Халявные баксы

Ветки куста тоже осмотрел внимательно и нашел на них несколько заячьих шерстинок. Сидел, сидел в петле зайчик, раз оставил их, пока рвался с испугу. Только куда вот делся вместе с петлей, если место это утром тщательно менты осматривали, и никакого зайца и проволоки не нашли?

Интересно, кто же в ту ночь здесь побывал кроме механика, кто унес поймавшуюся животину и орудие лова? Не могли они испариться без посторонней помощи!

Как любой ненормальный на моем месте, я посчитал, что кто-то сознательно завлек сюда механика, а потом столкнул или сбросил с края карьера вниз, после чего подчистил место преступления – избавился от возможных улик в виде окурков, следов обуви, а может и крови, заодно от зайца и проволочной петли. И этого человека я должен вычислить! Конечно, с помощью друзей-приятелей.

Постой, постой, – остановил себя вовремя. А если петлю убрали сто лет назад? Ну стояла, стояла, один заяц в нее попал, а других здесь не водится. Вот и сняли, перенесли в другое место. Тоже вариант. Но это если никто не готовил в лагере жаркое из зайца и не просил об этом поварих на следующий день или два после смерти механика. Не верилось, что убийца, если он был, попавшегося в петлю зайца выбросил. Ну не должно добро пропадать в наше дефицитное по части мяса время !

В домик вернулся в сумерках, так и не увидев вблизи лагеря никакой живности. И приятно удивился: на столе принесенный из столовой ужин на троих, а друзья-приятели, снедаемые голодом, терпеливо меня дожидаются.

«Где тебя черт носит!» – продемонстрировал возмущение Владимир, никогда не понимавший кайфа от общения с природой в нерабочее время, – «Я на еду смотреть не могу, боюсь слюной подавиться! В желудке спазмы!»

Дока же расцвел в улыбке и с нескрываемым интересом кивнул в мою сторону головой, заменив этим жестом очевидный вопрос: где был и что видел. Я крутнул рукой, показав что шарашился вокруг лагеря, и помотал головой из стороны в сторону, что означало: ничего не видел. Дока вздохнул – понял меня отлично и сожалеет, что не встретил никакой животины. Владимира наши жесты только раззадорили:

«Хватит кривляться!» – отреагировал на манипуляции, – «Давайте за стол, не то я один все слопаю!»

Вернуться из партии пустым Дока конечно не мог. Да и настроение у него было отличное – дефицитную запчасть по большому блату достал. А потому к ужину материализовал бутылку (огнетушитель) бормотухи, при полном отсутствии в артели спиртного показавшейся нам чуть ли не эликсиром жизни, и спровоцировавшим на приятные разговоры. О крамольных мыслях насчет непонятных взаимоотношений начальника артели с некоторыми из его подчиненных, я и заикнуться не посмел.

Часть двенадцатая

А через несколько дней в лагере воцарило общее возбуждение. Деньги выдавали, очередной для старателей и первый для нашей компании аванс. Приятно удивились – полученные суммы намного превышали партийские авансики из прошлой жизни, и если столько же денежек переходило на окончательный расчет по завершению сезона – можно дальше работать и радоваться жизни. Не успела наша троица отойти от балка начальника, где каждому вручали по конверту, как Владимир с ехидством меня поддел:

«Начальничек-то наш, не «кинул» никого! Денежки вручил культурненько, в конвертиках!» – похвалил Николая Игнатьевича, – «Заработать дает, без всяких вторых экскаваторов!» – намекнул на ущербность моих суждений на тему что надо и что не надо для нормальной работы артели.

Дока хмыкнул, не разделив эйфории приятеля, но высказаться воздержался. Мое же молчание Владимир мог оценить неправильно, пришлось напомнить:

«Рудишку пока и одним экскаватором отгружать успевают, потому и деньги нормальные имеем. Но это ненадолго – придет время сопочку убирать, чтобы карьер расширить. Вот тогда и запоем, с одним экскаватором, а об авансиках, как сейчас, всем только мечтать придется!»

