Богиня и Зеленый сыр

Яна Андерс

Богиня и Зелёный сыр

Посвящается моей маме Алле Степановне Андерс

Tempora mutantur, et nos mutamur in illis (лат.)

Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.

Овидий. Метаморфозы

©Андерс Я.,2009

© «Пробел-2000», 2009

* * *

1

Работа не шла. Вот уже час Олег Лукин сидел перед компьютером, сосредоточенно глядя на экран монитора, а курсор в тексте мигал все на той же строчке. Пепельница на его столе напоминала братскую могилу окурков. Лежащие перед ним листы бумаги, на которых он делал пометки, хранили многочисленные круглые отпечатки чашек чая и кофе, выпитых Олегом за последние несколько дней.

Он переводил этот роман с английского уже третий месяц и от всей души ненавидел его. Сюжет казался ему искуственно-надуманным, характеры – плоскими, диалоги – скучными, стиль – слишком сухим и каким-то канцелярски-обыденным. «Не роман, а какая-то жвачка», – ругался про себя Лукин. Целый час он безрезультатно пытался перевести один и тот же абзац. Вернее, перевести-то он его давно перевёл, но облечь его в какую-то мало-мальски удобоваримую языковую форму ему не удавалось, и поэтому абзац этот до сих пор представлял собой не художественный перевод, а подстрочник.

Олег Лукин был переводчиком-фрилансером, то есть не являлся постоянным сотрудником в какой-то одной организации, а работал по договору в нескольких местах сразу. В издательстве он переводил с английского художественную литературу, в переводческом агентстве – контракты и документы, его часто приглашали из крупных компаний переводить на переговорах, выставках и конференциях. Иногда звонили с телевидения и заказывали перевод фильма или телепередачи. Лет десять назад Олег хватался за любые заказы, и, совершенно не умея планировать своё время, работал ночами и в выходные, чтобы успеть сдать работу в срок. Постепенно он научился ценить время и стал обращаться с ним бережнее, поэтому брал не все заказы, а только те, которые в состоянии был выполнить вовремя и никогда не бросал обещаний на ветер. За десять лет своей переводческой карьеры он заработал репутацию высококвалифицированного и надежного переводчика, обладающего обширным словарным запасом в различных областях бизнеса, юриспруденции и международных отношений.

Олег вышел на кухню, налил себе ещё кофе, заглянул в холодильник, прикидывая, чем бы перекусить, но тут зазвонил телефон.

– Привет, – сказала Оксана. – Ты куда пропал?

– Ты извини, Ксюш, у меня работы много. Срок сдачи на носу, – привычно соврал Олег. Это было его дежурное оправдание.

– Тут новый фильм вышел с Антонио Бандерасом в главной роли, только я забыла, как называется. Давай сходим, а?

Антонио Бандерас не вызывал у Олега такого же аппетита, как у Оксаны, но Олегу не хотелось её расстраивать, поэтому он сказал:

– Ладно, давай сходим. А когда?

– Ну можно, например, завтра вечером.

– Хорошо, я тебе завтра позвоню.

– Отлично! Я буду ждать, – произнесла она с придыханием.

– Чмок-чмок!

Четвертый месяц тянулся его вялотекущий роман с Оксаной, продавщицей из книжного магазина, где он часто покупал словари и книги по теории перевода. Их роман напоминал электрокардиограмму безупречно здорового человека: ровная прямая линия с регулярными ритмичными всплесками постельных фейерверков.

План их свидания был известен Олегу заранее. Всё произойдёт как всегда.

Обычно они ужинали в ресторане, иногда ходили в кино, где в тёмном зале Олег гладил ее колено и щекотал языком мочку ее уха. Оксанка хихикала, Олега это возбуждало. После кино он, как всегда, лукаво спрашивал:

– Ну, кого мы сначала провожаем домой: тебя или меня?

– Тебя, – обычно говорила Оксана, потому что у Олега была отдельная квартира, а Оксана жила с родителями. При этом у нее в глазах загорался плотоядный огонек.

Олег вёз ее к себе домой, где они час бурно и разнообразно проводили в постели. Оксана была в сексе неутомима и безотказна, как вечный двигатель, энергия из нее просто била ключом. Она была на редкость изобретательна, обожала экспериментировать и была готова выполнить в постели любые фигуры высшего пилотажа, на которые Олег был способен далеко не всегда. Поздно вечером, утомленный и довольный собой, Олег отвозил ее домой. Оксана никогда не оставалась у него ночевать. У нее были строгие родители, которые, очевидно, до сих пор считали свою дочь девственницей, в чём она предпочитала их не разубеждать.

