Легенда о царице. Часть третья. Стерва Египта

– Вот это мне совсем не трудно, моя песчаная лисичка.

Лисичка (песчаная?) расположилась с милой непосредственностью у него на груди, основательно заслонив фарватер соломенной копной волос, и произнесла загадочную фразу:

– Люби меня, мой дорогой, и весь мир ляжет нам с тобой под мои золотые сандалии.

– Я вообще-то босиком люблю ходить. Очень полезно для здоровья.

– Ну, это я исправлю.

Течение в реке было тихое и спокойное, лодка почти летела по воде как взлетающий лебедь, оставляя за собой два буруна и завихрения за кормой. С западного берега приближалась громада пирамиды, почти до середины высоты облицованной черным камнем, а далее, до самого золотого навершья, белым моккамским известняком.

– Взгляни, мой дорогой, – почему-то шепотом сказала принцесса, – на высоту Джедефра, это не самая высокая из пирамид, но в, то, же время, она выше всех. Ты понял, о чем я говорю?

– Думаю, что понял.

– Вот и славно, что мы друг друга понимаем с полуслова, я думаю, что сами боги заключили наш союз. Нас ждут великие дела, только ты об этом до сих пор еще не знаешь.

Да у кого же узнать-то твое имя, моя богатая, красивая и умная жена, и где этот брак заключился, даже без формального вопроса о согласии сторон. И ещё узнать бы, откуда ты взялась, так неожиданно и бурно, будто гроза в пустыне. Не принимать же, действительно, как данность, что я женился на этой прекрасной стерве, когда из всей супружеской жизни в наличии только вот этот день, а точнее – только утро.

Тем временем лодка, невзирая на нелегкие размышления кормчего, в короткий срок преодолела реку и уткнулась носом в заиленный песок, усеянный подгнивающими водорослями. Лодку принцессы ожидала толпа рабочих, будто мукой обсыпанных белой каменной крошкой и носилки. Супруг, не освоивший ещё аристократические привычки, взял супругу на руки и понес к носилкам, почти по колено, утопая в прибрежной грязи.

– Фи, дорогой мой, что за босяцкие манеры, ходить ногами, да еще своими, по прибрежной грязи! А для чего тогда нам слуги и для чего рабы?

– Ну, это просто от высоких чувств-с к моей супруге.

– Охотно верю, но теперь уже в мои носилки ты со мной не сядешь.

Он, конечно, вымыл ноги, но в носилки не сел, а пошел рядом, с ощущением, что он уже шел так рядом с египетской девушкой, но только сидящей на осле, а не в паланкине. Но все это было в какой-то другой жизни и то, что происходило сейчас, тоже не факт, что происходит с ним. А где оно, то настоящее, он несколько растерялся и определить не мог. Может все ему приснилось? Была очень реальная жена, невесть откуда свалившаяся ему на голову, но очень уж реальная, особенно, если судить по лексикону и оплеухам. Вот это – та еще стервоза!

Жена! Хм! Ну-ну. И главное без имени. Где ж умудрился он этакую дрянь найти? И постоянно сбивает с мысли, работает на алогизмах и не дает опреде…

– А о чём задумался мой ослик? – из-за занавески высунулась ножка в сандалии и потыкала задумчивого супруга в бок. – Чего это он там копытцами своими машет и смотрит в одну точку, будто на торбу с ячменем? А? Дорогой? Ну, вот мы и пришли, нет, ты только посмотри какая прелесть, эта самая твоя гробница!

Вот непонятно – она издевается, или что?

А гробница и вправду была прелесть, прямо древнеегипетский ампир. Явно к проекту приложила руку женщина и, он обернулся на паланкин, ясно какая, мужик столько цацек и финтифлюшек на фасаде вряд ли бы по навешал. Она, вот та самая, уже стояла рядом и держала его за руку.

– Идем же дорогой. – потянула он его внутрь.

– А что мне уже пора ложиться? – спросил он, спускаясь по ступенькам в темноту и размышляя о том, что нечто похожее уже было.