Владимир махнул рукой – горбатого, мол, могила исправит, но в дискуссию не вступил, оставив меня в неопределенности: как у него в головке, как оценивает ситуацию в артели после убедительного факта получения столь значимого аванса.

Раздачей денег праздник только начался. Было объявлено, что после работы, перед ужином на каждых двух человек положено по бутылке водки – иногда и роботам, коими по сути дела все в артели являлись, разрешалось расслабиться. Несчастные двести пятьдесят грамм, при хорошем ужине, здоровому мужику что слону дробинка, а запомнятся надолго – вон как о них заботятся!

Свою долю, две бутылки (четвертой в нашу компанию вошла Варя), забрали в домик, вместе с положенной закуской, и поджидали единственную женщину, занятую в столовой.

Она задерживалась, а из вагончика доносился громкий смех, обрывки оживленных разговоров, потом началась музыка. Танцы мужики устроили, не иначе – вот что сухой закон делает! Выпил-то каждый всего-ничего, а веселья уже на целую бочку, почище чем у нас в партии, где спиртного на сборищах море разливанное!

Наконец запыхавшаяся, улыбающаяся Варя заскочила к нам в домик.

«Еле вырвалась!» – оправдала задержку, – «Мужики совсем абалдели, на танцы в очередь выстраивались!»

Я покачал головой, сочувствуя женщине, на которую обрушилось слишком много мужского внимания; Владимир был другого мнения:

«Радоваться должна, таким успехом у кавалеров пользуешься! Еще и пожалеешь, что к нам сбежала – от этих интеллигентов», – покосился на меня как на больного головкой, – «кроме ля-ля заумного, ничего не дождешься!»

«Ничего, Варюха,» – «успокоил» женщину Дока, – « если эти козлы (я и Владимир) в ладошки похлопают, я с тобой любой танец сбацаю!» И начал галантно усаживать даму на оставленное для нее место за столом.

До танцев дело не дошло, но наговорились, насмеялись от души. Из трех мужиков, в состоянии «под легким шофе», анекдоты, смешные истории, чистая правда, полуправда и откровенное вранье вырывались легко и без всякого порядка, часто мешая друг другу. Варя только успевала хлопать глазами и насмеялась до слез. Птички же наши из гнезда с изумлением взирали на торжество, не решаясь попискивать.

Но и веселью приходит конец. В вагончике столовой погас свет – народ разошелся по домикам, и только из некоторых доносились приглушенный смех и разговор самых неугомонных. Лагерь быстро и без инцидентов отходил ко сну.

В незаметно притихшей нашей кампании дело дошло до завершающего чаепития. Дока занялся кипятком, заваркой, чашками, Владимир убирал лишнее со стола. Я же решился провентилировать не оставляющий меня в покое вопрос:

«Варя, кроме нас тебя не просил приготовить зайца еще кто-то?»

« И не раз,» – улыбнулась Варюха, – «мужики если и умеют, так чай заварить, на большее не хватает!»

«Не помнишь, кто к тебе с такими просьбами подходил?»

«Ну, несколько человек», – Варя сосредоточила взгляд на одном из предметов на столе и начала вспоминать, загибая на руке пальцы. «Два раза мужик, что уже отсюда уехал,» – как я понял, тот, что ставил на зайцев петли, – «один раз парень, что разбился, и один раз Милочкин», – закончила с удовольствием, что не забыла всех любителей жаркого.

«А «Милочка» причем? Он же вроде не любитель охотиться?» – сам не знаю с чего вырвался у меня совсем дурацкий вопрос, на который Варя заведомо не могла ответить. Она и промолчала – пожала плечами. Зато Дока понял меня отлично, и трансформировал все в понятное для женщины содержание:

«Ты лучше вспомни, когда этот бандит к тебе с зайцем приперся!»

