Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы

Элла Сагинадзе

Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы

Редакционная коллегия серии

HISTORIA ROSSICA

Е. Анисимов, А. Зорин, А. Каменский, Ю. Слёзкин, Р. Уортман

Редактор серии

И. Жданова

В оформлении обложки использован фрагмент картины И.Е. Репина «Портрет министра финансов С.Ю. Витте». 1903

© Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

© Э. Сагинадзе, 2017

© ООО «Новое литературное обозрение», 2017

* * *

Памяти моего деда,

Александра Михайловича Коптелова

Благодарности

В основу этой книги легла кандидатская диссертация, которую я писала в 2009–2013 годах в Европейском университете в Санкт-Петербурге (ЕУСПб) и Санкт-Петербургском институте истории (СПбИИ) РАН. Приступив к написанию диссертации, я плохо представляла себе масштаб предстоящей работы, но уже тогда понимала, насколько амбициозна и сложна задача написать книгу «про Витте» в Петербурге, где научный интерес к этому государственному деятелю имеет давнюю академическую традицию. Я глубоко признательна Е.В. Анисимову за энергичную поддержку на начальном этапе: она очень помогла мне решиться на этот рискованный шаг. На моем непростом пути я неизменно получала поддержку и советы со стороны многих людей.

В первую очередь я считаю своим приятным долгом выразить сердечную благодарность моему научному руководителю – Борису Ивановичу Колоницкому. Он всегда заинтересованно и с должной критичностью вникал в мои тексты, проявляя поистине безграничное терпение. Сотрудничество и постоянный обмен опытом со столь компетентным специалистом были одним из важнейших стимулов к совершенствованию моих исследовательских навыков. Он неизменно вдохновлял меня. Я не перестаю поражаться его эрудиции и высоким профессиональным стандартам. Разумеется, вся ответственность за излагаемые в книге суждения и оценки лежит на мне, но и обучением ремеслу, и появлением этой книги я во многом обязана Борису Ивановичу.

На разных этапах исследовательского пути мне сопутствовала удача, которая выпадает далеко не каждому. В прошедшие годы Борис Васильевич Ананьич и Рафаил Шоломович Ганелин щедро делились со мной своими обширными знаниями и опытом. В минуты авторских терзаний их теплое участие и содействие были особенно ободряющими и вдохновляющими. Помню, как накануне защиты диссертации Р.Ш. Ганелин меня успокаивал: «Не волнуйтесь! Граф не подведет. Граф еще никого не подводил». Он говорил с такой подкупающей убежденностью, что не поверить ему было решительно невозможно. Хочется думать, что и я не подвела графа… Бесконечно сожалею, что сейчас не могу задать Борису Васильевичу и Рафаилу Шоломовичу многие вопросы, которые появились у меня в процессе подготовки рукописи к изданию.

Становлением в качестве исследователя культурной истории я во многих отношениях обязана М.Д. Долбилову, поначалу вдохновившему меня заняться ее изучением власти и поддерживавшему в моменты сомнений и разочарований. В рамках читаемого им в ЕУСПб авторского курса меня увлекли вопросы символической репрезентации власти, а написанное по итогам курса учебное эссе об С.Ю. Витте окончательно определило мои научные интересы.

Работы А.Л. Зорина неизменно меня восхищали и пробудили интерес к культурно-историческим механизмам создания образов реформаторов в российской культуре. Я польщена тем, что он любезно согласился консультировать меня. Его экспертная оценка и методологическая поддержка помогали с увлечением и азартом исследовать столь замысловатые сюжеты.

Сложно выразить словами глубину моей признательности руководителям семинаров факультета истории Европейского университета В.В. Лапину, М.М. Крому, В.М. Панеяху, а также всем слушателям, посещавшим семинары, за их полезные замечания, размышления и комментарии.