Уже вроде он сходил по ступенькам в мир теней. И что-то ужасное там произошло.

– Ха-ха-ха! Какой, мой лопоухий ослик, остроумный. Вот, посмотри, какая красота, видишь – мы и в Стране Заката будем вместе.

Стены гробницы, как водится, были расписаны сценами из его земной жизни, с соответствующими пояснениями о берущей за душу праведности оной. Женушка взяла у одного из рабочих факел и, улыбаясь домашней улыбкой, водила пальчиком по изображениям и иероглифам. Странник, читавший вместе с ней, вдруг тоже улыбнулся, обнял жену за талию и сказал весело и с облегчением:

– А неплохой он парень, судя по всему, этот самый господин Джедсегер со своей госпожой Имтес, смотри-ка ты: не грабил и не убивал, не отнимал и даже никого не обездолил. Мне нравится, хороший парень! А женушка так просто прелесть!

Великий боже, вот это фокус! Неужто, это та самая Имтес? – это уже он так подумал. – Но та должна быть много старше. Нет, не должна! Вот это-то и объясняет все и рога у престарелого владыки и наказание с лишением не только пирамиды, а и вообще какой-либо гробницы. Но послушайте, ту Имтес, должны были наказать более жестоко. Быстрее всего смертью – за измену – смерть! А эта вот перед ним стоит и читает надписи на своей гробнице. И на его гробнице. Имтес на стене крепко держала своего настенного супруга за руку, стоя впереди него и величаво смотрела вдаль, но и искоса посматривала со стены, синим глазом на странника живого.

– Вот видишь, милый, я тебя и там не оставляю и не оставлю. – сказала, наконец-то, определенная жена.

Поднимаясь вслед за ней по крутой лестнице, он с новым интересом рассматривал находящуюся прямо перед его лицом попку и длинные стройные ноги жены, кстати, все это двигалось таким образам переливаясь, справа, налево, и, сверху, вниз, что было понятно – хозяйка этого всего прекрасно знает, куда там сзади смотрят. Как же узнать – та это Имтес или не та. Не спрашивать же у нее. Хо-хо! Вот было б визгу!

Кстати, а может и не за адюльтер, а просто, за милый и покладистый характер осерчал и на хрен выкинул ее владыка? Нет, ну, в самом деле – такой ангелочек и без всяких измен достанет кого угодно. Лично он владыку Пеопи очень понимает. Такое сокровище, да на склоне лет! Да, с супругой явно повезло и даже сильно подфартило. Что ж это за девки тут у них в Египте! Неудивительно, что в случае войны, такие вот не сидели дома, в крепостях, а таскались с войском, так мало этого – они еще и в драку лезли, курицы такие – все еще думал он, перемещая длинноногое сокровище из носилок в лодку.

Сокровище доверчиво обнимало его за шею и не отводило сияющего взгляда, не подозревая о черных мыслях в голове супруга, хотя… черт ее знает! Губки-то, крашенные, вон как кривит.

Однако следовало угостить жену обещанным катанием на лодке. Когда ж это он успел пообещать? Впрочем, против прогулки он и сам не возражает, кроме того, чего уж скрывать, прогулка с такой эффектной дамой очень приятна, на нее даже просто посмотреть, уже есть удовольствие немалое, а даже и большое… Правда, желательно бы, для полной гармонии засунуть ей в рот что-нибудь, кляп имеется в виду, и связать бы за спиною руки.

После первой эйфории по поводу расшифровки исторической личности свалившейся на голову супруги, он вдруг сообразил, что узнал и собственное имя – Джедсегер. И какие-то смутные ассоциации и оно у него вызывало. Звучит на удивление глупо, – но он его уже где-то слышал. Джедсегер – говорящий молча. Где же это они встречались? Впрочем, сосредоточимся на романтической прогулке с таинственной супругой.

