Остафьевский архив. Том 5. Часть 1

26.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

[17 августа 1824 г. Москва. № 23].

Едешь ли ты или нет, моя милая? Жду-недождусь, по надеюсь, что едешь. У меня «се идет порядочно в моем отряде. Как у тебя? Вчера приехал я из Остафьева. Писать не хочется, потому что уверен сердцем, что мы будем вместе, прежде нежели письмо дойдет до тебя. Во всяком случае благословляю милых Николиньку и Наденьку, а тебя на всякий случаи благословляю и нежно цалую.

Москва. 10 августа. № 23-й.

27.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

[18-21 августа 1824 г. Москва. № 24].

Сейчас получаю твое письмо от 8-го августа, где даешь ты мне неожиданное известие о твоем возвращении. Да будет над нами воля Божия и твоя! Только смотри, не увлекайся слишком в решении твоем впечатлением, над тобой сделанным несчастною смертью маленькой Гурьевой. Il ne faut [pas], que ta décision soit le fruit d'un découragement moral ou d'un dépit de coeur contre vos mauvais médecins.

Не пишу более u потому, что времени нет, и потому, что не хочу influencer votre décision. Я уже писал тебе сегодня несколько строк. Обнимаю и благословляю вас! Ожидаю с нетерпением дальнейших вестей твоих подтвердительных или отрицательных. Делай, как хочешь, как умеешь, как сердце скажет, как рассудок одобряет.

№ 24. 18 августа. Москва.

Сейчас получаю твое письмо от 10-го августа. Дай Бог нам увидеться в радости! Сейчас еду в Остафьево через Суханово, куда приедут и Четвертииские. Дети здоровы. Признаюсь, мне жаль отстать мыслью от Одессы, куда я было уже перенесся духом. Дай Бог, чтобы все устроилось к лучшему или, по крайней мере, не к худшему. Обнимаю и благословляю вас, мою троицу, от души. Буду писать более в понедельник.

№ 24-й. Августа 21-го. Москва.

На всякий случай не забывай, что, если нужно будет, то я могу приехать к вам в Одессу с детьми, то есть привезти их, а потом возвратиться в Москву для устройства дел. Je te donne cet avis non pour changer ta résolution actuelle, mais pour que tu ayes cette ressource eu cas, que ton arrivée ièi se trouve retardée par quelque cause imprévue. Понимаешь ли? C'est une réserve, que je te donne et que tu ne dois employer, qu'à la rigueur, car je ne veux aucunement influencer ta décision. Мне все можно будет выехать и в половине сентября. Но смотри же! Это не совет, не мнение мое, а только предосторожность в случае непредвидимом.

28.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

[25 августа 1824 г. Москва. № 25-й].

Я опять в Москве. Приехал для свидания с Севериным, который здесь на два дня с Нессельроде и Матушевичевымх; едут они в Пензу к Государю. Я вчера получил твое письмо от 15-го августа и вижу из него, что ты опять выбираешь новый маршрут против прежнего: уж не Харьков и Полтаву, а снова на Киев и Орел. Смотри, выбирай дорогу, которая теперь лучше, смотря по погоде. У нас становится осень прекрасная, ночи светлые и холодные, дни ясные и теплые! Дай Бог тебе воспользоваться ими! Воля твоя, а перемен в доме без тебя делать не буду: еще довольно времени останется; а там я знаю: то – не так, то – не тут, и житья от тебя мне не будет. Мне все неохотно пишется к тебе, потому что я ждал и ожидаю тебя; неравно письмо тебя не застанет, а я этого не люблю.

Довольно тебе знать, что мы живы. У Машеньки глаза были красны несколько дней, и только! Обнимаю и благословляю нас от всей души.

Волконские едут в четверг в Петерб[ург] Завтра сюда будут; надеюсь с ними увидеться. Я их очень полюбил, но мало бил с ними с глаза на глаз, а ты знаешь, что я при посторонних так же глуп], как иные dans le tête à tête. Четвертинским они также понравились.