Олег познакомился с Оксаной сразу после развода с женой. В начале марта он забрёл в книжный магазин на Садовом кольце в поисках очередного словаря американизмов, которого ему недоставало для перевода статьи одного американского журналиста. Словарей у Олега было великое множество, и у каждого было свое назначение. Все они аккуратно стояли на полках и, как редкие узкопрофильные специалисты, терпеливо дожидались, когда же Олегу понадобятся их знания в области деловой переписки, юридической лексики или медицинских терминов.

Народу в магазине было мало. Девушка за прилавком стоя читала книгу, низко наклонив голову. Ее прямые, вытравленные до светло-желтого цвета волосы падали ей на лицо, как копна соломы.

– Скажите пожалуйста, у вас есть словарь Кацнера?

– Немецкий? – девушка подняла от книги глаза.

На вид ей было года двадцать три, но ее пухлые, ярко накрашенные губы придавали ее лицу выражение усталой искушенности.

– Нет, англо-русский и русско-английский, – снисходительно уточнил Лукин.

– Сейчас посмотрю, – сказала она и куда-то пошла, слегка виляя бедрами, как будто чувствовала спиной, что за ней сзади кто-то наблюдает.

Через минуту она вернулась, в руках у нее была книга в мягкой красной обложке.

– Этот? – спросила она.

– Да, этот, – просиял Лукин и ему почему-то захотелось, чтобы она улыбнулась ему в ответ. Но лицо продавщицы оставалось серьёзно-непроницаемым.

– Будете брать? – равнодушным тоном спросила она.

Олег кивнул. Она закрыла книгу, которую читала, и подошла к кассе. Олег покосился на синюю обложку её книги, показавшуюся ему знакомой. Он заплатил за словарь и решил из спортивного интереса продолжить разговор:

– А что вы читаете? – спросил он в надежде на то, что под обложкой окажется один из переведенных Олегом романов. Тогда он мог бы с гордостью ткнуть пальцем в несколько слов напечатанных мелким шрифтом на первой странице, чтобы она благоговейно прочла: «Перевод с английского О. Лукина».

– Ги де Мопассан, «Милый друг», – ответила она.

«Осечка», – подумал Лукин. С французского он не переводил.

– Ну и как?

– Интересно, – так же неулыбчиво ответила она.

– Интересно, а вы когда-нибудь улыбаетесь? – нахально спросил Олег.

Она удивленно посмотрела на него и ее малиновые губы вдруг расплылись в неожиданно широкой сочной улыбке, обнажив два ряда идеально ровных перламутровых зубов.

– О-о-о! Такие улыбки я видел только в Париже! – удачно вставил Олег.

– А вы были в Париже? – спросила она уже с интересом глядя на Олега.

– Был. А вы?

– Нет, к сожалению, – покачала она соломенной головой.

– Я вижу, вы любите французскую литературу, – тонко заметил Лукин.

– Ну… в общем, да… – неуверенно ответила она, из чего Олег заключил, что ее познания в области французской литературы сводятся к прочтению нескольких романов Ги де Мопассана.

– В таком случае, у нас с вами много общего, – продолжал наступление Олег. – А французская кухня вам нравится?

– Ну вообще-то я французскую кухню плохо знаю, – смутилась она.

– В таком случае, мы с вами просто обязаны побывать во французском ресторане, – подытожил Лукин. – Как вы на это смотрите?

– Положительно, – снова улыбнулась она во весь рот.

– Отлично, – обрадовался Лукин такой быстрой победе. – Вы во сколько сегодня заканчиваете работать?

– В восемь.

– Тогда я ровно в восемь часов буду ждать вас у входа.

– Договорились.