Глава вторая. Пикник с крокодилами

Что бы ни морочить голову и не идти в крутой бейдевинд, вестник спустил парус и предоставил лодке плыть по течению, чуть подгребая веслом. Имтес опять расположилась на носу и, свесив одну руку за борт, чертила пальцами по воде.

– Дорогая, а ты не боишься крокодилов?

– Нет.

– А почему?

– Подавятся на хрен.

Сколько же ей лет этой самой жене. Не двадцать, это точно. Наверное, около тридцати, а может и все тридцать пять. Самый верный признак – сеть морщин у глаз скрыт слоем краски, брови, и глаза по моде подведены сурьмой к самым ушам. И взгляд сине-голубых глаз в густом черном обрамленье становится очень уж пристальным и сияющим. Щеки нарумянены, а губы накрашены. Короче сам черт не разберет, сколько ей лет. Хотя о чем тут думать, судя по фигуре и легкости движений не много, тем более удивительно, когда успела сформироваться такая выдающаяся стервоза. Наверно, это дар от бога. Прошу прощенья, от богов.

– О чем это ты, мой милый.

– В каком смысле.

– Ты что-то говорил, я пропустила.

– Я говорил, что ты прекрасна, как лотоса цветок с хрустальной капелькой воды на лепестках, в розовых лучах родившегося вновь Хепри.

– О, дорогой! Да ты просто поэт! А как еще?

– Еще прекрасна, как прохладный ветерок, в палящий зной ласкающий все тело. Вот где-то, но очень приблизительно, конечно, так вот.

– Ах, ах, ах, я таю, таю, таю. Совсем растаяла уже.

Алый ротик мечтательно приоткрылся, а синие глаза плеснули в Джедсегера нежностью. Однако он уже знал, что чем больше нежности во взгляде этого синеглазого чуда, тем оно опасней. Что там на самом деле за этим взглядом догадаться очень трудно. Это не женщина, а какое-то минное поле с беспорядочно разбросанными минами и, видимо, для самого минера взрыв каждой – тоже неожиданность большая. В общем, наградили боги стопроцентною женой, такую поищи еще мегеру!

Лодка, направляемая Джедсегером, вошла в севеннитский рукав Нила и влекомая слабым течением, углублялась сплетение проток, каналов, озер и островов. Кое-где вода отступала от стены прибрежных зарослей, образуя песчаные пляжи или полосу подсохшего ила с гниющими водорослями.

Иногда лодка плыла под самой стеной папируса, нависающего над влюбленными супругами многочисленными звездчатыми верхушками.

В прозрачной воде виднелись водоросли, среди которых в глубине поблескивала чешуей рыба, возле поверхности плавали многочисленные мальки, выпрыгивающие из воды при движении рукой или веслом. Иногда, у самой поверхности, вверх брюхом проплывали усатые сомики, собирающие круглыми ртами готовившихся вылупиться личинок комаров. По мелководью бродили черноголовые ибисы, сверкающие фиолетовым отливом перьев, прикрывающих хвост, и гнутыми клювами вытаскивающие из ряски лягушек. Чинно задирали голенастые ноги белые цапли, щеголявшие ажурными рассученными хвостовыми перьями – предметом зависти любой модницы во все века. Суетилась прочая птичья мелочь: кулики на берегу, водяные курочки в зарослях, утки на воде.

Джедсегер, неторопясь, подгребал веслом, изредка стряхивая цепляющиеся водоросли. Иногда, при повороте в очередную протоку из воды поднималась голова бегемота с радушно раскрытой пастью, увешенная травой. Тогда он отгребал назад и искал другой путь.

– Разве, мой котик, не хочет поохотиться. – спрашивала в таких случаях ласковая женушка делая невинные глаза.

Кое-где на отмелях в живописном беспорядке валялись туши крокодилов, принимавших солнечные ванны с раскрытыми пастями. Джедсегер грозил им веслом, нудистам хреновым.

– Дай им дорогой, дай, как следует. – азартно подскакивала воинственная подруга. – Выстрели в них из лука, метни в них свое копье! Стукни по тупой башке веслом!

