Полная версия
Революция 1917 года и борьба элит вокруг вопроса о сепаратном мире с Германией (1914–1918 гг.)
Федор Селезнев
Революция 1917 года и борьба элит вокруг вопроса о сепаратном мире с Германией (1914–1918 гг.)
Памяти отца, Евгения Филипповича Назарова
Исследование выполнено при поддержке РГНФ, проект № 14-01-00032 «Российские контрэлиты и вопрос о сепаратном мире с Германией (1914–1918)»
Рецензенты:
доктор исторических наук Л. Л. Иванов
доктор исторических наук Я. В. Леонтьев
доктор исторических наук В. П. Сапон
Введение
«Война породила революцию» – эта идея сегодня доминирует в отечественной историографии[1]. По общему мнению, Первая мировая война стала одной из главных причин падения Российской империи в феврале 1917 года. В ходе революционной сумятицы большевики – единственные, кто решился пойти на сепаратный мир с Германией – сумели не только захватить, но и удержать власть. В то время как их основные соперники, стремившиеся, во что бы то ни стало, довести войну до победного конца, потерпели крах.
Почему Россия не вышла из войны на более ранней стадии? Для исследования этой проблемы нами используется теория элит, к интеллектуальному наследию основоположника которой (Вильфредо Парето) в последнее время российские политологи и социологи проявляют повышенный интерес[2]. Согласно Парето взаимодействие правящей элиты и внеэлитных социальных групп, удовлетворяющее обе стороны – залог стабильности государства. Важным звеном теории Парето является идея о том, что элита подвержена старению. Молодая элита легко втягивает в себя активные социальные элементы из низших слоев. Она сильна и энергична. Но на определённом этапе доступ в элиту активных элементов затрудняется. Здесь-то, согласно Парето, и начинает складываться контрэлита. Это волевые люди, желающие участвовать в управлении обществом. Однако они лишены этой возможности из-за непроницаемости правящей элиты. По мере её замыкания в себе и дряхления, отторгнутые от власти носители политической энергии начинают консолидироваться и становятся «контрэлитой». Когда правящая элита впадает в старческое состояние, контрэлита свергает власть прежней элиты и устанавливает свое господство[3].
Добавим, что ускорить смену элит могут субъективные факторы. Успеху контрэлиты часто способствует поддержка внешних (национальных и транснациональных) элит, борющихся против туземной элиты. Опытные элиты уделяют большое внимание работе с политически активными людьми в стране-противнице. Они предоставляют убежище, тем, кто находится в конфликте с туземной элитой, разрешают им проводить организационные мероприятия на своей территории, помогают в ведении пропаганды, направленной против туземной элиты и, особенно, против правителя враждебного государства.
Правитель – ключевая фигура элиты. Это человек, от имени и за подписью которого до общества доводятся принятые элитой решения. Иногда власть олицетворяют несколько человек. Но обычно для общества власть элиты персонифицирована в образе единственного правителя (монарх, президент, премьер-министр и т. д.). С точки зрения многих членов общества именно правитель вырабатывает политические решения. Хотя, как правило, он выражает коллективную волю элиты. Однако при этом правитель не является марионеткой элиты. Ведь, обладая «правом решающей подписи», именно он наделяет членов элиты властными полномочиями и другими ресурсами. Поэтому все члены элиты зависимы от правителя и, как и прочие члены общества, обязаны подчиняться ему.
Макс Вебер выделил три вида оправданий подчинения правителю, которые можно определить как рациональное оправдание (право властвовать представлено правителю законом); оправдание традицией (правитель получил власть в силу обычая) и оправдание харизмой (правитель властвует в силу своих особых личных качеств – героизма, мудрости и т. п.)[4].
Противники туземной элиты стараются разбалансировать сложный механизм её взаимоотношений с правителем. Для этого внешние игроки стремятся наладить взаимодействие не только с контрэлитой страны-противницы, но и с отдельными представителями правящей элиты. При этом внешние элиты пытаются использовать для ослабления враждебного государства все происходящие в нём внутриэлитные и межэлитные конфликты, которые особенно обостряются в переходные эпохи. Именно такое время переживала Россия, в конце XIX – начале XX в. быстро двигавшаяся от аграрного к индустриальному обществу.