Москва. Августа 25-го, No- 25-й.

На обороте,2-ю листа. её Сиятельству, Княгине Вере Федоровне Вяземской, в Одессе, в доме г-жи Давыдовой.

29.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

Остафьево. 31 августа [1824 г. № 28-й].

Мы, слава Богу, псе живы и здоровы, наслаждаемся прекрасным летом, которое с неделю спало к нам с неба и ждем вас.

Благословляю вас. Дай Бог доехать вам до нас благополучно и увидеться нам в радости.

Дупликат этого письма идет сегодня в Одессу.

На обороте 2-го листа рукою кн. П. А. Вяземского. её Сиятельству Княгине Вере Федоровне Вяземской, в Киеве, в доме генерала Раевского; неизвестной рукою: За выездом возвращается обратно в Москву… (одно слово и две цифры неразобраны).

1825.

30.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

Нов-город. 16 [июня 1825 г.]. 10 часов утра.

Мы едем благополучно и проехали всю дурную дорогу; теперь до Петербурга предстоит нам шоссе. Мой товарищ славно выносит дорогу и ни на минуту не дал мне ни скуки, ни беспокойствия: ест, спит, болтает, поет и даже с….. так же, как и я, что в дороге имеет свою приятность и свой вес и sa v…. Он только первую ночь провел в дилижансе, а две другие со мною, по его просьбе. Он очень ласков и послушен. Завтра надеюсь писать тебе из Царского Села. Что дети? Что ты? Смотри, не забывай лечиться и нить пирмонтскую воду. Я тебе сказывал, что у Трубецких будет часто Thomas. Благословляю вас всех, моих милых, и чалую. Вьельгорский у тебя цалует ручку и Щербатов кланяется. Павлуша велит вам кланяться и цаловать. Как он болтает целый день.

Не забудь выслать мне иа correspondance de Byron и Греческую экспедицию.

31.

Князь П. А. Вяземский своей теме.

Царское Село. 17-го [июня 1825 г.].

Мы благополучно здесь. Жуковского впустил я с Павлушею к Карамзиным под именем маленького Трубецкого. Екат[ерина] Андр[еевна] удивилась, что он так дурсн, когда братья его так хороши. Долго не находили они сходства со мною, а более с тобою. Сейчас приехали Тургеневы и Жихарев. Карамзины все здоровы и тебе очень кланяются. Прости, моя милая. Обнимаю и благословляю вас всех от всей души. Теперь еще писать нечего. Получила ли ты мое вчерашнее письмо из Нова-города? Будьте здоровы, мои милые!

Приписка Екатерины Николаевны Карамзиной.

Merci, chère et bonne tante, du charmant cadeau, que vous nous avez envoyé, et surtout merci, pour ma part, de la confiance, que vous placez dans mes soins, car mon oncle m'a annoncé, que c'était à moi particulièrement, que vous recommandiez votre gentil Paul, avec lequel nous sommes déjà grands amis. Je vous embrasse de tout mon coeur et ne sais trop ce, que je vous écris, car mon oncle me fait éclater de rire à tout moment.

Catherine Karamzin.

32.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

Царское Село. 20-го [июня 1825 г.].