– Как можно, дорогая, в священное-то животное. – пытался урезонить агрессивную жену правоверный египтянин Джедсегер.

– Ах, какая жалость! Ну, раз, мой котик, такой религиозный, давай поищем что-нибудь не священное.

– А разве есть у вас такое?

– Да, найти, конечно, будет трудновато, но попытаться надо, давай поищем, а то ты что-то не охотишься совсем.

– Может лучше я нарву тебе цветов, дорогая, смотри какие тут чистейшей белизны белые нимфеи и нежной небесной синевы синие лотосы.

– Дорогой, мне очень хочется, чтоб ты чего-нибудь да подстрелил. Мне очень нравится смотреть, как ты берешь свой лук, как тянешь тетиву, как целишься и как стреляешь, у тебя при этом такой жесткий, даже жестокий и свирепый взгляд, что каждый раз я в тебя влюбляюсь снова и вот прямо сразу же, ну тут на месте, хочу тебе отдаться.

– Так может быть мы с этого-то и начнем. – постарался придать мыслям воинственной супруги несколько иное направление Джедсегер, думая о том, когда же это он успел продемонстрировать подобную свирепость при стрельбе из лука и самую стрельбу.

– Конечно же мой похотливый, дикий Немур, мы и начнем и продолжим и даже кончим. Оба! Но, сначала, выстрели во что-нибудь, а потом и я возьму твою огромную и длинную стрелу, в свои руки, и тоже в цель направлю, и думаю, нет, я просто уверенна, что не промахнусь. Вон, смотри-ка, прямо, как нарочно, гуси. – добавила она шепотом. – Или быть может, ты хочешь выследить какого-нибудь беглого раба? Давай пристрелим какую-нибудь черную или белую скотину!

– Какие гуси, мой священный лотос, они все давно уж улетели туда назад, на север. – Джедсегер показал рукой вперед по течению реки.

И увидел стаю длинноногих гусей, с неестественной быстротой перебирающих розовыми лапками и бегущих по берегу к воде.

– Стреляй, стреляй же! – закричала Имтес, подскакивая и хватаясь руками за борт.

Но господин Джедсегер и так уже схватил лук и послал первую стрелу, дав солидный промах, ибо не учел быстроты бега странных гусей.

– Ах! – вскрикнула азартная принцесса так, будто только что лишилась девственности, и супруг сразу же почувствовал кое-что у себя внизу после такого аха.

Тут же полетела вторая стрела, а за ней и третья и две птицы забились на берегу, разбрасывая перья, а вся стая домчалась до воды и с разбега нырнула, исчезнув из мира, но в глубине воды были видны их призрачные силуэты.

С первым же попаданием Имтес завизжала от восторга:

– Дорогой! Это же священный гусь! – и кинулась, раскачивая лодку, к супругу.

Тот едва успел подхватить экспансивную женушку, подхватить-то он её подхватил, а вот равновесие, как раз наоборот, потерял, на что Имтес и не обратила внимания, продолжая страстно обнимать и с наслаждением покусывать супруга в грудь и шею. Со стороны это выглядело очень странно – они ласкали друг друга и в тоже время постоянно теряли равновесие и из-за этого беспорядочно размахивали руками, от чего лодка раскачивалась все сильнее и сильнее.

Однако, несмотря на всяческие судорожные взмахи, неожиданные качки, наклоны и приседания, намерения у Имсет были самые что ни на есть серьезные. Она прилипла к мужу всем телом, и он беспомощно барахтался в ней, как муха в сиропе, из последних сил пытаясь сохранить равновесие. Руки ее обласкали уже все что можно и теперь нырнули с необычайной ловкостью куда нельзя и, хоть супругу было вроде бы не до этого, нашли там то, что искали в полностью готовом состоянии.

– О, дорогой, какой у тебя упругий лук, как он натянут туго и какие длинные у тебя тут стрелы. – прошептала, она пробежав пальчиками от начала до конца и, нежно обхватив, осторожно пощекотала ногтем чувствительный треугольничек.