Олег вышел из магазина и только тут сообразил, что даже не спросил, как ее зовут. До восьми оставалось еще целых два часа. Как убить эти два часа, Олег себе не представлял. «И черт меня дернул назначить ей свидание в такое неподходящее время. Да ну её, – подумал Олег, заводя машину. – Поеду-ка я лучше домой, у меня работы невпроворот». Он свернул с Садового кольца направо и поехал в сторону дома. Но тут ему в голову пришла мысль, что если он не придет на свидание, то потом, каждый раз заходя в этот магазин, будет встречать за прилавком ту же продавщицу и мучиться угрызениями совести из-за того, что ни за что ни про что «продинамил» доверчивую девушку. При этом продавщица будет стыдливо отводить глаза, и оба они станут старательно делать вид, что никогда не встречались. От подобной перспективы Олега замутило. «А она вообще-то ничего. Немного полновата, но это ей даже идёт», – подумал Олег, развернулся и поехал обратно. Рядом с магазином было небольшое интернет-кафе. Лукин припарковал возле него машину и все оставшиеся два часа просидел в этом кафе за компьютером, бесцельно изучая в Интернете котировки акций различных компаний и потягивая черный кофе. Ровно в восемь часов он подъехал ко входу в книжный магазин. Из магазина вышла девушка, которую он узнал только по соломенным волосам, потому что за те два часа, что они не виделись, она успела густо накраситься и переодеться. На лице у неё было столько косметики, как будто она уронила лицо в коробку с гримом. От нее сильно пахло какими-то сладкими духами.

– Кстати, меня зовут Олег, – сказал он, когда они сели в машину.

– Оксана, – протянула она ему руку. Рука была горячая и чуть влажная.

* * *

Поговорив с Оксаной, Олег положил трубку, вышел на балкон и закурил. Был тёплый августовский вечер. Обычно в это время дня во дворе играли дети, но сейчас ни в песочнице, ни на качелях никого не было. Олег любил работать, сидя у открытого окна, ему нравилось слышать детские голоса, доносящиеся с улицы. Но летом детей увозили на дачи и в летние лагеря, двор без них пустел и казался каким-то заброшенным. Только две бабульки, как незыблемые стражи порядка, сидели на лавочке, провожая входивших и выходивших из подъезда жильцов строгими рентгеновскими взглядами.

Олег вернулся в комнату и снова сел за письменный стол. Он выдвинул верхний ящик стола и достал из него фотографию. Молодая женщина на фотографии сидела с маленьким мальчиком на ступеньках деревянного дома. Их босые ноги утопали в траве. На женщине была длинная летняя юбка, мальчик был в шортах. Женщина улыбалась, слегка склонив голову к плечу. Олег долго всматривался в ее черты: копна медно-золотых волос, лучистые зеленые глаза, детские губы. Олег прикоснулся пальцами к ее лицу на матовом снимке. БОГИНЯ. Это имя дал ей он. Она не была красавицей в общепринятом смысле этого слова. Но весь её облик излучал свет, напоминающий солнце, просвечивающее сквозь верхушки деревьев. Лесное, неяркое, застенчивое солнце, ускользающее, зыбкое, играющее узором света и тени при каждом порыве ветра.

Ему всё время хотелось смотреть на неё, смотреть, не отрываясь, щурясь из-под ладони, чтобы свет не слепил глаза. Ему казалось, что он физически ощущает тепло, исходящее от нее. Тепло солнца, припекающего тебя на земляничной поляне.

2

Богиня открыла глаза и выключила дребезжащий будильник. На часах было половина седьмого. Шторы в спальне были темные, и свет в комнату почти не проникал. Она полежала ещё какое-то время с закрытыми глазами, собираясь встать, готовясь начать новый день, полный суеты, спешки, детских требовательных криков («Не буду это есть!», «Не надену эти ботинки!»), ворчания мужа, который без конца теряет свои вещи и никогда сам их не может найти («Да где же, черт возьми, мои ключи от машины?»), постоянного страха опоздать и постоянных опозданий на работу (несмотря на замечания начальника «Ну что у вас опять случилось?»), бесконечного потока электронной почты, телефонных звонков, совещаний, поглядываний на часы («Успею ли я забрать Сашку из детского сада?»), стояния в пробке на Садовом кольце («Вот дура, надо было по набережной ехать!») и нервного напряжения в теле, которое не спадало даже к концу этой бешеной гонки, когда она, наконец, обессиленная, снова падала в эту постель.

– Полина, ты вставать собираешься? – услышала она голос мужа. – Кстати, ты не знаешь, где мои часы?

Она не ответила. Медленно сползла с постели и побрела в ванную. Часы Игоря лежали там на туалетном столике. Полина принесла ему часы.

– Спасибо, малыш! – обрадовался Игорь.