Сейчас получаю твое письмо от 15-го, которое ожидал уже с большим нетерпением. Радуюсь сердечно, что вы здоровы, но сердечно жалею о скуке твоего одиночества. И, конечно, скажу тебе одно и то же: занимайся! Занятие – лучшее развлечение! Не смотри на то, что есть учители, оставь себе какое-нибудь занятие с детьми. Заставляй их, например, переводить с французского на русское и обратно, по крайней мере наизусть, если не письменно. У меня в русских книгах должно быть «Детское Чтение» Карамзина: пусть дети его читают и с него переводят. Ты сама читай и делай выписки из книг. Это заставит тебя мыслить и выражать твои мысли, чего, между нами будь сказано, ты делать не умеешь. Купи себе оперы Россини и разыгрывай, ходи за грибами, можешь даже и парить паренья, езди иногда по соседям: вот сколько тебе предстоит удовольствий! Шутки в сторону, сделай себе постоянное занятие и задавай себе уроки; будь более с детьми; а мне все-таки жаль знать тебя в скуке. О здешнем и о себе сказать еще нечего. Мы слегка говорили о моем будущем, но ни на чем не остановились. Меня ни к чему не забирает, и ничто заживо не задирает. Может быть, как посолю себя в море, буду и решительнее. Вчера был я в Павловском у Гагариных, Северина и у его невесты. Гагарины по старому; княгиня все хороша, но толста, хотя, кажется, и не толще прежнего. Северян влюблен и худ, как кошка; невеста мила и, вероятно, была молода. Здесь видел я Трубецкую; приветлива и хороша по прежнему, хотя и похудела. Разумеется, все о тебе спрашивали и тебе кланяются. Покойна ли ты? Вероятно, нет: ты желала бы, чтобы я всех поименно назвал и повторил слово в слово, что каждый и как каждый о тебе говорил. Кнорринг, должно быть, еще в Ревеле и будет в Питер не прежде 1-го июля. Боюсь с нею разъехаться, но всячески постараюсь съехаться. Сегодня, кажется, за мною заедет Тургенев, чтобы ехать в город. Павлуша вошел в моду и ведет себя хорошо. Прости, моя милая, простите мои милые. Обнимаю и благословляю вас всех от души. Если что узнаешь о Мамонове, дай мне знать. Что Небольсина?

Здешния барышни очень милы и превосходно добры. Катенька очень помилела и начала ездить в Павловск. Впрочем, теперь Павловска нет, потому, что и Вдовствующая здесь за родинами Велик[ой] Княг[нни] Александры.

Цалую тебя нежно и перенежно. Начала ли ты пить пирмонтские воды? Какова у вас погода? Можете ли купаться? Вот тебе занятие: вели себе сделать купальню на реке и езди туда купаться.

Кланяйся Четвертинским. Не забудь отослать Pouqueville, когда прочтешь его, Анне Павловне Кутайсовой. Цалую в последний раз.

33.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

Петербург. 22-го [июня 1825 г.].

Я со вчерашнего дня здесь; вчера в воскресение шатался но дачам и нашел, что все очень пусто и мертво против прежнего. На Крестовском острове не съезжаются, как прежде, а все рассыпаны но разным гуляниям, и оттого нигде никого нет. Утром был у Волконской; мать и дочь тебе очень кланяются; сегодня вечером буду у них. В Суханово они не будут. Приезд двора на зиму в Москву еще не решен, а вероятнее, что не будут. Таково общее мнение. Обедал я вчера у Муравьевой и видел там Огареву. Вечером возобновил знакомство с слепцом Козловым, который не унывает. Слышал поэму Пушкина: «Цыгане». Прелесть и, кажется, выше всего, что он доселе написал. Мать писала Государю и просила, чтобы сыну позволили приехать в Ригу или в другое место для операции: у него аневризм в ноге; но до сей поры ответа еще нет. С Вьельгорским виделся вчера; он пустился в большой свет и катается, как сыр в масле. Завтра вечером или после завтра утром возвращусь в Царское Село. Что вы делаете? Едешь ли к матушке? Довольна ли ты своим Конусом? Il est, heureux pour lui, qu'il aye une terminaison latine. Скажи это от меня княгине Четвертинской. Жукова принялась к Уваровой и, кажется, не очень деликатно поступила с Карамзиными. Я завозил письмо Окуловым в институт и видел Радзивиkkову, дочь Чернышевой; она очень мила, ожидает мать в августе. Обнимаю и благословляю вас всех, моих милых, от души. Отошли письмо Анете Окуловой.

34.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

[С.-Печ'ербуиши 24-го июня 1825 г.].