– Дорогой, – она сделала большие глаза, – а он у тебя живой, я чувствую, как он дышит у меня в руке.

Еще бы он был не живой в сжимавших, отпускавших и гладивших его пальцах, тем более что ласки были разбавлены судорожными движениями тел, сохраняющих равновесие. Принцесса одной рукой обнимала супруга за шею, а другой продолжала своевольно хозяйничать там, внизу, и Джедсегер уже решил было, что именно этим все и закончится, потому что там все уже достигло твердости бамбука и, по-видимому, размеров баобаба и скоро должно было просто разорваться. Однако более всего он боялся, что свалиться сейчас за борт, оставив в руках Имтес, пусть не самую большую, но очень важную свою часть организма. Поэтому, и только поэтому, он тоже обнял принцессу, гладя по волосам, но как-то вдруг одна рука подскользнувшись, соскочила вниз и остановилась на упругой попке, с неторопливым наслаждением гладя ее круговыми движениями, другая окольными путями, снизу подобралась к тяжелой груди и обняла ее раскрытою ладонью, ладони, кстати, не хватило, но блаженства от осязания перекатывающегося в руке плотного объемистого тела, от этого меньше не стало. Принцесса ахнула очень нежно и беззащитно и начала пристанывать на вдохе коротко и на выдохе протяжно. Синие глаза прикрылись наполовину насурьмленными черными веками и светились из этой черноты узенькими полосками.

– О, дорогой. – стонала принцесса, прижимаясь низом живота. – у тебя здесь целая булава, с большою каменной насадкой и она даже стала толще рукоятки.

Предположения Джедсегера о том, что все кончится более или менее невинным способом, не оправдались. Имтес решила довести все до конца, да и чего можно было еще ожидать, если и ее тело уже сотрясала дрожь желания. По-видимому, впервые он мог быть уверен в абсолютной искренности многоликой принцессы. Имтес оставила ненадолго свою игрушку, но лишь для того чтобы приподнять платье. Оно медленно поползло вверх, открывая длинные ноги и изящную попку. Правая нога принцессы грациозным движением обвила странника за поясницу, ладонь вновь ухватила плотное, тугое, напружиненное тело и поднесла к своему нежному, влажному входу готовому раскрыться навстречу ждущему с нетерпением своего гостя. Но принцесса пока только осторожно водила по створкам той самой неожиданно найденной булавой и издавала стоны хрустальной чистоты. Затем сама начала вращать вокруг пульсирующего наконечника, но с каждым кругом чуть продвигаясь вперед и ее створки постепенно раскрывались, готовые обхватить плотно и втянуть в себя почти каменное тело. Губы ее шептали нечто содержательное типа:

– О, о, о, дорогой, а-а-а, ой, ой, мой дорогой, ах, ах, ах, АХ!

Она с силой двинулась вперед, желая, видимо, что бы все вошло в нее сразу целиком и до самой середины и надавила ещё поднятой правой ногой на поясницу супруга, а тот держа ее обоими руками за попку тоже дернул на себя, потому что чувствовал, что ещё чуть-чуть- и он разлетится на куски.

Ну, так вот, дальше.

Вот, если бы они стояли бы вдвоем на четырёх ногах, то над древним Хапи сейчас летал бы двойной крик наслажденья, и то полное и твердое сейчас пульсировало бы внутри принцессы в самом её центре.

Но фигу!

Супружеская пара то стояла не на четырёх, а на трёх ногах и в качающейся лодке и посему двойной крик над древним Хапи полететь-то полетел, но это был скорее крик удивленья и легкой досады потому что:

– ААААХ! – и милующиеся голубки полетели в воду, причем в том же положении что и стояли: нога Имсет обнимала супруга за поясницу, а тот держал её за попку обеими руками.

Была ли какая-либо его часть внутри принцессы? Очень может быть, что да. А может быть и нет. Пока что не известно.