Данью благодарности я обязана всем моим коллегам по СПбИИ РАН, а в особенности отделу революций и общественного движения: Н.Н. Смирнову, Б.Б. Дубенцову, Н.В. Михайлову, П.Г. Рогозному, покойному С.И. Потолову, В.Ю. Черняеву, Т.А. Абросимовой, К.А. Тарасову. Большая честь для меня – чувствовать себя причастной к высоким традициям Института: с теплотой я вспоминаю наши обсуждения и дискуссии, которые так много дали и уму, и сердцу.

Неоднократные беседы с Д. Дэрроу, Ф. Вчисло, Д. Макдональдом, И.В. Лукояновым, С.К. Лебедевым, С.В. Куликовым, Ф.А. Гайдой, В.Л. Степановым, А.Ю. Полуновым, В.В. Керовым, А.В. Мамоновым, Б.С. Котовым не только позволили уточнить главные аргументы моего исследования, но и существенным образом повлияли на него. Каждому из них я необычайно признательна.

Многие друзья и коллеги читали и комментировали части рукописи на различных этапах подготовки исследования. Я особенно благодарна Н.Д. Потаповой, Д.Я. Калугину, Д.А. Бадаляну, М.А. Витухновской-Кауппала, Ю.А. Сафроновой, В.Е. Кельнеру, В.А. Дымшицу, А.В. Степанову, К.Е. Балдину, Е.С. Норкиной, М.С. Федотовой, Я.С. Гузей, Т.С. Шевчук. Доброжелательная критика Марии Сакаевой и Анны Гавриловой, а также моей близкой подруги, Натальи Лакеевой, взявших на себя труд прочитать черновик монографии, заставила меня по-новому взглянуть на сюжеты, которые казались очевидными.

На протяжении нескольких лет я безжалостно мучила друзей, коллег, родных рассказами о судьбах реформ в России в целом и о Сергее Юльевиче в частности. У коллег в Европейском университете даже появилась верная примета: «Если где-то слышен разговор о Витте, значит, рядом находится Элла». Так или иначе, среди моих друзей и знакомых, кажется, не осталось ни одного, который не знал бы, кто такой С.Ю. Витте.

В 2012 году я располагала стипендией Германского исторического института в Москве, благодаря чему имела возможность провести несколько месяцев в московских архивах. Эта книга не была бы написана и издана без поддержки благотворительного фонда «Ступени», которая дала мне возможность посвятить два года этой работе. Мне приятно поблагодарить исполнительного директора фонда О.А. Поликарпову и лично А.Б. Чубайса за поддержку проекта.

Я благодарна И.Д. Прохоровой за интерес к моему исследованию и невероятно рада возможности опубликоваться именно в «Новом литературном обозрении». Многие книги серий «Historia Rossica» и «Россия в мемуарах» есть в моей домашней библиотеке. Моя искренняя благодарность также И.А. Ждановой и А.В. Абашиной за помощь в подготовке рукописи к изданию.

Введение

Если правда, что каждое общество имеет тех представителей, которых оно стоит, то трудно найти более характерную историческую фигуру ‹…› Граф Витте – это своего рода микрокосм русской истории на пороге XX века.

А.В. Руманов[1]

Граф Сергей Юльевич Витте известен каждому, кто интересуется российской историей. Это неудивительно: масштаб его реформаторской деятельности впечатляет и сегодня. Огромное по протяженности полотно железных дорог и строительство Великого сибирского пути, золотовалютная реформа и прочный курс рубля, винная монополия, Портсмутский мирный договор с Японией, Манифест 17 октября 1905 года, стремительные темпы развития промышленности, появление целой сети политехнических институтов – для многих все это прочно связано с именем Витте. По легенде, Витте однажды даже сказал о себе: «Что бы было тогда с Россией, если бы в ее истории не попадались такие, как я?»