Сейчас возвращаюсь в Царское Село, где надеюсь найти письмо от тебя. Прошу писать по крайней мере три раза в неделю.

В Царском пробуду до 30-го, а из Петербурга думаю ехать в Ревель 2-го иди 3-го, Вчера у Кутайсова видел старуху Лопухину, которая о тебе спрашивала. Видел еще двух матерей, еще печальнейших: Бедосельскую и Давал, которая точно носит на лице печать горести. Что детки наши? Обнимаю и благословляю вас от всей души. В другой раз буду писать более, Кнорриигову ожидают 1-го июля. Цалую тебя нежно. Что же деньги?

С.-Петербург, 21-го.

35.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

[Царское Село. 20-го июня 1825 г.].

Сейчас получаю твое письмо от 22-го, Ты знаешь, что я не люблю, когда дети остаются одни, Мой советь тебе лучше совсем не ехать или ехать со всеми. Впрочем, если тебе в Остафьеве хорошо, и ты думаешь, что ваши Конусы в пользу для детей, то лучше оставайся, сказав маменьке, что меньшие дети не совсем здоровы, что и правда. В другом случае, не вижу беды взять тебе и всех вместе, если ты только уверена, что их ждут там покой и покой, Тебе нужно лечиться, не забывай и того; а дорога для тебя худое лекарство. Мне кажется, лучше оставаться дома; эта поездка хороша была, как отвод от скуки, а теперь ты уже обжилась. Наконец, делай, как хочешь, только бери всех детей, если поедешь. Почта отходит. Обнимаю и благословляю вас всех от души, Павлуша говорит: кланяйтесь маменьке моей и Машеньке, и Пашеньке, и цалуйте, вот и только, а Наденька и Петруша не понимают. Он очень мил и умен. Его все полюбили. Цалую тебя нежно.

Царское Село. 20-го июня.

30.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

Царское Село. 29-го [июня 1825 г.].

Поздравляю тебя и вас, мои милые, с собою и с нашими именинниками. Мы здоровы и, кажется, весело проведем нынешний день. Как вы его проведете? Вероятно, с Четвертинскими. Барышни затеяли танцы к вечеру, а по моем возвращении будут играть комедию. Как я тебе уже сказывал, мы ничего не решили, т.-е. я ничего не решил о себе. В море надумаюсь. Теперь не имею никакой заманки, и ничто меня не соблазняет. Увидим, что будет вперед. С оным уже говорили обо мне, и, кажется, препятствии не будет. Завтра еду в город, получу деньги из Коммерческого Банка, которые мне уже объявлены, а 2-го или 3-го выезжаю в Ревель. Ехавши, надеюсь уже найти Кноррингову на даче у отца. Он писал мне, что ожидает ее в середу. Как я рад, что Конусы тебе пригодились. Из Варшавы не имею никакого ответа от Фовицкого. Княгиня Иович поехала в годам, и Великий Князь отправится за нею. Здесь уверяют что Новосильцев женится на Зубовой и что они уже помолвлены. О переселении Двора на зиму в Москву еще ничего нет решительного, но вероятнее, что он здесь останется, т.-е. в Петербурге. Сделай милость, пиши мне теперь почаще; в Ревеле не то, что здесь: будут минуты скучные и грустные. Адресуй письма в Петербург к Константину Яковлевичу Булгакову для доставления князю Вяземскому, Петру Андреевичу. Говорят, что в Ревель много поехало и поедет петербургских. Я этому не рад. Впрочем, там сказывают весело и жить приятно. Временем я не опоздал, потому что до сей поры погода была холодная и до наливая. Дня три не более, как солнце начало греть, Что у вас делается на небе и на земле? Смотри, чтобы во время спустили крестьян с фабрики. И скажи машинисту Александре и Ивану Ив., чтобы прислали мне ведомость тому, что сделалось на фабрике от 1-го мая до того дня, как спустили народ с фабрики, и сколько денег выручено. И чтобы так же, как прошлого года, наняли прях для заготовки шерсти. Вьельгорский приехал к нам вчера и ночевал со мною. Сегодня ожидаю Тургеневых и Жихарева. Жуковский живет в Царском Селе с Великою Княгинею, которая здесь родила. Сейчас видел я в церкви княгиню Екатерину Гагарину с детьми. Одна из дочерей очень хороша. И она находит, что Павлуша много и на тебя похож. Прошу не прогневаться! Прощай, моя милая; детей и тебя нежно надую и благословляю. Надеюсь, что Машенька и Пашенька напишут мне. Павлуша вас цалует, а Катеньке ничего не сказывает, потому что она на него солгала когда-то.