Тип отношений правителя с элитой в рамках аграрного (традиционного) общества можно вслед за М. Вебером назвать патримониализмом[5]. Особенность патримониализма – личностный характер служебных отношений. При переходе к индустриальному обществу личная служба государю превращается в безличную службу государству. Патримониальное чиновничество трансформируется в рациональную бюрократию современного типа.
Уже к концу XVIII в. российский чиновник, по оценке Б.Н. Миронова, по многим признакам приблизился к нарисованному М. Вебером образу рационального бюрократа[6]. Процесс складывания рациональной бюрократии продолжился в царствование Александра I. Этому способствовали: отделение придворной службы от гражданской, введение образовательного ценза при замещении государственных должностей и увеличение их числа в связи с созданием министерств, установление четкой системы чинопроизводства. Возникла устойчивая иерархия профессиональных управленцев[7]. Её верхушка (то, что С.В. Куликов называет «бюрократической элитой»[8]) в XIX – начале XX в. стала интегрирующим элементом правящей элиты.
В связи с этим традиционный тип оправдания власти монарха должен был смениться рациональным. Но этого не произошло. Новый стиль отношений монарха и элиты так и не был выработан. Роберт Уортман, описывая конец эпохи Николая I, отмечает, что высшая элита «все более скептически относилась к дворцовым презентациям»[9]. Историк считает возможным зафиксировать крах сценария власти. Хотя правильнее было бы говорить не о крахе, а о кризисе, обычном для всякого переходного этапа. Он, однако, принял затяжной характер, а в конце XIX— начале XX вв. усугубился дряхлением элиты при консолидации противостоящей ей пассионарной контрэлиты. В 1915 г. И.Г. Щегловитов описал эту ситуацию так: «Паралитики власти слабо, нерешительно, как-то нехотя борются с эпилептиками революции»[10].
Николай II пытался увеличить пассионарность правящей верхушки Российской империи. При нём важные правительственные назначения получают яркие политики нового, публичного типа (П.А. Столыпин, Н.А. Маклаков, А.Н. Хвостов). Царь искал социально активных людей и вне политической среды. В этом свете нужно рассматривать поддержку Николаем II на определенном этапе иеромонаха Илиодора, возвышение Г.Е. Распутина и формирование камарильи.
Определение этого понятия предложил И.В. Лукоянов. В его понимании камарилья – это «не предусмотренная законодательством система принятия и реализации важных политических решений, за которой стоят безответственные (то есть не занимающие ключевых постов в административном аппарате) и некомпетентные лица, получившие доступ к царю или крупнейшим сановникам». Членов камарильи историк называет «людьми ниоткуда», парализующими обычную деятельность управленческого аппарата[11].
Элита отрицательно восприняла возникновение камарильи (в публицистике того времени именуемой «темными силами»). Глухое недовольство монархом в среде высшей бюрократии по оценке С.В. Куликова нарастало всё сильнее: «Наличие у царя неофициальных советников (А.М. Безобразов, Н.А. Демчинский, А.А. Клопов, кн. В.П. Мещерский, кн. Э.Э. Ухтомский, Филипп) вызывало раздражение». «Сановники испытывали к ним ревность, доходившую до ненависти»[12].
На этой почве между царем и элитой возник конфликт, принявший наиболее острую форму в годы Первой мировой войны, когда элита обвинила камарилью в подготовке сепаратного мира с Германией. С целью предотвратить выход России из войны и отодвинуть от царя «темные силы» элита устроила фронду. Это понятие в рамках своей элитологической концепции широко использует С.А. Кислицын, понимая под ним любую «мягкую оппозицию» власти[13]. Вспомним, однако, что собой представляла историческая фронда во Франции XVII века. Тогда аристократы в своем противостоянии с Анной Австрийской и кардиналом Мазарини взяли в союзники горожан и Испанию. Таким образом, под фрондой следует понимать такую ситуацию, когда часть элиты призывает на помощь внеэлитных политиков и внешние силы.