«А он последним приходил, не так и давно», – немного подумала и уточнила, – «когда из милиции сюда приезжали, разбирались как парень погиб».

Мы с Докой переглянулись, поняв, что зайчика «Милочка» принес на следующий день после смерти механика. Не знаю, что подумал Дока, но а я понятно: не его ли вместе с петлей этот тип забрал с места, отмеченного пирамидкой с крестом? Той же ночью, когда человек погиб, а точнее – его убили?

Здесь Владимир заметил мой с Докой телепатический обмен взглядами, сделал правильный вывод, что в головках наших праздничные темы отходят в самый дальний уголок и сменяются другими, к данному моменту, по его мнению, совершенно ненужными. Решил эту пертурбацию остановить, а заодно напомнить всем, кто здесь, за столом, тамада:

«Хватит вам (то-есть мне и Доке) о грустном! Красавица наша, единственная дама, уже пять минут, как не улыбается! Стыд нам и позор, кавалеры хреновы!» – и персонально у Вари поинтересовался обо мне, – « Он и с тобой, когда гуляете, норовит об охоте, да работе? Про любовь иногда заикается?»

«Заикается, заикается», – улыбнулась мне женщина, – «только когда очень попросишь!»

Варе я ответил улыбкой, а потом посмотрел на Владимира как удав на добычу: чья бы корова мычала, а твоя бы молчала. Знаем мы, как этот разговорчивый тамада со своей женой на любовные темы разглагольствует, не смея поднять голос и ни-ни о нескромном!

С Варей я еще прогулялся до карьера, и очень поздно, когда лагерь замолчал окончательно, проводил до ее домика.

«Хорошо-то как сегодня было!» – подруга с сожалением вздохнула, – «Что бы дней таких побольше, а каторги нашей поменьше! Человеком почаще себя чувствовать!»

Не согласиться я не мог, но времена такие, что ради близких готовы все мы на любую каторгу.

Часть тринадцатая

С Докой никак не получалось поговорить наедине, после работы будто специально Владимир постоянно торчал рядом. А обсуждать тему, воспринимаемую как мои фантазии, при нем совсем не хотелось. Приходилось ждать подходящего момента, когда этот тип наконец найдет себе дело, а я смогу Доку на время умыкнуть. Момент же как назло никак не появлялся – Владимир беспрерывно развлекал нас пустой болтовней. Вроде того, что хорошо бы в партию съездить, пивка попить, неплохо и шашлычком разговеться. На работе он как одержимый колотил любые попадающиеся под руку камни, объяснял мне, чем именно они его интересуют, и непонятно по каким критериям некоторые отбирал для пополнения личной коллекции, находящейся в данный момент в партии. И несколько раз на день напоминал о мечте найти приличный самородок, который он втихаря заныкает рядом с лагерем в сопках, а зимой по снегу сюда доберется и заберет. Такие его желания меня давно перестали веселить, но Владимир этого не замечал, продолжал гундеть и гундеть. Слава богу, ему все же и кувалдой приходилось жонглировать, и только это мешало мне попросить его наконец-то заткнуться.

Однажды за какие-то благие деяния господь бог обратил на нас внимание, и для опробования подсунул массив очень трещиноватых пород. Опробование пошло побыстрее, потому что работать кувалдами не приходилось – я легонько тюкал молоточком, а Владимир быстро сгребал в мешочки породу, изначально разрушенную силами природы. И неожиданно, к нашему удивлению, оказались вдруг без дела – все, что Сергей наметил, опробовали. Я собрался идти в лагерь, просить у геолога новую работу, но Владимир остановил:

«Подожди, нечего из себя стахановцев строить. Повезло сегодня – завтра руки оторвем кувалдами, если по монолиту лупить придется. Давай на рудный отвал смотаемся, посмотрим что там лежит, камушки поколотим.»

«Самородок найти надеешься?» – поддел я приятеля.

«Зачем самородок?» – показушно удивился Владимир, хотя на его физиономии это желание просматривалось без особого напряга, – «Отберем парочку хороших образчиков, и все».