Карьера Витте считалась самой стремительной в бюрократическом мире за весь XIX век. Заняв в 1891 году кресло министра путей сообщения, он перескочил сразу пять ступеней Табели о рангах. Витте не был похож на других бюрократов, потому что пришел во власть из сферы железнодорожного дела. По обыкновению чиновник получал классическое образование в гимназии и университете и формировался на государственной службе. Однако начиная с царствования Александра III в правительство стали привлекать людей, которые были не карьерными бюрократами, а компетентными специалистами в той или иной области управления, – из университетских кругов, как Н.Х. Бунге, либо из деловой среды, как И.А. Вышнеградский или С.Ю. Витте.

В прошлом опытный и успешный предприниматель, Витте обладал удивительно современным пониманием публичности. Он считал воздействие на общественное мнение неотъемлемой частью политики и условием пребывания политического деятеля у власти, а собственная популярность в обществе занимала его ничуть не меньше, чем успех в бюрократической карьере. Подозрительное, даже враждебное отношение правящих кругов Российской империи к печати было характерным явлением[2]. Вразрез с практикой имперской бюрократии министр стремился обосновать в прессе, российской и иностранной, свои взгляды, инициировал заказные статьи. Да и сам в молодые годы печатался в периодических изданиях[3]. Министр часто пропускал вне очереди к себе на прием журналистов, тут же обходя вниманием влиятельных сановников и губернаторов – к их большому неудовольствию. Витте никогда не преследовал газетчиков, но каждое утро просматривал свежую прессу и выступал с опровержением острых публикаций. Среди близких к сановнику публицистов были сотрудники крупнейших российских изданий. Граф, как никто иной, хотел представить себя величайшим реформатором, которому не было равных по историческому масштабу личности и государственному дарованию.

Витте известен не только в качестве незаурядного государственного деятеля, но и как мемуарист. Его «Воспоминания», исполненные эмоциональных уничижительных характеристик Николая II и его окружения, были опубликованы в СССР в начале 1960-х годов. До сих пор его сочинение, переизданное в трех книгах в 2003 году, остается одним из самых цитируемых исторических источников[4]. За долгое время представленные в нем оценки так прочно вошли в общественное сознание, что многие люди смотрят на позднеимперскую Россию глазами Витте. Любой мемуарист субъективен, а Витте вдобавок и сугубо тенденциозен: это заметно с первых страниц даже неискушенному читателю. Отставной министр воспринимал свои мемуары как возможность поквитаться с недоброжелателями. Противников у реформатора всегда хватало: мало кого из государственных деятелей поздней Российской империи оценивали бы более противоречиво и пристрастно.

Реформы – очень неуютное время для жизни обывателя. Для одних это надежды на перемены к лучшему, для других – мрачное предвестие катастрофы. Общество, остро реагируя на разрушение привычного мира, то проклинает, то возвеличивает «виновника» перемен, связывая с его персоной свои эмоции, ожидания, предчувствия и опасения. Иногда разногласия могут длиться столетиями. К примеру, Петр I до сих пор одна из самых спорных фигур: для одних – великий реформатор, для других – антихрист, для третьих – «первый большевик». В этом смысле образы графа Витте необычайно интересны.

В настоящей книге я постараюсь проанализировать, как относилось к министру современное ему российское общество, когда он уже завершил карьеру. Активная государственная деятельность Витте закончилась в 1906 году. До самой смерти, последовавшей в 1915 году, он был отставным сановником, участвовал в заседаниях Государственного совета, поправлял здоровье на заграничных курортах, встречался с журналистами, писал мемуары. У читателя может возникнуть резонный вопрос: зачем же изучать «реформатора после реформ»? Действительно, бюрократическую отставку часто называют политической смертью. Витте потерял поддержку императора и возможность пользоваться испытанными методами бюрократического властвования. Именно в этих условиях публицистическая деятельность стала для графа важнейшим тактическим приемом в борьбе за общественное мнение.

Известный киевский публицист Александр Яблоневский, откликаясь в 1915 году на смерть графа, писал: «До Витте люди, живущие под соломенной крышей, не знали по фамилии ни одного министра, не исключая даже и тех, кто благородно потрудился над освобождением крестьян. Витте был первый, которого знал и прасол, и мужик, и сибирский ямщик»[5] (Яблоневский связывал такой живой интерес к графу с проведенной им винной монополией, затронувшей насущные интересы народа). Можно считать, что журналист намеренно сгустил краски ради красного словца. Однако нельзя отрицать – последствия реформаторской деятельности Витте ощущало лично на себе огромное количество людей, независимо от их сословного статуса.

