует? – тихо произнесла Марта. – Возможно, Кондрат решил напугать Лину и, таким образом, избавиться от нее?

– А для надежности убил Рубцова? – усмехнулась Мартина. – По-моему, слишком сложный путь отступления.

– Пожалуй. Знаешь, если бы не статья в газете и упоминание о Боброве, я сочла бы историю выдумкой. Да, кстати, о Боброве! Мартина, надо позвонить Егору. У тебя где-то записан номер его сотового. Он милый мальчик и, скорее всего, знает, что делать.

– Если знает, уже сделал, – нелюбезно отозвалась Мартина. Она зевнула и уронила голову на стол.

***

Во времена своего обучения в Усовском юридическом колледже Егор Бобров считался самым умным студентом, однако, в золотую когорту отличников никогда не попадал. Особенно сильно он страдал на первом курсе. Бобров всегда знал правильный ответ на задачу, но все попытки преподавателей выяснить ход решения с треском проваливались.

– Егор Бобров, внимательно посмотрите на доску, и скажите: правильно ли ваш товарищ решил задачу?

– Нет.

– Укажите на ошибку, Бобров.

– Ошибка в ответе. Правильный ответ – 39.

– Верно. А теперь, Бобров, выходите к доске. Помогите своему товарищу обнаружить ошибку.

Егор, маленький, тщедушный, сутулый медленно подходил к доске и указывал пальцем на ответ.

– Вот она, ошибочка-то.

– Ну, так вы исправьте.

Егор брал мел и очень аккуратно, не уничтожая предыдущей надписи, исправлял.

– Бобров, – сердился преподаватель. – Я просил вас решить задачу, а не подставить ответ.

– Я решил. Правильный ответ…

– Бобров! Решите другую задачу. Запишите условия…

Егор тщательно выполнял требования.

– Решайте! – приказывал преподаватель и поворачивался к аудитории. Но, так и не успев завершить движение, уже слышал ответ.

– Правильно! – восклицал преподаватель. – Как вы это решили?

– Я решил это правильно.

– Покажите нам ход решения на доске.

– Я не знаю хода, – признавался Егор. – Но я знаю ответ.

Сначала над ним подтрунивали, посмеивались, но, когда наступила пора специальных дисциплин, стало легче, и смешки поутихли, а вскоре прекратились совсем. Правда, и здесь было не все так гладко, как хотелось.

– Егор Константинович, – директор колледжа, читавший лекции по уголовному праву, всегда называл студентов по имени и отчеству. – Вы, если надумаете повышать уровень образования, нацеливайтесь на нотариат. Постарайтесь не попасть в следственный отдел. С вашим странным складом мышления, там делать нечего. Вы совершенно, просто патологически, не способны выстраивать доказательства. Не обижайтесь, но вы подобны надгробному камню. Знаете, на нем обычно указаны только начальная и конечная даты, а между ними – прочерк. В Вашем, Егор Константинович, случае, нет даже прочерка.

Прошло время. Бобров, со всей присущей ему тщательностью, готовился стать нотариусом, не помышляя о другой деятельности. Судьба распорядилась иначе, и Егор оказался там, где оказываться ему не советовали. «С вашим складом мышления, там делать нечего». Директор ошибался: дел у Боброва было более чем достаточно и, между прочим, он считался одним из лучших следователей, именно по причине странного склада мышления. Однако выстраивание доказательств, соединение фактов, классификация их, раскладка решения по действиям – все это так и осталось для Егора «испанским сапогом» в работе.

Егор Константинович не удивился, услышав в телефонной трубке голоса сестер Савиных: ровный и властный – Мартина Львовна; взволнованно щебечущий – вдали и фоном – Марта Львовна.

– Дело мутное, – признался Бобров. – Есть тема для приватной беседы.

Этим же днем в два часа они встретились в Старом парке. Время назначил следователь, а место встречи – Мартина.

– Вот здесь все и случилось, – сказал Егор Константинович, глядя себе под ноги. – Самоубийство. Смерть наступила в результате колотого ранения в шею. Количество ударов – один. Орудие – стилет. Следов борьбы не обнаружено. Отпечатки пальцев на стилете совпадают с отпечатками убитого Рубцова. На рукоятке также обнаружены отпечатки несовершеннолетнего Андрея Валентиновича Иконы. Андрей утверждает, что данное оружие ему демонстрировал Рубцов, часто приезжавший навестить…

Марта охнула и прикрыла рот ладонью.