Произведя громкий всплеск, парочка скрылась под водой, а ей взамен из воды с перепугу выскочило несколько крупных рыбин и среди них, два крупных жереха, а из зарослей папируса взлетела стая ибисов. Но к счастью, оказалось мелко, воды было по пояс, и оба тут же вынырнули.

Однако неожиданное купание совсем не охладило пыл принцессы, и она тут же, извиваясь как русалка, и загребая руками, преодолела пару метров их разделяющих и вновь прилипла к возлюбленному. Соломенные волосы облепили ее тело, краска стала слегка подтекать, а разгоряченная Имтес шептала, обнимая Джедсегера за шею и забираясь на него:

– Ну, давай, стреляй, мой дорогой, всади в меня свою стрелу, пронзи меня насквозь до сердца! Быстрее же, быстрей, а то я сейчас умру, изнемогая!

Впрочем, говорила это принцесса чисто для эстетического оформления, потому что и сама, обнимая суженного за талию уже двумя ногами, прекрасно прицелилась и уже садилась вниз, как раз туда, куда и нужно, яростно вращая попкой.

Но тут, уже совсем некстати, рядом в воде объявилась крокодилья морда и не остановилась просто посмотреть, то ладно бы, не жалко, а стала весьма подозрительно приближаться с непонятной целью.

– Убей! – оглушительно завизжала Имсет и из зарослей, от этого вопля, вылетела еще одна стая серпоклювых ибисов. – Убей, эту священную тварь! Убей ее! И трахни же, наконец, меня!

Джедсегер кинулся к лодке, с по-прежнему сидящей на нем женой, не трахнутою до сих пор, но лодка величаво покачиваясь, степенно уплывала прочь по течению.

Пришлось, спотыкаясь, выбираться из воды, у самого берега странник запнулся за корягу, и на берег они вылетели поодиночке и, схватившись за руки, отбежали от воды подальше. Принцесса в прилипшем к телу платье, с мокрыми волосами и подтекающей косметикой выглядела великолепно. Она судорожно подвигала плечами высвобождаясь из платья и являя миру весьма объемистую грудь, оттягивающуюся вниз под собственной тяжестью, с торчащими в стороны крупными розовыми сосками, затем легла на левый бок подтянула снизу платье к талии засияв на солнце длиннющими и белыми ногами и тем, что там повыше, согнула правую ногу в колене, оперлась на левый локоть и дернула правой рукой к себе супруга.

– Быстрее, дорогой, быстрее, а то твоя песчаная лисичка сейчас растает без остатка!

Вот этого, конечно, допустить было нельзя ни в коем разе. Джедсегер встал на колени и Имтес, глядя на супруга сияющим небесным взором сквозь черные потеки краски, почувствовала движение твердого и толстого между ног и оно уже упиралось в ее створки, готовясь их раздвинуть и войти, и она уже постанывала и готовилась издать крик наслаждения, а руки странника взяли ее за талию, но что-то защекотало ее грудь и она, отведя с трудом взгляд от своего дорогого, увидела на песке прямо перед собой какую-то тварь.

– Это что такое, дорогой? – спросила она, с удивлением поднимая за хвост двумя пальцами маленького крокодильчика.

Джедсегер осмотрелся, передернулся и сказал ровным голосом:

– Снимай-ка платье дорогая.

– О, мой дикий ненасытный зверь, оно тебе ни капли не мешает, входи скорей в меня, иначе пожалеешь, что родился!

– Оно не мне, оно тебе мешает, увы, с любовью нам, все-таки, придется подождать, как это и не грустно, иначе нас с тобой сейчас будут с аппетитом кушать. Или быть может даже лопать, а может быть и жрать – это уж как угодно.

Он рывком поставил на ноги принцессу, вздумавшую не к месту активно сопротивляться.

Но не долго. Оказывается, они расположились заниматься любовными играми в крокодильем детском саду. Вокруг них ползало множество маленьких крокодильчиков, а их, пардон, маман, та самая, что пыталась объяснить им, еще в воде, нежелательность постороннего присутствия, уже подбегала к ним на приличной скорости и с разинутой пастью.