О чем же – или, вернее, о ком – идет речь, когда мы говорим об «общественном мнении»? Ответ на вопрос о том, какой смысл содержит в себе это понятие, – такой ответ, который примирил бы разногласия среди исследователей[6], до настоящего времени не найден. Обращение к этой социологической категории в исторической науке ставит перед исследователем ряд вопросов. Кто является субъектом общественного мнения – иначе говоря, чьим языком оно заявляет о себе? Понятие «общественное мнение» исторично, не одинаково для разных эпох. Какое смысловое наполнение имел термин «общественное мнение» в Российской империи конца XIX – начала XX века? Современники широко использовали это понятие, хотя и не давали ему исчерпывающего определения.

В условиях самодержавного государства возможности публичного обсуждения вопросов общественной жизни были ограниченны. Реформы 1860-х годов стали важнейшим импульсом для формирования публичной сферы. Разные группы людей, не относящиеся к государственной бюрократии и аристократии, заявили о своем праве участвовать в решении общегосударственных проблем[7]. Посвятившая себя общественно важным делам и гражданскому долгу – так называемая прогрессивно мыслящая часть общества стала именовать себя общественностью[8]. Важным подспорьем для расширения публичной сферы послужило создание земских учреждений и институтов самоуправления.

В рамках этого толкования «общественность» начала отождествляться с публичной сферой и «общественным мнением». В свою очередь, руководствуясь интересами «общества» в его борьбе с самодержавием, «общественное мнение» было критически настроено по отношению к государственной власти и противопоставлялось официальной точке зрения. Видный представитель столичной бюрократии В.И. Гурко озаглавил свои мемуары «Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника»[9]. Гурко выделил несколько этапов, характеризующих противоборство двух полюсов: государственной власти и общества (сферы общественного мнения)[10]. Витте разделял такой взгляд на сущность и содержание понятия «общественное мнение». Известен разговор сановника с его давним политическим оппонентом, министром внутренних дел В.К. Плеве. В 1903 году Сергей Юльевич настаивал: «Правительству необходимо опереться на образованные классы [курсив мой. – Э.С.]. Иначе на кого же правительству опереться? – на народ? Но ведь это только фраза, диалектика Константина Петровича Победоносцева, графа Алексея Павловича Игнатьева, сенатора Александра Алексеевича Нарышкина!»[11]

Другой аспект развития «общественности» был связан с появлением в пореформенное время коммерческой прессы. Бурное развитие газетного дела во второй половине XIX века способствовало распространению практик чтения и формировало читающее и дискутирующее сообщество, также определяемое как «общественность», «образованное общество», «публика». По подсчетам А.И. Рейтблата, если в 1860 году на русском языке выходило 67 периодических изданий общим тиражом 65 тыс. экземпляров, то в 1900-м – уже 204 с тиражом 900 тыс. экземпляров[12]. Для Витте общественное мнение также было неразрывно связано с прессой[13].

Печать формировала и отражала общественное мнение. В конце XIX века журналисты пользовались уважением среди образованной публики. Один из публицистов заявлял, что «яркий газетчик у нас член общества, персона, которую решительно все знают, о которой все говорят»[14]. Журналист волей-неволей отражает настроения, предубеждения, стереотипы, характерные для общества в тот или иной период, ведь интерес читателей – источник, подпитывающий популярность автора. «Добродетель журналиста – нюхать воздух и замечать, чем интересуется общество в данную минуту», – признавал один из представителей газетного мира[15]. Один из самых популярных публицистов эпохи, М.О. Меньшиков, заявлял: «Печать, господа, – это вы сами, и она ничуть не хуже своего общества. ‹…› Журналисты как сословие меня вовсе не интересуют: вовсе не они составляют печать. ‹…› Печать есть эхо своего общества. ‹…› На бумаге отпечатывается ведь только то, что уже есть в обществе, та же нравственная грязь, ложь, сплетни, клевета, шантаж. Газетный лист – не более как негатив жизни…»[16]