Я не стал спорить – и самому хотелось посмотреть нормальную руду. Пошли к отвалу, и еще издали заметили, что не одни мы такие любопытные: по кучам породы лазили два человека и что-то там высматривали. Чапа, сопровождавший нас хвостиком, неожиданно для меня зарычал, показав свое негативное к ним отношение. Наверное, мужики успели его чем-то обидеть. Коллега же мой удивился:

«Посмотри только! Я думал, что один такой, на голову тронутый – коллекцию образцов собираю! Оказывается, и другие такие же есть!

«Они не образцы, они самородки ищут!» – ляпнул я Владимиру, отлично зная о его скрытых надеждах, – «Набивают ими банки из-под тушенки, и в сопках прячут до зимы!» – съехидничал откровенно, напомнив приятелю и о его мечте поступить примерно так же.

Владимир засопел, сердито на меня позыркал, но промолчал, посчитав что оправдываться сейчас не к месту – мы успели к рудному отвалу подойти и ковыряющиеся в нем личности нами заинтересовались.

При ближайшем рассмотрении оказались они «бандюками» из окружения «Милочки», и конечно нашему появлению не обрадовались. Желания пообщаться у них не возникло возможно из солидарности с «паханом», которому Дока запретил не только разговаривать, но и смотреть в нашу сторону. На всякий случай «бандюки» отошли в сторонку – Чапа продолжал на них порыкивать, но ковыряться продолжили, изредка на нас посматривая. Я платил им откровенным невниманием, а Владимир нет-нет, да и зыркал в их сторону, стараясь понять, чем занимаются. Наконец не выдержал:

«А ведь точно, золотишко ковыряют. Ну не само конечно, а отбирают камушки, где оно видимое», – посмотрел на меня – как отреагирую – и добавил, – «У них уже два мешка килограмм по десять набрано!»

Я невольно бросил взгляд в сторону старателей-золотоискателей, разглядел мешки с камнями, и с мнением Владимира полностью согласился: точно, «бандюки» отбирают камушки с видимым золотом. Только кто-то же разрешил им таким делом заниматься – от нас же не прятались. И что с камнями собираются делать дальше? Приятель и на этот вопрос ответил:

«Хотя, конечно, бандиты, но я их понимаю. Сейчас по всей стране воруют, что плохо лежит, с работы тянут все возможное. Жизнь такая, не проживешь по честному!» – посмотрел на меня с ехидной улыбочкой, – « И тебе пора это понять!»

«Придет время – пойму, » – обнадежил умного советчика, – «но если браконьером первостатейным давно себя считаю, то воровать, как советуешь, вряд ли научусь, не мое это».

«И не воруй», – согласился Владимир, – «но рудишку,» – постучал молотком по камням, – «в некотором роде и мы с тобой добываем. А потому маленький кусочек можем лично для себя прихватить. Ну как конфетку на кондитерской фабрике – их же каждый домой тянет с работы, а если тянуть побаивается – то на рабочем месте наедается до отвала!»

Очень удобная философия! Подбирается Владимир к тому, что и нам сам бог велел в рудном отвале поковыряться и кое-что для себя отобрать. Как конфетку. Я отнюдь не собирался его останавливать, если есть желание немного поковырять золотишко. Пусть ковыряет, артель, а тем более государство от этого не обеднеет. Только без меня. И промолчать не мог лишь об одном:

«Золото, если оно добыто незаконно – всегда приводит к крови. Я это знаю отлично, и ты не в неведении. Помнишь, как в партии руду украли с площадки возле шахты? Помнишь, чем это кончилось? Двумя трупами только в партии, и еще двумя на стороне. Я то об этом не забываю, потому что ментам тогда помогал в расследовании, и тебе сейчас говорю: не связывайся с золотом, ни к чему хорошему это не приведет!»

Владимир хмыкнул, вроде как несу чушь, но промолчал, возразить мне не решился. Очень хотелось ему выколотить самородок.