Как правило, никто из фрондирующих политиков не стремится к полной замене правящей элиты и разрушению системы власти. Но если правитель не идет на диалог с фрондерами, они могут пойти на союз с контрэлитой. Если это происходит – старая элита обречена. Контрэлита поможет фрондерам совершить дворцовый переворот, но потом сметет их вместе со всей старой элитой с политической арены в ходе революции.
Контрэлита в отличие от элиты не имеет общепризнанного лидера и не отличается внутренним единством. В России накануне Февральской революции её основными составляющими являлись различные группировки социалистов-революционеров и социал-демократов. Особое положение было у партии кадетов. С одной стороны она на протяжении всей своей истории идеологически была тесно связана с социалистами[14]. С другой стороны конституционные демократы были встроены в существовавшую политическую и социальную систему. Представляя собой умеренную часть контрэлиты, кадеты стали тем мостом, который соединил её с фрондерами из элиты. В то время как социалистическое ядро контрэлиты с правящей элитой практически не взаимодействовало. До Февральской революции социалисты не участвовали в борьбе элит. Поэтому их деятельность в первой, второй и третьей главах монографии не рассматривается. Объектом исследования в этой части книги является партия кадетов.
Четвертая глава посвящена событиям 1917 года. Кого в названный период следует относить к элите? Л.Г. Протасов отождествил её с корпусом кандидатов в Учредительное собрание[15]. С точки зрения нашей концепции в 1917 г. элиты в стране ещё нет. Есть контрэлита, отстранившая от власти старые верхи в ходе Февральской революции. Всех участников событий, приведших к свержению Николая II, на какой-то момент объединило неприятие царского режима (старой элиты). Когда самодержавие пало, между политическими силами, добившимися его ликвидации, началась борьба за власть.
Как и во время Великой Французской революции XVIII в., победившая контрэлита разделилась на радикалов и умеренных. Её двумя полюсами стали партия большевиков и окружение генерала Л.Г. Корнилова.
Кругу приверженцев генерала Корнилова и посвящена четвертая глава книги. В ней рассмотрена биография интеллектуального лидера «политической команды» Корнилова – ординарца генерала и его «спичрайтера» В.С. Завойко. Автор также задаётся вопросом, имелась ли у окружения Корнилова четкая программа действий в случае его прихода к власти.
По мнению автора, политическое будущее и Корнилова, и большевиков целиком зависело от решения вопроса о выходе Росси из войны. В первый год существования советской власти проблема сепаратного мира с Германией – Брестского мира – являлась той осью, вокруг которой вращалась вся политическая борьба. Об этом пятая глава книги.
Вопрос о возможности и последствиях заключения сепаратного мира между Россией и Германией последние 50 лет является одним из самым актуальных в историографии Первой мировой войны. Проблема русско-германских контактов в период с августа 1914 по февраль 1917 гг. неоднократно рассматривалась в работах отечественных и зарубежных исследователей[16]. Однако особенностью данных работ является то, что их авторы рассматривают лишь контакты правительственных и околоправительственных кругов, иначе говоря, взаимоотношения узкого круга элит Германии и России. При этом хронологически названные труды ограничиваются временем до Февральской революции.
Борьба по вопросу о войне и мире после Февральской революции стала предметом исследования в одной из работ А.В. Игнатьева[17]. Этот вопрос анализируется ученым, что вполне естественно, под углом дипломатической истории. В.И. Старцев, наоборот рассмотрел данную проблему, во внутриполитическом аспекте[18].
Значительное число исследований посвящено Брестскому миру[19]. Однако их авторы преимущественно анализируют борьбу в большевистском руководстве и отношения большевиков и левых эсеров.