Что же едете ли вы в Пензу? Кажется, время уже проходит. Не забивай же чаще писать.

Все здешние тебе кланяются.

Приписка Екатерины Николаевны Карамзиной.

А я, здешняя, хочу сама вам кланяться et vous féliciter, chère et bonne tante, sur le jour de tête des deux chers objets, que vous nous avez prêté, et sur celui du petit Pierre. La journée d'aujourd'hui vous paraîtra sûrement fort, longue et fort peu agréable, étant séparée des deux aimables именинники, que nous amusons, Paine, en voulant à toute force le faire danser ce soir dans notre belle rotonde chinoise, et le cadet, en lui donnant les joujoux les plus beaux, qu'on ait trouvé ièi (ce que n'est pas encore beaucoup dire). J'ai lu avec infiniment de reconnaissance la lettre, que vous avez bien voulu m'écrire, chère tante, et dans laquelle vous confiez à mes soins eousinels le petit Paul; j'ai fait part à la bonne, comme vous l'avez désiré, de la partie physique de vos instructions; quant à la partie morale, elle est tout-à-fait inutile; on n'a qu'il se louer rtt sa bonté, de son obéissance et de sa tranquillité. Les leèons de lecture ne battent encore, que d'une aile, mais j'espère, que bientôt elles le feront des deux, car Paul est fort attentif. Mon onde trouve, que je me perepisse[9] beaucoup trop avec vous. Comment trouvez-vous ce noble calembour de sa faèon? Adieu, chère et bonne tante. Je vous embrasse du fond de mon coeur.

Catherine K.

37.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

[С.-Петербург. 3-го июля 1835 г. J.

Ты, мне кажется, очень ленишься и редко пишешь ко мне, моя милая княгиня. Завтра думаю ехать в Ревель. Сегодня получаю деньги из Коммерческого Банка; отдаю две тысячи Булгакову для отправления в Париж, потому что Северян сидит влюбленный в Павловском; вечером буду у слепца Козлова с Жуковским, Тургси, Вьельгорским, а завтра надеюсь уже обедать у Шверина на даче с Кнорринговою, хотя и не знаю еще наверное, приехала ли она; но должна приехать. Вчера говорил я много с Матушевичем о Варшаве. Там все по старому, и никто не стареется: ни Замойска, ни княгиня Заиончек, ни Гржнбов; все они сохраняются, как в прок соленые грибы. Княгиня Лоинч, сказывают, очень мила и счастлива. Если тебе нужно будет ей писать о маленьком Бибикове, то давай ей de L'Altesse. На конверте: A Sou Altesse Madame la Princesse de Louiez. В письме: при начале и в продолжении – Altesse, а в конце – j'ai l'gonneur d'être de Votre Altesse la dévoilée servante ou blanchisseuse etc. etc. Вот тебе весь порядок. Тургенев привез мне изречение от Павлуши: у него спрашивают, где лучше в Царском Селе или в (Астафьеве? Здесь! говорит он, только одно хуже. – Что же? – Там живом мы в своем доме, а здесь в Государевом. – Маленький вечер в Петров день очень удался, зато мне и Вьельгорскому досталось. Кавалеров почти не было, потому что вся военная молодежь в лагере, и барышни на нас двух выезжали. У Вьельгорского на другой день так расслабли руки, что он не мог замком поворотить в дверях. Как удивился я, нашедши в Павловском у Гагариных Лизу Потемкину, которая ехала в Петербург. Она сказывала мне, что послала тебе по почте из Киева шляпы от Савелова. Вчера вечером был я у ночной своей Голицыной, с Волконскими: она добра и врет но прежнему. Прежде заезжал я к молодой Бобринской, которая тебе очень кланяется. Слышишь ли? – кланяется и еще очень. Она очень мила. Хотя и ты очень мила, а прости, потому что в последний день надобно много таскаться. Хочется посмотреть хрустальную кровать, которую Государь посылает персидскому шаху, по собственному его желанию. Князю Федору Голицыну, теперь больному, но едущему через месяц в Зубрилонку, хочется, по рекомендации Вьельгорского, взять наших Конусов, и Вьельгорский, кажется, должен писать о том Valerio. Между тем, мы еще ничего о швейцарке не знаем и, может быть, будем сами иметь нужду в Конусах. Не надобно их лишать хорошего места, но и нам не должно хорошее выпускать из рук. Постарайся, чтобы они ничего решительного не предпринимали, по объяснившись с нами, и поговори о том Valerio.