– Так, стоп! – Мартина обошла сторонкой место, указанное Бобровым, и остановилась у канавы, превращенной заглядывающими в парк горожанами в хранилище пластиковых бутылок. – Егор Константинович, внимание – вопрос: может ли подобное ранение оказаться результатом внезапного нападения?

– Вполне. Я отрабатывал этот вариант, но, к сожалению, безуспешно.

«Какого черта я сюда явился? Что я смогу им сказать? Что они смогут сделать?» Егор Константинович, как говорится в подобных случаях, чувствовал себя не в своей тарелке. Он готовился к ответам на вопросы о Кондрате и заранее составил несколько фраз-заготовок, нейтральных по открытому содержанию, но слегка настораживающих в своем скрытом значении. Линочка, по его мнению, должна найти в себе мужество и признать: Кондрат Иванович Икона – человек серьезный, надежный, но это не Линочкин человек. О том, что ему предстоит отчитываться за ход ведения следственных дел, Егор не думал, и теперь злился на свою непредусмотрительность и на излишнюю любознательность Мартины.

– К сожалению, безуспешно, – повторила Мартина слова Боброва. Она перехватила взгляд следователя и нахмурилась. – «К сожалению», Егор Константинович?

– Увы, Мартина Львовна, – в голосе Егора звучала печаль. – Рана могла быть нанесена самостоятельно. В пользу этого свидетельствуют отпечатки и расположение «пальчиков» Рубцова. Люди, близко знавшие Рубцова говорят, что он был человеком неуравновешенным, склонным к перемене настроения. Незадолго до смерти Рубцов находился в дурном расположении духа. Он нервничал, повышал голос по любому поводу и без повода. В общем и целом, у меня нет ничего, что можно противопоставить версии о самоубийстве.

– А беспорядок в салоне автомобиля? – спросила Мартина.

Бобров на секунду задумался, припоминая детали.

– Вполне допустимый. На заднем сидении разбросаны музыкальные диски, папки с подписанными и неподписанными договорами, брошюры. Рядом с трупом обнаружены медикаменты, бинт, жгут, выпавшие из медицинской аптечки; автоматическая ручка, карандаш со сломанным грифелем, блокнот, ключи, кошелек, пара старинных золотых монет, старинные аметистовые запонки. Все это он мог рассыпать, копошась в бардачке и вытаскивая аптечку.

– Вывернутые карманы?

– Да. Под трупом обнаружена пластина с нитроглицерином. Рубцов страдал стенокардией. Так что, и вывернутые карманы находят вполне законное обоснование.

– Неужели? – Мартина хмыкнула и недоверчиво посмотрела на следователя. – Странная раскладка действий. Как, по-вашему, Егор Константинович, Рубцов решил снять приступ стенокардии до того, как воткнуть стилет себе в шею или после? Извините за невольный цинизм, но по-другому не могу сформулировать.

Бобров откашлялся и нахмурился.

– Ничего он не решал – предсмертная агония. Мне очень жаль, Мартина Львовна: ваша племянница оказалась в центре событий. Я понимаю ваше волнение и сочувствую. Поверьте, я сделал все, что в моих силах, но исключить Элеонору Соколову из процедуры совсем, оказалось делом невозможным.

– А следы? – упорствовала Мартина.

Бобров грустно усмехнулся:

– Какие следы? Дождь все уничтожил.

– Сколько времени могло пройти от момента нанесения раны до момента смерти?

– При повреждении артерии смерть наступает быстро. Теоретически факт постороннего воздействия допустим, но на практике ничего доказать невозможно. Я понимаю, о чем вы спрашиваете, но свидетельница никого не заметила. Убийца должен был действовать не просто быстро, а с посекундным расчетом отступления. Простите, но большего не смогу сказать. Во-первых: я уже перешел границы дозволенного, во-вторых: сказать мне нечего.

– Это все?

– Это все.

– Спасибо, – сказала Мартина и, подойдя к сестре, с силой дернула за рукав. – Отомри уже.

– Спасибо, – еле слышно повторила Марта.

Во время встречи она молчала, и только по испуганно застывшему взгляду можно было угадать, какое впечатление на нее производили реплики Мартины и Егора Константиновича. Марту беспокоили иные темы.

– Он оставил записку? – еле слышно спросила Марта.

– Нет, ничего такого. Мы проверили телефонные сообщения – пусто. Странный человек: он использовал телефон только в качестве переговорного устройства, а ноутбук и компьютер служили просто удобными печатными машинками. Он не потрудился завести электронный адрес, предпочитая услуги классической почты.