В целом современное состояние исследований по названной проблеме позволяет сделать вывод о том, что одни специалисты занимаются изучением военно-дипломатической истории Первой мировой войны, не учитывая влияние на неё внутренних факторов, другие исследуют внутриполитическую борьбу в России в указанный период, абстрагируясь от учета военно-дипломатических обстоятельств. На наш взгляд, только синтез этих двух направлений на основе методов теории элит способен привести к пониманию спорных и запутанных вопросов как военно-дипломатической истории, так и политической истории России 1914–1918 годов. В этой связи автор видел свою задачу в том, чтобы вписать вопрос о выходе России из Первой мировой войны в широкий контекст внутриполитической борьбы на всём протяжении военного четырехлетия, включая 1917–1918 годы.
Автор считает своим долгом принести искреннюю благодарность С.В. Куликову, Ф.А. Гайде, А.А. Иванову, Б.И. Колоницкому, которые щедро делились с ним информацией и давали ему ценные советы.
Глава 1
Антанта или Германия: геополитический выбор российской контрэлиты накануне Первой мировой войны
1.1. Отношение контрэлиты к русско-английским связям
В последние годы пристальное внимание ученых привлекает проблема формирования образа стран-союзниц и противниц России в Первой мировой войне (в первую очередь Германии и Англии) в массовом сознании[20]. Велик исследовательский интерес к формированию внешнеполитических симпатий элиты[21]. В меньшей степени изучены факторы, повлиявшие на формирование внешнеполитических установок либеральной контрэлиты.
Советская историография стремилась объяснять внешнеполитические симпатии либералов, исходя из экономических интересов буржуазии, которая считалась их социальной опорой. Как полагал В.И. Бовыкин, «буржуазные круги» придерживались проантантовской ориентации и пропагандировали необходимость союза с Англией, поскольку русская буржуазия зависела от «парижской и лондонской бирж». За сближение с Англией, полагал ученый, выступала также обуржуазившаяся часть дворянства, экспортировавшая пшеницу на английский хлебный рынок[22]. Экономической основой блока английской и русской буржуазии была, согласно А.В. Игнатьеву, заинтересованность первой в российском рынке, а второй в британском капитале[23].
Можно ли, однако, считать кадетов политическим оплотом русской буржуазии? Это вопрос недавно был рассмотрен нами особо. В результате был сделан вывод о том, что конституционно-демократическая партия не отражала общеклассовые интересы российского делового сообщества. В то же время её деятельность объективно соответствовала нуждам части буржуазии – а именно предпринимателей, осуществлявших связь России с мировым рынком. Наиболее тесные отношения с конституционными демократами поддерживали предприниматели, занимавшиеся добычей полезных ископаемых и продажей их за границей. Деятельность КДП отвечала и запросам посредников между производителями российских экспортных товаров (сырья, топлива, продовольствия) и иностранными потребителями[24]. Поэтому неслучайно, что главным спонсором конституционных демократов стал Азовско-Донской коммерческий банк, который своими зарубежными связями и вовлечённостью в международную торговлю, по сути, олицетворял собой торгово-посреднический капитал, соединявший Россию и мировой рынок.
Необходимо отметить, что глава Совета Азовско-Донского банка М.М. Федоров с момента основания входил в Совет Русско-Английской торговой палаты: сектор российского делового сообщества, поддерживавший кадетов, был заинтересован в прочных дружественных отношениях Российской и Британской империй. Во-первых, лондонский Сити кредитовал российскую внешнюю торговлю. Во-вторых, в начале XX в. 92 % российских морских грузоперевозок осуществлялось на иностранных, преимущественно английских судах[25].
Важнейшими для Соединённого Королевства предметами вывоза из России являлись хлеб, лес (Великобритания являлась главным внешним потребителем этого товара), лён, яйца (правда, здесь посредником выступали датские фирмы), марганцевая руда (33 % российского экспорта указанного металла поступало в Англию) и нефтепродукты[26]. Иными словами в Великобританию из России экспортировались преимущественно продовольствие, сырьё и энергоресурсы.
Деловые круги, работавшие в этой сфере, оказывали КДП финансовую поддержку[27]. Особо отметим, что жертвователь в пользу КДП Б.А. Каменка был председателем Русского общества вывозной торговли. Причём 85 % акций этой компании принадлежали Азовско-Донскому коммерческому банку (главному спонсору конституционных демократов), который через свои торговые отделы в больших количествах скупал зерно и продавал его названному обществу.