– Оставь мне машину. Сегодня моя очередь, – напомнила ему Полина. Машина у них в семье была одна, и пользовались они ею по очереди.

– Ладно. Всё, я побежал! До вечера, малыш! – Игорь поцеловал ее в лоб (чего она терпеть не могла!) и скрылся за дверью.

– Ключи? Бумажник? Мобильный? – прокричала она ему вслед.

Игорь остановился на секунду на лестнице, хлопая себя по всем карманам:

– Есть! Есть! – как солдат рапортовал он. – Нет, подожди, телефон забыл!

Полина принесла ему телефон и наконец закрыла за Игорем дверь.

– Что, опять манная каша?! – возмутился шестилетний Сашка. – Не буду!

– Нет, это не каша, это овсяные хлопья, – сказала Полина и поставила на стол перед сыном тарелку.

– Всё равно не хочу! – отпарировал Сашка.

– Ну и не ешь, – ответила она и пошла умываться.

Полина посмотрела на себя в зеркало. С утра она себе не нравилась: бледное лицо, всклокоченные волосы, припухшие глаза, блеклые губы. Она придирчиво вгляделась в своё отражение. «Как только заканчиваешь бороться с прыщами, тут же начинаешь бороться с морщинами, – подумала Богиня. – Жизнь – это вечная борьба!».

Вьющиеся волосы Полины были какого-то неопределенно-ржавого цвета и больше всего напоминали медную проволоку. Причесать их было совершенно невозможно, они лезли во все стороны, не лежали, вставали дыбом, поэтому Полина либо стягивала их узлом на затылке (и про себя называла эту прическу «Праведница»), либо оставляла в художественном беспорядке (и эта прическа у нее называлась «Лохмуша»).

Пока Сашка нехотя пережевывал овсяные хлопья (он все-таки понял, что сопротивляться бесполезно и что другого ему ничего не предложат), Полина, стоя лицом к окну и приоткрыв рот, с помощью нехитрых косметических средств набросала основные черты лица.

– Шаша, ты зуы ачистил? – напомнила она, обводя помадой губы. «Защити меня от моих желаний», – всплыл в голове рекламный лозунг губной помады.

Пока ребенок чистил зубы, она наконец решила, что ей надеть на работу: белую рубашку и голубые джинсы. Эра костюмов и пиджаков давно прошла, считала Полина. То, во что одевались теперь сотрудники рекламного агентства, где работала Богиня, было стильно и удобно. От молодых людей в костюмах и галстуках, пытающихся заговорить с ней на улице, Полина шарахалась: «Да отстаньте вы от меня со своим Гербалайфом!», «Нет, меня не интересует ваша распродажа!».

– Саша, ты оделся? Поехали!

Она надела мягкие кожаные туфли на небольшом каблуке. Обувь она всегда носила на невысоком устойчивом каблуке не потому, что не любила высокий каблук. Напротив, она обожала туфли на высоких каблуках и даже на шпильке, но чувствовала себя в них как-то неуверенно и шатко, постоянно возвращаясь мыслями к этим каблукам и думая только о том, как бы ей не подвернуть ногу и не рухнуть с них прямо на улице. В туфлях же на небольшом широком каблуке Полина чувствовала себя уверенно, забывая о том, какая обувь на ней надета, и походка её становилась лёгкой и свободной. «Обувь, которая не напоминает о себе, – пожалуй, неплохой рекламный лозунг», – подумала на ходу Полина. Они спустились на лифте с пятого этажа и сели в машину: Полина – за руль, а Саша на детское сиденье сзади. «Пристегнись!» – скомандовала Богиня и включила зажигание.

3

Пружинистой, подпрыгивающей походкой Богиня шла по коридору рекламного агентства «Паруса». Уже третий год Полина работала в этом агентстве менеджером по промоакциям. Агентство существовало уже десять лет и постоянно расширялось, обрастая новыми клиентами и нанимая всё новых сотрудников. Когда Полина пришла работать в «Паруса», в агентстве было всего тридцать пять человек. Сейчас, спустя три года, число сотрудников перевалило за шестьдесят. Полине нравилось знать всех, с кем она работала, и быть всеми узнаваемой. Она неуютно чувствовала себя, если с кем-то из новых сотрудников не была знакома. В холле агентства висел лозунг: «Рекламное агентство «Паруса» – это попутный ветер вашего бизнеса!», который сотрудники между собой переиначили на свой лад: «Рекламное агентство «Паруса» – это тихая гавань вашего бизнеса!».