Имтес мигом выскочила из платья, и они помчались по берегу вслед за уплывшей лодкой. Джедсегер тащил за собой за руку неудовлетворенную принцессу, у которой явно испортилось настроение, что при ее чудном характере обещало впоследствии много интересного, правда в настоящий момент она довольно-таки резво перебирала своими длинными ножками и задорно болтала сиськами.

Супруг смотрел на это с сочувствием – нелегко, наверное, бедняге бежать с такою тяжестью. Однако он не забыл, пробегая мимо, подхватить левой рукой подбитую дичь.

– Моя дорогая умеет плавать? – спросил супруг супругу, с вожделением глядя на лодку уплывающую вдаль.

– Дорогая-то умеет, а вот тебе, мой дорогой, лучше, наверно, сразу утонуть, такое вот у меня сегодня настроенье.

– Ну, с этим мы уж после разберемся, потому что совсем не факт, что вообще мы доплывем до лодки. Змеи, крокодилы, бегемоты, электрические сомы…

– Мой дорогой, а в таком случае настроение мое ухудшилось еще сильнее, хотя и так уж было донельзя плохое и это все из-за тебя мой светлый сокол, вот обьясни-ка, как такое может быть, что ты, даже с трех попыток, не смог красавицу и лапоньку жену разок хотя бы трахнуть, знаешь, я начинаю думать….

Мысли принцессы, однако остались на тот момент неозвученными, потому что Джедсегер, видя бесперспективность начинающейся дискуссии, просто взвалил дорогую на плечо и бросился с ней в воду под возмущенный вопль супруги. В воде она слегка притихла, но лишь потому, что вынуждена была плыть, старательно шлепая руками по воде и отплевываясь, шипя и бормоча что-то невразумительное:

– Ну, дорогой… тьфу, тьфу… ты… кхе… у меня… еще… да, тьфу же!

Джедсегер, плывя рядом со своим сокровищем, держа в одной руке двух подстреленных священных гусей, а в другой платье принцессы, оглядывал с надеждой реку, а не повезет, ли встретить крокодила или бегемота, может, чем черт не шутит, проглотит кто-нибудь свалившееся ему, как-то вдруг, на голову счастье. Нет, не повезло, однако. Он залез в лодку и хотел помочь своей драгоценной, но та с раздражением оттолкнула руку, забросила на борт ногу, как только что забрасывала на возлюбленного мужа, и перевалилась в лодку, продемонстрировав курчавый золотистый треугольничек внизу живота. (Гляди-ка ты и вправду натуральная блондинка). Затем в молчании проследовала на нос и занялась мокрыми и спутавшимися волосами. Джедсегер же поднял парус, и лодка заскользила по водной глади в обратную сторону.

Имтес, раскидав по плечам волосы, улеглась на живот, презрительно повернувшись к мужу спиной и всем тем, что ниже и, положив подбородок на ладони, вперед смотрела и угрожающе молчала. Он тем временем рассматривал необычных гусей. Птица была на удивление стройна и высоконога, видимо этим объяснялась необычная скорость бега, грудь желтая с белыми и черными волнистыми полосками, спина серо-черная и черные крылья, отливающие зелено-фиолетовым на солнце, а вокруг глаз розовые очки. Затем он перевел взгляд на сердиту, со спины, жену. Все же хороша, стервоза, правда тут же откуда-то возникла фигура другой женщины, в том же ракурсе, в смысле со спины, с клубящимися как грозовая туча черными волосами, с оливковою кожей светящейся сквозь густую гриву, с телом налитым молодостью и с плавными и сильными движеньями. Женщина повернулась величаво, словно львица, и глянула на него, так же по львиному, пристально, испытывающее и строго. Джедсегер тряхнул головой и наткнулся на полный подозрительности взгляд сине-голубых глаз. Имтес через плечо холодно смотрела на своего котика.