Б.А. Каменка являлся главой правления и самого Азовско-Донского коммерческого банка. А его племянник, член совета Азовско-Донского коммерческого банка Август Исаакович Каминка был казначеем петербургского городского комитета КДП (с 1906 г.). Он же являлся членом (1906–1916) и казначеем (1906–1907) ЦК Конституционно-демократической партии, а также спонсором партии и ведущей кадетской газеты «Речь»[28].
Предшественник А.И. Каминки в должности казначея петербургского горкома партии кадетов, член кадетской фракции II Государственной думы, где он возглавлял бюджетную комиссию, председатель правления Общества петербургских портовых зерноподъёмников и складов М.П. Фёдоров был главным идеологом российских хлебных экспортеров. Он специально исследовал международную хлебную торговлю и написал по этому вопросу несколько работ[29]. По мнению Фёдорова союз с Англией, представлявшей безграничный рынок для русского продовольствия, был экономически выгоднее для России, чем сближение с Германией, затруднявшей ввоз российских продуктов высокими пошлинами[30].
Наряду с А.И. Каминкой и М.П. Фёдоровым к числу наиболее влиятельных членов Петербургского комитета КДП принадлежал И.В. Гессен, чей отец был крупным хлеботорговцем в Одессе. Он брал на комиссию огромные партии зерна и продавал их в Одессе заграничным экспортным фирмам. Дядья и двоюродные братья И.В. Гессена также занимались хлеботорговлей[31].
Вывоз хлеба из Одессы и других черноморских портов в Англию осуществлялся морским путем через проливы Босфор и Дарданеллы. Свободный проход торговых судов через эти проливы был чрезвычайно важен для российских экспортеров. Отметим в это связи, что такие крупные деятели партии кадетов, как П.Н. Милюков и П.Б. Струве уделяли проблеме статуса черноморских проливов пристальное внимание.
Ещё одной важной коммуникацией российской внешней торговли мог стать Северный морской путь. И конституционные демократы активно лоббировали проекты (в том числе зарубежные) по его освоению.
11 июня 1908 г. кадеты В.А. Караулов и Н.В. Некрасов внесли в Государственную думу предположение об открытии порто-франко в устьях рек Оби и Енисея «как меры оживления севера Сибири и установления северного морского пути»[32]. Однако правительство и парламент не поддержали инициативу конституционных демократов. Тем не менее, кадетские депутаты продолжили её пропаганду.
В 1911 г. Н.В. Некрасов опубликовал большую экономическую статью в «Русской мысли», в которой призвал создать прямой выход для сибирского хлеба на западноевропейские рынки, а для этого «установить прямое сообщение между Лондоном и западной Сибирью через Ледовитый океан, Карское море и Обь-Енисейскую губу». «Чтобы приохотить мореходцев к этому пути и оправдать их первоначальный риск» Некрасов предлагал предоставить им льготы в виде сложения таможенных пошлин на определённые предметы ввоза, либо в виде системы навигационных или вывозных премий[33]. Этого же добивались британские мореходные фирмы, сразу проявившие большой интерес к Северному морскому пути. В 1910 г. соответствующие переговоры с царским правительством вёл X. Суливен, в 1913 г. – Вебстер. Таким образом, Некрасов напрямую лоббировал интересы английского бизнеса.
Наиболее серьёзной попыткой британского капитала освоить Северный морской путь стало создание Норвежской Сибирской компании. Контрольный пакет её акций находился у англичан, а правление располагалось в Лондоне. Компания планировала организовать ввоз английских товаров в Сибирь, а также вывоз оттуда леса и полезных ископаемых[34]. Основатели предприятия привлекли к участию в нём кадетского депутата от Енисейской губернии С.В. Востротина.
Этот золотопромышленник (по образованию ветеринарный врач) был увлечён полярными исследованиями и ещё в 1894 г. совершил плавание из Лондона в Енисейск. В 1912–1913 гг. он вновь прошёл по Северному морскому пути вместе с известным путешественником Ф. Нансеном. Так Норвежская Сибирская компания начала свою деятельность.