Периодическая печать не была единственным каналом для выражения общественного мнения. Формирование различных образов министра-реформатора в общественном мнении находит отражение в дневниках, письмах и воспоминаниях. Не менее важным ресурсом в борьбе за власть, чем симпатии со стороны общественности, Витте считал благосклонность узкого круга лиц – царя, приближенных к царской семье и представителей придворно-бюрократического окружения императора. Министр посещал, особенно в начале своей карьеры, салоны сенатора А.А. Татищева, влиятельного публициста и издателя В.П. Мещерского, бывал на обедах у генеральши А.В. Богданович.

Общественное мнение никогда не бывает единым – оно всегда сегментировано и представляет собой широкий спектр суждений. Под общественным мнением я подразумеваю не только мнение так называемого образованного общества, т. е. людей, обладавших определенным культурным уровнем и стремившихся к политическому влиянию, но и сферу публичной коммуникации в целом. При этом я учитываю, что с появлением массовой прессы указанная сфера принимает все более безличный и опосредованный характер[17].

Сложно найти такой аспект деятельности Витте, который не служил бы объектом научного анализа: число посвященных сановнику работ насчитывает не одну сотню названий, и литература продолжает прибывать[18]. О беспрецедентной открытости Витте общественному мнению говорили еще его современники[19]. Некоторые советские исследователи также отмечали нестандартный подход министра финансов к общественному мнению. К примеру, И.Ф. Гиндин утверждал, что до Витте экономика не удостаивалась столь пристального внимания общественности. Ученый особенно подчеркивал роль всеподданнейших докладов министра и дискуссии в обществе относительно их содержания[20]. Подобным образом и известный американский специалист Т. фон Лауэ делал акцент на новаторском подходе министра финансов к подготовке всеподданнейших докладов: они были написаны так, чтобы побудить общественность к обсуждению того или иного мероприятия Министерства финансов[21].

Бесспорно, самый большой вклад в изучение научной проблемы, поднимаемой в книге, внесли Б.В. Ананьич и Р.Ш. Ганелин. Они уделили пристальное внимание публицистической деятельности сановника и его попыткам формировать общественное мнение с помощью печати[22]. К примеру, в работе «С.Ю. Витте – мемуарист» подробно исследуются дискуссии вокруг дальневосточной политики 1904–1905 годов[23]. Ученые наглядно показали, как сановник руками близких к нему публицистов вел «газетные войны» с оппонентами. Витте пытался опровергнуть обвинения противников в развязывании им Русско-японской войны и стремился создать свою версию событий. Помимо мемуарных свидетельств и периодической печати авторы привлекали архивные материалы, в частности переписку графа с личным секретарем, его литературными агентами. Вместе с тем большинство сюжетов, связанных с образом реформатора в глазах общественности, вписаны в общий контекст повествования[24].

Среди новейших научных исследований отмечу диссертацию С.В. Самонова о восприятии экономического курса министра финансов (1892–1903 годы) в общественном мнении[25]. По мысли этого автора, борьба Витте за симпатии общественного мнения привела не только к «пропагандистскому» эффекту (на что рассчитывал сановник), но и к повышению внимания общества к государственной политике в целом[26]. Хотя этот вывод представляется значимым, отмечу, что Самонов использует довольно грубую классификацию газет, разделяя прессу на две большие части: либеральную и консервативную. Хронологически работа ограничена пребыванием Витте на посту министра финансов.