У Полины было два начальника. Один – генеральный, другой – непосредственный. Генеральный директор агентства «Паруса» Николай Петрович Войценовский и непосредственный начальник Полины, директор по маркетингу, Пётр Николаевич Полуэктов, являли собой «единство и борьбу противоположностей» во плоти, так сказать, «два в одном». Стиль руководства двух начальников разительно отличался один от другого: Войценовский был конституционным демократом, Полуэктов же олицетворял собой тоталитарный режим. Как в таких условиях агентству удавалось расти и развиваться – для Полины оставалось загадкой. Оба шефа были приблизительно одного возраста, и тому и другому было около пятидесяти, но Войценовский выглядел максимум на сорок, а Полуэктову можно было дать и все шестьдесят.

Николай Петрович Войценовский был вечно молод, как вечнозелёная ель. Высокий, стремительный, подтянутый он обычно быстро шёл по коридору, встряхивая своей густой пшеничной шевелюрой, на ходу здороваясь, улыбаясь, обмениваясь рукопожатиями, оставляя за собой легкий аромат одеколона «Dolce & Gabbana». Полина однажды видела в офисе его жену и дочь: обе они были такие же высокие, стройные, светловолосые, как Николай Петрович, как будто все трое были сделаны из одного и того же теста. Николай Петрович свободно говорил на трёх языках, отлично играл в теннис и увлекался автогонками и верховой ездой. Войценовский постоянно передвигался в пространстве и большую часть времени находился в свободном полёте: он путешествовал по миру, посещал всевозможные международные конференции, презентации, торговые выставки, проводил переговоры с зарубежными партнёрами. Полине казалось, что Николай Петрович наглядно иллюстрирует собой физический эффект теории относительности Эйнштейна, заключающийся в том, что с точки зрения наблюдателя, все физические процессы в движущейся относительно него системе отсчёта проходят медленнее. В то время как на земле пролетал месяц, для Войценовского, находящегося в авиаперелетах большую часть своего времени, проходила только неделя. Время, а соответственно и старение организма, в полёте замедлялось. Войценовский не старел. Иногда, как правило, после очередной поездки, Полина с изумлением замечала, что генеральный директор неожиданно помолодел. Из командировок Войценовский или Венценосный, как ласково называли его между собой сотрудники, всегда прилетал свежий, весёлый, полный энергии. Любил, остановившись в коридоре с кем-то из сотрудников, рассказать новый анекдот или поделиться своими впечатлениями от посещения буддийского храма, горнолыжного курорта в Альпах или поездки на остров Пасхи.

Непосредственный начальник Полины, Пётр Николаевич Полуэктов, был ниже ростом и значительно тяжелее своего ровесника. Полуэктов был генератором идей, мозгом компании. Идеи зрели в его голове подолгу, как яблоки на яблоне и, созрев наконец окончательно, спелые и наливные, неожиданно падали к ногам. Он мог вынашивать очередной проект месяцами, по кубикам выстраивая в своей голове всевозможные комбинации, продумывая различные ходы и выходы пока, наконец, не просыпался ночью от внезапно пришедшего к нему во сне решения. В такие минуты он, пытаясь не разбудить спящую жену, вскакивал с кровати и, шаркая тапочками, спешил записать свои мысли на бумаге или садился за компьютер и начинал быстро производить какие-то расчёты, пытаясь понять, насколько выгодно будет вложение денег в задуманный им проект. Полуэктов страдал избыточным весом, у него нередко шалило сердце. Он плохо переносил жару: у него поднималось давление, при ходьбе появлялась отдышка, кровь приливала к лицу. В пространстве Пётр Николаевич передвигался мало, обычно целый день сидел насупленный в своём кабинете: планировал бюджет, писал бизнес-планы и отчёты. Характер у него был упрямый, несговорчивый. Переубедить его в чём-то было невозможно. Полина подозревала, что по гороскопу он – Бык. За его упрямство сотрудники между собой называли его Полубесов.