Вернувшись из арктического похода, С.В. Востротин выступил на Съезде деятелей биржевой торговли и сельского хозяйства (январь 1914 года), где заявил о необходимости «широкого привлечения иностранных капиталов для эксплуатации Сибирских природных богатств». Он полностью поддержал резолюцию, предложенную его товарищем по партии, профессором Томского политехнического института Е.Л. Зубашевым о предоставлении таможенных льгот пароходным предприятиям, совершающим рейсы в устье Оби и Енисея[35].
Как видим, кадеты Зубашев и Востротин явно лоббировали интересы Норвежской Сибирской компании. Особенно активен был, естественно, Востротин, крепко связанный с ней личными интересами. Например, немало потенциальных клиентов к этой фирме могло привлечь его сообщение «Из Англии к Енисею по Ледовитому океану», сделанное кадетским депутатом на общем собрании Русско-английской торговой палаты 28 марта 1914 года, в котором он красочно описал требующие разработки богатства севера Сибири (лес, уголь, графит, пушнина, рыба)[36].
Английский бизнес был заинтересован в России не только как в источнике сырья и продовольствия, но и как в рынке сбыта своей продукции. Доля английских товаров в структуре русского ввоза в 1913 г. была довольно велика (12 %). Однако она имела тенденцию к снижению[37]. С российского, как и с других мировых рынков, англичан постепенно вытесняли немцы. К началу XX в. Германия заменила Великобританию в качестве основного заграничного поставщика товаров в Российскую империю. Доля немецкой продукции (машины, прядёная шерсть, железные и чугунные изделия ит.д.) в русском импорте постоянно росла ив 1913 г. достигла 47 %[38].
По ввозу машин и готовой шерсти немцы являлись главными конкурентами англичан. Кроме того к основным элементам английского экспорта в Россию относились каменный уголь, чугун, каучук, морские суда, хлопчатобумажная пряжа, хлопок, чай, кофе. Практически по каждому из этих товаров имеются примеры, когда действия конституционных демократов были направлены на снятие препон для проникновения британской продукции в Россию:
1) В июне 1908 г. кадет Н.В. Некрасов, выступая в качестве докладчика финансовой комиссии Государственной думы, высказался за принятие правительственного законопроекта о продлении беспошлинного пропуска морских судов (существовавшего с 1898 г.). При этом он указал, что сильнейшая таможенная охрана отечественного судостроения, практиковавшаяся до 1898 г. «ни к чему не привела»[39].
2) В мае 1911 г., во время обсуждения в Государственной думе правительственного законопроекта о предоставлении Совету министров временных полномочий по льготному пропуску иностранного чугуна, кадет Н.Н. Кутлер призвал депутатов к резкому снижению пошлин на импортный чугун и внёс соответствующую формулу перехода к очередным делам (резолюцию)[40].
3) В апреле 1913 г. кадет В.А. Виноградов в ходе думских дебатов не только требовал допустить беспошлинный ввоз иностранного угля, но и предлагал казне стать его оптовым покупателем[41].
Особенно важным предметом английского экспорта в Россию были машины для ткацкой промышленности. Еще в середине XIX в. представитель британской фирмы «Де Джерси» Л. Кноп наладил их ввоз. Он строил целые фабрики с оборудованием, обеспечивал их сырьем и английским персоналом[42]. Благодаря деятельности Кнопа британский бизнес застолбил за собой емкий и перспективный рынок.
Клиентами Кнопа являлись в основном купцы-старообрядцы[43]. Они стали ездить в Англию по делам, открывали там конторы, посылали в Великобританию для получения образования своих сыновей. Начиная с 1860-х гг. дети этих предпринимателей под руководством гувернеров стали учить английский. «В итоге говорить по-английски, читать англоязычную литературу для нового поколения купцов – поколения 1860 – х – 1870-х годов стало так же естественно, как пользоваться родным языком»[44].