Недавняя монография Ф.У. Вчисло фокусируется на образе Витте, созданном в мемуарах сановника[27].Ученый стремится понять сознание эпохи, уделив основное внимание личности героя, его приватной жизни, эмоциям, пристрастиям и переживаниям. Исследование основывается и на материалах российских архивов, и на документах из Бахметевского архива Колумбийского университета. Обильно и удачно Вчисло привлекает корреспонденцию, а также редко использовавшиеся мемуары родственников сановника, проливающие свет на некоторые аспекты формирования его личности. Автор использует и работы иностранных журналистов, до сих пор мало востребованные российскими исследователями. Взгляд на министра как на частного человека, а не как на политическую функцию с вытекающим из этого акцентом на оценку его государственной деятельности, несомненно, ценен.

В книге я буду опираться на материалы всех упомянутых исследований. Тем не менее из приведенного выше обзора научных трудов нетрудно заметить, что взаимоотношения Витте и общественного мнения не были предметом специального исследования. Исключение представляют работы Ананьича и Ганелина, однако эти авторы анализировали тактику самого Витте в работе с общественным мнением. Отношение публики к министру не входило в их исследовательский фокус. В упомянутой диссертации Самонова, непосредственно посвященной общественному мнению о министре финансов и его экономическом курсе, рассматривается только период активной государственной деятельности Витте, а также анализируется по преимуществу лишь периодическая печать, что явно недостаточно. Внимание исследователей фокусировалось на восприятии только государственной деятельности сановника.

До недавнего времени тема образов власти воспринималась в историографии как второстепенная по сравнению с событиями «большой политики» и оценкой «достоверных исторических фактов». Большое влияние на отечественных историков оказала работа профессора Колумбийского университета Р. Уортмана[28].Для обозначения своего исследовательского подхода ученый использует понятие «сценарий», чтобы охватить комплекс символов и ритуалов, избираемых монархами для репрезентации базового мифа царствования. Он обращает внимание исследователей на важность изучения образов крупных государственных деятелей. Особо отмечу монографию Б.И. Колоницкого об образах императорской семьи в годы Первой мировой войны[29]. Хотя труд Уортмана и стал для этого автора импульсом к изучению репрезентаций, у него иной подход. По мнению Колоницкого, вопрос об образах политических деятелей не должен ограничиваться изучением только роли «сценаристов»: не меньший интерес представляет реакция «зрителей»[30]. Иначе говоря, анализ того, как воспринимались те или иные образы, представляется не менее важным, чем механизм их создания. Подход Колоницкого представляется мне наиболее плодотворным.

Министр, в отличие от императора, не был сакральной фигурой: если в отношении царя нередко существовала строгая цензура, то в отношении бюрократа была возможна большая откровенность. Безусловно, большинство современников никогда не встречали графа лично. Но, реагируя на злободневные политические события, публика обсуждала Витте и в газетах, и на улице, и в кофейнях, и в пивных, и в гостях, и в лавках, и дома, и в театральных фойе… Наверняка те представления, которые у нее складывались, отличались как от оригинала, так и от желаемого самим реформатором представления о нем. Обращение к образам отставного министра дает исследователю уникальную возможность взглянуть на общество, которое только-только пережило трансформацию и пытается приспособиться к новому миропорядку, найти в нем свой статус и новые возможности для себя.

Выбранный исследовательский фокус позволит затронуть очень разные вопросы: проблему формирования общественного мнения и тех факторов, которые на него влияли, роль слухов и прессы в этом процессе. Наконец, он поможет лучше понять, что представляло собой русское общество на изломе эпох, какие вопросы волновали его, какие политические предпочтения его раскалывали, – более того, имело ли оно силы, чтобы вмешиваться в публичную сферу. Обращение к образам Витте позволит по-новому взглянуть и на контекст реформ, и на массовое сознание в кризисную эпоху.

Перед историком, наметившим для себя цель изучить общественное мнение, возникает главный вопрос – источников. В основу моего исследования положено изучение прессы Санкт-Петербурга и Москвы, т. е. наиболее важных изданий, которые читались по всей стране[31].Помимо этого, привлекаются крупнейшие газеты Юго-Западного края, Киева и Одессы, где Витте получил образование и начинал свою карьеру.