Детей и тебя нежно обнимаю и благословляю. Сделай одолжение, пиши, по крайней мере, три раза в неделю. Мне красноречие не нужно, а давай только знать, что вы живы и здоровы.

Петербург. 3-го.

38.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

[С.-Петербург. 4-го июля 1825 г.].

Часа через два надеюсь выехать. Кноррингову, вероятно, увижу в Ревеле. Вчера встретился я с отцем, который мне сказывал, что она пробудет там до 8-го. Жаль, если разъедемся. Ты от Козлова получишь стихи; отошли их к Полевому для «Телеграфа», Я думал ехать с Тургеневыми несколько почта, но их не дождешься, а мне и нора купаться, да и здесь утопаю в скуке. Ведь ты знаешь, что оба Тургеневы едут в чужие края дня через три.

Цалую и благословляю вас, мои милые, от всего сердца. Я писал тебе вчера. Что слышно о Мамонове и Небольсиной?

4-го утром.

К тебе отправлены были продолжение «Тысячи и одной ночи»; отнеси их в библиотеку. Посылаю тебе в гостинец два новые романа Купера. Из Ревеля пришлю les mémoires de M-me Genlis, которые теперь беру на дорогу. Нежно цалую. Что же твое лечение? Устрой себе купание. Как не устроить?

39.

Князь П. А. Вяземский своей жене.

Ревель. 7-го [-8-го июля 1825 г.].

Вчера перед обедом приехал я сюда и вчера уже был на бале, который петербургская молодежь, между прочими, и Сергей Льво[вич] Пушкин, давали здешнему прекрасному полу. Ты скажешь, что я буду, как в масле сыр кататься. Погоди! вчера же было и заключение всех веселий. Ревельское дворянство разъезжается по деревням, и остаемся одни мы, хворые и больные. Я нашел себе только одну комнату и ту низкую, узкую и без вида на море. Плачу сто рублей в месяц, но надеюсь имел другую квартиру, прекрасную, рублей за 200. В моей нет способа прожить, Ничего еще не могу тебе сказать о своих впечатлениях. Я и моря порядочно не разглядел, и красавиц видел только мельком, а нагляделся на Клюнфельда, которому я очень обрадовался, как бы ты так не обрадовалась, и на Гамильтона, который все тот же, имеет прекрасненькую дочку и довольно безобразную жену. Он очень жалеет, что тебя нет со мною, и с восторгом вспоминает, как ты его щипала. Сейчас виделся я с доктором, который после отчета моего о себе благословил меня на купания прямо в море, мимо комнатных ванн, чему я очень рад, хотя, кажется, купания в море здесь не хорошо устроены и очень мелки. Вообще распоряжение здешнее очень плохо; для приезжающих мало удобности, мало покоя, даже, кажется, и судна нет порядочного. Обед в заведении плоховат. Здесь много русских и слишком: семейство Сергея Львовича без сыновей; женская часть Обресковых Михаила Алексеевича; Багреевы, дочь Сперанского; княгиня Екат[ерина] Федоровна Долгорукая, которая вчера на бале не была за смертью Барятинского; молодые Веревкины, Рихтер, скоро уезжающий, которого видел в Москве; Мещерские, дочь Румянцова, а там Кожина, Шеншина и проч., и проч. Боюсь итого множества: не дадут мне покоя. Из здешних познакомился я с Тизенгаузенами, сестрою нашего Палена. Отец ласковый и добродушный, дочери красавицы, особливо же одна – необыкновенной красоты; но успокойся: сегодня же уехали в деревню! Кноррингова, belle soeur нашей, не первой молодости, но красивая и милая, но – успокойся: кажется, из рота нехорошо пахнет, а к тому же также сегодня едет; M-me Stahl, сестра нашего Кнорринга, которая остается еще на неделю; на ней надеюсь выехать, но, небось, не оседлавши ее,