Пётр Николаевич ценил Полину за её деловую энергию и творческие способности, и Полина это знала. Время от времени, когда у Полины появлялись интересные идеи по поводу новой рекламной кампании, она приходила к Полуэктову изложить свои предложения. Начальник обычно какое-то время слушал молча, шумно вдыхая и выдыхая воздух. При этом лицо его выражало напряженную работу мысли, в голове подсчитывались цифры: расходы, доходы, прибыль. И, вдруг округлив глаза и приложив мокрый платок к потной лысине, он, как будто бы неожиданно прозрев, восклицал: «Да на хрен нам всё это надо?» Полина огорченно вздыхала, а Полуэктов пытался ее урезонить: «Ну ты пойми, умница, мы эти деньги не отобьем всё равно!». Полина, расстроенная, уходила ни с чем. Полуэктов был прав, у Полины в школе было плохо с математикой.

Сегодня Полина снова наблюдала в офисе картину «Явление Христа народу»: Войценовский приехал из командировки. Как всегда, свежий, загорелый, помолодевший, он шел по коридору, сопровождаемый приветствиями и восклицаниями сотрудников. Полина озадаченно смотрела на него и в голове её опять всплыл вопрос, который она не раз себе задавала: «Интересно, а чем же конкретно он в компании занимается?» У Полины создавалось впечатление, что в рабочие обязанности генерального директора входит одаривание окружающих ослепительными улыбками, пожимание рук и похлопывания по плечу, – в общем, всё, в чём заключалась его работа – это осчастливить окружающих своим присутствием. Говоря о нём, хотелось перейти на более возвышенный стиль речи. Вместо «распорядился» так и тянуло сказать «милостиво повелевать соизволил», вместо «запретил» – «наложил высочайшее вето», а простое «спасибо» заменить на «покорнейше благодарю». Полина иногда представляла, как замечательно он смотрелся бы на экране телевизора: высокий, улыбающийся, машущий своим согражданам с трапа самолёта или с трибуны мавзолея.

Рабочее место Полины находилось в комнате, которую в офисе называли «аквариум» из-за стеклянной стены, отгораживающей эту комнату от коридора. В этой комнате вместе с Полиной сидели ещё трое: менеджер по наружной рекламе Вася Остроухов, менеджер по связям с общественностью Светлана Семивёрстова и дизайнер Эдуард Айвазов.

– Доброе утро, – сказала всем Полина, войдя в «аквариум».

– Кому как, – буркнул Эдик и снова с головой ушёл в программу «Фотошоп», висевшую перед ним на экране компьютера. Небритое лицо его отражало горькое осознание несовершенства окружающего мира.

– Чего это он сегодня такой мрачный? – тихонько спросила Полина Васю.

– Офотожопился, – шепотом пояснил Василий.

– А-а-а… – понимающе кивнула Полина.

Казалось, что с помощью программы «Фотошоп» Айвазов осуществляет бегство из реального мира в электронный. Мир компьютерного дизайна, где парил и свободно перемещался Эдик, был гибким, эластичным и всепрощающим. Любое совершенное в нем действие можно было отменить и начать всё с начала. В этом мире можно было сделать двадцать шагов, прокрутить их назад и вернуться в прошлое. Можно было экспериментировать с цветом и формой, менять фон, размер, палитру, сочетать несочетаемое. Можно было создавать то, чего не бывает в жизни. Единственное, чего нельзя было сделать в этом мире, это вернуть то, что навсегда было стёрто из памяти компьютера.

Айвазов был профессиональным художником и занимался в агентстве оформлением плакатов, рекламных щитов и всевозможной полиграфической продукции. Он обладал внешностью голливудского киноактера и характером ослика Иа-иа из сказки «Винни-Пух». Эдик был высоким худым красавцем с греческим профилем и орлиным взором. Его чёрные волнистые волосы были зачёсаны назад, несколько прядей живописно спадали ему на лоб. В его тёмных глазах читались скептицизм и меланхолия, лёгкая небритость на щеках придавала его образу мрачную загадочность. Эдик был хронически недоволен собой, окружающими и всем миром. Его мрачная ирония и ядовитый сарказм были известны всему агентству. Полина никак не могла понять, каким образом такая демоническая внешность, вызывающая обильное слюноотделение у всей женской половины агентства, может сочетаться с вялым и унылым характером Эдика. Айвазов был одним из немногих курящих сотрудников в агентстве. Эдик курил так, как будто целью его жизни было к сорока годам полностью вывести из строя свой организм и повесить себе на шею табличку: «Не подлежит эксплуатации».