– Простите, Егор Константинович, – Марта покраснела. Ей было неловко отнимать время у следователя, решая свои семейные проблемы. Но должен же кто-то заступиться за Линочку! – А чем Рубцов занимался?

– Раритетные вещи: купля, продажа, реставрация. В основном книги, рукописи, предметы быта – ничего ценного, – Бобров посмотрел в сторону и добавил: – Это не те вещи, за которые убивают.

Марта растерялась, не зная, как продолжить разговор. Она видела: Егор утомлен «свиданием», но вопросы разъедали душу. На помощь пришла Мартина.

– Марта права. Вы говорили: Рубцов считался материально благополучной личностью. С чего он получал доход?

– Реставрация. Я никогда не думал, что в нашей стране столько любителей старины, готовых щедро платить за любовь. Как я понимаю: Рубцов был уникальным человеком, возможно, гением в своем деле. И при всем том, близких дружеских связей не заводил. Все окружающие приходились ему либо деловыми партнерами, либо объектами исследования.

– А Гальтский? – робко спросила Марта.

– Мне кажется: Рубцов был интересным человеком, – Бобров грустно улыбнулся. – К людям он относился приблизительно так же, как к вещам. Гальтский для него – живой раритет, требующий изучения с целью дальнейшей реставрации.

– Что с другими персонажами нашей истории? – спросила Марта.

Егор Константинович почувствовал себя свободнее, рамки служебных полномочий уже не так сильно стесняли его. Правда, заготовленные к этому случаю фразы теперь казались лишенными смысла. Наверняка, под «другими персонажами» Марта подразумевала Кондрата, но Бобров решил создать набросок всего окружения.

– Наведываясь в Усово, Рубцов всегда останавливался в Малых Полончаках, в доме барона Гальтского.

Бобров улыбнулся, вспомнив, какой эффект произвел на него титул одного из фигурантов. Настоящий барон? В самом деле? Вот досада! Следователь терпеть не мог выглядеть глупо при исполнении служебных обязанностей и боялся оплошать, поскольку совершенно не знал правил поведения, принятых в светском обществе.

Волнения были напрасными. Гальтский оказался милым, добродушным, гостеприимным пожилым человеком без выкрутасов. Узнав о смерти Рубцова, барон огорчился, но лицемерить и проливать слез не стал.

«Ах, господин следователь, люди моего возраста осознают неизбежность утрат и, как правило, уже не упрекают Небеса в несправедливости и не показывают Богу фиги – жизненное выгорание».

Однако ни возраст, ни «жизненное выгорание» не помешали барону Гальтскому избрать в невесты женщину много моложе себя, что, по мнению Боброва, граничило с опасным сумасбродством.

Будущая баронесса произвела на Егора неприятное впечатление. Дело, конечно, не в том, кто кому и почему нравился или, напротив, не нравился: следствие – есть следствие, здесь о симпатиях думать не приходится, но беседа с красивой механической куклой далась Боброву тяжело.

Узнав о смерти Рубцова, она не проявила никаких эмоций.

Совсем иное дело – Сопшина-Мазурко, приятная дама уважаемого возраста; бойкая, деловитая, знающая сто пятнадцать рецептов приготовления кофе. Она была частой гостьей барона и, как подозревал Бобров, не теряла надежды «подсидеть» невесту Гальтского.

«Рубцов умер? Боже мой, какая трагедия! Он чертовски привлекательный мужчина. Мне нравилось на него смотреть. Шедевр, редкостное произведение искусства, штучный вариант. Просто свинство с его стороны умереть и лишить меня такой крохотной радости, как созерцание прекрасного». – Дама Сопшина-Мазурко попыталась разрыдаться, но передумала, ограничившись печальным взглядом и скрещением рук на пышной груди.

Следующий фигурант – Кондрат Иванович Икона. Тридцать девять лет. Ветеринар, практикующий частным путем. Имеет стабильный доход. Востребованный специалист. Холост. Детей нет. Официальный опекун осиротевшего племянника. Боброву он показался умным, но мрачным.

«Люди и сами не знают, сколько раз за день проходят мимо своей смерти, но не проходят лишь единожды. Рубцов, значит, не проскочил».

Во время пребывания в доме барона следователь ощущал легкое жжение в области затылка. Чувствительность к чужому пристальному взгляду – особенность врожденная и не поддающаяся управлению. Егор не мог точно сказать, кто именно за ним наблюдал, но в присутствии Кондрата Ивановича жжение усиливалось.

С Рубцовым Кондрат общался мало. «Не нашлось общих интересов». Бобров предполагал, что Икону люди вообще мало интересуют.