Полазили мы по рудному отвалу больше часа. Уже и «бандюки» ушли, утащив с собой тяжеленные мешки с камнями, и я успел посмотреть все, что хотел, а Владимир никак не мог остановиться. Наколотил образцов столько, что ложить некуда – все карманы и у него, и у меня ими набиты. Я уже заждался, когда же приятель утихомирится, но пока на это даже намеков не появлялось: глаза продолжали гореть как у ненормального, весь дергается, руки трясутся, вокруг ничего не видит. Вот что такое страсть коллекционера! Или искателя самородков?

Давно хотелось напомнить ненормальному, что всему есть предел:

«Слушай, собиратель хренов», – наконец решился остановить зарвавшегося, – «надеешься пол отвала к нам в домик перетащить? Для какого черта тебе образцов столько?»

Владимир на секунду замер, прекратил сверкать очами и с отрешенным видом уставился на меня. Такое впечатление, что слова мои до него не дошли, не было в голове для них места. Пришлось возвращать его в реальность на повышенных нотах:

«Кончай камни молотить! Хватит уже и для твоей коллекции, и для друзей твоих, таких же тронутых, если думаешь с ними обмен устраивать!»

На лице Владимира появились проблески сознания, начал осмысленно оглядываться, в голове наконец-то появились здравые мысли:

«Да, да, на сегодня хватит», – ну конечно, теперь он собирается каждый день здесь пастись! И приятель это тут же подтвердил: «Мы еще в том конце», – махнул рукой в сторону, где недавно трудились «бандюки», – «ничего не видели. А там самый смак, раз мужики по мешку наколотили. Им же только видимое золото нужно!»

«Другой раз будешь ковыряться без меня», – предупредил ненормального, и чуть ли не силой потащил с отвала в домик. Тот принял это как должное, но по дороге мысли у него крутились вокруг этого чертового отвала, образцов с видимым золотом, и что он собирается делать дальше. Как я понял, золотишка он наковырять хочет не чуть-чуть, а намного больше.

После ужина коллекционер начал демонстрировать образцы Доке, показывать в них золото, объяснять как и сколько его можно втихаря наковырять вручную. Не захотел прислушаться к моим словам, что незаконное золото всегда сопровождается кровью!

Ну и черт с ним, – решил про себя, – Доку он вряд ли в авантюру втянет, тот, как и я к золоту равнодушен, а вдвоем мы этому деятелю сильно разогнаться не позволим. Потихоньку из домика вышел, и пошагал к балку геолога артели. У него поинтересоваться, всем ли разрешается ковыряться в рудном отвале, или только избранным, вроде бандюги «Милочки» и его прихлебателей. На мой вопрос Сергей усмехнулся:

«А чего запрещать, пусть ковыряются, кто хочет. Только для этого ни у кого времени нет, да и таланта в камнях разбираться. А без него много не наковыряешь». Он внимательно посмотрел мне в лицо: «Надеюсь, что ты с ребятами этим делом заниматься не будете, ни к чему хорошему оно не приведет. На Милочкина и его друзей внимания не обращай, все на зоне уже побывали, и возможность попасть туда еще раз, с наворованным золотом, их не пугает».

Я не стал тему «ковыряния золота» с Сергеем развивать, покивал головой, соглашаясь с советом подобным делом не заниматься, и даже подтвердил это словами:

«Золото ковырять мы не будем, но образчиков хороших наберем, как это сделал бы любой геолог на нашем месте».

По дороге в домик я разговор с Сергеем еще раз в голове прокрутил, и пришел к выводу, что геолог осторожно меня предупредил: в артеле нормальным работягам с золотом заниматься некогда, мне и моим ребятам в это дело лучше не лезть, но есть Милочкин и кампания, которые могут ковыряться в рудном отвале, и имеют на это дело время. А вот что без разрешения начальника артели, Николая Игнатовича, не обошлось – я уже дотумкал сам.