8.

Вчера купался я в море. Жаль, что мелко; это купание, пак и речное, было для меня приятно, но ничего отменного я не чувствовал. Сегодня довольно ветрено, и, надеюсь, что волны меня порадуют. Я тебе и не сказывал неудачи своей с нашей Кнорринговой. Выехав из Петербурга, остановился я у Севериных часа на два; они дали мне письма к дочери и говорили, что она не прежде 8-го выедет из Ревеля. Отъехав несколько верст от них, встречаю два экипажа; уже было темно, и никого разглядеть не мог. Приезжаю на станцию, и мне сказывают, что проехала генеральша фон-Кнорринг. Вообрази себе мою досаду. При встрече с него мае точно мелькнуло по голове, что это она. но услышав от Севершгах, что она еще наверное в Ревеле, я и отстал от этой мысли. Она пробудет в Петербурге до сентября, и, следовательно, еще увижусь с него. её belle soeur Knorring велела тебе кланяться и пила за твое здоровье, так много наслышавшись о тебе от нашей Кнорринговой. Вот какою славою обширною пользуешься ты! Тебя и в Ревеле знают и похваливают. Как мне жаль, что я тебя послушался и не взял сюда с собою Павлушу. Купание и здешний воздух, очень хороший, были бы ему очень полезны. Вчера был я в немецком театре и видел Freyschütz с удовольствием; есть певица изрядная; жаль, что вчера был последний спектакль; театр запирается на шесть недель. Я рожден для несчастья. Сейчас пришли мне сказать, что отдается мне другая квартира за 200 рублей, а квартира 600-ая, по нанявшие ее не приезжают. Я очень этому рад, потому что в моей дыре было уже слишком узко. Спать, с….. есть, мыться, подмывать ж…, сочинять, принимать, все должен был на одной точке. А в мою комнату перейдет брат Пущина, который сейчас приходил со мною знакомиться. У меня будет вид на море. Здешния прогулки прекрасны, и места живописные. Мы живем в ревельском предместий у самого моря, в так называемом Екатеринен-таль. Сад и парк очень хорошие. С маяка вид на море и на город прекрасные. Сказывают, что все окрестности прекрасные. Надеюсь смастерить себе верховую лошадь и начну рыскать.

Обедаю сегодня у Будберга, губернатора, живущего также в Екатеринен-таль во дворце. Он очень ласков, жена его тоже. Наша варшавская Голицына, сказывают, не будет: жаль! я к ней пристроился бы! А к другим что-то не тянет. Попробую уединения или, лучше сказать, одиночества. Кажется, в первый раз от роду встречу один день рождения и потому не поздравляю вас с ним, Простите, мои милые! Сделай милость, пиши чаще. А отсюда почта отходит только два раза в неделю. Расцалуй детей. Обнимаю и благословляю вас всех от души.